Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2010
Ключевые слова
: Пушкин, Вольтер, фиктивное авторствоКонстантин Душенко
ВОЛЬТЕР И ФЕОФИЛАКТ КОСИЧКИН:
ОБ ЭПИГРАФЕ К ПАМФЛЕТУ “ТОРЖЕСТВО ДРУЖБЫ”
Памфлет Пушкина “Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов” появился в “Телескопе” в 1831 г. (ч. 4, № 13) за подписью “Феофилакт Косичкин”. Памфлету предпослан латинский эпиграф:
“In arenam cum aequalibus descendi. Cic.”
В 11-м томе академического собрания сочинений дается перевод: “Я вышел на арену вместе с равными мне. Цицерон”1.
Вопрос об источнике и переводе эпиграфа рассматривал Я.М. Боровский, соавтор “Словаря латинских крылатых слов”. Согласно Боровскому, эпиграф восходит к Тациту (“Диалог об ораторах”, 22, 1). Здесь в споре о преимуществах “старого” и “нового” красноречия Марк Апр говорит: “Перехожу к Цицерону, у которого шли такие же сражения с его современниками [cum aequalibus], какие у меня с вами”. Пушкин “вполне самостоятельно использовал этот текст, введя в него, помимо фиктивного авторства Цицерона, художественный образ “in arenam descendi”” — т.е., в сущности, сам сочинил латинский эпиграф. Исходя из этого, Боровский предложил другой перевод: “Я вышел на арену против своих современников”2.
Этот перевод, однако, явно расходится с содержанием памфлета. Обращение к поисковой системе books.google.com (недоступной, по понятным причинам, в 1972 г.) приводит к совсем другим выводам. В изложенной выше версии справедливо лишь указание на фиктивное авторство Цицерона3. В лондонском “Monthly Review” за 1775 г. изречение “in arenam cum aequalibus descendere” (“выходить на арену с равными себе”) приписано Сенеке4. В книге Чарлза Батлера “Жизнь Эразма” (1825) оно приведено с пояснением: “совет древних <…> вести борьбу только с равными”5. В действительности этот “совет древних” появился, по-видимому, в очень позднее время и встречается крайне редко.
Можно с уверенностью сказать, что самая “заметная” цитация этого изречения — и самая ранняя из всех нам известных — содержалась в письме Вольтера к аббату Трюбле от 27 апреля 1761 г.6 Изречение дано здесь (как и в “Торжестве дружбы”) в 1-м лице единственного числа прошедшего времени и приписано Цицерону. Именно отсюда, как мы полагаем, Пушкин взял свой эпиграф.
Всего пять лет спустя после написания письмо к Трюбле было напечатано в “Письмах г. де Вольтера к своим друзьям на Парнасе” (1766), а затем перепечатывалось в сборниках писем и собраниях сочинений Вольтера. Только в XVIII веке оно публиковалось не менее 16 раз, в том числе по-английски7, и даже попало, как образцовое, в раздел “Письма шутливые и приятельские” “Нового письмовника” (1787)8.
Полный перевод вольтеровского письма помещен в конце настоящей статьи. Письмо к Трюбле было эпизодом полувековой борьбы Вольтера со своими литературными противниками; чтобы правильно “прочесть” его, необходимо знать предысторию взаимоотношений адресатов.
Аббат Никола Шарль Жозеф Трюбле (1697—1770), бретонец по происхождению, архидьякон Сен-Мало, был известен как писатель-эссеист и критик; он также издавал “Христианский журнал” (Вольтер, впрочем, назвал Трюбле атеистом, а его “Христианский журнал” — всего лишь средством заручиться поддержкой королевы при избрании в академики)9. Основное сочинение Трюбле — “Очерки по различным вопросам литературы и морали” — появилось на свет в 1735 г., а затем неоднократно переиздавалось10.
Наибольшую — причем скандальную — известность получила глава “О поэзии и поэтах” 4-го тома расширенного издания “Очерков” (1760). Трюбле был, в некотором роде, протеже де Ламотта и Фенелона и, вслед за ними, отрицал возможность современного стихотворного эпоса, виднейшим примером которого была вольтеровская “Генриада” (1723). Критику вольтеровской эпопеи у Трюбле можно свести к двум положениям, которые неоднократно цитировались во французской печати: ““Генриада”, столь совершенная с точки зрения поэзии и стихосложения, наводит на меня скуку. Скуку и зевоту в “Генриаде” наводит на нас не поэт, а поэзия, или, вернее, стихи”; “Я бы желал, чтобы Вольтер написал “Генриаду” в прозе”11. (Тут приходит на ум знаменитая резолюция Николая I Бенкендорфу от 14 декабря 1826 г.: “…цель г. Пушкина была бы выполнена”, если бы он переделал “Бориса Годунова” “в историческую повесть или роман наподобие Валтера Скотта”)12.
Стоит все же подчеркнуть, что Трюбле вел свою критику в уважительном тоне, со всеми возможными экивоками: не то чтобы Вольтер был плох как поэт — ложен сам жанр современной эпопеи в стихах. Несравненно более резко отзывались о “Генриаде” заклятые литературные недруги Вольтера — Гюйо-Дефонтен (“В ней больше прозы, чем стихов, и больше ошибок, чем страниц”13) и Жан Фрерон.
Всех их, включая Трюбле, Вольтер высмеял в сатирической поэме “Бедняга” (“Le Pauvre Diable”, 1758). Строку о Фрероне из этой сатиры И.И. Дмитриев сделал концовкой своей эпиграммы “Ответ” (1806): “Нахальство, Аристарх, таланту не замена; / Я буду всё поэт, тебе наперекор! / А ты — останешься всё тот же крохобор, / Плюгавый выползок из <гузна> Дефонтена”14. Двенадцать лет спустя той же строкой Пушкин завершил свою эпиграмму “На Каченовского” (1818). Аббат Трюбле выведен в “Бедняге” заурядным сочинителем, который черпает свое остроумие из чужих книг и бесед (это мнение было всеобщим в литературных кругах). “Он громоздит банальность на банальность; / Он компилирует, компилирует, компилирует…”15 Строка “Il compilait, compilait, compilait…” навсегда “прилепилась” к Трюбле; она еще и поныне встречается в качестве крылатого слова.
Чуть раньше Вольтер вывел Трюбле в 22-й главе “Кандида” (1759) под именем “архидьякона Т…”: “…Он скучнейший из смертных! С какой серьезностью преподносит он то, что и так всем известно! Как длинно рассуждает о том, о чем и походя говорить не стоит! Как тупо присваивает себе чужое остроумие! Как портит все, что ему удается украсть! Какое отвращение он мне внушает!”16
Целью жизни Трюбле было стать членом Французской академии. Вакансия освобождалась лишь в случае смерти одного из академиков, причем во вступительной речи новоизбранный академик должен был говорить о своем умершем предшественнике. Злые языки утверждали, что Трюбле уже написал сорок речей о каждом из “бессмертных”, дабы быть готовым на любой случай17. 7 марта 1761 г., после двадцати пяти лет стараний, Трюбле большинством в один голос был избран в Академию, а 13 апреля прочитал в ней вступительную речь. Эту речь он, по совету друзей, послал могущественному “фернейскому изгнаннику”, сопроводив ее любезным письмом. Письмо было, в сущности, предложением мира и забвения старых обид. Сам Вольтер занял академическое кресло еще в 1746 г. и, по оценке Фридриха Великого, “один стоил целой Академии”18.
Избрание Трюбле было Вольтеру неприятно: он хотел видеть академиком Дидро19. В своем ответе Трюбле он, разумеется, об этом не написал. В письме к аббату д’Оливе от того же числа (27 апреля) Вольтер замечает: “Я говорю с аббатом Трюбле простодушно [naïvement]. Вы увидите, что я столь же прост, как и он”20. Вольтеровское простодушие, конечно, всего лишь маска. Вольтер вполне ясно дает понять, что считает Трюбле литературным ничтожеством. Уже в первой публикации письма, при жизни обоих участников переписки, в особой сноске отмечалось: “Все это письмо пронизано тонкой иронией”21.
Непременный секретарь Берлинской академии наук Жан Анри Формей, хорошо знавший и Трюбле, и Вольтера, сообщал в своих мемуарах: “Самолюбие ввело Т.[рюбле] в заблуждение, и он буквально понял все то, что носило отпечаток самой явной иронии”22. Возможно, однако, что Трюбле предпочел не заметить обидного для него смысла письма, довольствуясь тем, что предложенный ему мир Вольтер принял. В ответном письме от 10 мая Трюбле рассыпается в похвалах: “Тысяча благодарностей, месье и достославный собрат, за ответ, которым Вы меня удостоили. Он столь же изыскан, сколь любезен, и, еще того лучше, исполнен веселости. Это свидетельство Вашего доброго самочувствия, единственной вещи, которой Вам может недоставать. Дай Бог, чтобы Вы сохраняли его долгое время, а с ним всю привлекательность и весь огонь Вашего гения! Таково желание даже Ваших врагов; и если они не любят Вас лично, они любят Ваши произведения; из этого правила нет исключений, и горе тем, кто попытался бы стать таковым! Что до меня, то я люблю и писания и писателя и с чувством привязанности и уважения остаюсь скромным и верным слугой моего достославного собрата”23.
Переписка Вольтера была Пушкину хорошо известна; мало того, со временем она интересовала его все больше. В библиотеке Пушкина имелось полное собрание сочинений Вольтера 1817—1820 гг. в 42 томах, причем все 11 томов писем разрезаны целиком24. В последний год жизни Пушкин написал две статьи, темой которых была переписка Вольтера: отзыв на сборник не изданных ранее писем 1836 г. и заметку-мистификацию “Последний из свойственников Иоанны д’Арк”, опубликованную уже после смерти поэта. В отзыве на сборник 1836 г. Пушкин замечает: “Кажется, одному Вольтеру предоставлено было составить из деловой переписки о покупке земли книгу, на каждой странице заставляющую вас смеяться, и передать сделкам и купчиям всю заманчивость остроумного памфлета”25. Фиктивное письмо Вольтера к Дюлису, сочиненное Пушкиным для этюда “Последний из свойственников…”, “насыщено типичнейшими атрибутами индивидуальной манеры “фернейского старца””26. В собственной переписке Пушкина можно найти параллели эпистолярной стратегии Вольтера, но эта тема заслуживает особого исследования.
Напомним контекст “цицероновской” цитаты у Вольтера: “…Я никогда не считал себя персоной настолько важной, настолько значительной, чтобы пренебрегать некоторыми своими прославленными врагами, которые нападали лично на меня в течение последних сорока лет <…>. Итак, просто из скромности я в конце концов дал им по рукам, видя в них совершенно равных себе; et in arenam cum aequalibus descendi, как говорит Цицерон”. Именно здесь — точка пересечения саркастического вольтеровского письма (которое было согласием на предложение мира) и сокрушительного пушкинского памфлета (который был объявлением войны).
Вопрос о допустимости “выхода на арену” против недостойного противника решался Пушкиным по-разному в разные годы. 2 января 1822 г. он писал П. Вяземскому из Кишинева: “…бранюсь с тобою за одно послание к Каченовскому; как мог ты сойти в арену вместе с этим хилым кулачным бойцом — ты сбил его с ног, но он облил бесславный твой венок кровью, желчью и сивухой… Как с ним связываться — довольно было с него легкого хлыста, а не сатирической твоей палицы”27.
В 1831 г. Пушкин, по-видимому, смотрел на дело иначе, “по-вольтеровски”. Влиятельному противнику следует дать жестокий отпор, даже если для этого придется “сойти в арену”; но при этом Пушкин, как и Вольтер, облачается в маску литературной посредственности, демонстративно самоумаляется, чтобы оказаться “совершенно равным” с презираемыми противниками. Резонно предположить, что пушкинский эпиграф не просто заимствован у Вольтера, но дан как отсылка к вольтеровскому письму, понятная для посвященных.
Еще несколько слов о переводе эпиграфа. Основное значение латинского “descendere” — “сходить, спускаться”. Пушкинский оборот “сойти в арену” цитировался выше; его вариант у Пушкина — “нисходить в арену”: “Министры Людовика XVI нисходят в арену с писателями” (“О ничтожестве литературы русской”, 1834)28. С учетом такого авторского словоупотребления эпиграф, вероятно, следовало бы перевести: “Я сошел в арену с равными мне”. Такой перевод соответствует и контексту пушкинского памфлета: автор “нисходит” до “журнальной сшибки” с Булгариным, начатой еще раньше Надеждиным.
ПИСЬМО ВОЛЬТЕРА К АББАТУ ТРЮБЛЕ,
пославшему ему свою речь, прочитанную
при вступлении во Французскую академию29
Замок в Ферне, 27 апреля 1761 г.
Месье, Ваше письмо и Ваше благородное поведение доказывают, что Вы не враг мне, хотя Ваша книга заставляла предположить обратное. Я предпочитаю верить скорее Вашему письму, чем Вашей книге: Вы печатно заявили, что я вызываю у Вас зевоту, а я позволил себе печатно заявить, что Вы вызываете у меня смех. Из всего этого следует, что Вас трудно развеселить и что я плохой шутник; но, в конце концов, зевающий или смеющийся, Вы теперь мой собрат, а добрые христиане и добрые академики должны друг друга прощать.
Мне очень понравилась Ваша речь, и я признателен Вам за то, что Вы любезно прислали ее30; что же до Вашего письма, Nardi parvus onyx eliciet cadum31.
Простите, что цитирую Горация, которого Ваши герои гг. де Фонтенель и де Ламотт не цитируют вовсе32. Должен по совести сказать, что я рожден не более злоехидным (malin), чем Вы, и что в сущности я человек добродушный. Действительно, поразмыслив, я решил, что это мне ничего не дает, и вот уже несколько лет стараюсь сохранять немного веселости, поскольку мне сказали, что это полезно для моего здоровья. К тому же я никогда не считал себя персоной настолько важной, настолько значительной, чтобы пренебрегать некоторыми своими прославленными врагами, которые нападали лично на меня в течение последних сорока лет и, один за другим, пытались свалить меня, как если бы мы оспаривали друг у друга место епископа или генерального откупщика. Итак, просто из скромности я в конце концов дал им по рукам, видя в них совершенно равных себе; et in arenam cum aequalibus descendi, как говорит Цицерон.
Поверьте, я вижу большую разницу меж Вами и ими; но я хорошо помню, что, когда я еще жил в Париже, и я, и мои соперники были мелкими сошками, жалкими школярами века Людовика XIV, одни в стихах, другие в прозе, а иные, к каковым и я имел честь принадлежать, наполовину так, наполовину этак; неутомимые авторы посредственных пьес, великие сочинители пустяков, с важным видом взвешивающие мушиные яйца на паутинных весах33. Я видел почти одно только мелкое шарлатанство: я превосходно знаю цену этого ничтожества; но столь же превосходно я знаю ничтожество всего остального; я следую примеру веян:
………………………………………………..Veianius armis Herculis ad postem fixis, latet abdilus agro34.
Из этого убежища я совершенно искренне говорю Вам, что во всех Ваших трудах я нахожу нечто полезное и приятное, что я чистосердечно прощаю Вам ваши щипки, что я сожалею о двух-трех булавочных уколах, которые я Вам нанес, что Ваше поведение обезоружило меня навсегда, что добродушие лучше насмешливости и что я, дорогой мой собрат, с истинным уважением, без комплиментов, всем сердцем, так, словно бы между нами ничего не случилось, остаюсь Вашим и пр., и пр., и пр.
_________________________________________
1) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1949. Т. 11. С. 571. Позднейшие варианты: “Я вышел на арену с равными себе”; “Я вышел на арену померяться с равными себе”. (Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов. Л., 1981. Т. 1. С. 617; А.С. Пушкин об искусстве. М., 1990. Т. 2. С. 352.)
2) Боровский Я.М. Необъясненные латинские тексты у Пушкина // Временник Пушкинской комиссии, 1972. Л., 1974. С. 117.
3) Хотя, например, Валентин Непомнящий и после публикации статьи Боровского не сомневался: “Эпиграф к памфлету <…> — из Цицерона”. (Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. М., 1987. С. 393.)
4) The Monthly Review. London. V. 53. Juli 1775. P. 44. То же, без ссылки на Сенеку: The Monthly Review. London. V. 63. November 1780. P. 353.
5) Butler C. The Life of Erasmus. London, 1825. P. 162.
6) Oeuvres complètes de Voltaire. Nouvelle édition. Paris, 1818. T. 34 P. 263. В дальнейшем тексты Вольтера цитируются по этому изданию, имевшемуся в библиотеке Пушкина.
7) Letters of M. de Voltaire to Several of His Friends. Glasgow, 1770. P. 46.
8
) Nouveau manuel épistolaire. Caen, 1787. T. 1. P. 93.9) Письмо к Даламберу от 19 марта 1761 г. (Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1818. T. 41. P. 127.)
10) В сокращенном переводе книга вышла в Москве в 1793 г. под названием “Размышления о красноречии вообще, и особенно о проповедническом красноречии, из сочинений г. аббата Трюблета” — “и, вероятно, служила пособием для подготовки риторов (первая ступень семинарии) не только в Воронежской, но и в других духовных школах в течение 30—40 лет” (Горячева А.А. Воспитательный характер содержания обучения в духовных семинариях XIX века // uchitel09. moy.su/publ/1).
11
) Trublet N.-C-J. Essais sur divers sujets de litterature et de moral. Paris, 1760. T. 4. P. 233, 234.12) Цявловский М.А. Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: В 4 т. М., 1999. Т
. 2. С. 214.13) La Harpe J.-F. de. Lycée ou Cours de littérature ancienne et moderne.
Paris, 1837. T. 1. P. 835.14) Дмитриев И.И. Полн. собр. стихотворений. Л., 1967. С. 357.
15) Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1817. T. 9. P. 32.
16) Вольтер. Орлеанская девственница; Магомет; Философские повести. М
., 1971. С. 462 (пер. Ф. Сологуба).17) Grimm F.M. Mémoires historiques litteraires et anecdotiques… Londres, 1813. T. 1. P. 18.
18) “Похвальное слово Вольтеру” 26 ноября 1778 г. Цит. по:
Oster P. Citations françaises. Paris, 1993. P. 297.19) Письмо к Даламберу от 9 февраля 1761 г. (
Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1818. T. 41. P. 121.)20) Письмо к Даламберу от 19 марта 1761 г. (
Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1818. T. 41. P. 127.)21) Lettres de M. de Voltaire a ses amis du Parnasse. Londres, 1766. P. 41.
22) Formey J.H.S. Souvenirs d’un citoyen. Berlin, 1789. T. 2. P. 186.
23
) Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1832. T. 59. P. 418.24) Модзалевский Б.Л. Библиотека Пушкина. СПб., 1910. С. 363.
25) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 75.
26) Заборов П.Р. Пушкин и Вольтер // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 7. Л., 1974. С. 98.
27) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1937. Т. 13. С. 34.
28) Пушкин А.С. Там же. Т
. 11. С. 272.29
) Oeuvres complètes de Voltaire. Nouvelle èdition. Paris, 1818. T. 34. P. 262—264. Название письма дано публикаторами.30) Совсем другая оценка — в письме Вольтера к Даламберу от 19 марта 1761 г.: “Он скомпилировал прекрасную речь из фраз де Ламотта”. (Oeuvres complètes de Voltaire. Paris, 1818. T. 41. P. 127.)
31) Нарда малый оникс выманит амфору. (Гораций. “Оды”, IV, 12, 17; пер. Н. Гинцбурга // Квинт Гораций Флакк. Оды; Эподы; Сатиры; Послания. М., 1970. С. 200.) Из оникса выдалбливались сосудики для нарда и других благовоний.
32) В споре “новых” с “древними” они были на стороне “новых”.
33) В несколько ином виде это выражение часто цитировалось как характеристика Пьера Мариво (1688—1763); впервые — в “Корреспонденции” М. Гримма за февраль 1763 г.: “Г. де Вольтер говорит, что он [Мариво] всю жизнь занимается взвешиванием пустячков на паутинных весах”.
(Grimm F.M. Correspondance littéraire, philosophique et critique… Londres, 1814. Première partie. T. 2. P. 190.) Однако и Трюбле, среди прочего, писал пьесы, которые прошли незамеченными; ни одна из них не была издана.34) Веяний, доспехи / В храме Геракла прибив, скрывается ныне в деревне. (Гораций. “Послания”, I, 1 (“К Меценату”), 4—5; пер. Н. Гинцбурга). (Квинт Гораций Флакк. Оды; Эподы; Сатиры; Послания. М., 1970. С. 321.) Веяне — жители города Вейи.