(Рец. на кн.: Абубакиров Э., Стрелков Е., Филиппов В. ВЫШЕ ДАЛЬШЕ НИЖЕ: Новейшие опыты краеведения Поволжья. Н. Новгород; М., 2010)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2010
КУДА ГЛУБЖЕ
Абубакиров Э., Стрелков Е., Филиппов В. ВЫШЕ ДАЛЬШЕ НИЖЕ: Новейшие опыты краеведения Поволжья. — Нижний Новгород: Дирижабль; М.: Три квадрата, 2010. — 158с.
Некоторые книги страдают излишней, ничем не обоснованной скромностью. Коллективный труд Эдуарда Абубакирова, Евгения Стрелкова и Вадима Филиппова — пример показательный. Уже в аннотации авторы предвосхищают грядущие претензии к этому “непутевому бедекеру” и гипотетическую критику самого жанра, определяемого как “альтернативное краеведение”. За словом альтернативный угадывается некая робость, чуть ли не чувство вины за иной, “не тот”, а значит, “неправильный” подход к представлению и описанию достопримечательностей. И предлагаемую книгу, и используемый жанр авторы пытаются оправдать любовью к веселой игре и родимому краю. А зря. Альтернативность, как и игра, причем в любом краю, ни в каких оправданиях не нуждается.
Тем более, в случае с таким изданием. Прежде всего, приятно радует оформление: от первой до последней страницы, от корки до корки оно задумано и реализовано как цельный художественный объект, где текст и так называемая “иллюстрация” действуют в неразрывной связи, в красивой гармонии, о которой массовая полиграфия уже давно предпочитает не знать, а читатель-зритель вспоминает лишь на выставках “авторской книги” или “книги художника”6. С этой точки зрения поволжский путеводитель являет редкий и интереснейший образец переосмысления и развития книжной графики, будь то стилизация под традиционные орнаменты, заставки, виньетки и буквицы или обыгрывание авангардных шрифтов и трафаретов. В ликующем изобилии плакатов, афиш, реклам, анонсов и собственно иллюстративных рисунков чаще всего встречаются монтаж, коллаж, скорее в его дадаистско-сюрреалистическом (Хаусман, Эрнст), чем пролеткультовском духе (Родченко, Лисицкий). Насыщенный, провокационно эклектичный, но одновременно легкий и изящный книжный декор несет большую смысловую нагрузку. Вообще-то, на этом можно было бы и остановиться: книга замечательна, даже если ее не читать, а только рассматривать картинки и веселиться. Но останавливаться на этом не стоит. Поскольку и текст достоин самого пристального прочтения.
Книга состоит из трех частей. Части делятся на главы, каждая из которых отведена конкретному населенному пункту. Чередование глав в первой и второй частях неукоснительно следует порядку поволжского движения. Так, по мере прочтения “Ниже Нижнего”, мы перемещаемся вниз по течению Волги: от Нижнего Новгорода до Астрахани. Читая “Выше некуда”, мы, наоборот, плывем против течения: от Горького до Москвы. Собственно говоря, на этом порядке следования и чередования сходство с обычными путеводителями и заканчивается. Третья часть, “Дальше больше”, кажется, уже не подчиняется никакой логике и заставляет нас двигаться зигзагами: Калязин, Дубна, разворот на Мышкин, обратный разворот на Тверь, затем, вдруг, в другой стороне, Плёс, в третьей стороне Юрьевец, на полпути — чем не веха? — нелокализованный Китеж, потом — Симбирск, Царицын, а в финале путешествия — два местечка со сказочно-двойными названиями Красный Кут и Капустин Яр. Что касается содержания, то оно также имеет мало общего с общепринятым форматом, устоявшейся стилистикой подачи материала, да и с самим материалом. Здесь нет романтических описаний пейзажей, сухих искусствоведческих справок об архитектурных памятниках и, что особенно ценно, очень мало статистических “данных”. Это не общие сведения, дающие общее представление, а частные факты, отражающие частное мнение. Причем предпочтение отдается случаям уникальным и курьезным. Темы этих очерков и рассказов авторы черпают из проплывающей мимо теплохода поволжской жизни: от города к городу, от страницы к странице набирается определенный багаж самых разных знаний из самых различных областей (местной) человеческой деятельности (а также бездеятельности).
Так, геология может обогатиться сведениями о богатейших залежах пивного камня биролита под Чебоксарами (с. 23), археология — гипотезой о египетском происхождении костромских построек (с. 63), а химия — детальным описанием экспериментов с окисью водорода, которые Иоанн Грозный проводил в Дубне: “…воду из подземных кремлевских родников методом крекинга делили на фракции: живую, мертвую, легкую, тяжелую, ледяную и огненную. Особо собирали тяжелую воду, имевшую большое оборонное значение” (с. 88—89).
По ходу чтения могут значительно измениться наши представления о ботанике, если уж в Астрахани некогда существовали целые лотосовые поля (с. 45), а на городецкой земле — картофельные рощи (с. 55—56). Переосмысления потребует и наше отношение к биологии: один волжский самородок изучает способность рыб аккумулировать грозовые разряды и использует ее для освещения помещений (с. 50—53), другой, анархист и “анти-Дарвин”, веря в животную солидарность и сравнительную селекцию, помещает в одну запруду волов и тюленей, дабы вывести крупнорогатых ластоногих (с. 127—132).
Если верить авторам, поволжская земля вообще щедра на изобретателей и первооткрывателей. Так, некий живописец из Углича спьяну рисует живые картины “со сдвигом” и закладывает основы кинематографа, паромщик из Юрьева, внося свой вклад в развитие астрономии, разрабатывает весьма оригинальную картину мира, в которой все планеты вращаются вокруг Венеры по сложным “пьяным траекториям”, и, задолго до Эйнштейна, формулирует идею “крена небесной колеи”, то есть искривления пространства (с. 106—108). А уроженец Капустина Яра, с детства зараженный идеей космических полетов и заселения Марса, строит пороховые ракеты с неизменно поэтическими названиями “Дактиль”, “Ямб”, “Амфибрахий”, “Хорей”, но все более совершенными аэродинамическими характеристиками. Все его опыты заканчиваются пожарами разной степени сложности, а последние даже связывают с “так называемым тунгусским событием 1908 года” и необычно красным цветом Марса (с. 135—137).
Путеводитель отдает дань и неточным наукам, которые, во избежание обид, принято называть социальными. Лингвист с удивлением прочтет о финно-уйгурском языке, антрополог — о живущих в Казани потомках “свободолюбивых перямечей, и диких эчпочмаков, и злобных чакчаков, и кочевых беляшей” (гл. “Перекресток России”), социолог — об исконно традиционном матриархате и оголтелом феминизме в Царицыне (гл. “Бабье царство”); исследователь оккультных практик не без интереса прочтет о влиянии масонской деятельности на строительство гидротехнических сооружений Волго-Дона (гл. “Двадцать потерянных шлюзов”), а адепт теории катастроф — трагикомический отчет об одной из самых неудачных урбанистических затей века (глава “Заволжская Венеция”).
Особенно радует альтернативная топонимия. Самые неожиданные, но всегда аргументированные интерпретации даются для целого ряда известных городов, в том числе Саратова, Горького, Костромы, Самары. А чего стоит этимологический разбор топонима Ульянов: оказывается, поселок зародился от трактира, который принадлежал китайской семье Лян и назывался: “У Лянов”. Необычна и история города Тверь (Дверь), который задолго до Санкт-Петербурга был окном (дверью) России в Европу: “Город был наводнен мигрантами и контрабандистами, авантюристами и шпионами. Из Азии в Европу мутным потоком текли холопство и раболепия, а из Европы в Азию — вольнодумство и крамола. Все это грязной пеной оседало на берегах дверских водоемов, рождая в сознании горожан гремучую смесь пороков и добродетелей” (с. 98)
И, конечно же, путеводитель не мог обойти малоизвестные факты из области письменности и изящной словесности. Редкому читателю известно о былом существовании акобяки, азбуки Козмы и Дамиана, которые еще до Кирилла и Мефодия “переписывают Евангелие собственным письмом <…> и даже налаживают <…> производство печатных пряников с именами, написанными оригинальным алфавитом” (с. 20). А кому доводилось слышать о том, что знаменитое произведение Томаса Мора — это всего лишь перевод записанного на берестяной грамоте славянского текста об идеальном граде Китеже, а название Utopia — латинизированный вариант русского глагола “утоп” (гл. “Русский Мор”)…
Все эти якобы спонтанные очерки, эти краткие заметки о замечательном, с одной стороны, очень экспрессивны, а с другой — нарочито фрагментарны и эклектичны. Лакуны очевидны, но явно не случайны. Случайное, неполное, предвзятое всегда ближе и доступнее человеческому восприятию: ведь, путешествуя (по реке или по тексту), мы сначала схватываем не общее, а частное, и только потом связываем и обобщаем. Так, подыгрывая нашей способности к анализу и синтезу, пестрые и разбросанные детали путеводителя постепенно складываются пусть в сложную и все же органичную картину: края, страны, мира. И происходит это благодаря путеводному принципу построения, а также выдержанному в едином ключе тону повествования: легкому, увлекательному с изрядной долей сатиры, а иногда и сарказма. При всем многообразии стилистических и тематических остранений — будь то фольклорные вкрапления и сюрреалистические вставки, — текст являет определенную установку на литературную традицию критического или, если угодно, фантасмагорического реализма, отсылающего нас к Салтыкову-Щедрину или Гоголю. Эта литературность и оказывается самым эффективным опровержением возможного скепсиса ученых: ведь здесь мы имеем дело с преимущественно литературным произведением, которое строится, а значит, и воспринимается (по крайней мере, должно восприниматься) по своим литературным законам.
Невзирая на убедительность подобных доводов, мифотворческое соединение невероятных фактов, привязанных к географическим и историческим реалиям, может все же вызывать сомнение у пуристов. Уместен ли в историографии домысел или даже частичный вымысел? Да, отвечаем мы, уместен. Допустима ли реконструкция логических звеньев, отсутствующих в авторитетных источниках? Да, отвечаем мы, допустима. В чем опасность личностного дополнения, дописывания и даже частичного переписывания истории, если это полностью соответствует художественному замыслу и философской концепции авторов? Ни в чем. А как же историческая точность, фактическая достоверность, научная объективность в описании того, что было? Не надо путать истину факта с правдой жизни! Ведь несуразная действительность по степени своего неправдоподобия затмевает самый безумный писательский вымысел. “В рамках этой странной реальности, — пишут в заключении авторы, — даже точные цитаты из Маркса и Энгельса, Кропоткина и Циолковского звучат настолько фантасмагорично, что, кажется, могут принадлежать только небывалым персонажам” (с. 149). Да уж, жизнь — это очень скверная литература. И чего только в ней, в этой жизни, не придумывается и не случается… Дабы узнать, что о случившемся думают (часто ошибаясь) другие, существует масса академических учебников, справочников, пособий. Этот же очаровательно “непутевый” путеводитель — для того, чтобы думать (не всегда ошибаясь) самому: было ли это вообще, было ли это так или иначе, а еще — как оно есть сейчас и как будет потом…
Сами того не ведая (хотя, может, и скрывая), авторы вносят свой посильный вклад в развитие такой мало известной в Поволжье, но от этого не менее важной науки, как патафизика, а также в деятельность ’Патафизического коллежа7. ’Патафизический коллеж был образован во Франции 22 палотина 75 года ’патафизической эры (11 мая 1948 года по вульгарному календарю) для изучения ’патафизики — науки “о воображаемых решениях, которая образно наполняет контуры предметов свойствами, пока что пребывающими лишь в потенции”8. Основы этой дисциплины французский писатель, поэт и драматург, предтеча дадаизма и сюрреализма, Альфред Жарри изложил в главе “Начала патафизики” своей неподражаемой книги “Деяния и суждения доктора Фаустролля, патафизика”. Согласно другим определениям, патафизика — это “изнанка физики”, “наука частного и несократимого” или “наука исключений”, которая учитывает, что в мире существуют только исключения, а “правило” является исключением исключения. Впрочем, по мнению доктора Фаустролля, сама вселенная — не больше чем “самоисключение”.
Полускрытый-патафизический смысл поволжского путеводителя мы усматриваем не только в призыве подвергать ироничному сомнению всеобщую историю (а вместе с ней — прочие точные и неточные науки), а еще и в том, что читателю предоставляется право продумывать свою местную историю самому, прочитывать в ней самого себя; осмыслять по-своему свою вчерашнюю, сегодняшнюю и завтрашнюю действительность во всей ее трагикомической парадоксальности. У читателя этого “альтернативного” краеведения не будет недостатка в темах для раздумий: тут и патриотизм (не случайно мировые открытия и изобретения делаются преимущественно в Поволжье), провинциализм (на поволжские свободы и привилегии издавна посягает Московия), анархизм (подобно английским луддитам, сормовские “заломщики” разбивают заводские механизмы, приводящие “к росту производительности труда и, следовательно, к обнищанию пролетариата” (с. 15)), а еще реформаторство и самодурство поволжских градоначальников…
“Зерна истины щедро разбросаны по полю фантазии” (с. 149), — объявляют авторы в заключение. И они правы. Эта лукавая и шутливая книга ведет читателя через мир частично вымышленный, иногда абсурдный, фантастический и даже мифический, но ведет к поиску истины и философской, и исторической, и литературной, то есть истины, без которой так скудна и ущербна (для многих просто немыслима) так называемая “реальная” правда жизни. Формально, путеводитель, конечно, поволжский, но вместе с тем универсальный, поскольку исподволь предлагает переосмысливать любые утопии и антиутопии, любую фантазию и действительность, вне зависимости от того, какие реки и какие земли их питают. И ниже, и выше. И еще дальше, и еще глубже. Эдакое практическое пособие по бесконечному переосмыслению фантастической реальности, которое читать и дописывать можно везде и всегда.
Валерий Кислов
_____________________________
6) Здесь мы находим эстетический принцип, характерный для нижегородского альманаха “Дирижабль”, который на протяжении двух десятилетий издает и пропагандирует один из авторов, Евгений Стрелков (www.dirizhabl. sandy.ru/almanac).
7) О ’Патафизическом коллеже (и апострофе перед буквой П) см.: Кено Р. Упражнения в стиле. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 555—557.
8) Жарри А. Убю король и другие произведения. М.: Б.С.Г.Пресс, 2002. С. 274—275.