XVII ежегодный международный симпозиум «Пути России»: «Будущее как культура: прогнозы, репрезентации, сценарии» (МВШСЭН, 29-30 января 2010 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2010
ЕСТЬ ЛИ БУДУЩЕЕ У БУДУЩЕГО?
XVII ежегодный международный симпозиум “ПУТИ РОССИИ”: “БУДУЩЕЕ КАК КУЛЬТУРА: ПРОГНОЗЫ, РЕПРЕЗЕНТАЦИИ, СЦЕНАРИИ”
(МВШСЭН, 29—30 января 2010 г.)
В конце января в Московской высшей школе социальных и экономических наук прошел ежегодный симпозиум “Пути России”. В этом году магистральной темой было изучение будущего как особой культуры. Симпозиум проходил в напряженном режиме в течение двух дней, в его рамках состоялись заседания секций и трех “круглых столов”3.
Традиционно работу научного мероприятия открывает пленарное заседание, которое задает основные векторы будущих дискуссий. На правах организаторов вступительное слово произнесли Т. Заславская (РАН) и Т. Шанин (МВШСЭН), пожелав всем удачной работы. Затем микрофон был предоставлен И. Прохоровой (“НЛО”), выступившей с докладом “Новая антропология культуры как научная парадигма и способ конструирования будущего”, в значительной степени повторявшим, по словам самой докладчицы, ее вступление к сотому номеру “НЛО”4. Сообщение представляло собой одновременно и манифест будущего развития “Нового литературного обозрения”, и обозначение перспективы значительной части гуманитарных исследований в России, и подведение итогов семнадцатилетней работы журнала. Отмечая, что понимание будущего как проекта является проявлением утопического мышления, И. Прохорова указала на то, что в России эта тенденция усугубляется периодами самоизоляции, в которые активизируется идея об особом пути России. Отстаивая современную теорию “Multiple Modernities”, Прохорова предложила пересмотреть, применительно к анализу обществ, традиционную дихотомию открытое/закрытое. Данный подход должен привести к отказу от привычной дифференцирующей терминологии в отношении модерных обществ и, как следствие, позволить более рационально их изучать. Докладчица также объявила, что одной из приоритетных задач деятельности журнала “НЛО” будет теперь написание истории не институций, а человека в рамках антропологического подхода. В прениях после доклада Прохорова поставила весьма важный вопрос о том, почему представители общественных и гуманитарных наук не смогли предугадать события 1991 года.
Следующим выступал Н. Ссорин-Чайков (Университет Кембриджа) с темой “Множественная темпоральность: перевод, обмен и антропология времени”. Его доклад можно было бы поделить на две части: теоретико-философские размышления и этнографические наблюдения. Докладчик поделился любопытным наблюдением об антропологическом характере времени: чужая страна может располагаться и в другом временном срезе. Свое выступление Н. Ссорин-Чайков начал с цитаты из повести Л.П. Хартли “Посредник”: “Прошлое — чужая страна; там все делают по-другому”. Эта идея лежит в самом основании антропологии, ибо первые исследователи, совершая путешествия в другие страны, как бы отправлялись в прошлое. Для наблюдателя из России одни территории, например Сибирь, могут находиться в прошлом, а другие, такие как Западная Европа, — в будущем. Более того, о нескольких временных координатах можно говорить и в рамках одной культуры. Однако, как нам кажется, эффект “матрешки”, когда можно открывать все более локальные группы, является большой проблемой для современного знания, поскольку исследователь идет на компромисс между обобщением и единичным явлением. Вопрос о том, соотносятся ли категории “развитие/отсталость” с категориями “будущее/прошлое”, требует дальнейшего изучения, поскольку восприятие той или иной территории как будущего указывает только на техническое превосходство населяющего ее социума.
Н. Ссорин-Чайков поведал также о своем опыте жизни среди коренных народов Сибири. Так, эвенки могут выступать как пример живой старины, как этнос, сохраняющий традиционный образ жизни. Советская стратегия освоения Севера заключалась в приближении их уровня к уровню Центральной России. Строительство дорог, создание социальных учреждений, образование колхозов должно было привести к подгону временных стрелок местной жизни к территории РСФСР. Сейчас происходит возврат к прошлому, многие здания стоят недостроенные или разрушены. Сами эвенки говорят, что лучше жить по-дедовски, а местная администрация пытается удерживать минимальный уровень советской/российской цивилизации. Стало быть, по мнению докладчика, природа в этом крае вечна, а цивилизация временна, и среди этой природной вечности существуют небольшие островки различных исторических времен.
Определенное развитие эта тема получила в выступлении Л. Гудкова (“Левада-центр”) “Понятие времени и временные характеристики социальных структур в социологических исследованиях”. Л. Гудков признался, что не помнит специальных исследований, посвященных социологии времени. По мысли докладчика, время для социологии — это последовательная деятельность и взаимодействие. Важным становится понимание того, кто хозяин времени. Чем жестче общество, тем строже в нем контролируется время. Признавая все несовершенство массовых опросов, Л. Гудков отметил, что с их помощью можно проследить следы работы институтов по формированию времени. Если говорить об отношении россиян к будущему, то опросы показывают отход от утопического мышления — две трети людей не представляют, какой будет их жизнь через год, у большинства рядовых россиян нет четких представлений о будущем, зато у элиты они есть и выражены в идее модернизации страны.
Далее выступал А. Аузан (МГУ) с докладом “Неформальные институты как следы прошлого и фактор будущего”. Докладчик представил свое выступление как промежуточный итог работы группы, занимающейся вопросами развития государства. Основная гипотеза, высказанная А. Аузаном, была такова: межвременные связи нанизаны на неформальные институты, изучение которых способствует поиску национальной формулы модернизации. Основная проблема господствующей сейчас эволюционной гипотезы заключается в том, что предполагается безусловная замена неэффективных институтов эффективными. Однако практика показывает, что такое происходит не всегда и зачастую институты, несмотря на свою неэффективность, могут существовать длительное время. Сравнительный анализ демонстрирует отсутствие культурно обусловленного запрета на модернизацию — разные страны выбирают разные решения. В последовавшей дискуссии А. Аузан подчеркнул, что современное понимание модернизации связано с гонкой за увеличением прибыли.
В конце пленарного заседания с презентацией нового журнала “Laboratorium. Журнал социальных исследований” выступил В. Воронков (Центр независимых социологических исследований). Это издание, на пост главного редактора которого приглашен М. Габович, является новой международной площадкой для публикаций междисциплинарного характера в области социальных наук. Основным направлением будет социология, но и смежные дисциплины — антропология, этнография, социальная география — найдут свое место на страницах издания. В. Воронков призвал всех участников симпозиума к сотрудничеству с новой институцией.
После обеденного перерыва участники симпозиума разошлись на секционные заседания и “круглые столы”. Первым из них — “Будущее религии и религии будущего” — руководили П. Костылев и И. Максутов. Правда, в силу форс-мажорных обстоятельств половину заседания П. Костылев оставался единственным модератором.
Заседание открылось выступлением Д. Узланера (Российский Государственный медицинский университет) “Будущее религии в прогнозах социологов религии XX века”, в котором речь фактически шла о теории секуляризации. Эта теория основывалась на идее неразрывной связи модернизации и секуляризации, в силу которой религия в будущем переживет автономизацию, упадок религиозной веры, развитие мирских установок и появление “рынка религий”. Ее последователи, в частности П. Бергер, представляли будущее религии как борьбу за выживание. Современность показывает, что подобные прогнозы не подтвердились и религия продолжает играть важную роль в обществе. На мой взгляд, знакомство с одной из концепций социологии религии представляет определенный интерес, однако продуктивнее было бы, возможно, отойти от описательной модели и на примере одного случая рассмотреть, как работает механизм прогнозирования. Ведь именно он является одним из главных функциональных признаков науки, и если дисциплина не может выполнять прогностическую функцию, то ее социальная значимость резко снижается. Докладчик же ограничился призывом соблюдать эпистемологическую скромность.
Доклад “Будущее религии в художественном тексте “зооморфные спасители” Alien vs Predator” С. Салтанова (свободный исследователь) сложно признать академическим. Скорее, его можно охарактеризовать как “исследовательское хулиганство”, призванное выявить дискуссионные моменты социологии религии. Анализируя фильм 2004 года “Чужой против хищника”, С. Салтанов пришел к выводу, что на его базе в будущем мог бы возникнуть религиозный культ, целью которого является переход от человека к Хищнику. В ритуальной борьбе Хищников с Чужим в пирамиде, затерянной во льдах, докладчик увидел отражение религии Хищников. Автор сделал акцент на институциональном характере религии, отождествляя ее с ритуалами, в данном случае с практикой инициации. Если сам доклад, скорее, вызвал улыбку, то его обсуждение поставило вопрос об определении тематического поля религии.
В докладе П. Костылева (МГУ) “Иррелигиозность будущего: сто лет тому вперед” поднимались вопросы, которые возникали и в ходе обсуждения других выступлений. Докладчик отметил, что одним из главных негативных факторов в изучении религии является влияние философии. Исследователь всюду может подозревать наличие религии, поэтому надо четко ограничивать религиоподобные явления. Это должно помочь социологии религии обрести большую эпистемологическую точность. Как отмечали участники “круглого стола”, на сегодняшний день существует огромное количество определений термина “религия”. Религиоведа нельзя просить сформулировать определение “религии”, ибо тогда ему придется или солидаризироваться с уже существующей традицией с ее плюсами и минусами, или давать свое оригинальное определение, что еще больше увеличит смысловое поле. При этом очевидно, что при отсутствии четкого понимания базового термина продуктивное развитие дисциплины ставится под вопрос. Также в ходе обсуждения поднимался вопрос об участии исследователя религии в религиозной жизни. Как известно, существуют две основные тенденции: 1) отстраненность исследователя, обеспечивающая высокую степень объективности; 2) включенность исследователя, позволяющая понять все тонкости религиозной жизни.
Помимо этого в программе заседания прозвучали доклады “Будущее религии сквозь призму религиозной антропологии” И. Максутова (Московское религиоведческое общество), “Конструирование будущего религии сегодня: православные в постсоветской России” А. Никифорова, “Будущее религий в современных социологических теориях” Р. Сафронова, “Современное дюркгеймианство о будущем религии” С. Опалева, “Популярная культура и религии будущего” К. Колкуновой, “Религиозные функции науки в обществах европейского типа” Т. Вархотова.
Во второй день работы симпозиума проходило заседание секции “Настоящее воображаемое будущее”, руководителем которой была Н. Самутина (ГУ-ВШЭ). С первым с докладом — “Воспоминание о будущем: планы университетских реформ в мемуарных ретроспекциях” — выступал А. Дмитриев (ГУ-ВШЭ). Начал он с воспоминания о своем собственном прошлом, когда во время учебы в университете обнаружил планы семинарских занятий за 1915—1917 годы. Ощущение, что все может сложиться не так, как планировалось, стало для него сильным впечатлением. Что делать с прошлым, которое не воплотилось? С одной стороны, видна активность и инициатива деятелей прошлого, с другой — исследователь заранее знает о неудаче этих начинаний. Любопытно, что при изучении университетских реформ обращение к мемуарам бюрократов оказывается продуктивнее, чем воспоминания студентов и профессоров, поскольку именно чиновники подробно описывают проекты, долго вызревающие в тиши кабинетов. В ходе обсуждения доклада возникло предположение, что в проектах образовательных реформ XIX века отразилась попытка не столько продвинуться в будущее, сколько догнать настоящее. По словам А. Дмитриева, показывать темпоральную отсталость в мемуарах было не принято, и она заменялась стремлением преодолеть географический разрыв с помощью сравнения российских университетов и учебных заведений Германии и США.
Тема доклада И. Нарского (ЮУРГУ) была заявлена как “Будущее-в-прошлом: проективная работа владельцев советских семейных реликвий и фотографий в оптике культурно-поколенческих разрывов”. И. Нарский отметил, что этот доклад появился после завершения большого проекта5, и продолжил размышления на ту же тему. Термин “будущее-в-прошлом” намертво сросся с противопоставлением памяти фотографической (тотальной) и памяти человеческой. Фотографии — наиболее податливый материал для превращения в семейные реликвии, то есть в предметы, не обладающие функциональной значимостью. Особенность человеческой памяти приводит к тому, что свершившееся продолжает претерпевать постоянные изменения, а значит, реликвия одновременно существует и в прошлом, и в будущем. Создание реликвии — всегда результат сознательного и направленного усилия. Докладчик описал фотографические реликвии с разных сторон, акцентируя внимание на их функциях. Реликвии создаются для поддержания идентичности, что заключается в сборке различных временных фаз, в том числе и предполагаемого будущего. Фотография — одновременно и предмет, и изображение предмета, предмет — посредник между изделием и свидетельством. Это один из самых сильных активизаторов биографических и автобиографических рассказов. Это ритуал: моментальная и в то же время длительная инсценировка, подготовка к самому моменту съемки. И. Нарский обратил внимание присутствующих на появление большого пласта научной и художественной литературы, поводом для создания которой стали семейные реликвии. В это же время появляется литература внуков о бабушках и дедушках. Работа идет через поколение, в силу специфики Восточной Европы и Германии, где доверительные отношения между родителями и детьми были осложнены внешними обстоятельствами. Эта литература является попыткой создания новых или переформатирования старых семейных реликвий с целью перекинуть мостик в будущее.
Затем слово было предоставлено Н. Самутиной (ГУ-ВШЭ), выступившей с докладом “Утопия, эксцесс, аттракцион: “Новая Москва” Александра Медведкина (1938) и парадоксы рецепции утопической образности”. Этот доклад вписывается в проект по изучению рецепции советского кино6. Докладчица соединила проблематику исследования культового и советского кино, уходя из области официальной идеологии в область зрительского восприятия. В качестве объекта анализа был выбран фильм “Новая Москва”, поскольку образность одного из его центральных фрагментов связана с воображаемым будущим, которое Н. Самутина интерпретировала как утопию. В фильме представлен идеальный город, в основу образа которого лег генеральный план реконструкции Москвы 1935 года. Для утопии важен сторонний наблюдатель, оценивающий ее идеальность: в фильме это зрители, которым демонстрируют панораму нового города. Однако кинолента задумывалась как комедия положений или даже фарс. Для рядового современного зрителя это некое ужасное зрелище, которое щекочет нервы. Профессиональные киноведы усматривают в факте запрета этого фильма стремление не допустить насмешек над планом 1935 года, тогда как в свое время режиссера критиковали именно за фарсовый характер фильма. Когда современный зритель видит в этом фильме утопию или сатиру, происходит разрыв рецепции. В конце выступления докладчица отметила, что мы находимся в ситуации комплексного непонимания советского фильма и разрыва с историческим контекстом.
И. Каспэ (ГУ-ВШЭ), выступавшая после перерыва, начала свой доклад “Куда делось будущее: утопическое зрение, утопическое чтение и восприятие литературы Стругацких” с проблемы определения понятия “утопичность”. И. Каспэ предложила отойти от узколитературоведческого понимания и попытаться взглянуть на утопию через рецепцию. Докладчицу интересовали вопросы, как идентифицируется утопия и какие эффекты восприятия от нее ожидаются. Делая оговорку, что произведения братьев Стругацких нельзя считать утопией в жанровом смысле, Каспэ настаивала на возможности утопического прочтения данной литературы. Как и Н. Самутина, в качестве базы для изучения современной рецепции И. Каспэ использует Интернет. Развитие площадок для высказывания рядовых пользователей вводит исследователей в искушение: зачем проводить трудозатратные опросы, если можно, не выходя из дома, получить нужные данные, а затем обосновать их социальной активностью участников блогов и форумов. И. Каспэ выделила несколько вариантов ответа на вопрос, куда делось будущее, описанное братьями Стругацкими: 1) будущее — это наше настоящее (вариант, отсылающий к повести “Хищные вещи века”); 2) будущее — это прекрасный, но уже недостижимый мир, который мы потеряли (здесь Стругацкие выступают как проектировщики будущего, чьи задумки не удалось реализовать); 3) будущее — это прошлое (утопические ожидания переносятся на советскую действительность, социальная фантазия братьев Стругацких и социальная реальность позднего СССР не разграничиваются). И. Каспэ предложила говорить об утопической эстетике, когда некие пространства распознаются как утопические. Чтобы избежать переноса штампа “советская утопия” в исследовательский язык, докладчица поставила вопрос: “Утопия для кого?” Стругацкие заполняли сухой мир “научного коммунизма” живым содержанием, способствуя переводу разговора о будущем в утопический регистр.
Работу секции продолжила Т. Дашкова (РГГУ), прочитавшая доклад на тему “Космос как зияние: советское будущее в постсоветском кино о прошлом”. Поводом к выступлению стало появление в постсоветском кинематографе большого количества фильмов, связанных с космосом, при этом почти все они не являются фантастическими7. Докладчица поставила перед собой следующие цели: 1) выявить статус космического сюжета в постсоветском кино; 2) проанализировать связь проблематики космоса с временной конструкцией фильма; 3) определить, существует ли влияние советской фантастики на российский кинематограф. Сравнивая разноплановые фильмы, Дашкова пришла к выводу, что во всех них присутствует связь космоса и советского. Важной особенностью советского космоса, по мысли Т. Дашковой, является соединение личностного и государственного начал. В настоящем космический проект воспринимается как нереализованная возможность, некий временной разрыв, как прошлое, которое не стало будущим.
Также в этой секции были представлены доклад О. Астаховой (РГГУ) “Антиутопия в балетах Алексея Ратманского “Золушка”, “Светлый ручей”, “Болт”, “Пламя Парижа” (2002—2008)” и целый блок тем, связанных с архитектурой: “Повседневность утопии: освоение космического пространства в земном городе” О. Запорожец (СамГУ), “Визуализация утопии в городском пространстве (Свердловск/Екатеринбург)” Л. Пискуновой (УрГУ) и И. Янкова (Уральская государственная консерватория), “Концепт здания-памятника в ансамбле ВСХВВДНХ-ВВЦ. К вопросу о непрошлом и ненастоящем” С. Никитина (“Москультпрог”), “Память об утопии: Царицыно между прошлым и форс-мажором” Б. Степанова (ГУ-ВШЭ), “Пустое и наполненное: К феноменологии Манежной площади” А. Филиппова (ГУ-ВШЭ).
Секция “Культура будущего и междисциплинарные исследования” работала под руководством И. Утехина. А. Фокин (ЧелГУ) выступил с докладом ““Будущее ДВА”: опыты теоретического подхода к истории будущего”, предложив вниманию слушателей концепцию культурно обусловленного будущего, которое в реальности не реализовалось. Спектр источников для подобной проблематики чрезвычайно широк, но разработанной методологии изучения этого феномена нет. Докладчик подверг критике современное использование термина “утопия” и призвал отойти от междисциплинарной методологии, заменив ее пандисциплинарной.
Далее выступила Г. Орлова (ЮФУ) с темой “Ловушки для малого будущего: к анализу практик и локальных моральных порядков ожидания”. Основываясь на изучении городских пространств, докладчица попыталась установить, как порождается знание о будущем, через изучение процессуальных практик. Эту задачу она реализовала посредством перевода понимания будущего в процесс ожидания. В городском пространстве есть специальные места ожидания, например остановки общественного транспорта, связанные с обыденными практиками городских жителей. По мысли Г. Орловой, ожидание — это контакт между настоящим и будущим, и необходимо определить, по каким правилам он устанавливается.
Определенное сходство наблюдалось между докладами Е. Кольцовой (ГУ-ВШЭ СПб) “Влияние конвергенции медиа на культуру будущего: возможности прогнозирования” и Г. Мяжевич (Университет Оксфорда) “Образы будущего и будущее исследование СМИ”. Темой обоих выступлений были СМИ и прежде всего интернет-сегмент медиапространства. Основную черту будущего докладчики видели в конвергенции, соединении аудиовизуальных средств с гипертекстом, создающем принципиально новое пространство, открытое для наполнения самими пользователями. Посредством такой конвергенции изменятся — и уже изменяются — как сами медиа, так и подходы к их анализу и изучению.
Доклад “Память о БАМе. Живая утопия” Е. Богданова (Центр независимых социологических исследований) начала с замечания, что, в восприятии современных детей и подростков, СССР является не столько историческим феноменом, сколько сказочным пространством, и в этом восприятии отсутствуют, в частности, представления о БАМе. При этом многие взрослые вспоминают время, проведенное на БАМе, как самое счастливое. На то, что изменения во времени отражаются на эмоциональном фоне, указывают многие исследователи памяти. БАМ становится утопией, поскольку укладывается в схему коммунистического проекта. Люди вспоминают, что там не было собственности, был распространен натуральный обмен и это порождало всеобщее счастье, несмотря на трудности, которые переживали строители БАМа. На основе этого опыта формируются организации бывших участников советской стройки, которые призваны поддерживать ощущение утопичности БАМа.
В. Вахштайн (МВШСЭН) продолжил разговор об утопии докладом “Призраки реализованных утопий: как утопическое становится повседневным”. Он начал с определения точек соприкосновения утопии и социологии. Позиция докладчика заключалась в том, что социология использует утопию и сосуществует с ней. В качестве аргумента приводились высказывания О. Конта и Ю. Хабермаса, отмечавших неразрывную связь этих понятий. Однако социология повседневности радикально противостоит утопии, использующей язык карт и схем. В качестве примера был приведен город Бразилиа, выступающий как реализованная утопия, находящаяся в противоречии с реальными практиками жителей. Таким образом, выделяется формальная и практическая рациональность: как должно быть и как есть в реальности.
Завершал работу секции ее руководитель И. Утехин (ЕУСПб), выступивший с докладом “Исследование будущего и технологии”. Упомянув классическое деление обществ на горячие (стремящиеся производить новую информацию) и холодные (ориентированные на сохранение старого), докладчик сосредоточился на деятельности IFTF как примере порождения структуры горячим обществом. Institute for the Future, расположенный в Калифорнии, занимается, как выразился И. Утехин, приемом слабых сигналов из будущего. Это учреждение привлекает разнообразных исследователей — от программистов до антропологов — с целью создания проектов, которые могут реализоваться в будущем. В дальнейшем на основе их разработок создаются массовые технологии, определяющие развитие общества. Таким образом, сотрудники IFTF не предсказывают будущее, а формируют его.
К сожалению, в рамках этой статьи не получится осветить выступления всех участников, приношу за это свои извинения. Желающие могут ознакомиться с программой симпозиума на сайте МВШСЭН, а в будущем должен выйти сборник материалов симпозиума.
В заключение выскажу несколько замечаний общего характера о прошедшем мероприятии. Положительной стороной симпозиума является его длительная история, поскольку традиции и репутация имеют большое значение в рамках символического поля научного знания. Немаловажной заслугой организаторов является стремление создать площадку для диалога представителей различных направлений. Конечно, доминируют социологи, но историки, филологи, философы, специалисты в области медиа и другие чувствуют себя на симпозиуме вполне комфортно. Границы, которые ставит институциональная наука, зачастую приводят к самоизоляции, поэтому тенденция обмениваться наработками между специалистами из разных областей дает продуктивный результат.
Однако мероприятия с широким участием, как правило, размывают заявленную проблематику. Понять оргкомитет можно: узкая проблематика предполагает небольшое количество участников, что снижает значимость симпозиума или конференции. В результате решение поставленной проблемы заменяется обменом исследовательским опытом. Сам вопрос об изучении будущего как отдельной культуры представляется чрезвычайно важным, но симпозиум обозначил только традиционные подходы к этой проблематике. Фактически большинство исследований придерживались двух тенденций: 1) отождествление будущего и утопии, сводящееся к переосмыслению и уточнению термина “утопия”; 2) осмысление будущего как производного от изменения конкретного явления (например: будущее СМИ, будущее города и т.п.). Глобальная проблема изучения будущего заключается в отсутствии конкретного предмета исследований, что позволяет провести аналогию с предметами кафедры невозможности несусветного факультета из романа У. Эко “Маятник Фуко”. Необходимо вплотную заняться изучением будущего как самостоятельного явления и — самое главное — выработать теоретические подходы и инструментарий. Пока же в исследовательской перспективе у будущего нет будущего.
А.А. Фокин
__________________________________________
3) Часть заседаний симпозиума можно прослушать в виде подкастов на сайте МВШСЭН http://www.msses.ru/ science/conferences/ways_of_Russia/2010/audio.php.
4) Прохорова И.Д. Новая антропология культуры: Вступление на правах манифеста // НЛО. № 100.
5) Нарский И.В. Фотокарточка на память: Семейные истории, фотографические послания и советское детство (Автобио-историо-графический роман). Челябинск, 2008.
6) См.: Самутина Н., Степанов Б. А вас, Штирлиц, я снова попрошу остаться… К проблеме современной рецепции советского кино // Неприкосновенный запас. 2009. № 3.
7) См., например: “Гагарин” (1994, реж. А. Харитиди); “Первые на Луне” (2005, реж. А. Федорченко); “Космос как предчувствие” (2005, реж. А. Учитель); “Бумажный солдат” (2008, реж. А. Герман-мл.; ) и т.д.