Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2009
“Автор рассказов “Наша Вера Ивановна” и “Асфальтовые дороги” — врач. Ему 26 лет. Печатается впервые” — такими словами сопровождался дебют никому не известного молодого человека в июльской книжке журнала “Юность” за 1959 год. “Новое творение Василия Аксенова “Редкие земли” — больше, чем роман. Что это? Политическая провокация или художественный вымысел? Обожествление или сочувствие к олигархам? Сиюминутный блокбакстер или абсолютная классика? Это страшное предвестие того, что история снова может повториться. Это первое серьезное литературное осмысление роли в нашей истории “потерянного” поколения последних комсомольцев ушедшего союза. Какая судьба ждет нас, такое будущее ждет и роман” — такой несколько истерический рекламный текст стоит на задней стороне обложки романа “Редкие земли”, последней книги прославленного мэтра, появившейся на прилавках книжных магазинов за полгода до его предсмертной болезни.
1959 — 2007. Без малого пять десятилетий присутствия в литературе, и не просто присутствия, но активной писательской работы. Все эти годы, во все эти столь различные между собой десятилетия Аксенов не терял ни уважения читателей (разумеется, при их неизбежной ротации), ни интереса со стороны коллег по цеху (пусть этот интерес нередко напоминал интерес охотника к дичи), ни настойчивого внимания к своей персоне властей предержащих (в том числе и первых лиц государства — как генеральных секретарей, так и президентов). Подобно первоклассному серферу, он поймал волну, вынесшую его на пик популярности, и до конца смог удержался на гребне.
В истории русской литературы едва ли можно найти пример такого же сочетания творческого долголетия с везением и удачливостью. Его нашел редактор самого популярного, самого тиражного журнала того времени, знаменитый генерал от литературы, премированный орденоносец, за плечами которого была бурная и соленая литературная юность. Позднее Аксенов вспоминал: “…однажды в одном маломощном, неуклюжем рассказе я написал счастливую (конечно, только для себя) фразу: “Темные воды канала были похожи на запыленную крышку рояля”. Фраза эта попалась на глаза Катаеву, и с этого времени я стал автором “Юности””1. Первая же публикация двух рассказов — четырехсоттысячным тиражом. Первая же повесть — “Коллеги” (1960) — ставится в театре и с успехом экранизируется. Роман “Звездный билет” выходит в следующем году, а фильм по нему начинают снимать еще до публикации. В обоих фильмах великолепные актерские ансамбли; в первом — Ливанов, Лановой, Анофриев; во втором — Ефремов, Збруев, Даль, Миронов… Разноцветные книжки “Юности” с аксеновскими повестями и рассказами зачитываются буквально до дыр. Появляются десятки критических статей самой разнообразной тональности, однако доминируют разгромные — одна другой сокрушительнее, одна другой возмущеннее (впрочем, какой русский писатель не любит скандала). Вышедшая в начале 1963 года повесть “Апельсины из Марокко” приносит Аксенову статус суперзвезды и надолго становится его визитной карточкой. Когда несколько лет спустя он появится на экране в финале короткометражки по собственному рассказу “На полпути к Луне” — играя почти что самого себя: модно одетого столичного писателя, вальяжного, с барской ленцой, — то, отступая от текста рассказа, ни к селу ни к городу задаст герою вопрос: “Откуда апельсинчики?” — и, получив ожидаемый ответ: “Из Марокко”, — удовлетворенно рассмеется. Затем последуют роман “Пора, мой друг, пора” (напечатанный почему-то не в “Юности”, где Аксенов несколько лет был членом редколлегии, а в гораздо менее тиражной и популярной “Молодой гвардии”), написанная специально для ефремовского “Современника” пьеса “Всегда в продаже” (в ролях — Козаков, Евстигнеев, Табаков, Даль), шедшая несколько сезонов “с успехом — раз от раза всё с большим”2, рассказы, сценарии, интервью, выступления… Казалось, Аксенов нашел рецепт вечного успеха: все, что он делал, читалось с жадностью, с остервенением, растаскивалось на листочки, на цитаты.
Причину этого успеха просто объяснить, но непросто понять. Если посмотреть на ранние повести Аксенова холодным глазом, то легко можно заменить их недостатки: неумение запустить интригу и построить сюжет, отчего повествование кажется рваным (впрочем, позднее он будет использовать это как прием); скудный репертуар характеров, кочующих из текста в текст, да и сами эти характеры порой прописаны только по контуру; пренебрежение антуражем и наспех расставленные декорации — свой перечень беспристрастный и внимательный читатель сможет составить сам. И хотя в “оттепельном” поколении писателей были люди не менее одаренные и в той же степени харизматичные, Аксенов как никто другой умел расслышать в гуле времени, вычленить и перенести на бумагу ту единственную ноту, которая могла вызвать и раз от разу вызывала у читателей наибольший душевный резонанс. Однажды Аксенов написал про рок-музыкантов, что они “обладают уникальной экстрасенсорной способностью принимать то, что называется “праной”, от толпы и отдавать ей ее обратно в каком-то особом качестве”3. Нет сомнения, что подобным умением обладал и он. Если официозная молодежная советская проза прежде всего была озабочена проблемой “кем быть”, а ее персонажи не мучились экзистенциальными сомнениями, то герои Аксенова и его коллег по “Юности” задаются вопросами “как быть” и “зачем быть” — и эти же вопросы задавали себе сотни тысяч их ровесников. Проза Аксенова первой половины шестидесятых способна увлечь пресыщенного читателя и сейчас: прежде всего молодостью, силой, если хотите — драйвом, пусть это слово из другого времени. А полвека назад только что стряхнувшая с себя морок идеологии молодая интеллигенция делает глубокий вдох, и пьянящий кислород аксеновской прозы кружит ей голову.
Но шло время, и сам Аксенов не мог не видеть, что темы, с которыми он пришел в литературу, стремительно теряли актуальность, а его прежние герои — молодые, искренние, простодушные романтики — сходили со сцены, уступая место ироничным циникам, пугливым ханжам и скучным демагогам. И он бросил открытое им месторождение, оставил его на разграбление эпигонам, пошел куда глаза глядят, пришел на перекресток, постоял в раздумье, по какой дороге идти, — и пошел сразу по трем.
Первая дорога была дорогой легких литературных заработков. По ней всегда шли толпы людей бездарных и одаренных, конформистов и внутренних эмигрантов, молодых и пожилых, лысых и усатых, коммунистов и беспартийных. Возможностей было много, Аксенов воспользовался несколькими, сочинив, в частности, две недурные детские книжки (как сам скромно признавался потом, “для Советского Союза тогда это было что-то вроде “Гарри Поттера” сейчас для всего мира”4) и биографию “пламенного революционера” Л. Красина, которая вышла в одноименной высокогонорарной серии двумя изданиями (а до них еще была и журнальная публикация). Впрочем, нелишне напомнить, что интерес к биографиям революционеров проявили и соратники Аксенова по ремеслу: Анатолий Гладилин, Владимир Войнович, Булат Окуджава, Юрий Трифонов…
Вторая — дорогой поиска новых форм, нового художественного языка, невиданных ранее жанровых образований. Эти поиски Аксенов начал еще в пьесах: упомянутой “Всегда в продаже” и особенно “Твой убийца” (названной позднее “Поцелуй, оркестр, рыба, колбаса…”), ехидной сатире на нравы советских творческих союзов и общественных организаций. Последняя так и не дождалась постановки, дорабатывалась позднее и опубликована была уже в США, но, кажется, именно из этой фантасмагории вырос новый для Аксенова жанр, который с некоторой долей условности можно назвать ироническим гротеском. Его писатель исчерпал довольно быстро, ограничившись несколькими произведениями, зато одно из них будут помнить и тогда, когда все остальное позабудется. Конечно, я имею в виду “Затоваренную бочкотару”. Аксенов действительно открыл новый жанр, но этим единственным текстом, пожалуй, его и закрыл. Написанные через несколько лет на тех же дрожжах “Поиски жанра. Поиски жанра” казались гениальными больше всего сочетанием заголовка и подзаголовка; последовавшая за ними “Золотая наша железка” хоть и построена, по уверению критиков, по принципу джазовой импровизации, но напоминает больше сумбур, а не музыку. Настоящий фокус хорош тем, что его показывают быстро и один раз. К словесным фокусам это относится тоже.
Третью дорогу подсказали поздние романы его первого литературного наставника — Валентина Катаева. Его влияние Аксенов не отрицал никогда, уже в середине 1980-х иронически признаваясь: “Никуда не убежишь от принадлежности к “катаевской школе”, даже если и не очень следовал ее параметрам”5. Разумеется, это было влияние не автора “Сына полка” или “Маленькой железной двери в стене”, но творческий опыт создателя “Травы забвения” и “Святого колодца” — острого, наблюдательного, но порой циничного и безжалостного сплетника, методично превращавшего свою жизнь в серию мемуарных памфлетов. Конечно, “Ожог” или “Скажи изюм!” трудно назвать мемуарами — это переживание происходящего здесь и сейчас, сопровождаемое обязательными флешбэками, но общий катаевский принцип здесь уже усвоен и успешно применен на практике. Почти все последующие романы будут написаны в том же духе, вычерчены по тем же лекалам. Конечно, их сложно назвать “романами с ключом”, памфлетная направленность превращает их, скорее, в “романы с фигой в кармане”, но любовь среднестатистического читателя к скандалам только добавляла к ним интереса. Для особо же недогадливых предназначались рекламные аннотации, где без обиняков все герои назывались своими именами. И нет ничего удивительного в том, что именно эта дорога оказалась самой длинной.
Повторюсь: с точки зрения стороннего наблюдателя, писательская судьба Аксенова сложилась настолько счастливо, насколько это было возможно в России во второй половине XX века. Но уже сейчас видно, что за всем этим стоит сложная внутренняя драма. Драма невероятно одаренного писателя, которого отравил моментальный успех и который поэтому всеми силами старался задержаться в том самом времени, которое этот успех ему принесло, и, что особенно симптоматично, всячески себя этому времени противопоставляя: “Причислили его к “шестидесятникам”, понимаете ли! Отождествляют с приспособленцами, межеумками, с кукишами-в-кармане — его, который был кумиром самых первых неформалов, антагонистов совка, молодежи еще 50-х, не говоря уже о легендарной богеме 60-х, 70-х, 80-х и нынешних 90-х!”6 — эти слова, обращенные к одному из многочисленных романных alter ego Аксенова, хоть и произносятся персонажем, но, по сути, являются самооценкой. Начавшиеся в 1968-м “чугунные семидесятые” (определение самого Аксенова) постепенно задавили элегантного и беспечного автора “Апельсинов из Марокко” и “Затоваренной бочкотары”; потом он выбрался из-под этого завала, но уже внутренне сломленным. История создания альманаха “Метрополь” сейчас кажется не просто потерпевшей неудачу попыткой выйти к читателю напрямую, минуя всевозможные репрессивные и бюрократические организации, но поисками своего собственного островка свободы, предназначенного лишь для трудов и чистых нег. (Этот островок не был найден, но еще до полного крушения надежд на его обретение Аксенов создал свою собственную утопию, свой “Остров Крым”, поэтика которого, заметим в скобках, наряду с “Палисандрией” Саши Соколова, во многом предвосхитила отечественные параметры жанра “альтернативной истории”.)
“…Ранние Семидесятые несут непривычный, отталкивающий и притягательный душок свободы, — писали в статье об авторе “Ожога” П. Вайль и А. Генис. — Не той, забрезжившей в пределах государственных границ, как в Шестидесятые, а личной — для себя — свободы. Оказалось, что можно-таки рвануть дверь и выйти из поезда дураков”7. Аксенов вышел из этого поезда с грохотом и треском, обретя желанную свободу, растянувшуюся почти на три десятилетия. В эти годы он писал не меньше, а даже больше, чем в предыдущие, но вместе с обретением свободы была утрачена та дерзость, та энергия сопротивления — как материалу, так и внешним обстоятельствам, — наконец, та стилистическая виртуозность, которая отличала его повести и рассказы от прозы литературных ровесников. Звездный билет дальше был недействителен.
Еще рано подводить итоги его литературной биографии. Это можно будет сделать, когда появятся мемуары, когда будут обнародованы записные книжки и письма, когда за дело возьмутся биографы и библиографы. Пока же можно просто перечесть книги Аксенова, поспорить о них и — друг с другом не согласиться. Это значит, что до сих пор плывет Бочкотара в далекие моря, а путь ее бесконечен…
____________________________________
1) Аксенов В. Путешествие к Катаеву // Юность. 1967. № 1. С. 68.
2) Кагарлицкий Ю. Симпатии у нас общие // Театр. 1965. № 9. С. 36.
3) Аксенов В. Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя. М., 2004. С. 198.
4) Аксенов В. Редкие земли. М., 2007. С. 23.
5) Аксенов В. Десятилетие клеветы. С. 211.
6) Аксенов В. Кесарево свечение: Роман. М., 2002. С. 286. 7 Вайль П., Генис А. Разгром: История эмиграции писателя Аксенова, автора романа “Ожог” // Время и мы. 1981. № 61. С. 154.