(Иерусалим, 23—25 июня 2009 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2009
Трехдневная конференция “Новые перспективы в изучении ассимиляции и антисемитизма в русской литературе”, состоявшаяся под эгидой Института литературных исследований и кафедры русских исследований Еврейского университета в Иерусалиме, была посвящена методологическим проблемам изучения влияния ассимиляции и антисемитизма на русскую литературу. Основной особенностью этой конференции была попытка организации не просто изучения названных феноменов по отдельности, но рабочая встреча специалистов, заинтересованных в выработке критериев и границ новой научной дисциплины, находящейся на пограничье Judaica Rossica и Rossica Judaica. Выбор как участников, так и тем докладов объяснялся желанием устроителей проследить воздействие антисемитизма или ассимиляции на жизнь и творчество таких персонажей и деятелей русской литературы или на такие ключевые историко-литературные ситуации, по отношению к которым были бы применимы оба этих понятия. Только таким образом, как нам представляется, можно было соединить опыт, наработанный отдельными исследователями и даже отдельными дисциплинами, существующими и в иудаике, и в истории русской культуры в различных и непересекающихся пространствах.
Открыл конференцию доклад И. Немировского (Бостон, Academic Studies Press), который представил обзор ряда точек зрения на проблемы формирования становящейся научной дисциплины Judaica Rossica — Rossica Judaica. Эти дискуссии прозвучали недавно как на съезде американских славистов, так и на конвенте специалистов по иудаике. Докладчик отметил, что списки участников этих мероприятий часто пересекались. И. Немировский поставил перед присутствующими задачу определения границ и методологии новой дисциплины, а также предложил подумать о том, почему становящаяся дисциплина не вписывается в институциональные формы традиционной компаративистики. Докладчика как издателя это интересовало в связи с вопросом, нужен ли славистскому научному сообществу специальный англоязычный журнал по данной проблематике.
Большинство докладов оказались непредусмотренными ответами на заданные вопросы. Этому же были посвящены методологические реплики в дискуссиях.
В докладе О. Минкиной (СПб., Европейский университет), прочитанном на конференции в отсутствие докладчицы, “Еврейская элита в Российской империи конца XVIII — начала XIX вв.: к риторике саморепрезентации” описывалась топика и риторика государственных и судебных документов, представляющая образ еврея в русской культуре в эпоху развития культурных контактов, когда трудно было отличить будущие антисемитские стереотипы от еврейского и русского взаимного удивления перед новыми веяниями и явлениями. При этом сами евреи были вынуждены обращаться в государственные учреждения, используя стилистику, посредством которой государственные органы сами описывали новых граждан. Зачастую обеими сторонами использовалась престижная для того времени позднебарочная — раннесентименталистская поэтика, предполагающая выражение личного отношения к адресату и адресанту.
М. Вайскопф (Еврейский университет, Иерусалим) в докладе “Еврейская тема в русском романтизме (по новым литературным источникам)” сосредоточился на языке описания еврея и поэтике текстов о евреях в романтический период. Юдофобские клише, заимствованные из поэтики эпохи “Бури и натиска” и польско-юдофобско-просветительской традиции, совмещаются здесь с веяниями юдофильской “Молодой Германии”. Особо ценным представляется установление греческого средневекового генезиса известного антисемитского мифа о том, что евреи арендовали церкви на Украине в XVII в., который стал одной из причин еврейского геноцида, развязанного Богданом Хмельницким.
Центральный блок докладов пришелся на наиболее активно изучаемый и проблематичный период конца XIX — начала XX в., когда еврейские литераторы активно и именно в качестве евреев вошли в русский культурный контекст.
В докладе Б. Хоровица (Университет Тулейна, Нью-Орлеан) “Позиция М.О. Гершензона в “Переписке из двух углов”” была рассмотрена еврейская составляющая творчества М. Гершензона, который был известен как крупнейший публикатор материалов о славянофилах, однако с начала Первой мировой войны и до конца жизни в 1925 году активно участвовал в русско-еврейской жизни — вплоть до сочинения антисионистской книги “Судьбы еврейского народа” и предисловий к переводам новой ивритской поэзии на русский язык. В книге диалогов с русским поэтом-символистом Вяч. Ивановым “Переписка из двух углов” Гершензон, как показал исследователь, также занимал выраженную еврейскую позицию.
В. Паперный (Хайфский университет) в докладе “Филосемитский нарратив в антисемитском дискурсе: случай Вячеслава Иванова” продемонстрировал, что выдающийся поэт и теоретик печатался в символистской прессе, не чуравшейся антисемитизма. При этом Иванов зачастую производил дискурс, носивший отчетливо семитофильский характер, который русским читателем мог легко прочитываться в антисемитском регистре.
В докладе Е. Толстой (Еврейский университет, Иерусалим) “Аким Волынский и новое еврейское самоощущение” рассматривалась биография одного из ведущих русско-еврейских литературных критиков А. Волынского. Это был яркий образец того, как еврейский критик-народник уходит в русскую литературу, перенося туда некоторые подходы к художественному творчеству, выработанные им во время написания работ о Льве Леванде и Спинозе. Большую часть своей жизни Волынский, близкий к христианству, но в итоге так и не крестившийся, посвятил истории русской критики, Лескову, Достоевскому, а впоследствии — русскому балету. И лишь после революционных событий 1917 года и до своей смерти в 1926-м Волынский на новом уровне возвращается к еврейской тематике, создавая еврейско-мессианские искусствоведческие трактаты “Гиперборейский гимн” и “Рембрандт”, намечающие пути иудеохристианского синтеза. Побочным продуктом этих поисков явилась теория еврейского театра, легшая в основу идеологии ивритского театра “Габима”.
В. Хазан (Еврейский университет, Иерусалим) в работе “О некоторых “прототипических” кодах романа О. Дымова “Бегущие креста” — “Великий человек” — “Томление духа”” остановился на творчестве еврейского (идиш) и русскоеврейского писателя Осипа Дымова и привел важные отрывки из его идишских воспоминаний, где ярко высветился конфликт между известным выкрестом, антисемитским публицистом Павлом Вейнбергом и его либеральным братом, переводчиком Г. Гейне — Вейнбергом Петром. Из приведенного материала был сделан вывод о существовании “еврейско-русских химер”, порождавшихся разного рода обстоятельствами, личными и литературными отношениями.
Похоже, что химеры эти образовывались в ситуации высокого напряжения, новых повышенных требований друг к другу и себе самим, которая вызывала к жизни удивительные культурные сплавы и формы, развернутые в романе Дымова, на разных этапах существовавшем под тремя приведенными заглавиями.
Г. Элиасберг (РГГУ, Москва), освещая тему “Драма веры и национальный вопрос в пьесах русско-еврейских драматургов 1900—1910-х гг.” сосредоточила внимание на яркой фигуре круга Л. Толстого — И. Тенеромо (Файнермане), авторе нескольких книг на тему “Толстой и евреи”. Судьба этого человека полностью укладывается в парадигму “ассимиляция-антисемитизм”. Начав с необходимого в тогдашней России крещения ради учительской работы в толстовских общинах, Тенеромо вступил в многолетнюю переписку с Толстым, которую, порой факсимильно, публиковал в газете “Елисаветградские новости”.
Именно в издании этой газеты и вышла впервые книга “Толстой и евреи”. Свои душевные и религиозные метания Тенеромо отразил и в цикле драматургических сочинений, большая часть которых до сих пор не опубликована. После смерти Толстого Тенеромо организовывал съемки похорон писателя, а в советское время был сценаристом фильма “Еврейское счастье” по ШоломАлейхему.
В докладе Л. Кациса (РГГУ, Москва) “Споры о Достоевском в Вольфиле как русско-еврейский диалог” рассматривался эпизод резкого отторжения ряда московских философов-феноменологов (Г.Г. Шпета и его круга) от еврейских неокантианцев М. Кагана, А. и И. Штейнбергов и Я. Голосовкера. Если в Петроградской вольной философской ассоциации в рамках юбилея Достоевского было возможно даже специальное еврейское заседание о Достоевском с участием А. Штейнберга, С. Цинберга, А. Векслер и др., то в Москве все “еврейские” доклады о Достоевском были однозначно отвергнуты руководством московской Вольфилы. Это во многом объяснялось философским спором о так называемой “восточной мудрости” между Андреем Белым и Г. Шпетом. Если Белый допускал теософский и антропософский синтез строгой философии и восточной мысли, включая иудаизм и индуизм, то Шпет видел кризис современной ему культуры в разложении христианства на составные элементы: язычество и иудаизм. Неприятие мотивировалось не столько антисемитизмом (присущим, например, Белому), сколько разностью философских подходов к проблематике спора о разразившемся кризисе.
Олаф Терпиц (Институт еврейской истории и культуры им С. Дубнова, Лейпцигский университет) назвал свой доклад “Черты авантюрного романа в “Записках еврея” Г. Богрова и “Бурной жизни Лазика Ройтшванеца” И. Эренбурга”. Автор выявил общие черты плутовского романа, свойственные такого рода еврейским биографиям и их отражениям в художественной литературе. Он отметил, что оба повествователя, и богровский Срулик, и эренбурговский Лазик, описывают ситуацию еврея-аутсайдера, ищущего свое место в новом социальном порядке, балансируя между разными заведомо утопическими идеями жизнеустройства, что характерно для плутовского романа.
На конференции, направленной на изучение принципиально новых имен и методологических позиций, вполне закономерно отсутствовали доклады о давно и активно изучаемых фигурах О. Мандельштама, Б. Пастернака и др. В соответствии с установкой на новизну участники конференции перешли к современному этапу развития исследуемых феноменов.
К. Ичин (Белградский университет) в работе “Ассимиляция = рабство: “Город правды” Льва Лунца” остановилась на мессианско-апокалипсических особенностях пьесы, которую считает первой драматической антиутопией. При этом проблемы ассимиляции, с одной стороны, проецируются на библейские сюжеты, а с другой — постреволюционная ассимиляция оказывается ассимиляцией с абстрактным коллективом, стирающим индивидуальные и национальные различия. Этот процесс приводит к всеобщему омертвлению. Такая позиция Лунца особенно интересна на фоне его сионофильских устремлений, выраженных в других произведениях.
В докладе М. Лотмана (Тартуский и Таллиннский университеты) “К семиотическому анализу ксенофобии: антисемитизм в контексте этнофобии” был представлен общесемиотический подход к анализу топики и риторики “семитофильских” и антисемитских публикаций постсоветского периода. Докладчик показал, что наиболее значимые формулы, выражающие приятие или неприятие евреев, структурно практически не отличаются друг от друга. Во многих случаях марксистская семитофильская риторика (например, в публицистике Горького) приписывает врагам пролетариата те же черты, которые антисемитская традиция вменяла евреям, изображая их врагами всего человечества (“кровопийцы” и т.д.). С другой стороны, на многих примерах квазилитературных текстов так называемой “альтернативной истории” было показано, что евреям уготовано особое место (как положительное, так и отрицательное) в апокалипсических и постапокалипсических процессах, включая еврейскокитайские, еврейско-японские и еврейско-индийско-христианские синтезы, измышленные современными российскими авторами последних двух десятилетий. В центре таких сюжетов часто оказываются мифологемы о существовании неких тайных еврейских государств, от седой древности до так называемой “средневековой империи евреев”.
По нашему мнению, эти процессы в трансформированном виде наследуют теории, доставшиеся нам от первой четверти ХХ века от Андрея Белого до А. Розенберга.
А. Рогачевский (Университет Глазго) в докладе “Ассимиляция и антисемитизм в романе Дмитрия Быкова “ЖД”: психоаналитический подход” проанализировал соответствующий подтекст скандального романа, название которого являет собой сумбурный набор ассоциаций с железной дорогой, романом “Доктор Живаго” и словом “жид”. В английском издании книги это заглавие замечательно амбивалентно переведено как “Jewhad”, что означает и священную войну евреев, и священную войну против евреев. Роман описывает войну неких “хазар”, откровенно ассоциируемых с евреями, и “варягов”, ассоциируемых с русскими. Длительная борьба этих сил происходит на фоне почвенной жизни столь же условных “аборигенов”. Содержание романа зафиксировало, по мысли докладчика, набор психологических комплексов Д. Быкова. На основе бесед с автором, который откровенно описывал проблемы своей национальной идентификации, основанные на травме, вызванной расставанием еврея-отца с русской матерью Быкова, А. Рогачевский сделал вывод, что “ЖД” является примером автопсихотерапии писателя.
В дискуссии по данному докладу слушатели отметили, что скандальноистеричное антиизраильское поведение Быкова во время Иерусалимской книжной ярмарки носило тот же психотравматический характер.
В докладе М. Одесского (РГГУ, Москва) “Антисемитизм и вампирическая топика” был проанализирован парадоксальный феномен — практическое отсутствие еврейских привязок в балканско-трансильванском мифе о вампире графе Дракуле (в миру — Владе Цепеше), несмотря на стойкие обвинения евреев в этом районе в ритуальном использовании христианской крови. Лишь после выхода в свет романа Б. Стокера “Дракула” и его последующих экранизаций еврейские мотивы стали проникать и в этот позднелитературный сюжет.
В докладе Вяч. Лихачева (Киево-Могилянская академия, Киев) “Новые и “традиционные” антисемитские стереотипы в российской и украинской периодике начала XXI в.: сходства и различия (на материале мониторинга антисемитских публикаций)” была предпринята попытка сопоставления современной русской и украинской антисемитской печати. Автор возвел украинскую — прозападную и антироссийскую — антисемитскую печать к “новому” антиизраильскому антисемитизму, свойственному современным западным леволиберальным кругам. Напротив, российский антисемитский дискурс восходит к “классическому” антисионизму позднебрежневского периода. Ту же консервативно-советскую традицию докладчик прослеживает и в коммунистической украинской печати.
Первые два дня конференции завершились лекцией Л. Кациса об одной из наиболее синтетичных фигур русско-еврейского круга — Владимире Жаботинском. Основная проблематика лекции была связана с новыми материалами и результатами, достигнутыми в работе на первыми томами Полного собрания его сочинений. Огромное количество текстов 1890—1900-х годов о русских писателях (М. Горьком, В. Короленко, Д. Мережковском, А. Волынском и т.д.), впервые вводящихся в научный оборот и практически не связанных с еврейской темой или еврейскими проблемами, парадоксальным образом непосредственно предшествовало появлению резко националистических текстов будущего лидера сионизма. Докладчик также показал, что раскрытие ряда псевдонимов этого автора лишь увеличит тот русский культурный контекст, в котором зарождался политический сионизм.
Третий день конференции был специально посвящен творчеству недавно ушедшего русско-израильского поэта Михаила Генделева, который сумел объединить в своей жизни и в творчестве практически все те возможности русскоеврейского выбора, которым была посвящена конференция: он был русским поэтом ленинградского андеграунда, перед отъездом в Израиль в 1977 году ненадолго попробовал себя в качестве русско-еврейского поэта, а в Израиле сыграл ключевую роль в создании концепта русско-израильской литературы. Уже в 2000-е годы, живя на два дома в Москве и Иерусалиме, Генделев не только вошел в новую российскую литературную элиту, но и стал центром московской израильской диаспоры.
В сущности, фигура Жаботинского являет собой наиболее яркий и синтетический пример русско-еврейского культурного деятеля начала ХХ века, а жизнь и творчество М. Генделева во многом характеризуют исследуемые процессы на рубеже XX—XXI вв.
По печальной причине этот день конференции представлял собой первую научную встречу филологов, первые Чтения, посвященные М. Генделеву. По сути, эти заседания стали реализацией мечты поэта (появившейся еще пять лет тому назад) увидеть сборник работ о своем творчестве. Этот проект был остановлен необычайным взлетом творчества Генделева последних лет, нашедшим свое выражение в книге “Любовь война и смерть в воспоминаниях современника” (2008).
Поэт Е. Сошкин (Модиин) в сообщении “Михаил Генделев и проект “русскоязычная литература Израиля”” проследил развитие и транформацию русскоизраильской литературы, отметив основные ее фигуры — Л. Гиршовича и А. Волохонского, которые живут теперь в Германии. Докладчик сопоставил различные этапы развития этой литературы с этапами абсорбции российской интеллигенции различных волн алии в Израиль на фоне меняющейся открытости и закрытости российского литературного мира. И все же основным выводом доклада явилась мысль о том, что русско-израильская литература — это один Генделев.
Ряд блестящих наблюдений над творчеством Генделева представили в своих докладах М. Каганская (“Памяти “Памяти демона”. Черновик прощанья”), и М. Вайскопф (“Теология Генделева”).
Переводчик русской литературы на иврит, переведший на этот язык единственную книгу Генделева “Хаг” (“Праздник”), П. Криксунов в сообщении “Чудовища Генделева” остановился на особенностях образности Генделева, хуже всего поддающихся переводу на иврит, а также с горечью отметил, что столь долгожданная книга, переводившаяся почти десять лет, практически не нашла отклика в израильских медиа, хотя тираж книги полностью разошелся.
В докладе критика и прозаика А. Исаковой (Биньямина, Израиль) “Дендизм и нравственные проблемы у Генделева”, написанном отчасти на основе личных воспоминаний и сопоставления поэзии и бытового поведения поэта, а также на основе бесед о вышедшей недавно обширной монографии о дендизме, обсуждались проблемы соотношения исторического дендизма и предполагаемой им нравственной позиции с возможностью их реализации в современной литературе и современном мире.
Е. Толстая в обзоре “Генделев в исследовании Давида А. Паттерсона” рассказала о парадоксально раннем начале международного “генделеведения”. Американский филолог Д.А. Паттерсон еще в середине 1990-х посвятил его творчеству статью, а затем и главу “Exile in Promised Land” в своей книге “Word in Exile”. Сегодня у нас есть возможность проверить, насколько прозрения американского исследователя касательно значительности поэзии Генделева оправдались.
На заключительном “круглом столе” выявилась точка зрения, обобщенная в выступлениях организаторов конференции Е. Толстой и Л. Кациса, которые показали, что большинство процессов национально-культурного самоопределения евреев в русской, русско-еврейской и русско-израильской литературе обычно происходит внутри одной литературной судьбы и одной конкретной личности, что само по себе исключает традиционную компаративную процедуру, взывая к созданию новых методик анализа. При этом сам по себе факт отнесения либо не отнесения себя писателем к какой-либо разновидности еврейской литературы либо к литературе окружающих народов ничего не меняет в наборе проблем и оценок феноменов, проанализированных в рамках прошедшей встречи.
Л. Кацис, Е. Толстая