Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2009
Социология 1960-х в нынешней России привлекает к себе внимание как никакой другой период истории этой науки. Шестидесятники действительно оказались в неоднозначной ситуации отставленных зачинателей: они не были связаны с предыдущей традиций развития социологии, прерванной в конце 1920-х в силу политических обстоятельств1, и те же причины предопределили разрыв (хотя и куда менее серьезный) их усилий с социологией конца 1980-х и последующих годов2. Самый мощный подъем интереса к истории социологии 1960-х3 приходится на 1990-е годы4, когда появилась возможность открыто говорить о том, какой в реальности была советская социология, и выявилась потребность увековечить историю второго рождения этой дисциплины в России. Публикации этого времени носят в значительной степени “агиографический” характер — они посвящены описанию героической борьбы науки с режимом. Постановка вопроса об актуальности наследия 1960-х для социологов 1990-х едва ли была возможна5 — ведь шестидесятники были непосредственными учителями или учителями учителей, они пользовались почти непререкаемым авторитетом создателей советской, а следовательно, и всей современной отечественной социологии.
В последние годы вновь возник интерес к переосмыслению социологии 1960-х годов. Поводов говорить о ней было предостаточно: отпраздновали свое 50-летие Социологическая ассоциация (некогда Советская) и 40-летие — Институт социологии РАН (основанный как Институт конкретных социальных исследований)6, отметили 80-летний юбилей классики советской социологии Т.И. Заславская, И.С. Кон, А.Г. Здравомыслов, В.А. Ядов. Публикации только трех последних лет оказываются довольно многочисленными: вышли в свет воспоминания И.С. Кона7, Т.И. Заславской8, сборник воспоминаний о В.А. Ядове9, мемуарно-аналитическая работа Б.М. Фирсова10 (включая и рецензии на эти книги11), сборник статей “Социология в Ленинграде — Санкт-Петербурге во второй половине ХХ века”12, сайт “Полит.ру” начал цикл видеобесед “Взрослые люди” “с классикамиучеными, деятелями культуры, общественными деятелями, ставшими национальным достоянием”, среди каковых оказалось много социологов. Реальные причины широкого обсуждения состояния науки 40-летней давности, как представляется, связаны с юбилейными поводами лишь косвенно. Во-первых, создатели советской социологии оказались уходящим поколением — в 2006 году умер Ю.А. Левада13, в 2007 году — Б.А. Грушин, летом 2009 года — А.Г. Здравомыслов; стало понятно, что вместе с людьми уходит память, и возникло естественное желание: у одних — рассказать, “как это было на самом деле”, у других — узнать о том, что осталось “за кадром”. Впрочем, сама эта потребность к увековечиванию родилась не сегодня14. Во-вторых, для нынешней ситуации более важным является другое обстоятельство — появляется новое поколение социологов, уже получивших базовое профильное образование и не чувствующих себя продолжателями советской социологической традиции. Работы западных специалистов знакомы им много лучше, чем отечественных, труды Э. Дюркгейма, Р. Мертона или П. Бурдьё известны не в пересказах, а в оригинале, Т. Парсонс для них — не полузапретное имя, а автор классической теоретической концепции. Их интересуют постмодернизм и новейшие теории культуры, они ориентированы на социологию другого типа и имеют больше рефлексивных возможностей, чем могли предложить почтенные предшественники. Именно они ставят15, причем не перед собой, а перед старшим поколением, вопрос о реальном, а не “мемориальном” значении социологии 1960-х для современной науки.
МНЕНИЯ
Однозначного ответа на этот вопрос ни у самих социологов-шестидесятников, ни у их непосредственных учеников нет. Спектр различных вариантов актуализации оказывается достаточно широким, но все они так или иначе могут быть помещены между двумя крайними позициями. В рамках первого, “экстерналистского” подхода упор делается на общественную, а не на собственно научную значимость тогдашней работы. Основная заслуга социологов видится в том, что они в противостоянии с системой создали науку об обществе. Научное значение исследований 1960-х годов практически не обсуждается. “Опыт этого поколения учит, что судьбу направлений и школ нередко определяют не столько теоретические и логические аргументы, сколько жизненные позиции и поступки людей. “Шестидесятники” сумели быть свободными в несвободном обществе. Таков их урок следующим поколениям”16.
Сторонники второй, “интерналистской” позиции, напротив, отстаивают и сугубо научную значимость исследований 1960-х годов. Развитие отечественной социологии представляется непрерывным процессом, а современные социологи оказываются по отношению к шестидесятникам “карликами, стоящими на плечах великанов”. При этом происходит идеализация и гражданских и научных действий ученых17. “Российская социология 1950— 70-х гг. начиналась с кропотливой эмпирической работы, каждый вопрос анкеты обдумывался, обсасывался, обговаривался: “Нужен ли он?” Сегодня анкеты очень часто клепаются по принципу “бух и готово””18.
Разумеется, между крайними позициями существует большой спектр промежуточных мнений. Вероятно, наиболее продуманной можно считать позицию Б.З. Докторова:
Значение сделанного первым поколением советских социологов я оцениваю бесконечно высоко. И в известном смысле [Г.В.] Осипов сегодня прав, когда говорит, что эти люди совершили акт гражданского мужества, проявили гражданскую смелость и так далее. Но в тот момент они в этой парадигме не думали, они просто делали свою работу. …Партийные структуры их прижимали, на них давили, они сопротивлялись, но никто из них не был Жанной д’Арк, все понимали, до какой степени можно быть прогрессивным, а где — надо было тормознуть. Во всяком случае, все мои интервью показывают, что каждый понимал, где висит последний предупреждающий знак “Стоп”. Однако, даже несмотря на это, каждый из них страдал: Кон уехал в Москву, Ядову пришлось самому уходить с работы, Алексеев перешел в рабочие, Фирсова заставили перейти в другой институт. <….>
…Первое — они создали среду, в которой мы сейчас находимся. Если бы не они, то этой среды сейчас не было бы, была бы [ситуация] совсем иная. Второе — при всем при том, что инструментарий был несовершенен (но инструментарий всегда развивается), так или иначе, они дали картину сознания людей тех лет, картину их деятельности: бюджеты времени, некоторые моменты жизни семьи, отношение к труду, отношение к власти. Это — важнейшая, уникальная социальная, историческая, политическая информация для того, чтобы понимать, что же тогда было — для историков, политиков, политологов, для педагогов, для кого угодно. Они описали то общество на базе своих методов, своими средствами. До них так [общество] никто не описывал, так никто не говорил. В этом огромное значение сделанного ими19.
Рассуждая о прошлом своей науки, социологи совершают методологический ход, хорошо освоенный ими в эмпирических исследованиях, — делать выводы об общем на основании изучения частного (на “птичьем языке” социологов это называется переносом результатов исследования выборки на генеральную совокупность). В нашем случае получается, что собственный опыт или опыт учителей становится основанием для оценки всей советской социологии 1960-х годов.
ТАКАЯ РАЗНАЯ СОЦИОЛОГИЯ 1960-х
Очевидным и неоднократно озвученным фактом является деление социологии 1960-х на два крыла: апологетическое (марксистско-догматическое) и социально-критическое (научное)20. Работы первого были направлены на возвеличивание преимуществ советского строя и отстаивание “единственно верной” марксистской методологии, а в рамках второго, собственно, и протекало развитие социологии в современном понимании этой дисциплины. Понятно, что объектом всех современных высказываний о 1960-х выступает скорее эта вторая, так называемая научная социология. Но и она является очень неоднородной. Еще 15 лет назад Г.С. Батыгин отмечал, что “многообразие советской социологии — факт”21, но идея эта не получила должного развития. Основной критерий22 выделения школ в советской социологии — географический. Принято говорить о ленинградской, новосибирской, уральской, киевской и других региональных школах23, а также об ИКСИ как центральном научном учреждении. При очевидности такого деления вряд ли можно считать его исчерпывающим, да и вообще верным. Представляется, что в действительности проблема существования разных социологий связана с отсутствием методического и методологического единства дисциплины и общепризнанных критериев научности — как сейчас, так и в 1960-е годы.
Сложность выделения разных видов социологии 1960-х связана с отсутствием “нормальной науки” (в куновской терминологии), в сравнении с которой обычно принято выделять новые направления. Специфика “оттепельной” социологии в ряду прочих гуманитарных дисциплин состояла в том, что в ней тогда своей, устоявшейся традиции не было — все, что делалось в 1960-е годы, было “впервые и вновь”. Понятно, что исторический материализм, выступавший в знаменитой трехуровневой структуре социологического знания как общая теория24, не являлся реальной методологической базой. Социологические исследования, невзирая на “железный занавес” и сложности знакомства с иностранной литературой, строились на базе западного опыта и подходов. Отсутствие возможности открытого обсуждения целей и задач социологии, неравномерность доступа к литературе, разные условия работы (прежде всего, проведения эмпирических исследований), отсутствие образовательных структур для подготовки социологов25 привели к зарождению различных вариантов понимания социологии.
Не ставя перед собой цели систематизировать все многообразие социологических исследований 1960-х годов26, выделим несколько наиболее показательных “трендов”, причем нередко пересекающихся друг с другом (здесь и далее мы намеренно объединяем разные по характеру и объединяющему критерию течения):
“Официальная социология”, представленная работами в духе “единственно верного” марксистско-ленинского понимания общества. Сюда можно отнести и весьма схоластическую дискуссию о структуре социологического знания27, первые доклады советских философов на международных социологических съездах28 и так далее29. Не следует думать, что статьи об историческом материализме писали исключительно партийные функционеры. Многие из авторов, отстаивающих принципы марксистского понимания общества, искренне верили, например, в возможность проверки степени перехода от социализма к коммунизму через изучение отношения к труду30.
“Количественную социологию” корректнее было бы называть социологией на основе количественных методов31. Основная масса социологических исследований в интересующее нас десятилетие была проведена именно на базе гипотетико-дедуктивной модели, в виде анкетных опросов. Наиболее яркие примеры таких исследований — это известный труд “Человек и его работа” (1967)32, опросы общественного мнения Б.А. Грушина33, работы Т.И. Заславской по социологии села и так далее. В 1967 году в Сухуми прошло совещание по количественным методам в социологии. К концу 1960-х опыт проведения таких исследований был обобщен в учебниках: в 1968 году впервые был издан учебник В.А. Ядова “Социологическое исследование: методология, программа, методы”34, следом за ним появились учебники А.Г. Здравомыслова35 и Г.М. Андреевой36. Можно утверждать, что “количественная социология” в 1960-е годы была наиболее масштабным и авторитетным направлением.
“Просвещающей социологией” была тогда, по сути, история социологии. В действительности, значение работ, содержащих порой весьма квалифицированные пересказы зарубежных концепций и методов, было в первую очередь образовательным. Освоение количественных методов, построение самой модели исследования происходило на основании англоязычной литературы37. Очевидно, что работы по критике буржуазных социологических концепций38 наряду с переводами39 были способом знакомства с этими концепциями. Интерес к изучению западных теорий был необычайно велик40, причем не только среди социологов. Так, лекции И.С. Кона, представлявшие собой изложение концепции статусно-ролевой структуры личности41, пользовались в Ленинградском университете огромной популярностью42: “Вы себе не можете представить, какой популярностью пользовался Кон в Ленинграде. Он был молодой, энергичный, загорелый, с юмором в глазах. До конной милиции дело не доходило, но народ толпой шел на его лекции. Кон рассказывал, что такое социология, психология личности. Личность, вообще “личность”, какая “личность”? Никто не знал, что такое личность, и вдруг появился молодой, двадцати с чем-то лет доктор наук, который все знал, всех знал, все рассказывал, и это был… гипноз такой”43.
О “качественной социологии” тогда можно говорить еще более условно, чем обо всех остальных подвидах этой науки, но без нее картина многообразия социологии 1960-х будет неполной. Это были не исследования на основании качественных методов в их современном понимании, но работы в духе методологии нынешнего качественного исследования, по принципу движения от частного к общему, часто вместе с другими науками: социальной философией, психологией. Именно в этой сфере наиболее ярко проявляется размытость междисциплинарных границ, характерная для социологии 1960-х. Из наиболее ярких представителей данного вида социологии можно назвать Ю.А. Леваду, работавшего в 1960-е на стыке с философией, и И.С. Кона с его работами, посвященными личностным отношениям, возрастной психологии и так далее44.
Особо нужно сказать и об “устной социологии”45 — о принципиально не могущих быть широко опубликованными идеях о состоянии и развитии общества, особенно советского. Эти идеи обсуждались и распространялись тогда в интеллигентской среде, вплоть до диссидентских трактатов А. Амальрика. “Устная социология” по понятным причинам вызывает наибольшие сложности в изучении и оценке. Наиболее формализованным видом устной научной коммуникации тогда являлись семинары46. В 1960— 1970-е годы это были полуофициальные встречи людей, не связанных общей институциональной, а иногда и профессиональной принадлежностью, порой проходившие на квартирах, а не в кабинетах. Самыми известными из них были семинар Ю. Левады в Москве и кружок ректора Ленинградского университета А.Д. Александрова47. Один из учеников Ю.А. Левады писал:
Семинары, как и лекции, были устным вариантом существования социального знания. Устность, в этом смысле эфемерность формы, сама по себе имела символический, знаковый характер, она была противопоставлением форме бюрократической, форме, которая опиралась на бумагу, печатное слово. Слово-воробей вылетало из зоны регулярного, налаженного контроля Главлита… Устная социология могла удовлетворять текущим потребностям общественности, быть одной из символических форм сопротивления, но не могла выполнять долговременных задач науки, не могла закрепляться, накапливаться, поэтому и семинары Левады, перешедшие в квартирную форму, также прекратили свое существование, хотя продолжились встречи в рамках узких авторских коллективов, которые публиковали работы в каких-то малотиражных, малоизвестных сборниках48.
Содержательный анализ “устной социологии” возможен только на основе специальных исследований (включая и методы устной истории науки) — в их отсутствие оценка актуальности этого социологического “тренда” сейчас едва ли возможна, но отметить существование этого важного, но “невидимого” течения необходимо. Как мы видим, все эти виды социологии в 1960-е годы уживались в рамках одного научного сообщества, не такого уж многочисленного. Одни и те же ученые были приверженцами и проводниками разных типов науки, и таким образом, различные стороны их деятельности получают собственную оценку.
ВЗГЛЯД ИЗ 2000-х
Оценка актуальности определенного периода развития науки зависит не только и даже не столько от того, что мы оцениваем, но скорее от того, с каких позиций мы выносим свои суждения. А эти точки отсчета в современной отечественной социологии оказываются крайне неоднозначными. Вопервых, размыты дисциплинарные границы и даже определить численность социологов в стране оказывается невозможным49, во-вторых, имеющееся ядро социологов представляет собой несколько различных и отдельных сообществ с собственными представлениями о предмете социологии как науки, со своей теоретической базой, эмпирическими методами и так далее50. Не претендуя на системность и полноту, выделим несколько наиболее значимых для рассматриваемой темы вариантов современной российской социологии:
Прикладной социологией заняты авторы “соломенных опросов”51. Она представлена различного размера учреждениями, занимающимися заказными исследованиями (маркетинговыми наряду с социологическими). Сотрудники этих контор часто не имеют социологического образования, а работающие в этом секторе профессиональные социологи довольно быстро теряют связь с наукой. Они работают “здесь и сейчас”, ориентируясь в большей степени на конкретные условия заказа, чем на абстрактные теоретические схемы. Большинство людей, занятых в этом виде социологии, знают о существовании учебника В.А. Ядова, но ставшая классической “ядовская” модель социологического исследования с их деятельностью связана слабо. Проблема оценки шестидесятнического прошлого для этого вида современной социологии просто не стоит.
Теоретическая социология представляет собой немногочисленное, но авторитетное сообщество интеллектуалов, занимающихся в первую очередь освоением сложных западных теоретических схем. Советское прошлое социологии им, по существу, не интересно, поскольку и перспективы нынешнего российского обществоведения оцениваются ими, по гамбургскому счету, весьма скептически (все это не отменяет преемственной связи нынешних “теоретиков” с советской историей социологии 1960—1970-х годов, особенно учитывая влияние Ю.Н. Давыдова на “теоретиков” младших поколений, вроде Ю.Л. Качанова и особенно А.Ф. Филиппова).
В сфере философско-публицистической социологии появляются работы, посвященные осмыслению современной российской реальности с использованием социологических терминов, но без применения специальных социологических методов. Эти публикации скорее являются работами по прикладной социальной философии, чем по социологии. Довольно часто, но не всегда, они написаны в жанре научной публицистики. Социология 1960-х востребована в этом виде современной науки преимущественно как собирательный образ, обращение к значимым именам здесь происходит чаще, чем к конкретным идеям и исследованиям.
Количественная социология, как и в 1960-е, строится на базе количественных методов. Сейчас ее сложно однозначно назвать доминирующим направлением, но исследования на базе гипотетико-дедуктивной модели проводятся довольно широко. Представители этой социологии активно используют термины “переменные”, “операционализация”, “системный анализ объекта” и в большинстве своем считают выражение общественных процессов “в цифрах” единственно научным способом их изучения. Основным содержанием социологии 1960-х для них является утверждение количественных методов. Когда говорят, что на переизданиях учебника В.А. Ядова52 “выросло не одно поколение отечественных социологов”53, имеются в виду именно “количественники”. Фамилии-маркеры Ядова, Здравомыслова, Грушина и их коллег действительно воспринимаются в этом сегменте как имена отцов-основателей, а “Человек и его работа” и сейчас представляется образцом составления программы исследования.
Качественная социология в лице своих приверженцев продолжает противопоставлять себя “количественникам”54, утверждая, что лишь они сами изучают живую реальность, которая намного богаче и интереснее генерализованных схем и моделей. Глубинные интервью, фокус-группы, включенные наблюдения, анализ визуальных источников (в том числе методом “внимательного вглядывания”) призваны дать возможность социологу получить новую информацию и/или создать новые интерпретации. Достоверность полученных данных для “качественников” связана не с формализацией процесса, а с подробной фиксацией условий получения информации. Советское прошлое своей науки оказывается востребованным этим видом социологии прежде всего с точки зрения первых опытов использования качественных методов. Основным советским классиком для этого направления является рабочий-социолог, автор концепции “драматической социологии” Андрей Алексеев. Поскольку качественные методы начали получать распространение в социологии после “засилья” количественных55, исторический интерес современных представителей этой социологии сосредоточен в основном на опыте не 1960-х годов, а последующих десятилетий.
РАЗНЫЕ КЛАССИКИ
А.В. Полетаев отмечал, что роль классиков зависит от модели развития науки56. Судьба наследия 1960-х в социологии оказывается неоднозначной. Пожалуй, по сумме формальных и неформальных показателей главным классиком отечественной социологии следует считать В.А. Ядова57. Его деятельность имела большое значение для 1960-х годов и остается важной для современной социологии. Невозможно получить социологическое образование, не познакомившись с учебником Ядова, и его имя знает любой человек, связанный с отечественной социологией, как бы ни сложилась его профессиональная судьба дальше. Когда в 1990-х стали доступны работы западных социологов, могло показаться, что работы В.А. Ядова устареют, поскольку стали доступны первоисточники. Но этого не произошло. В целом, судьба количественной социологии вполне укладывается в “классическую” кумулятивную модель развития науки: она возникла и постепенно развивалась путем накопления знаний. Работы А.Г. Здравомыслова, Б.А. Грушина, Б.М. Фирсова, В.Н. Шубкина, Т.И. Заславской, Л.А. Гордона, С.И. Голода и многих других стали фундаментом здания современной количественной социологии. Совершенно иначе, а точнее, в соответствии с (нео)позитивистской моделью, сложилась судьба просветительской социологии, в духе известного высказывания А. Уайтхеда: “Наука, которая не решается забыть своих основателей, идет по неверному пути”. Падение “железного занавеса” и последовавший за ним шквал переводов работ западных социологов сделали неинтересными публикации, имевшие колоссальное значение для своего времени; ныне же их содержание кажется банальным. Бывшая официальная социология оказалась за бортом истории. Смена парадигм оставила марксистскую социологию в неактуальном прошлом (“полумарксистские” работы бывших социологических “зубров”, вроде Руткевича или Осипова, практически никакого резонанса не вызывают). Гораздо труднее описать на стандартном языке науковедения постсоветскую судьбу Ю.А. Левады и его школы. Личность самого Юрия Александровича пользовалась и пользуется необычайной популярностью как среди коллег, так и среди общественности58 — при этом, по справедливому замечанию его учеников, “статьи Левады за ничтожным исключением его ближайшего окружения не нашли отзвуков”59. Сама по себе левадовская программа взаимодействия социологии с политикой, унаследованная “Левада-центром”, подвергается в самое последнее время разносторонней критике за излишнюю ангажированность и недостаточную отрефлексированность методологического аппарата60.
Получается, что при всей бесспорной значимости 1960-х как времени создания социологии в нашей стране ситуация с современным осмыслением теоретико-методологического наследия тут не отличается принципиально от ситуации в других гуманитарных науках.
“СОСЕДНИЕ РЯДЫ”
Для гуманитарных наук, как известно, 1960-е стали временем обновления. Сейчас они ассоциируются у нас с именами А.Я. Гуревича, Ю.М. Лотмана и М.К. Мамардашвили. При этом понятно, что вовсе не они являются типичными представителями науки 1960-х годов. В исторической науке продолжались исследования по истории КПСС и советского общества (понятно, что сейчас многие эти работы стали неактуальным прошлым, интересным лишь своим материалом). Возможности знакомства с работами западных коллег и общая либерализация обстановки в стране привели к нескольким зримым последствиям: пересмотру методологии, появлению неожиданных исследовательских ракурсов и применению новых методов; здесь особенно важна работа сектора методологии истории (во главе с М. Гефтером) в рамках академического Института истории. Специалисты по отечественной истории пытались найти новые подходы к изучению “заезженных сюжетов”. Так, в рамках школы А.Л. Сидорова рождалось так называемое “новое направление”61 в изучении социально-экономических предпосылок революции. “Новое направление” и изучение многоукладности российской экономики начала ХХ века пользовались большой популярностью и авторитетом в 1960-х годах, но в 1973 году оно подверглись разгрому, и попытки реабилитации школы в конце 1980—1990-х годов не стали удачными (в силу общего кризиса марксистской идеологии и методологии). В социальной истории в 1960-е происходит обращение к массовым источникам. Как писала В.С. Тяжельникова, “в эти годы социальные историки впервые получили возможность обратиться к архивным материалам”62. Одновременно (и это, безусловно, взаимосвязанные процессы) начинается увлечение количественными методами и в истории, пик популярности которых приходится на 1970—1980-е годы; связано это было с деятельностью школы И.Д. Ковальченко по изучению аграрной истории России XIX века63. До настоящего момента эти источники и методы остаются базовыми для отечественной социальной истории.
Значительная часть концепций этого периода связана с новыми подходами к пониманию культуры (тартуско-московскую школу Лотмана, Успенского, Топорова и Вяч. Вс. Иванова мы здесь только упомянем)64. В исторической науке это было, прежде всего, представление о культуре как наборе базовых категорий сознания, созданное французской историческо-антропологической школой и связанное в отечественной науке с именем А.Я. Гуревича65. Для 1960—1970-х годов он действительно является знаковой фигурой, человеком, открывшим отечественным гуманитариям “другую историю”66. Значение работ Гуревича для развития науки признается сейчас бесспорным, но интерес к его творчеству из общегуманитарного превратился в узкоспециальный. Если “Категории средневековой культуры” прочли тогда очень многие гуманитарии (и не только они), то его последняя масштабная монография, “Индивид и социум на средневековом Западе” (2005), оказалась интересна уже только медиевистам. Интересным феноменом представляется популярность творчества М.К. Мамардашвили. В 1960—1970-е годы он был известен, прежде всего, своими лекциями, и его идеи были доступны “узкому кругу ограниченных людей”. Пик его популярности приходится на первую половину 1990-х годов, когда были расшифрованы и изданы магнитофонные записи его лекций. Среди профессиональных философов идеи Мамардашвили утеряли былую популярность, пожалуй, уже к середине 1990-х годов, когда активно осваивались деконструкция, аналитическая философия, герменевтика и так далее. Зато он и сейчас остается в широком культурном сознании человеком-легендой, воплотившим философию в жизнь.
В археологии 1960-е годы ознаменованы двумя взаимосвязанными тенденциями: рефлексией по поводу теоретических основ собственной деятельности и ужесточением методов интерпретации материала. Первое направление возникло как результат знакомства с западной литературой и стремления к преодолению теории стадиальности и прочих марксистских схем. Так, к концу 1960-х А.Н. Рогачевым формулируется “конкретноисторический подход” к интерпретации палеолитических материалов67, тогда же возникает интерес к определению содержания основных археологических понятий, который уже в 1970-е годы нашел отражение в работах Л.С. Клейна68. Интерес к теории пережил в отечественной археологии подъем в 1970—1980-е годы и сменился в 1990-е историографическим бумом. Движение от “есть металл, значит, бронзовый век” к сложным процедурам внутренней критики источника продолжается до сих пор, но началось оно именно в 1960-е годы.
ОПРОСЫ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
В современной востребованности социологии 1960-х помимо институционального фактора (важность которого бесспорна), теоретико-методологической стороны (которую оценивают по-разному) есть еще один аспект — исторический. Вопрос о том, являются ли опросы 1960-х годов историческим источником, нельзя называть спорным — дискуссии нет. Есть две автономно существующие позиции: социологи утверждают, что опросы — это уникальный источник прежде всего по истории массового сознания; историки существование данных опросов практически игнорируют. Ситуация с использованием этих показателей действительно сложна. С точки зрения историка, социолог ближе всего к археологу. И тот и другой проводят исследования заведомо уникальные, ведь получить повторно в точности ту же информацию тут принципиально невозможно (нельзя ни раскопать памятник вновь, ни опросить тех же людей в прежних условиях) — в отличие от перечитывания письменных текстов и нового похода в архив. И археологические и социологические данные крайне специфичны как по форме (будь то артефакты или табуляграммы), так и по содержанию: археологи в результате исследования выделяют типы вещей и объединяют их в археологические культуры, социологи получают группы людей, субъективно придерживающихся какой-либо позиции или объективно принадлежащих к той или иной общности. Для использования этих данных применительно к изучению прошлого необходимо проводить процедуру их исторической интерпретации, то есть с языка археологии/социологии содержащуюся в них информацию нужно еще перевести на язык истории. Прямое же использование данных без предварительной критики может привести к комичным результатам. В ситуации с социологией, видимо, необходимо встречное движение с двух сторон. В социологии интерпретация данных исследования предполагает получение социальных фактов69, в качестве которых рассматривается типичное, а не индивидуальное. Ведь данные социологических опросов фиксируют не субъективное мнение человека, а групповую норму, этим они и интересны. Не нужно пытаться за ответами анкеты увидеть отдельного человека; данные опросов всегда будут касаться социально значимых представлений.
Следующий важный аспект — это состояние источниковой базы. Понятно, что в настоящее время интерес представляют не выводы, сделанные в 1960-е годы, а так называемые первичные данные и возможность их повторного (или, как говорят социологи, вторичного) анализа. Даже перекрестные таблицы (содержащие частотное распределение ответов на каждый вопрос по всем независимым переменным)70 уже можно анализировать; сейчас они читаются едва ли не с большим интересом, чем сопутствующий текст. Одним из важнейших, особенно для анализа опросов, аспектов внутренней критики являются “обстоятельства создания источника”. Это информация о том, как именно проводилось исследование и, даже точнее, как осуществлялся сбор данных: в какие сроки, кто выступал в качестве интервьюеров/ анкетеров, как проходило заполнение анкет — индивидуально (каждый на своем рабочем месте) или коллективно (все в одном помещении) и так далее. Одно дело прессовый опрос (фактически анонимный), другое — анкетирование рабочих на собрании представителями администрации. Все эти вопросы остаются за рамками освещения при публикации работ и даже в интервью с социологами, поскольку рассказ о реалиях полевой работы порой воспринимается как дискредитация исследования Да, многие методы сбора информации, применявшиеся в 1960-е годы, сейчас самим авторам исследования не кажутся правильными, но без знания реальной ситуации использовать данные в качестве исторического источника невозможно71.
Между тем, именно анализ научной повседневности или бытовых подробностей (кому как больше нравится) позволяет представить реальные сложности работы советского социолога значительно лучше, чем рассуждения о “борьбе с системой”. Особенно здесь важны перспективы, принципы и подходы устной истории и антропологии науки; изучение научных практик, правил, привычек и хитростей, всей той околоакадемической рутины и культурной, эстетической “подкладки” — тех рамок, вне которых не может осуществиться никакая человеческая деятельность, тем более научная72. Итак, в их современном состоянии материалы социологических опросов 1960-х не являются историческим источником. Но они могут стать таковыми для пытливых исследователей советской социальной истории, и нетронутый “археологический” памятник научного прошлого станет общим достоянием цеховых специалистов. Зато с их приходом, быть может, станут историей и рассуждения об актуальности социологических исследований 1960-х годов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Как известно, в результате дискуссии 1929 года основой марксистской социологии был признан исторический материализм. Сам термин “социология” был запрещен как обозначение “буржуазной лженауки”, преподавание социологии и эмпирические исследования были упразднены. Подробнее см.: Развитие социологии в России (с момента зарождения до конца ХХ века) / Под ред. И. Кукушкиной. М., 2004. С. 179—194; Колосов В.А. Теории социального детерминизма: дискуссии 20-х — начала 30-х годов. Архангельск, 1994.
2) История советской социологии в литературе делится на два этапа: “социологический ренессанс” — с начала хрущевских реформ до 1972 года, когда произошел разгром Института конкретных социальных исследований (ИКСИ), и “эпоха серости” — с 1972-го до конца 1980-х годов. Подробнее см.: Пугачева М.Г. Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР, 1968— 1972 годы // Социологический журнал. 1994. № 2. С. 158—172; Новикова С.С. Социология: история, основы, институционализация в России. М.; Воронеж, 2000. С. 109—124; Фирсов Б.М. История советской социологии 1950—1980-х годов: Курс лекций. СПб., 2001; Батыгин Г.С. Преемственность российской социологической традиции // Социология в России. М., 1998. С. 37—39; Раппопорт С.С. Социология времен тоталитаризма: компедиум для нынешних // Социологический журнал. 1998. № 1—2 (http://sj.obliq.ru/article/217).
3) Первой работой по истории советской социологии следует считать работу Д. Шалина, вышедшую в 1978 г. — Shalin D. The Development of Soviet Sociology, 1956— 1976// Annual Review of Sociology. 1978. № 4. P. 171—191.
4) См.: Пугачева М.Г. Институт конкретных социальных исследований…; Социология и власть: Сборник. Документы: 1953—1968. М., 1997. Особенно важен сборник: Российская социология шестидесятых в воспоминаниях и документах. СПб., 1999.
5) Следует отметить, что в 1994 году в Институте социологии прошел специальный симпозиум на данную тему: Пугачева М.Г. “Российская социологическая традиция шестидесятых годов и современность”. Научный симпозиум в Институте социологии РАН // Социологический журнал. 1994. № 4.
6) Материалы Юбилейной сессии, посвященной 50-летию создания первой отечественной социологической ассоциации и 40-летию первого академического института социологии, см. на сайте Института социологии РАН: http://www.isras. ru/index.php?page_id=688.
7) Кон И.С. 80 лет одиночества. М., 2008.
8) Заславская Т.И. Моя жизнь: воспоминания и размышления // Заславская Т.И. Избранное. Т. 3. М., 2007.
9) Vivat, Ядов! К 80-летнему юбилею: сборник. М., 2009.
10) Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР. 1940—1960-е годы: История, теория и практики. СПб., 2008.
11) Фрумкина Р.М. Автопортрет ученого в молодости// http://www.polit.ru/author/ 2008/11/01/firsov.html; Она же. Татьяна Заславская, академик // http://www. polit.ru/author/2008/02/22/zaslav.html; Докторов Б.З., Фирсов Б.М. Правилом является разномыслие: Б. Фирсов рассказывает о своей новой книге Б. Докторову // Социологический журнал. 2008. № 3; Алексеев А.Н. Вольнодумцы и инакодействующие: о книге Б.М. Фирсова “Разномыслие в СССР. 1940—1960-е годы: История, теория и практики” (СПб., 2008) // Социологический журнал. 2008. № 2.
12) Социология в Ленинграде — Санкт-Петербурге во второй половине ХХ века / Под ред. А.О. Бороноева. СПб., 2008.
13) Подборки воспоминаний и статей о нем см.: Новое литературное обозрение. 2007. № 87; Общественные науки и современность. 2007. № 6. С. 16—38; Социологический журнал. 2008. № 2; Вестник общественного мнения. 2008. № 4. С. 50—103. Архив материалов о Ю. Леваде создан на сайте “Международная биографическая инициатива” http://www.unlv.edu/centers/cdclv/yla/index.html.
14) Первый сборник интервью о 1960-х вышел в 1999 году: Российская социология шестидесятых….
15) Постановка вопроса о значении социологии 1960-х не приобрела декларативных форм. Претензия скорее “висит в воздухе”, реализуясь не в печатном, а в виртуальном слове. Наиболее известным ее проявлением является дискуссия на сайте Фонда “Общественное мнение” http://club.fom.ru/entry.html?entry=1738, в которой тогдашний студент Николай Бабич (1981 г.р.) высказал сомнение в значении советской социологии: “Сразу скажу, что я далек от мысли ставить под сомнение авторитет Б.А. Грушина и Б.З. Докторова. Но хотелось бы отметить один нюанс. У меня сложилось впечатление (возможно, ошибочное), что в публикациях по истории советской социологии главные заслуги социологов усматриваются в сфере институционализации нашей науки. Проще говоря, лейтмотивом служит фраза “Спасибо советской социологии за то, что она возникла”. Это, конечно, достижение (и я, так и не вышедший из октябрят, вероятно, не могу себе представить его реальную величину). Но нам, молодым социологам, хотелось бы чего-то большего. Или хотя бы знать, почему это “большее” отсутствует. Ведь это нетривиальный факт — в целой отрасли науки научной сверхдержавы отсутствуют достижения не то что международного, а просто общественного значения, помимо институционализации. И ведь этот факт нельзя объяснить только проблемами таковой. Лингвистика или литературоведение ведь тоже испытывали на себе столкновение марксизма и вопросов языкознания. Но вот Гофман в “Анализе фреймов” цитирует Успенского, а не советских социологов. Да и отечественная психология, до сих пор не вполне оправившаяся от шока исправления “педологических извращений”, как-никак фигурирует в мировой науке, хоть в лице Выготского. Российской же социологии там нет… Пытаться понять почему — задача в том числе Б.А. Грушина (которую он в своем фундаментальном труде, по-моему, не ставит) и Б.З. Докторова, лично творивших историю дисциплины. Впрочем, возможно, я несправедлив, и тогда старшие коллеги меня поправят”. Эта реплика вызвала реакцию ученых старшего поколения: Б.З. Докторов поместил свой ответ в рамках той же дискуссии на сайте, И.С. Кон отметил ее в своих мемуарах. См.: Кон И.С. 80 лет одиночества. С. 89.
16) Батыгин Г.С. Предисловие // Российская социология… С. 16.
17) См. также: Осипов Г.В. Возрождение социологии в России // Юбилейная сессия, посвященная 50-летию создания первой отечественной социологической ассоциации и 40-летию первого академического института социологии (http://www.isras.ru/index.php?page_id=699); Осипов Г.В., Москвичев Л.Н. Социология и власть (как это было на самом деле). М.: Экономика, 2008.
18) Интервью Олега Божкова Полит.ру (http://www.polit.ru/science/2009/04/27/ golofast.html).
19) Интервью с Б.З. Докторовым. 23 октября 2008 г. Москва. Полный текст интервью см.: К генезису современной российской социологии: второе рождение, а затем — возрождение (Интервью Ольги Свешниковой с доктором философских наук, профессором Борисом Зусмановичем Докторовым, Москва, ГУ-ВШЭ, 23 октября 2008 г.) // http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/ sveshnikova_09.html.
20) См.: Батыгин Г.С. Предисловие // Российская социология… С. 10; Шубкин В.Н. Возрождающаяся социология и официозная идеология // Российская социология… С. 70—71; Осипов Г.В. “Мы жили наукой”// Российская социология… С. 96—97; Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР… С. 327. С.С. Рапопорт выделяет 6 “социологий советского периода” в диапазоне от “руководящей” до “устной” (Рапопорт С.С. Социология времен тоталитаризма…).
21) См.: Пугачева М.Г. “Российская социологическая традиция…”
22) Понятно, что есть еще и отраслевая структура социологии, история которой изучена и изложена в фундаментальном исследовании под ред. В.А. Ядова “Социология в России” (М., 1998).
23) См.: Маслова О., Толстова Ю. Методология и методы // Социология в России. М., 1998. С. 80. Об истории отдельных региональных школ см.: Готлиб А.С. Социология в Самаре: попытка этнографии // СОЦИС. 2008. № 6; Заславская Т.И. Развитие новосибирской экономико-социологической школы: формирование новой методологии // Заславская Т.И. Избранные произведения. Т. 1. М., 2007. С. 535—629; Социология в Ленинграде — Санкт-Петербурге…
24) Румянцев А.М., Осипов Г.В. Марксистская социология и конкретные социальные исследования // Вопросы философии. 1968. № 6; Глезерман Г.Е., Келле В.Ж., Пилипенко Н.В. Исторический материализм — теория и методология научного познания и революционного действия // Коммунист. 1972. № 4.
25) Напомним, что первый набор студентов по специальности “социология” был осуществлен только в 1989 году.
26) Отметим, что для этого недостаточно изучены некоторые аспекты истории советской социологии, такие как развитие социологии в провинции, деятельность заводских социологов, система партийного управления социологией и т.д.
27) Маркс и социология / Под ред. Г.В. Осипова. М., 1968; Румянцев А.М., Осипов Г.В. Марксистская социология и конкретные социальные исследования// Вопросы философии. 1968. № 6.
28) Марксистская и буржуазная социология сегодня. М., 1964.
29) Чесноков Д.И. Исторический материализм и современная буржуазная социология: Послесловие // Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория в ее преемственности и изменении. М., 1961.
30) См.: Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. М., 2003.
31) Подробнее об истории освоения количественных методов в 1960-е годы см.: Маслова О., Толстова Ю. Методология и методы // Социология в России. С. 78—80.
32) Человек и его работа: Социологическое исследование. М., 1967.
33) Наиболее систематичное изложение результатов опросов 1960-х годов издано в 2001—2003 годах: Грушин Б.А. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения: Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина: В 4 кн. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. М., 2001. Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (Часть 1). М., 2003.
34) Ядов В.А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. Тарту, 1968.
35) Здравомыслов А.Г. Методология и процедура социологических исследований. М., 1969.
36) Лекции по методике конкретных социальных исследований / Под ред. Г.М. Андреевой. М., 1972.
37) Наиболее часто в качестве основного учебника для первых советских социологов упоминается работа В. Гуда и П. Хатта: Goode W.J., Hutt P.K. Methods in Social Research. New York: McGraw-Hill, 1952. Обзоры эмпирических методов публиковались в Информационном бюллетене Советской социологической ассоциации: Монина М.Л. Критический очерк методов и техники социологических исследований за рубежом // Информационный бюллетень № 1. Серия: Материалы, сообщения. М., 1967.
38) Асеев Ю.А., Кон И.С. Основные направления буржуазной философии и социологии ХХ века. Л., 1961; Критика современной буржуазной философии и социологии. М., 1961, 1963; Кон И.С. Позитивизм в социологии: Исторический очерк, Л., 1964; Андреева Г.М. Современная буржуазная эмпирическая социология. М., 1965.
39) Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961; Смелзер Н. Социология экономической жизни. М., 1965.
40) По свидетельству современных авторов, “только за 10 лет (с 1956 по 1965 годы) по этой проблематике было опубликовано свыше 850 статей, книг, брошюр” (Голенкова З. Гридчин Ю. Историко-социологическая проблематика // Социология в России… С. 60).
41) В 1967 г. на основании этого курса лекций была издана книга: Кон И.С. Социология личности. М., 1967.
42) См.: Кон И.С. 80 лет одиночества. С. 243—244.
43) Интервью с Б.З. Докторовым: http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/ Interviews/sveshnikova_09.html.
44) Следует отметить, что результаты исследований Кона были обобщены в монографиях последующего периода о дружбе, психологии юношеского возраста, открытии “Я” и других.
45) Термин “устная социология” впервые в отношении 1960-х гг. введен С.С. Раппопортом: Раппопорт С.С. Социология времен тоталитаризма…
46) Подробнее о семинарском движении 1960-х см.: Пугачева М.Г. Семинарское движение в социологии 1960—1970-х годов: параллельная наука или “игра в бисер”? // Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России / Под ред. И.А. Бутенко. М., 1999. С. 118—127.
47) О кружке А.Д. Александрова см.: Академик Александр Данилович Александров: Воспоминания. Публикации. Материалы. М., 2002; Ядов В.А. “Надо по возможности влиять на движение социальных планет” // Vivat, Ядов! С. 43; Клейн Л.С. Трудно быть Клейном: Автобиография в монологах и диалогах. СПб., 2009 (в печати).
48) Левинсон А. Держатель нормы. Юрий Александрович Левада (1930—2006) // Отечественные записки. 2006. № 6. (http://www.strana-oz.ru/?numid=33&article=1390).
49) На примере Санкт-Петербурга это прекрасно продемонстрировал в своей статье Михаил Соколов: Соколов М.М. Российская социология после 1991 года: интеллектуальная и институциональная динамика “бедной науки” // Laboratorium. 2009. № 3 (в печати).
50) Характерный пример: предваряя свой доклад на семинаре ИГИТИ 21 октября 2008 года (в день начала работы III Всероссийского социологического конгресса), Б. Дубин сказал: “Это доклад по социологии, но не по той социологии, съезд которой открылся сегодня”.
51) Автором термина “соломенные опросы” является известный английский политик и ученый Джон Селден (John Selden, 1584—1654). Он писал: “…возьмите солому и подбросьте ее в воздух — вы сможете увидеть, куда дует ветер”. Сейчас, говоря о “соломенных опросах”, обычно имеют в виду опросы, проводимые по упрощенным схемам, нерепрезентативным выборкам, при которых не учитывается воздействие многих факторов.
52) Всего вышло 4 переиздания учебника, последнее — в 2007 году.
53) Маслова О., Толстова Ю. Методология и методы. С. 80.
54) На III Всероссийском социологическом конгрессе даже прозвучал лозунг “Нельзя увидеть общество через прицел SPSS” (SPSS — специальная программа для анализа данных, полученных формализованными методами: анкетный опрос, формализованное интервью и т.д.).
55) Строго говоря, в 1960-е использовался метод полуформализованного и неформализованного интервью, который относят к качественным, но самостоятельного значения его применение не имело, он выполнял только вспомогательно-иллюстративную функцию в количественных исследованиях.
56) Полетаев А.В. Классики в общественных науках // Классика и классики в социальном и гуманитарном знании / Ред. И.М. Савельева, А.В. Полетаев. М.: НЛО, 2009. С. 27—41.
57) В ответ на мой рассказ о том, как широко отмечает юбилей В.А. Ядова Институт социологии РАН, мой коллега-медиевист заметил, что, “если бы Институт всеобщей истории мог отмечать юбилей Геродота, там делали бы это с не меньшим размахом”.
58) Д.Н. Шалин пишет: “Значение Левады-ученого отмечают не только его коллеги и друзья, но и российская общественность в целом. В телеграмме по случаю смерти Левады президент Владимир Путин отмечает, что тот “пользовался огромным авторитетом как эксперт в области аналитики”. Вице-премьер Дмитрий Медведев акцентирует в своем послании, что “благодаря Леваде социология стала наукой”. Владимир Жириновский “гордится, что такой ученый как Левада, появился и работал в России”. А Геннадий Зюганов доверительно сообщает: “Мы всегда изучали его прогнозы”” (Шалин Д.Н. Феноменологические основы теоретической практики: биокритические заметки о Ю.А. Леваде // Вестник общественного мнения. 2008. № 4. С. 72).
59) Левинсон А. Держатель нормы. Юрий Александрович Левада.
60) См.: Габович М. К дискуссии о теоретическом наследии Юрия Левады // Вестник общественного мнения. 2008. № 4. С. 50—61.
61) См.: Поликарпов В.В. “Новое направление” 50—70-х годов: последняя дискуссия советских историков // Советская историография / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996. С. 349—400.
62) Тяжельникова В.С. От старой к новой социальной истории // Исторический ежегодник. 2002—2003. Омск, 2003. С. 82.
63) См.: Количественные методы в исторических исследованиях. М., 1984.
64) Подробнее см.: Свешников А.В. Культурологические и структуралистские тенденции в отечественной гуманитарной мысли 1970-х гг.// Очерки истории отечественной исторической науки XX века. Омск, 2005. С. 603—627.
65) См.: Баткин Л.М. О том, как А.Я. Гуревич возделывал свой аллод// Баткин Л.М. Пристрастия. М., 2002. С. 268—299; Уваров П.Ю. Портрет медиевиста на фоне корпорации // Новое литературное обозрение. № 81. 2006. С. 194—208.
66) Сборник к 75-летию А.Я. Гуревича так и назвался “Другие средние века” (СПб., 1999).
67) Подробнее см.: Аникович М.В., Анисюткин Н.К., Платонова Н.И., Попов В.В. Конкретно-исторический подход А.Н. Рогачева// Костенки и ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное. Воронеж, 2004. С. 83—86.
68) См., например: Клейн Л.С. Археологические источники. Л., 1978.
69) О социальном факте см., например: Ядов В.А. Стратегия социологического исследования: описание, объяснение, понимание социальной реальности. М., 2007. С. 43—52.
70) Пример такого представления данных см.: Грушин Б.А. Четыре жизни России…
71) Собственно, и в социологии все большее внимание уделяется обстоятельствам получения информации. См., например: Ильин В.И. Драматургия качественного полевого исследования. СПб., 2006.
72) См. очень характерные и колоритные детали полевой работы социологов 1960— 1970-х годов в интервью Б.З. Докторова (http://www.unlv.edu/centers/cdclv/ archives/Interviews/sveshnikova_09.html).