Письма с октября 2008-го по январь 2009 года (публ. Е. Дробязко)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2009
<Из письма Александру Иличевскому:>
Я месяц без компьютера, нахожусь в Гамбурге, в университетской клинике на специальной программе, правда, в окружении профессуры. И просуществую здесь ещё несколько месяцев. Пришлось снять жильё, приехали Катя и Матвей. Компьютер появится на этой неделе, наконец. И интернет. Тогда напишу подробнее.
В Гамбург стоит поехать посмотреть порт. Напоминает или Манхаттан, брошенный в горизонтальную проекцию, или прокатный стан 3600 из моей юности (увеличенный годами в воображении), когда мне его показывал на Азовстали мой соученик Сергей Казанцев, внук знаменитого учёного-металлурга, чьим именем была названа улица в г. Жданове.
В Гамбурге черты скандинавских столиц. Но ощутимо и инженерное величие NYC времён индустриального капитализма. Преимущество однообразного и монотонного Кёльна — в его южности, тёплости, закоулкости, в палисадниках и домашнем Рейне. И в гуманитарности. А этот город протрезвляет, очищает понимание России, которая отсюда отодвигается в несопоставимое со здешним мутное, неопределённое пространство. Связка часовых поясов на блошином рынке. Без интернета я читал газеты: о России неделями ничего не пишут, разве что какие-то войны на бусурманских границах. Так плотно от меня скрывалась Россия только из Америки, а Европа обычно актуализировала и приближала эту страну. Но Гамбург подействовал иначе. Когда смотришь на гигантские сияющие, идеально точные и чистые дома и площади города, построенные то ли вчера, то ли в начале прошлого века, и гармонизированные не внешним модулем — его не подыскать и не задать при здешнем разнообразии форм, понятна невероятность этих явлений архитектуры и устройства где-либо и когда-либо в России. Да, у нас пел песенки милый Псой, пишут книжки о неизвестных людях, жителях каких-то Рублёвских шоссе, там жирные журналисты ездят по Сибири, туда приезжают купцы искусств. И там любезные друзья. Там есть и гении. Но это где-то очень, очень, очень далеко… Само по себе оттуда ничего не доносится. Надо быть любопытным, чтобы специально снарядиться в дорогу и поехать посмотреть — что и кто там, в России? Где это? Эстетизм гамбургского пространства высокоточечный, изысканный. Кстати, и пивняков на углах здесь как-то не видать по сравнению с Кёльном, и женское население активно носит юбки (бросается в глаза так же, как холмодрясины турецкие в Кёльне и сплошные штаны на женщинах). И выражение лиц в толпе воспитанное, городское, а не размытое, деревенское. Хороший, понятный город.
<…>
<Из письма Игорю Ганиковскому:>
К твоим текстам я ещё вернусь, а пока одурманен ядами, которые в меня вливают. Боль от исколотых рук, от того, что почти невозможно глотать и т.д. Есть положительная динамика.
Да, банковская картина такова, как ты пишешь. Из России, правда, ничего не поступает ко мне об ухудшении состояния магазинов или ресторанов — пока прежнее изобилие. Может, скоро почувствуется. Но и в Гамбурге незаметны перемены в биржевых цифрах. Может, деньги это всё-таки цифры на экране, условность… Нет, конечно, не условность, но и не реальность.
<…>
<Из письма родителям:>
Только что вернулся после встречи с САМИМ. Кнехт, естественно, на полтора часа опоздал, и меня сначала принял его ассистент, который на удивление всё хорошо помнил в деталях обо мне с прошлого раза. А профессор в это время встречался с журналистами, шла запись этой встречи на камеры. Я сказал, что, м.б., не стоит его отвлекать, но ассистент ответил, что это его работа — осмотреть меня, и он обязательно выйдет, мне надо только подождать. Кнехт появился, посмотрел опухоль и сказал, что, с его точки зрения, лечение проходит успешно, налицо уменьшение опухоли, размягчение — всё это свидетельства действенности метода. Ну, вот и всё. На вокзале Альтоны есть огромный магазин прессы, где продаётся не только Guardian, а даже The NY Review of Books!
В Гамбурге несравнимое с Кёльном количество демисезонных и зимних вещей, красивых, прочных, рассчитанных на другой немного климат. Даже в магазинах тех же фирм иной ассортимент. И мы не выдержали и купили мне кожаное полупальто вместо моей задрипанной комиссарской кожанки. Оно тончайшей выделки, и если не теплее кожанки, то несравнимо краше, изящнее (фирма Timberland). О стоимости не говорю, это полупальто или длинная куртка стоит дорого. Кате купили высокие сапоги, из специально обработанной кожи, от амстердамского дизайнера (к ним целая книга об истории этих сапожников, закончивших нидерландскую худ. академию в Гааге). Так что мы оделись, и я не жалею, т.к. таких вещей, во-первых, нет в Кёльне, во-вторых, это полупальто будет носиться и через полсотни лет, оно классической формы.
Завтра мне поставят порт на левую руку под местной анестезией. Я оч. боюсь этой операции, но теперь я сперва им расскажу о моих сложностях с длительным лежанием на плоской поверхности. Пусть меня или полусидя оперируют, или находят подходящее положение. Установка этого порта проходит около часа.
<…>
<Из письма Хендрику Джексону:>
Я пребываю в удивительном городе Гамбурге уже целый месяц. Без интернета и laptop’а, которые только сейчас появились в моём поле зрения и доступности. Я здесь в клинике на лечении в команде фармакологической фирмы Merck — надеюсь, они мне помогут. С горлом нелады, я почти не могу глотать… Всё-таки у меня оказался ещё один злостный рецидив, и на этот раз я обратился к знаменитому проф. Кнехту, а он познакомил меня с онкологами из гамбургской униклиники, и они взяли меня на уникальную 4-месячную программу испытания нового эффективного лекарства. Пока всё идёт успешно. Я здесь, в Гамбурге, должен пройти 4 цикла (сегодня пошёл второй). Часть времени я провожу в стационаре, и Катя с Матвеем здесь, сняли квартиру на месяц, но уже скоро они вернутся в Кёльн, и я с ними, а в Гамбург буду ездить два раза в неделю.
<…>
<Из письма Вадиму Месяцу:>
Я снова в интернете. А пишу тебе не из кукольного театра, а с гамбургского Рипербана, из района секс-театров Сан-Паули. На днях недалеко отсюда мы видели Queen Mary-2, а сегодня я шлялся по площади Битлз. Стихи твои за последние год-полтора я читаю с восхищением, это мне близко и необходимо — я никогда не работал в подобной стихии и никогда там не окажусь, но это именно то, что дополняет меня и я получаю от твоих вещей — удовольствие.
Гамбург это город, которого в действительности никогда не возникнет в России, ни по качеству архитектуры, ни по качеству жизни. Вообще-то это новый город, без древней истории (в отличие от гуманитарного Кёльна). Как-нибудь расскажу о нём. Образ России здесь не возникает совсем, как у меня было с расстояния Сан-Франциско, хотя я понимаю, что я всегонавсего в Европе.
<…>
<Из письма Хендрику Джексону:>
Я на этой неделе постараюсь представить себе, какие бы ещё вещи нужны для книги, чтобы она выглядела достаточно насыщенной для чтения. Поскольку у нас есть уже и “Ревность”, и “Землетрясение в бухте Цэ”, и “Деньги”, то хотелось бы добавить одну вещь из цикла “Дирижабли”.
LTA (Lighter Than Air) важны для европейского образа мысли с середины 19 века по сей день. И Германию я отчасти представляю как космос, связанный со стихией воздуха и инженерного освоения воздушного пространства.
Цикл “Дирижабли” построен как сюжетная вещь. К тому же он ещё не дописан. Сюжет этот тебе пока неизвестен, и знать о нём пока не обязательно. Все стихотворения (или главки) этого цикла связаны между собой именно нарративной зависимостью, кроме одного большого стихотворения, которое существует и само по себе, без общего сюжета. Это “Сельское кладбище”, рассказ старого пилота и владельца промышленного дирижаблестроения. Я писал этот текст как вариацию на известную элегию В. Жуковского, поэта 19 в. И сделал специальные комментарии на страничку, где об этом говорится. Но в общем это независимая вещь. Она не проста, но, я думаю, и наши времена не просты, и м.б. будет интересно читателю встретиться с текстом, близким к немножко тяжеловесным модернистским литературным образцам. И Пруста и Манна люди читают — вижу в поезде, как много в Германии читателей “трудных” книг. На переводе этого стихотворения я бы закончил подбор стихотворений для нашего издания.
Ты пишешь, что Даниела планирует выход книги к февралю. Это, конечно, радостно, однако, кажется, не надо спешить с выходом в свет, пока книга не получит качества, которое её будет выделять на общем уровне представлений о поэтических изданиях. Пусть она принадлежит новой, начинающейся эпохе, новым отношениям к вещам и политике.
Банковский кризис мне очень понравился. Конечно, я понимаю, что могу так сказать, потому что мне нечего было терять (я вполне сострадаю жертвам этого кризиса). Я думаю, ничего особенного, сразу заметного не произойдёт, но всё же эпоха виртуальной жизни “взаймы” заканчивается или хотя бы показывает свои границы и даёт, наконец, возможность нового отношения к другим формам. Может, мы ещё с тобой поговорим об этом.
На днях приеду в Кёльн и ещё напишу тебе.
<…>
<Из письма Александру Иличевскому:>
Москва закончилась. Это мучительное чувство у меня началось ровно с твоего возраста. Оно, конечно, хоть и совпало с ударом, который я получил от открытия других стран и культур, но не объясняет томительную исчерпанность нашего города. Москва ушла из символической сферы в буквализм прочтения всего знакового множества, разорив или уничтожив второй план. Научилась без него обходиться. Город, живущий “напрямую”, как one way street. Ордынскую хитрость я не считаю чем-то смыслопорождающим.
Правда, там есть вечный человеческий “ресурс”, но в нашем мире перемещений он распыляется, и в конце концов твои друзья оказываются везде по шарику. Кроме обнадёживающего человеческого “ресурса” картина кислая: китч (см. премия Кандинского), одноходовки, выключенность из творческой среды с полным поглощением коммерческой: убогость. Одна из множества стран, один из множества городов, некрасивых, тяжёлых. Да, купечество приглашает кого вздумается и, естественно, людей испытанных, когда хочется видеть тех, кто только нащупывает мир, образ и модус жизни. Но дело и не в этом — посмотри вокруг: сколько всего. Ничего объяснять не надо, ни себе ни другому. Интернациональные сообщества — вот что надо. Израиль хорошая база для попыток. Но нужно жить тогда в двух языках.
Московская обесточенность может длиться десятилетиями. Мне это както сказал Соснора. Причём он начал приводить примеры похлеще — называл периоды, когда новой образности и литературы не было столетиями. География таких изысканий у него была потрясающа. Ну, там была и изнанка: задача утвердить 60-е как последний плот среди стихии.
Как только пару дней тому я получил доступ к интернету (ненадолго), я понял, что писать ещё могу, а вот даже статью прочитать пока трудно. Валюсь отдыхать.
И я тебе пишу.
<…>
<Из письма Константину Кедрову:>
Я прошу прощения за своё длительное исчезновение. Меня оправдывает отсутствие у меня интернета приблизительно начиная с начала осени, когда я попал в клинику в Гамбург, где и сейчас пребываю. Меня здесь лечат, и я нахожусь на специальной фармакологической программе. Но я привязан к палате, к постели, а там нет ни WiFi, ни другого подсоединения. Я невероятно соскучился по Вам, говорю это положа руку на симеизский камень. Сейчас у меня короткий период амбулаторного лечения, и я подключён к сети, правда, тоже не очень-то надёжно.
О России я почти ничего не могу узнать из СМИ, кроме смерти патриарха и разгона демонстрации на Маяковке — здесь неделями ни одна программа из сорока не касается нашей страны. Только сейчас проглядел, что происходит, и в поэзии тоже. Ну, в поэзии дело дрянь. И потом дураков там избыток.
Писал я мало, но всё же лэптоп со мной, поэтому какую-то работу я вёл. Собрал писавшийся в разное время, разные годы то по строчке, то по стихотворению цикл “Дирижабли” и оставил его в каком-то для меня законченном виде. Там соотношение прямого времени (сюжетного) и эллипсисов (ассоциативного) таково, что большей информации не нужно. Это абсолютно интуитивно добытое соотношение. Забавно, что понимаешь, что в другом бы веке нужно было бы гораздо больше информации и прояснений. А сейчас — другое представление о цельности и открытости. Чтобы текст постоянно совершал обороты в сознании, он должен быть информативно неполон.
Именно русский художник для меня характеризуется его же представлениями о том, что он обязательно хочет высказаться, что-то сообщить, выдать “содержание”. В результате в России почти нет красивых картин, нахождение глаза в самой цветородной волшебной стихии почти невозможно — никакого удовольствия от русской живописи. Все хотят “сказать”, и поэтому там плакат, а то и просто литература или иллюстрация.
Больше к циклу не возвращаюсь. Эту вещь посылаю Вам, хотя это не новые стихотворения. Пришлю и новые, которые в основном представляют всякие заметки.
Сегодняшняя моя немецко-американская компания поэтов очень интересна, но и с ними я сейчас потерял связь как с остальным миром из-за пребывания в университетской клинике.
Меня посещал мой немецкий переводчик Хендрик Джексон (он сам необычный поэт). Готовится книга… Но я не могу пока читать вслух, и както всё эфемерно в мире, где ждешь, что заговоришь, а это зависит от лекарств. Надеюсь к весне быть в норме.
<…>
<Из письма Игорю Ганиковскому:>
Катя, кстати, читала цикл “Дирижабли”… Я ей давал инструкции, как правильно читать стихи, особенно со сложной аритмией. Для неё-то это в новинку — чтение стихов, я имею в виду. Ладно, не иронизирую больше.
Интересен твой фрагмент о портрете Рембрандта (Rembrandt — Self-Portarit; 1662—1663). Да, там перед ним есть некая фигура, которую ты трактуешь как искусственное создание. Но м.б. это и античный герой или бог. Впрочем, одно не противоречит особенно другому, ибо античный герой — киборг. У Стэнли Кубрика в последнем фильме (A.I.: Artificial Intelligence), вернее в проектe последнего фильма, который снимал уже Спилберг, как раз поднимается та же проблема. И решается с пронзительным пессимизмом — боги не отвечают не только людям, но и их творениям.
Твоя запись у меня обрывается на начале шестой главы — что дальше в сфере “Метафизическое и физическое”?
У меня будет с завтрашнего дня две недели свободные. Но надо сначала искать квартиру на следующий месяц.
<…>
<Письмо Марку Шатуновскому:>
У меня не было интернета 8 дней. С Чарльзом Бернштейном просто замечательная возможность и, конечно, да, я согласен. Соскучился по соавторам. Думаю, будет очень полезная книга для студийцев, старых сибаритов поэзии и неофитов. Бернштейн нам давал уже согласие на перевод и публикацию. Кажется, его письмо, где согласовывается это дело, у меня гдето есть в большом настольном Маке, а он в Кёльне.
У Бернштейна две недели назад погибла дочь во Флоренции, особа около 20 лет. По сообщению Осташевского, который сейчас преподаёт в этом районе, она покончила с собой.
Завтра в Гамбург приезжает Матвей с Катей — я жарю им баранину.
Пока что ничего не читаю. Прости, что пишу так телеграфно.
<…>
<Из письма жене:>
Сегодняшний разговор в основном свёлся к тому, что это лечение оказалось неэффективным. Решили ещё продолжить до конца цикла (хорошая мина при плохой игре), потом сделать CT, а потом возвращаться к другим формам, которые существуют и в Кёльне.
Но я вообще-то их слушаю, но надо и своей головой думать, а она говорит, что:
Вначале — ОПЕРАЦИЯ, потом — ТЕРАПИЯ, а не наоборот.
Вот о чём я сейчас думаю. Ситуация сегодня поменялась фактически радикально и я вышел из программы — 4-й цикл, правда, решено довести до конца, но это только затягивает снова всё дело.
Такое у меня развилочное настроение.
Жду тебя и люблю. Не могу передать, как жду.
<…>
<Из письма Светлане Шрон:>
Признаться, я нечасто думаю о злых клетках, а больше о сумасшедшей ситуации, когда я никакого лечения не получаю, а на “каникулах” ткань растёт. Нет, я весь в воспоминаниях, это обычное моё состояние — переделывание прошлого. Гуляю по Базелю, например, или по Подолу, в основном, в одиночестве. Или представляю, что можно было бы съесть. Выбираю сибирскую рыбу на Новокузнецкой, на ихтиорынке. Перехожу от чебуречной к чебуречной, откусываю горячий чебурек за уголок и сливаю в ложку зелёно-золотой бульон… Время от времени я поглощён разными текстами. Чужими, скажем. Я взял с собой всего “Кремастера”, 5 фильмов, и без удовольствия их смотрел на компьютере. Также купил Казанову, естественно, Феллини. И смотрел несколько дней по частям, тоже без особого удовольствия. Потом снова вычитывал вёрстку для издания в Стелле. Они ещё будут издавать наш тройственный перевод (Патрик Генри, Марк Шатуновской и я) поэмы-статьи Чарльза Бернштейна Artifice of Absorbtion. С моим предисловием.
Книга “Землетрясение в бухте Цэ” в этот четверг уходит в печать. Но шлю тебе эту лёгкую книгу в pdf. Я преувеличиваю — она не лёгкая. В ней собраны стихотворения, о которых Дыбский высказывался с заинтересованностью. Впрочем, будут и неизвестные для него. Он осел в Берлине.
<…>
<Из письма Александру Чернову:>
Я бы с удовольствием махнул бы в Казань, насладился б тамошней национальной кухней, но дело ведь по-прежнему в том, что я не могу пока говорить, и нахожусь на лечебной программе в Гамбурге, наблюдаю Queen Mary-2, отплывающую в Нью-Йорк. Казань давно желанное место, но я бесполезен, ибо нем — не выступишь как рыба об лёд.
А что Москва? Посещал ли ты возобновившуюся студию Ковальджи в Стелла Арт? Лена Кацюба писала, что Кедров ведёт какие-то семинары вместе с Кириллом. Но Стелла это в основном клуб. Там и Марк Шатуновский и Женя Бунимович, и Юра Арабов и Володя Аристов… Вход туда по приглашениям, но для тебя это не преграда. Было бы интересно тебе там показаться.
<…>
<Письмо Андрею Таврову:>
Роман о Соловьеве у меня, но мне сейчас физически невозможно сидеть перед компьютером и читать: голова не держится в прямом смысле слова. И сильное воздействие лекарств мне не даёт больше часа чтения в день. Пока так.
Выступление вместе с Володей Аристовым — это какая-то невероятная роскошь и… перегрузка для аудитории. Два самых сложных русских поэта. Тебе бы вообще надо снабдить “Часослов” комментариями, кто есть какой символ, что за что. Эшельман, который не больно образен, ссылается на одну книгу, где есть объяснения символам, — как тем, что выбрал для своей интерпретации он сам, так и мнения толкователей Босха. У тебя тоже сталкиваются два текста. Без комментариев непонятно, тем более, что большинство метафор не миметических.
Интересно, как пройдёт чтение. Напиши, ладно?
Может, скоро поеду в Кёльн. Там хотя бы интернет будет постоянный
(здесь я был без линии почти 3 месяца!).
<…>
<Письмо Сергею Соловьеву:>
Поздравляю тебя с юбилеем! Интернет мне не был доступен раньше, и я не хотел поручать это послание никому другому. Я тебя люблю и верю в твой гений и наслаждаюсь всеми твоими достижениями.
Знаешь, многие думают и представляют себе полувековое существование в виде полусферы. Ерунда! Это высящийся над твоей головой конус, уходящий в бесконечность, на острие которого свёрнуты все миры, по теории Делёза о пространственной модели барокко. Этот колпак из детсадовских киевских новогодних утренников, он сделан из голубой бумаги, обклеенной золотыми звёздами.
Поздравление и всем твоим близким. И помни, что я счастлив нашей дружбой.
<…>
<Из письма Андрею Таврову:>
Огромное спасибо за научение о молитве. Возможно, возможно, ты прав. Я пробовал перебраться в настоящее время и в свершённое действие, и есть очень приподнятое ощущение правоты в этой форме, подтверждённой верой.
Я, правда, не убеждён, что от нас что-то уж так зависит в наших судьбах. Не убеждён, что и боги или хранители слышат нас и находятся близко. Гёльдерлин и Рильке считали, что ангелы ещё изредка появляются.
Публикация Екатерины Дробязко