(Д.И. Хвостов в его письмах к Х.О. Кайсарову)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2009
Татьяна Нешумова
“ЗАЧЕМ НАТУРА ВНОВЬ БЕСПЛОДНА?”
(Д.И. Хвостов в его письмах к Х.О. Кайсарову)*1
Коль страшен общества суд строгой, несговорной,
Будь самому себе ты Аристарх упорной.
Н. Буало. “Искусство поэзии” (пер. Д.И. Хвостова)2
Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит…
А.С. Пушкин
Жил-был граф Хвостов, жил он в Санкт-Петербурге,
Он был стихотворец и сам покупал
Стихи свои в городе Санкт-Петербурге
(Там больше никто их и не покупал).
Читатель, ты зол. Ты хитрюга, читатель! —
Никто, никогда, никому, ничего.
И утром под дождичком шел покупатель
Добра своего и труда своего.
В цилиндре (есть мнение, что без цилиндра)
И с тростью (есть мнение, что без нее)
Он нес, озираясь печально и хитро,
Свой труд и добро дорогое свое.
И дома (свидетельства сходятся — дома)
Садился, брал книжную стопку, кряхтя,
И, всё перечтя до последнего тома,
Он сам улыбался себе, как дитя.
Так вот. Я, читатели, мненья другого.
Плохой стихотворец, но участь горька.
Пойду и куплю сочиненье Хвостова
И встану, листая его, у ларька.
Пускай он увидит меня, притаится,
Пускай ущипнет удивленно кулак
И выйдет на Мойку, как важная птица.
Как птица, а все остальное — пустяк.
Юлия Немировская3
ПОГРЕБЕННЫЕ ПИСЬМА
В Отделе письменных источников Государственного исторического музея хранится до сих пор не описанный в исследовательской литературе корпус писем Д.И. Хвостова (1757—1835) к литератору Х.О. Кайсарову (Ф. 445. Ед. хр. 151; далее ссылки на этот документ следуют непосредственно в тексте статьи с указанием (в скобках) номеров архивных листов). Подобно тому как новейшие методы расшифровки ДНК недавно сняли обвинение с отсидевшего четверть века в тюрьме за несовершенное убийство невинного человека и дали ему свободу, новый источник добавляет неожиданные штрихи к биографии и авторской личности Хвостова и, проливая свет на некоторые проблемные стороны литературной ситуации 1800-х годов, иллюстрирует сложный процесс становления писательской репутации графа.
Об адресате писем — Христофоре Осиповиче Кайсарове — мы знаем немного. Точные даты жизни его неизвестны, по-видимому, он был несколько моложе Хвостова. Судя по тому, что в 1833 году Кайсаров имел маленький чин титулярного советника — такой же, как и в 1806-м, на государственной службе все эти годы он, по-видимому, не состоял, а в 1830-е годы жил в приходе Воскресенья в Кадашах в Москве. Последнее письмо от Хвостова он получил 25 июля 1835 года, за три месяца до смерти графа. Хвостов, познакомившийся с ним не ранее 1798 года4, называет Кайсарова учеником известного проповедника и переводчика Анастасия5, а это значит, что курс наук Кайсаров, скорее всего, прошел или в Сухопутном шляхетском корпусе, или в Измайловском полку, или (что менее вероятно) в Вологодской духовной семинарии — там в разные годы жизни преподавал Анастасий.
В 1804—1805 годах Кайсаров сотрудничал в издаваемом Хвостовым вместе с П.П. Бекетовым, П.И. Голенищевым-Кутузовым, Г.С. Салтыковым и Н.Н. Сандуновым6 журнале “Друг просвещения”. Здесь было напечатано несколько его переводов7. Все переводы были подписаны “Христофор Касаров”8. Пропуск буквы в фамилии, повторенный во всех названных публикациях, не был, вероятно, опечаткой (несмотря на небрежную корректуру журнала, тексты которого изобилуют ошибками). Рассматривать ли этот вариант как псевдоним или как одну из форм записи фамилии (одно из писем секретарь Хвостова озаглавливает: “к г. Коцерову”9 [Л. 167]), заключить с уверенностью сложно. Кроме названных сочинений Кайсарова, известно еще одно: его авторство раскрывается в хвостовских “Записках о словесности”:
В марте месяце 1812 года, когда Александр Семенович Шишков пожалован был в звание государственного секретаря, многие, как водится, писали ему стихи, в том числе и Христофор Осипович Кайсаров, которые известны по полустишию “В карете под орлом”. Публика доселе не знает, кто истинный сочинитель сих стихов, ибо сочинитель из скромности себя не объявляет, из которых вышло большое недоразумение и парнасская ссора. Шишков, в минуту отъезда своего к армии, получа сии стихи, принял их с похвалою, писал благодарительное письмо известному сочинителю басен Ивану Андреевичу Крылову, почитая его сочинителем оных. И хотя на стихах подписано было в конце одно К., яко первоначальная литера фамилии, а после точки, но Шишков, убедясь, что их писал Крылов, велел напечатать, поставя “Иван Крылов”. В то же время Александр Семенович Хвостов написал баснословцу дистих:
Немудрено, что так Крылов умно сказал.
Дивлюсь, что он своей рукой то написал.
Баснотворец, получа все сии похвалы и печатные стихи, молчал о них всю страстную неделю. Но Иван Иванович Дмитриев и другие стали говорить, что стихи дурны. Крылов стал сердиться, браниться, от стихов отпираться, сперва словесно, потом письменно и посылал во все журналы ругательства на сочинителя стихов10.
По этой мемуарной заметке почти невозможно догадаться о характере взаимоотношений Хвостова и Кайсарова. Однако новонайденные письма показывают, насколько значимой фигурой Кайсаров был для Хвостова в 1806—1807 годах: граф бесконечно ему доверял (по тайному договору, известному только им двоим, Кайсаров обладал личной печатью графа, что позволяло ему энергично и быстро хлопотать по его поручениям), подписывал письма неизменной формулой “верный друг Хвостов” и возлагал на Кайсарова обязанности своего редактора, критика, литературного агента, поверенного в экономических и политических делах. Хвостов писал к другу почти каждую почту (она отправлялась по понедельникам и четвергам); письма за 1806—1807 годы составили довольно объемный документ (свыше двухсот архивных листов). Эти письма предоставляют немало информации о личности Хвостова, его карьерных планах и надеждах, связанных с остро осознаваемой им “дву-ипостасностью”11 бытия литератора-дворянина; о его работе над переизданием корпуса сочиненных и переведенных им басен; об эстетических убеждениях и пристрастиях, в том числе о стилистических преференциях графа; о его подходе к переводческому делу и работе над переводом “Искусства поэзии” Буало и, наконец, о ходе литературных баталий с их ожесточенными сражениями и временными перемириями (упомянуты И.И. Дмитриев, М.Т. Каченовский, А.С. Шишков, Н.М. Карамзин, Евгений Болховитинов, Г.Р. Державин и другие литераторы). Описывать и анализировать этот источник удобнее всего, продвигаясь от одной сферы деятельности их автора к другой, от одного круга интересов — к другому.
1 января 1806 года Кайсаров уехал из Москвы в Петербург, имея длительное и хлопотное поручение дальней родственницы Хвостова княгини Анны Фадеевны Голицыной (в девичестве Хитровой или Хитрово) по запутанным делам ее поместий12. Это была оплачиваемая служба, координируемая искушенным в юридическом мире Хвостовым (“голицынский” слой мы в публикуемых письмах целиком опустили). Другие поручения Кайсаров получал от самого Дмитрия Ивановича. Самое сложное и секретное из них было связано с содействием в хлопотах находящегося в отставке Хвостова о его возвращении к политической карьере: назначению в Сенат или на место попечителя Московского университета. Письма Хвостова Кайсарову предоставляют многообразный материал для подробной реконструкции этого сюжета: они демонстрируют разные типы социальных контактов и манипуляций, которые давали возможность получить государственную должность в первые годы александровского царствования. Здесь же находим некоторые новые подробности деятельности императрицы Елизаветы Алексеевны как покровительницы литературы и литераторов. Выдержки из писем, посвященные “служебному” сюжету, составили первую часть нашей работы.
Вторая ее часть целиком посвящена литературным делам Хвостова: изданию журнала “Друг просвещения”, взаимоотношениям с собратьями по поэтическому цеху и с Академией наук, хлопотам по редактированию задуманного Хвостовым нового издания своих басен (первое вышло в 1802 году13) и перевода “Поэтического искусства” Н. Буало14. Оба этих труда должны были, по мысли Хвостова, обеспечить ему надежное место в пантеоне русских авторов.
Представляется, что среди источников по истории русской литературы первого десятилетия XIX века место публикуемых здесь (к сожалению, в сокращенном виде) писем уникально. Оно обусловлено исключительно доверительным характером отношения Хвостова к Кайсарову. Во-первых, перед нами с новыми подробностями и акцентами раскрывается анатомия авторского самосознания Хвостова, а следовательно, и психологическое и историческое объяснение истоков его одиозной литературной репутации, начинающей складываться именно в эти годы. Во-вторых, мы получаем достаточно подробную информацию о внутренней стороне, “кухне” тех литературных баталий, о внешнем ходе которых мы имеем представление благодаря кропотливой работе, проделанной не одним поколением филологов. Эта работа увенчалась филигранной реконструкцией событий интересующего нас периода — мы имеем в виду статью В.Э. Вацуро “И.И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века”15, опирающуюся, в частности, на важную заметку М.Г. Альштуллера16. Публикуемые письма дают возможность услышать голос Хвостова как оппонента Дмитриева и его единомышленников (важно, что это “живой” голос, лишенный искушений и искажений, неизбежных в мемуарных свидетельствах и в автобиографиях, рассчитанных на публикацию)17. Фактически складывающийся на основании писем Хвостова к Кайсарову “пазл” можно было бы без тени иронии назвать “Хвостов в литературных полемиках начала XIX века”.
В публикации мы постарались выборочно сохранить особенности орфографии подлинника (исправляя преимущественно строчные и заглавные буквы, заменяя заглавное “Е” на “Э”), вслед за Хвостовым не ставили кавычек в названиях произведений, но выделили их курсивом для удобства чтения, а пунктуацию оригинала (весьма спорадическую) приблизили к современной норме.
ИСКАТЕЛЬ ФОРТУНЫ
Сюжет, связанный с хлопотами Хвостова о сенаторском месте, возникает в его письмах к Кайсарову с середины января 1806 года. Но прежде необходимо сделать небольшое отступление о том, как развивалась служебная карьера Хвостова в последние годы XVIII и в первые — XIX столетия.
Известно, что в 1799 году Святейший синод подал жалобу на тогдашнего обер-прокурора князя Хованского. В ответ Павел I уполномочил Синод самостоятельно избрать кандидата в обер-прокуроры. Именно так получил эту должность (и был утвержден на ней Павлом I) Хвостов. Его “избрание” (а не назначение императором — вопреки тому, как это делалось до и после описываемых событий) было единственным случаем в истории Синода. Исполняя эту должность, Хвостов фактически передал всю полноту власти в руки Амвросия (Подобедова)18, назначенного Павлом I 10 марта 1801 года (за день до своей гибели) митрополитом Санкт-Петербургским, и лишь номинально подписывал необходимые по регламенту документы. Александр I, минуя обер-прокурора, обращался со своими указами непосредственно к Святейшему синоду или передавал их через генерал-прокурора Сената19. Рапорты обер-прокурора Хвостова на высочайшее имя шли также через генерал-прокурора.
Вскоре после того, как на должность министра юстиции и генерал-прокурора был назначен Г.Р. Державин (8 сентября 1802 года), Хвостову пришлось уйти в отставку, с сохранением полного жалованья “вновь до определения” на службу. В позднейшей автобиографии Хвостов мотивировал отставку тем, что в Москве проживали его престарелые родители, и особо подчеркивал, что просьбы Александру об отставке он подавал еще в июне 1802 года, то есть до назначения Державина20, иначе говоря, пытался закамуфлировать причины возникших в 1802 году служебных неурядиц, в том числе и подозрения о причастности к ним Державина. Тем не менее очевидно, что до тех пор, пока не будет проведено детальное расследование обстоятельств отставки Хвостова в 1802 году, мы не получим необходимых сведений для осмысления ситуации 1806 года. Глухие отголоски неудач 1802 года слышны в публикуемых нами фрагментах писем Хвостова Кайсарову.
Отправляясь в Петербург в январе 1806 года, Кайсаров по поручению Хвостова должен был каким-то образом прощупать почву для возможного “обеления” графа. 15 января 1806 года, когда в памяти только что уехавшего Кайсарова еще живы были устные наставления его друга, Хвостов пишет: “Что же касается до политического бытия моего, то нет нужды много распложать. Иди и принеси и плод твой пребудет” (Л. 9 об.)21. По-видимому, Кайсаров должен был вести переговоры с родственниками Хвостова, имевшими доступ к представителям царской фамилии, прежде всего с шурином Хвостова (родным братом его жены), племянником А.В. Суворова по материнской линии, князем Андреем Ивановичем Горчаковым (1776—1855). В своей автобиографии Хвостов рассказывает, что однажды, “воспользовавшись милостью” Павла I, он “осмелился испросить у него переименования шурина своего, кн. Ан.И. Горчакова, из камер-юнкеров в флигель-адъютанты к государю, с чином полковника, что государь удостоил исполнить очень милостливо, и по быстрому ходу чинов в то время князь Горчаков сделался на 19-м от роду году генерал-лейтенантом”22. Вместе с Хвостовым Горчаков помогал налаживать сложные отношения между Суворовым и Павлом I. В 1806 году Горчаков формировал 18-ю пехотную дивизию, с которой принял участие в кампании 1806—1807 годов.
Скорее всего, Хвостов поручил Кайсарову хлопотать о нем у разных высокопоставленных лиц и при необходимости дарить им дорогие подарки. К такой версии склоняет глухая обмолвка в письме от 19 января 1806 года: “Тебе теперь дано знать времена и лета. Найди листок в книге судеб о участи моей. Размышляй свободно, действуй настоятельно. Лови успех руками божиа (так! — Т.Н.) Плутуса” [Л. 10 об. — 11]).
Так или иначе, Хвостов в письме от 22 января 1806 года отозвался на полученное от Кайсарова упоминание о некоем благоприятном “изречении” (исходившем, по-видимому, из императорского дома), а далее последовали неизвестные нам действия/события (скорее всего, разговор кого-то из ходатаев за Хвостова с одним из членов императорской фамилии), о которых Хвостов пишет “бомба пущена” (а в октябрьском письме — “удар сделан”). Затем Хвостов давал другу уже вполне конкретные поручения:
22 января 1806 года23:
До получения письма моего на высочайшее имя ты узнаешь и утвердишь то, что описываемое тобою изречение была ли одна вежливость или чистосердечное желание покровительствовать, я не хочу себе ласкательствовать, но более думаю, что последнее, т.е. в пользу. Это-то одно и надобно нам знать. Когда чистосердечно (ибо для проволочки и вежлив[ос]ти выбрали бы другой предлог), то даже и отказ не ужасен. Ворота отворены, бомба пущена. Можно тогда и самому приехать, терпеть и настоять. Но лучше, кабы сего не случилось. Вспомни 1802 год. Ему24 ж обо мне ж 2 раза отказывали в Сенат и на кожна место. Чем же кончилось. При попутном ветре давали столовые деньги25.
Письмо послал через почту гласно, и, кажется, пустая проформа. Я исполню, как велишь, но и в пакете Новосильцева26 можно надписать: в собственные руки для его очистки, как помнишь, что я и делал к Державину, но сего последнего ты не говори и не упирай. Не забудь только, чтобы отказу в газетах не было. Сего помилуй бог при переговорах. Местопребывание необходимо е.и.в. должности 1-е сенат…27 Коли захочат обелить, легко найдут места28 в Сенат (Л. 12 об. — 13).
В письме от 25 января Хвостов сообщает, что послал письмо на высочайшее имя — через канцелярию Н.Н. Новосильцева: “Смысл сего письма: 1-е. Обстоятельства понудили оставить службу. 2-е. Ныне о том раскаиваюсь и влачу дни мои в унынии. 3-е. При выезде из С.п.б. было благоволение некогда определить меня. Заключение. Прошу оживить меня употреблением на службу” (Л. 14). Хвостов объяснял Кайсарову, что для соблюдения придворного этикета уведомительное письмо о своем послании к императору он посылал также министру юстиции П.В. Лопухину, и сообщал:
Императрица-мать много говорила к[нязю] Андрею Ивановичу29 о мне и последней моей оде. По поводу сего — вот к ней комплиментное письмо. Отдай его поскорее, как водится, и меня уведомь, и сие на случай сгодится. В нем четыре стишка, жаль, что ты их не прочтешь, не утерплю, выпишу, хоть рука очень устала.
Не могут не греметь писатели России,
Когда они поют своих блаженство дней:
Все добродетели наследуя Марии,
Их славный Александр как солнце меж царей (Л. 14 об. — 15)30.
Между тем в самый разгар хлопот Хвостова в Москву приходит совершенно неожиданное31 и досадное для Хвостова известие о назначении на сенаторскую должность, о которой он так мечтал, И.И. Дмитриева.
19 февраля 1806 года:
Любезнейший Христофор Осипович. Последнее твое [письмо] получил: благодарю как за него, так и за попечение. Я в усердной дружбе твоей не сомневаюся, и при наступлении решимости совершенно уверен, что ты ни чего не упустишь, чтобы все устроить во благо. Между тем не скрою и того, что я обеспокоен тем, что судьба всегда мне ставит на дороге Дмитриева32. На Парнасе мое дело с ним управиться, а на Олимпе со всем другое. Ты разумеешь, что я хочу говорить о его сенаторстве. Здесь с неделю есть о том довольно основательные слухи, а с сею почтою сказывают, будто и указ есть33. Уведомь, ради бога, как сие зделалось и кто ему в том помог, не ужели ты оного не знал; для чего же от меня утаил. Боюсь очень, что бы сие мне не помешало, или, по крайней мере, не продолжило времяни. — Коли сие мое письмо придет в пору, то объясни дружески. Ну что я тем много огорчился. Я мнимому Лафонтену34 ни в чем не уступлю. Ник[олай] Ник[олаевич]35 ко мне расположен, что же значит сен[аторство] Дмитр[иева]? Как он с боку присунулся? и тогда, когда сего ищут многие губернаторы, и именно московской, всех мимо, а Дмитр[иев] на Горнее36. Признаться, что я от того повесил головку, и думаю, что мое чаяние кончится мечтою, когда сопостат успел слизнуть сметанку37. Не уже ли Ник[олай] Н[иколаевич] оставит меня навеки в забытых? — Вот все то, что было на душе. Вразумися в письмо сие и после погреби его (Л. 31—32).
Сам И.И. Дмитриев о своем назначении сенатором в мемуарах пишет очень скупо, “первым и единственным”38 своим покровителем называя Александра I, что — по контрасту с энергичными хлопотами Хвостова, механизм которых становится нам известен из публикуемых писем, — воспринимается теперь как красноречивая фигура умолчания.
В последующих письмах Хвостов перестает упоминать о своих сенаторских планах, но постоянно держит их в уме.
29 [марта] 1806 года:
Я в мире уже осмотрелся и так скажу молодому песнопевцу:
Зделай, чтоб Юпитер
Переселил мя в Питер:
а там
Введу тебя в великолепный храм
И зделаю тебе обнову,
Богатую, лаврову39,
увидишь, что мы на все годимся (Л. 52 об.).
25 мая 1806 года:
Ожидаю от тебя, что произведет свидание гр. Салтыкова40 с Новосильцевым в Павловске, и тогда последует ясность, уведомлю тебя о своих планах, а до того времени решимость моя та, чтобы ожидать кротко и терпеливо от Николая Н[иколаевича]41 обещанной резолюции, тем паче что ты, находяся в С.П.б. … явлением своим в канцелярии Новосильцова безмолвно напоминаешь обо мне (Л. 80 об. — 81).
Удалясь на лето в свое имение Выползова Слободка42 на реке Кубре (она течет в Переяславском районе Ярославской области), Хвостов занимается только литературой. В письме от 12 июля 1806 года он уточняет ситуацию таким образом:
Опыты доказали, что мое сен[аторство] не иначе может быть, как чрез настояние Генерал-Прокурора. Кто оным будет, тут и действовать. Блистательно чрез г[рафа] Н[иколая] И[вановича]43, а существительно чрез родство 2. или 3. степеней, открыв надежнейшие к достижению пути прозорливостию и ловкостию. Ежели останется светлейший44, то не взирая на ожидаемый обо мне теперь ответ, те же употребить средства. Ежели N.45 — те же и еще лучше. Ежели неизвестный, паки те же (Л. 97—97 об.).
Осенью, вернувшись в Москву, Хвостов возобновляет отложенные хлопоты, причем в его замысле возникает совершенно новый поворот. Узнав о беременности императрицы Елизаветы Алексеевны, он — еще до разрешения ее от бремени — пишет оду на рождение будущей великой княжны Елизаветы Александровны (3 ноября 1806 года — 30 апреля 1808 года). О том, что императрица понесла не от Александра I, а от своего тайного возлюбленного, кавалергарда Алексея Яковлевича Охотникова (1780—1807)46, Хвостов, как и все его современники, за исключением императора и родителей младенца, естественно, не подозревал. Таким образом, ода, воспевающая не физического, а юридического отца ребенка, ни при каких обстоятельствах не могла принести своему автору никаких отличий. Эту оду Хвостов никогда не переиздавал в дальнейшем, не включал ни в одно из изданий своих сочинений — очевидно, из деликатности не желая напоминать о всего полтора года прожившей девочке47.
Когда Хвостов начинал писать оду, он надеялся на появление младенца мужского пола, однако и не подозревал, что император оказался бы в этом случае перед дилеммой: признать наследника престола или обнаружить семейную тайну. Однако как минимум последнюю строфу оды Хвостов дописывал уже после известия о рождении Елизаветы Александровны. “Се! Грация родилась в свет, / Исполнить милости завет!” — так можно было написать только о девочке.
22 октября 1806 года Хвостов пишет Кайсарову: “Поступай осторожно, чтоб не могли догадаться, что у тебя моя печать есть и ты это все знаешь” (Л. 151), а через неделю разъясняет свой новый замысел в деталях.
29 октября 1806 года:
Но вот еще важность. — Удар зделан, и ежели письмо мое вручится к[нязю] Лопухину48, то напоминовение поручается к[нязю] Алексею Ив[ановичу Горчакову]49, тебе тут делать не чего, только надзирай и меня уведомляй.
Бессмертная поэзия и в жизни иногда пригодна бывает: ода в крутое время (еще до тебя) мне доставила 2-ую Анну50. — Следующее секрет, не говори о том ни же шурьям51 <…> Я на ожидаемое разрешение от бремени Императрицы написал оду. Цель сего сочинения более политическая, нежели литературная. Я положил, что бы ни кем не одолжаться и чтобы скоро и верно дошла, надписать Его И[мператорскому] В[еличеству] в собственные руки от Гр[афа] Х[востова] — на той же почте оду и письмо, объясняющее все, М.Н. Муравьеву52. — По истечении бремени и соображению время, в течение сей недели должны мы узнать здесь о разрешении. Ода готова. Стоит мне только напечатать, переплести, и полагаю, что она отселе в следующий понедельник, т.е. 9 ноября, отправлена будет. — Вот твое дело: в суб[б]оту, 10 ноября, сходи на почту, прими на свое имя мои пакеты и ту минуту вечером явись к Муравьеву или 11 ноября в воскресенье рано поутру. Поклонись, донеси, что есть на почте пакет от меня к Имп[ератору] с одою, другой партикулярный — к нему, проси о докладе и когда тебе велит притти за ответом.
Тебе поручена только, жалея твоего труда, раздача императорской фамилии, о чем тогда и буду писать. Ради бога, до времени молчи. — Сие по моему нраву только предварение. — К Муравьеву пойди только тогда, когда на почте справиш[ь]ся, что есть пакет от Г[рафа] Х[востова] в собственные руки Импер[атору], ибо мои пакеты к тебе сутки могут промешкать (Л. 155—155 об.).
5 ноября 1806 года:
Теперь об оде. Она готова, но я не виноват, что Натура медлит. — Оставя шутки, вот тебе на сие предписание. Руководствуйся на сей случай моим прошедшей почты письмом53. Срок полагай получению оды в С.П.б. именно восьмой день от события у вас, ибо я удостоверен, что сиё пришлется к нам с нарочным (Л. 161).
8 ноября 1806 года:
Вложение к[нязя] Андрея Ивановича [Горчакова] меня весьма порадовало. Сходи к нему поблагодари за письмо и скажи, что не пишу для того, что не знаю, застанет ли Его сие мое письмо, а проси, чтобы он настоял у гр[афа] Н[иколая] Ив[ановича Салтыкова] о подаче моего письма к[нязю] Лопухину. — Ежели сей воз[ь]мется, то уже хоть не вдруг надобно надеется, что будет зделано. — Следственно, к[нязю] Андрею тормошить почаще Солтыковых…
Событие радостное совершилося. — Поздравляю с великою княжною Елисаветою54. Ода печатается. Она у Вас будет верно в суб[б]оту 17. ноября. Твое дело в тот же день, т.е. 17-го, быть у Моровьева55, или на другой поутру рано, предворить и просить о скорейшем докладе и ответе.
К тебе 17-го тоже будет пакет с одою и подробным наставлением.
Четверг пол-дни (Л. 163—163 об.).
Возлагая на вручение оды членам императорской фамилии (особенно императрице Елизавете Алексеевне) самые пламенные свои надежды, Хвостов из письма в письмо почти дословно повторяет инструкции Кайсарову — словно магические формулы, от точного следования которым зависит успех или неуспех всего плана. Мы решили не опускать этих повторов, чтобы передать атмосферу напряженного ожидания, составившую фон эмоциональной жизни Хвостова этих недель. Неповторимый колорит писем составился из нераздельного сплава холодной расчетливости, придворной опытности и безнадежной мечтательности графа.
12 ноября 1806 года:
Сие [письмо. — Т.Н.] не своеручное. Ибо единственно текущее по части лирической, то есть посылки оды. Итак оное заготовлено прежде и не знаю, удастся ли мне отвечать на твое письмо, которое я завтра должен получить от 5-го ноября. Сего 12-го ноября отправлен пакет на имя Государя императора от тайного советника Г[рафа] Х[востова] в собственные руки. Так же другой пакет к Михаилу Никитичу Муравьеву с той же одой к нему и с предварениями, что в пакете на имя Им[ператора] находится. Третий пакет на имя твое со вложением, о чем будет ниже. Ты, как уже тебе и писано, изволь сходить к Муравьеву предвари его, что в пакете к Им[ператору], хотя надпись в собственные руки, но кроме оды ничего нет, то проси о скорейшем докладе и об ответе. Содействуй у Муравьева так, чтобы приобресть блестящее благоволение. С получением сего, ежели время достанет, то можешь сказать шурину моему, именно князю Андрею И[вановичу Горчакову] и также старику [Н.И.] Салтыкову, чтобы молвили хоть мимоходом Муравьеву. Пакет к графу Сергею Салтыкову56, то есть сыну Николая Ивановича, вручи сам и тут между слов можешь внушить, кабы предварить Муравьева. Пакет к им[ператрице] Марии Федоровне текущим образом отдай в ее канцелярии и запиши, где моя квартира. Пакет к Им[ператрице] Елизавете Алексеевне вручи следующим образом. Приди на ее половину прямым лицом, спроси дежурного камердинера, скажи, что от меня с одою, и узнай, когда велит придти за ответом. Сия статья, т.е. половина — Им[ператрица] Ел[изавета] Ал[ексеевна] мне всех нужнее. Ибо она любит нашу литтературу, прогневалась на Кутузова57, что он ей не прислал Пиндара58, и когда наконец получила, то пожаловала перстень при милостивом письме. Тебе нет нужды дожидаться доклада Муравьева. Ты свои раздай пакеты именно не позже понедельника. Пакет к Савастьянову59 хотя не очень торопно, но и не весьма мешкотно, ибо в нем экземпляр [великому князю] Константину П[авловичу]. Также у сего пакет довольно важный на имя Его Превосходительства Николая Исаевича Ахвердова60. Он при воспитании великих князей и, чаю, живет во дворце, увидь его самого. В нем экземпляры для Великих Князей и Великих Княжен. Еще будет на твое имя пакет с большим количеством од для вручения Петру Иванычу Соколову61, но предваряя, что, может быть, сей как партикулярной придет после, и три пакета, то есть к Им[ператору], Муравьеву и тебе со вложениями для Императорской фамилии постарайся все вдруг доставить. Вот, любезный друг сколько хлопот. Пожалуй, одолжи меня, обдумай сие и исполни рачительно. Верный друг г[раф] Хвостов. Пакет к московскому военному губернатору Тутолмину62, посланный не чрез тебя, а прямо по почте, также и митрополиту не чрез тебя (Л. 165—166 об.)63.
10—1264 ноября 1806 года:
1-е. Об ударе, оной воспоследовал 4-е ноября во дворце лицем к лицу, то есть письмо мое К[нязю] Л[опухину] отдано вместе супругом и супругою65; получатель настоятельно обещал хлопотать. Сие пишет ко мне князь Алексей Иванович [Горчаков] от 5 ноября. Ты желал сие знать, и я оное сообщил, только прошу помолчать, а меня уведомить. Ежели есть способ, проведать, куда попала сия бумага: измозгнет ли она или пойдет своими стезями…
Прошу чаще бывать у князя Алексея Ивановича…
2-е. По предварительности моей до получения твоего письма о оде, все было изготовлено в собственные руки, и я соглашаюсь на твое предположение и посылаю так, как ты советуешь, чрез Мих[аила] Н[икитича] Муравьева, только он большой гузнарь, то уже сие на твоем ответе, чтобы он не промешкал неделю докладом. Сии дела требуют скорости. Прочее об оде остается в своей силе. Еще подтверждаю, что ты отдай пакеты Муравьеву и проси о скорейшем докладе, а впрочем, оставь его докладывать, как он заблагорассудит, а ты, не мешкав, в тот же день доставь обоим (так! — Т.Н.) ИМПЕРАТРИЦАМ и прочим. Ежели и случится, что Государь позже получит оду, то уже не наша вина, а штатссекретаря66. Для сегото я и хотел в собственные руки надписать. Вот кажется всё то, что по получении твоего письма счел за нужное дополнить. Присылаю тебе копию с писем моих к ИМ[ператору] и ИМПЕРАТРИЦАМ, а к Муравьеву простое текущее. Настой у него только, чтобы поскорее доложить, то есть чтобы я от 22 ноября имел от тебя ответ, что доложено и всем роздано, а коли оный будет от 21 ноября, то и того лучше67. Муравьеву скажи, что при оде есть мое имп[ератору] в прозе письмо, а чтобы он не усумнился, то в доказательство, что пустой комплимент, покажи ему копию <…> Все будет хорошо, только не медли одою и особливо у имп[ератрицы] Елисаветы <…> Пакет шурьям отдай тогда, когда уже всей фамилии Импера[торской] раздаш[ь]. — Проси их, ежели время будет, — молвить Муравьеву, а паче молви о сем гр[афу] Сергею Никол[аевичу Салтыкову] фразисом “чтобы хорошенько доложил” (Л. 167—168)68.
15 ноября 1806 года:
Оду мою на рождение ты на своем Парнасе имеешь. — Главное то, что отдай императрицам как можно скорее и другим, а Муравьева, как и писано, не дожидайся. Об обстоятельствах удара. Приложение69 тебя просветит. — Я за Лопухина, не взирая бы на противность ветра, крепко ухватился. — Ты старайся узнать, как его зацепить. Записочку мою к к[нязю] Алексею Ивановичу70 прочти и, прочтя, запечатай, чтоб он не догадался, что ты сие читал, сего же письма нет ему нужды показывать. Скажи, что оставил на своей квартире. Письмо к к[нязю] Лопухину ему покажи, и ежели прикажет, то поди прямым лицом к светлейшему, скажись, кто ты, вручи ему экземпляр оды. Чай у тебя лишняя есть. Разумей, что сие письмо только тебе для входу, и чтобы от к[нязя] Л[опухина] не отцепит[ь]ся, а теперь мне надобно месяц и более повременить (Л. 169—169 об.).
В следующем письме мы встречаемся с неожиданной и любопытной оценкой Хвостовым собственной оды. Образцы таких саморазборов, нередких у Хвостова, будут продемонстрированы и рассмотрены в следующей части нашей публикации, но уже здесь видна специфика его авторской рефлексии. Будучи последовательным защитником эстетических принципов классицизма, Хвостов поверяет ими собственные творения, которые ему всегда кажутся удачными, так как написаны “по правилам”, однако в этих критических заметках проявляется и его довольно-таки трезвая оценка своих недостатков, и — одновременно — “неумеренное литературное честолюбие”71, выражавшееся всегда с детской непосредственностью, смешившей современников и потомков. При этом Хвостов никогда до конца не уверен в своем даре (“…мне скудны жители небесны богатых не дали даров”), поэтому каждый раз так напряженно ждет благосклонного критического суда современников, не дожидается его — и сам приступает к суду, не сомневаясь в собственной способности отличать “пораженье от победы”. С исторической точки зрения интересны прежде всего сами критерии, по которым Хвостов строит свою критику: более чем искушенный в вопросах эстетики, проштудировавший Буало, Баттё, Лагарпа, Карамзина, Шишкова, Хвостов абсолютно уверен в существовании объективной истины в искусстве и задачу критики (в том числе и авторефлексии) видит в строгости “объективного” подхода.
19 ноября 1806 года:
Письмо мое к к[нязю] Л[опухину] с прошедшей почты у тебя, и надеюсь, что уже и отдано. — Оно есть только в виде, что я ему благодарен за содействие, и впредь по времени паки можно уже за него, к[нязя] Л[опухина], свободнее схватиться. Препятствий много, но мы их все преодолеем и станем
При адовых вратах
Подьячим подавать законы72.
Сей стих приводит нас без натяжки к моей последней оде, которая уже чаю, что тобою всем роздана. Здесь она имела счастие понравиться. Карамзин, Дмитриев, Кутузов заключают, что она лутчее мое творение. Я смеюся, и сие побуждает меня не сердит[ь]ся. Ежели есть невнимание к другим стихотворениям моим — вот каковы суды — прочие дети лиры моей старого-старого возраста, как то Бог, Вельможа, Восторг73 и другие сетуют, но потомство их несколько успокаивает. Что то скажут о ней музы невские? Жду собственной твоей оценки и также оценки других. — Между тем позабавлю и сам ее оценю. — По обстоятельству она пьеса весьма изящная. Политическая оной мысль прекрасная, достойная Бомона74 и Ришелье. А именно, что Россия подлинно неприступный холм. Россию пять Буонопартов не одолеют, как скоро ею управляет великий Государь. Но мы с тобою не политики, итак, приступим к рассмотрению пиитических достоинств сей оды. Она подлинно не худа. Лиричество в ней есть, но французское, замыкающее в каждом куплете свою красоту. Мысли благородны. Слог то же возвышен и чист. Поэзия стихов75 весьма богата, как то 1 “при адовых вратах”, 2 “коль добродетели в порфире”, 3 “есть средоточие сердец”, 4 “и дышет благом как зефир”, 5 “дарит и взором, и устами” 6 Александр, Елисавета = изображение весны и таковых много. Но ежели судить сообразно существа рода, то поэзия мыслей недостаточна. Первые пять куплетов, хотя и не образцовые, но не худы, из них же особливо три последния. Ход хотя величествен, но парения мало. Творец не хватает дубов с корнями, не возносится к небесам, не свергается в бездны76. Вот суждение беспристрастное.
— Сейчас получаю от ваших стран славного Марина К русскому народу77. Увы, какая жалость. Видно, что сей наш Тиртей живет среди льдов, но ты сего не глаголь и меня с ним не ссорь (Л. 171—172).
После получения из Петербурга известий о милостях и награждениях, последовавших за рождением наследницы, планы Хвостова меняются, и он быстро приходит к заключению, что за свою оду он не получит никаких продвижений по службе.
22 ноября 1806 года:
Письмо твое от 14 ноября получил. Благодарю за участие и советы. Я прямою чертою получил от к[нязя] Лоп[ухина] и сам вас о том уведомил. Не виню тебя, что зовешь меня в С.П.б., но скажу тебе, что ты в этом случае кукушно повторяешь речи других. Это фразис, то есть, как в Лагарпе, у всякого свои глаза78. Слов много, а смыслу нет. — Дмитриев и к[нязь] Масальский79, о коем вместе со мной докладовано, т.е. 7 ноября, [в Санкт-Петербург] не ездили. Каверин80, Спиридов81 и другие ни чего не выжали, — словом, я ожидаю здесь спокойно и еще год, что настроено. К к[нязю] Алексею Ив[ановичу Горчакову] я с сею почтою не пишу, благодари его за штурмование к[нязя] Лопухина, коим весьма доволен, и вижу, что он рачительно содействовал. Когда он и гр[аф] Салтыков паки повторят — верно сбудется, но, впротчем, повторю, что я жду еще год.
Ожидаю с первою почтою о моей оде. Мы все знаем, что у вас делается. Писал к тебе и суждение о ней, и то, что думаю о Марина пьесе, коя у вас в моде. Моя пламеннее. А вчера читал и Державина оды На Рождение и Каменскому82. Я хотя с последнею одою дерзаю идти в совместничество с лавроносным бардом, но скажу, что оды его мне полюбилися. Они кроме Соседа83 из лучших его творений. Много поэзии и много даже искусства. Они прекрасны, но, конечно, на его манер (Л. 173).
Здесь нужно пояснить, что в отношениях Хвостова и Державина существовала определенная напряженность: помимо упомянутого выше эпизода отставки Хвостова 1802 года, о котором у нас нет достоверных сведений, был еще и другой момент — в 1803 году Хвостов, заглянувший в составляемый Н.Ф. Остолоповым “Ключ” к сочинениям Державина, прочитал относящуюся к себе державинскую помету: “Стихотворец сей не имеет дарования”. Прочитал и схоронил в себе. Это знание он счел за благо не обнаруживать, продолжая переписку и общение с Державиным, посвящая ему стихи. Но адресуясь к “верному другу” Кайсарову, Хвостов не церемонился и говорил о Державине довольно раздраженно (например, в письме от 4 сентября 1807 года: “Для шутки прочти в вестнике К Евгению. Жизнь званск[ая] 84. То-то вздор” [Л. 210]). Удивительнее всего, что в конце жизни, в 1828 году, в примечании к четвертому изданию своего собрания сочинений Хвостов решился рассказать всему миру об этой нелестной для него помете Державина85. Почему он это сделал? По-видимому, прав был Я.К. Грот, объясняя этот поступок уверенностью Хвостова в том, что сами его заслуги перед литературой опровергают мнение Державина86, хотя здесь могли сыграть роль и соображения большой ценности для историка литературы любой детали ушедшего литературного быта. Однако вернемся к событиям осени 1806 года.
26 ноября 1806 года:
1-е. Об оде моей я замалчиваю, видно, что надобно за нее ожидать только литературной славы, от тебя я уже получил приветствие, за оное и благодарю. — Муравьева правило и всех вельмож, что коли нет чего приятного к ответу, то отыграться молчанкою. — Ода была подана 17-го, то на нее ответ не головоломной, следственно, получил бы я оный 24 ноября. Но его не было, и так сие дело со многими на ряду во тьме. Что же касается до Им[ператрицы] Ел[изаветы] Ал[ексеевны], то бы я желал, чтобы моя ода к ней поскорей дошла, и думаю, что М[ихаил] Н[икитич] яко секретарь и бывший ее учитель87 после 4 недель может к ней взойти. Впрочем, оставь сие так, коли не льзя, а что не отдал ее Толстому88, то очень умно зделал, за что я тебя и благодарю…
О последней оде моей я литера[ту]рное суждение сам зделал и послал к тебе. В дополнение скажу, что есть хорошие и глубокие мысли. Что же касается слога, то это дрянь. Ты видишь, что я сам попал на элеганс, была бы поэзия мыслей и чувств, а чистоту легко зделать. Это дело труда и времяни (Л. 175—176).
Последние предложения этого письма очень важны. “Элеганс”, о котором пишет Хвостов, был камнем преткновения в литературных спорах начала века. Впервые это выражение употребил Н.М. Карамзин в “Пантеоне российских авторов”: для Карамзина “приятность слога, называемая французами Élégance”89, — знамя четвертой эпохи слога в России, под которой он, по-видимому, “разумел собственную деятельность”90 (первая связывалась с Кантемиром, вторая — с Ломоносовым, третья — с переводами И.П. Елагина). Словом élégance îбозначались изящные обороты, изысканность вообще; в понятиях Хвостова — “красивость” как черта новой, отвергаемой им поэтики. Б.А. Успенский, анализируя пародию на эту фразу Карамзина в статье А.С. Шишкова “Рассуждение о старом и новом слоге”91 и басне Хвостова “Госпожа и ткачи” (подробнее об этом — в следующей главе), делает вывод: “…слово élégance îбъединяет, таким образом, карамзинистов как литературное направление”92. Современному читателю уже непросто понять “в языковой неразберихе того времени”93, что именно в своей оде Хвостов считал “элегансом”.
Характерные настроения Хвостова — надежду на возрождение из политического небытия, несмотря на уже ощущаемую им тщетность ставки на оду, — он передает 29 ноября прямой цитатой из “Верую”: “Чаю воскресения мертвых” (Л. 177 об.) — и продолжает давать Кайсарову подробнейшие инструкции.
3 декабря 1806 года:
Что касается до моей оды, то мне остается ожидать только ответа от императр[ицы] Ел[изаветы] А[лексеевны] и так ты сходи к Михайле Никитичю [Муравьеву] и проси Его Пр[евосходительтсво] от меня о докладе, и до шести недель самых этикетных94 не далеко, они будут 15. декабря. Я даже от Ахвердова еще не имею (Л. 179).
6 декабря 1806 года:
Об оде моей из Ваших стран начинаю получать приятные известия. От Ахвердова весьма дружеское и учтивое письмо. От графа Сергия Н[иколаевича] Салтыкова тоже с уведомлением по пересказу Муравьева, что Император принял оду весьма благоволительно. — У сего [письма] Муравьеву письмо — запечатай и вручи не медля. Мне хочется от имп[ератрицы] Елизаветы иметь отличие95. Внуши Муравьеву на словах, что от нее Кутузов получил письмо и перстень за оду, не ей поднесенную, а на брак Марии П[авловны]96, может, сие подействует, ибо у бывшего куратора и настоящего попечителя97 вражда (Л. 183).
Куратором Московского университета в 1798—1803 годах был П.И. Голенищев-Кутузов. Полярность занимаемых Голенищевым-Кутузовым и Муравьевым позиций проявилась, в частности, в их диаметрально противоположном отношении к Карамзину. В 1799 году Голенищев-Кутузов на волне масонской антикарамзинской кампании опубликовал в журнале “Иппокрена” стихотворение “Похвала моему другу”, где обвинял недруга в “в безбожии и безнравственности”98. Ненавистником Карамзина Голенищев-Кутузов попал в знаменитую сатиру А.Ф. Воейкова “Дом сумасшедших”, а когда первые тома “Истории государства Российского” были готовы к печати, он, по словам Д.И. Хвостова, “торжественно по службе как попечитель Московского университета представил министру просвещения выписку из сочинений г. Карамзина с показанием мест, где открывается пагубное о вере и о нравственности учение, и сверх того, извещал о сем служебным же письмом графа Аракчеева”99.
В противоположность Голенищеву-Кутузову, М.Н. Муравьев, бывший попечителем Московского университета в 1803—1807 годах, стоял в стороне от масонских идей, в 1790-е годы сотрудничал в “Аонидах” Н.М. Карамзина, в 1803 году способствовал получению Карамзиным титула придворного историографа — при этом сам Муравьев вынашивал замысел собственной истории России, принципы которой не совпадали с карамзинскими. Однако благодаря “деятельной, энергичной, в высшей степени ответственной и благожелательной помощи” Муравьева Карамзин получил доступ к архивным источникам по истории России100.
Общую разочарованность, неизбежную после провала “одического проекта”, Хвостов выражает в письме, написанном между 3 и 13 декабря 1806 года:
Письмо твое от 3 декабря получил… Люди черти, мудрено им верить. Но благоразумное недоверие, основанное на опытности и уме, помогает много (Л. 185).
Но тут в жизни Хвостова наступает новый поворот: он получает наконец долгожданное поручение, реанимирующее его политическое бытие. По высочайшему манифесту от 30 ноября 1806 года (в связи с вступлением России в первую войну с Наполеоном) страна была разделена на семь областей: повсеместно составлялись временные ополчения или милиция (распущенные после заключения Тильзитского мира). К Хвостову возвращаются присущие ему бодрость и твердость духа.
13 декабря 1806 года:
Я рад при случае тебе помогать, а случай днесь открылся. — Я при Милиции, в той области, где к[нязь] Юрий Влад[имирович]101 начальник, а имянно Вологда, Кострома, Казань, Вятка, Нижний102. — Он сам мне предложил и вверяет устройство и образование всей ему вверенной милиции, т.е. амуниция, провиянт, деньги и пр[очая] часть значащая. Пребывание будет мое в Нижнем, отечестве Мининых и Пожарских. Там учредится областное правление, в коем я председательствую. Туда стекаются все дела вверенной ему милиции. — Итак , мой любезный друг, вот тебе мое предложение, и решение зависит собственно от твоей воли. — Но я более надеюсь, что обниму тебя в Вологде, по крайней мере, приятно мне сие мыслить. Я предполагаю, что Новый год буду, верно, на воле в клобе Вологодском… По окончании милиции я с оной явлюся в С.П.б. не с пос[т]ным лицом, и кажется мне, что требования мои тогда будут у места (Л. 187 об. — 188)103.
В январских письмах Хвостова 1807 года служебные дела не затрагиваются, а затем наступает почти полугодовой перерыв в переписке: по всей вероятности, Кайсаров и Хвостов встретились, общались и необходимости в письмах не было. Есть некоторая вероятность, что весной 1807 года Хвостов действительно побывал в Петербурге: судя по публикуемым М.И. Сухомлиновым документам, 6 апреля 1807 года, “уезжая из Петербурга, он известил Академию, что по случаю отъезда и многочисленных занятий он “не может сочинить поэзии на российском языке””104 (речь шла об обязательстве, которое Хвостов взял на себя перед Академией 1 февраля 1802 года — составить “пиитику”, или “правила российского стихотворения”105).
Новый этап хлопот о служебном продвижении начался для Хвостова летом 1807 года. 28 июня 1807 года в возрасте 50 лет неожиданно умер М.Н. Муравьев, с его смертью открывалась вакансия на место попечителя Московского университета. Эту новость Кайсаров сообщил Хвостову, в честолюбивых мечтах которого с этой переменой обстоятельств забрезжила новая надежда. В “успеньев день”, то есть 15 августа 1807 года, Хвостов отвечал Кайсарову:
В минуту получения от тебя с почты письма и извещения о кончине М.Н. Муравьева отвечал я тебе через Николая П[етровича] Шубина106 <…> Письмо ко мне императрицы. Благодарность за стихи. Весьма милостиво и более ласково, нежели прежде, но ниже наметин о месте.
Я теперь весьма занимаюся о месте университетском, и для того не хлопочу о литературе, однако ты мне обещал прозаические заметки к поэме Притчи107, коих и ожидаю. Возвещаю тебе, что есть новой сочинитель в прозе, а именно я. Книга толщиною с Шишкова и весом, надеюся, что не менее108, а содержание о состоянии нашей словесности и о том, как судят и как судить должно. Творение не сатирическое. Ниже намеки, а хочется, чтобы было клас[с]ическое109. Пиши как можно чаще и более. Вникни, что московские пииты, Д[митриев] и Кут[узов], не числятся ли на университет, и дай знать (Л. 201—201 об.).
[18 августа 1807 года]110:
Я крайне озабочен перепискою о искании университета. 1-е: [А.С.] Шишков пишет от 9-го, что место никем не занято. 2-е. От того же числа к[нязь] Василий Юрь[ев]ич111, что говорил Салтыкову, а сей Заводовскому112. Князь Алексей Ив [анович Горчаков] пишет, что Попов113 13. августа был в Витепске (так! — Т.Н.) и дал формальное обещание на университет и прилогает к нему письмо, кое у сего. Вот мои вести. Коли не перехватят, кажется, все настроено…
Рука болит от много-писания (Л. 203).
[Начало сентября 1807 года]:
Еще попечителем никто не назначен. Остается нам спокойно ждать воли божией и царской (Л. 212).
Известно, что министр просвещения П.В. Завадовский предлагал место попечителя Московского университета И.И. Дмитриеву, но тот отказался, сославшись на недостаточную для такой должности ученость (Фортуна опять благоволила к Дмитриеву там, где Хвостов затевал безуспешные хлопоты; в результате попечителем стал А.К. Разумовский (1807—1810), а в 1810 году — П.И. Голенищев-Кутузов).
Осенью 1807 года (установить точную дату этого события по письмам Хвостова невозможно: обычно аккуратный в датировках, он примерно с лета 1807 года отправляет письма с почти поприщинскими пометами: “четверг”, “после обеда” и т.д.) приходит наконец долгожданное известие о назначении Хвостова сенатором, и он отправляется определяться на должность в Петербург, оставив в Москве жену, сына, дом и вернувшегося в Москву Кайсарова, который с отъездом Хвостова должен был заботиться теперь о его московских делах.
Какие же именно хлопоты Хвостова возымели действие? Об этом трудно сказать со всей определенностью. Можно предположить, что свою роль сыграла его деятельность при милиции: деловые качества графа, честность, за которую его ценил еще Суворов, доверяя Хвостову все свои домашние дела, и которая была заметна все тому же Дмитриеву (по крайней мере, в позднейших письмах Хвостов фиксирует моменты одобрения Дмитриевым, уже министром, его мнений по тем или иным юридическим вопросам). Так или иначе, осенью 1807 года Хвостов отправляет Кайсарову из Петербурга победные реляции.
[Октябрь—ноябрь 1807 года, Санкт-Петербург]:
Хотя я сего-дни с пяти часов утра все пишу да пишу, но не могу утерпеть, чтобы с место пребывания не облобызать тебя. — Путь совершил. Снегу ни клочка. Реки опасны, однако ж я [добрался] благополучно и здорово, явился у г. Шишкова в четверг в вечерни. Сей час отправя почту, буду к министру, в Сенат присягну и оттоле по вельможам. Будь здоров, спокоен и весел и, ради бога, ладь с моею женою и сынном (так! — Т.Н.) [Л. 218].
[До 27 декабря 1807 года]:
Я и сам скажу, что был нынче у присяги и только что вошли в церковь, то граф Орлов кричит: “Отворяй царские двери”. В воскресенье был представлен у двора и надобно быть Демосфену, чтобы живо изобразить милостивой прием Государя, всей фамилии, а особливо вдовствующей императрицы (Л. 219—219 об.).
* * *
Вся первая часть нашей публикации может послужить развернутым комментарием к стандартной фразе биографии Хвостова: “…в 1807 году назначен сенатором”. С одной стороны, новые материалы приоткрывают нам лишь верхушку того айсберга, который представляли собой в начале XIX века обширные и многообразные связи русского общества с аппаратом государственной власти, с другой — демонстрируют мельчайшие “подводные” механизмы жизни, о которых спустя два столетия можно узнать только по записям такого уникального исторического персонажа, каким был Д.И. Хвостов — честолюбивый, педантичный, внимательный к деталям и мелочам. “Служебный” сюжет писем Хвостова побуждает размышлять и о той неизвестной нам “бездне” и “ткани” человеческого существования, глядя на которую историк понимает, что жизнь — не результат, но процесс и что, говоря словами современного поэта, “здесь всё на ходу, на лету, что и ветер поднялся, и костер разгорелся”114.
ПРИМЕЧАНИЯ
* В этом номере мы помещаем только первую часть большой работы, освещающей новый историко-литературный источник. Продолжение публикации см. в следующих номерах “НЛО”. — Примеч. ред.
1) Приношу искреннюю благодарность коллегам, чья помощь и советы помогли мне в работе над этой публикацией: А. Балакину, М. Велижеву, Л. Зубовой, Е. Ляминой, М. Майофис, В. Мильчиной, С. Панову, А. Федуте.
2) Друг просвещения (далее — ДП). 1805. № 4. С. 23.
3) Немировская Юлия. Моя книжечка. М., 1998. С. 8.
4) См. ниже письмо от 29 октября 1806 года, в котором Хвостов пишет о событиях 1798 года — “еще до тебя”.
5) Братановский-Романенко Андрей Семенович (в монашестве Анастасий; 1761— 1806). См. о нем: Бегунов Ю.К. Братановский-Романенко // Русские писатели XVIII века. Вып. 1 (А—И). Л., 1988. С. 125—126.
6) По мнению И.И. Дмитриева, Сандунову в литературных схватках этого времени отводилась важная роль: “Хвостовщина объявила явную войну врагам своим, команду над армией вручила Сандунову” (Дмитриев И.И. Соч. Т. II. СПб., 1893. С. 198; письмо Д.И. Языкову от 24 декабря 1805 года), однако в публикуемых письмах Хвостова Сандунов ни разу не упомянут.
7) “Письмо графа Буфлера из Малапаны, в Верхней Шлезии” (с французского; ДП. 1804. № 1. С. 30—36); “Истина. Восточная повесть” (с французского; ДП. 1804. № 3. С. 232—237); “Письмо графа Буфлера с африканских вод гже Д**” (с французского; ДП. 1805. № 6. С. 198—204); перевод из Лукиана (ДП. 1805. № 10. С. 39—68); “Письмо Волтера к г. Томасу, члену Французской Академии, писанное в 1771 году” и заметка “Платон” (ДП. 1805. № 12. С. 239—240 и 241—242).
8) В именном указателе “Сводного каталога сериальных изданий России” (Сводный каталог сериальных изданий России (1801—1825). Т. 2. Журналы (Г—Ж). С росписью содержания. СПб., 2000; далее — Сводный каталог) он значится как “Касаров Христофор Осипович”.
9) В то время фамилии еще не вполне обрели затвердевшие формы (так, например, в публикуемых письмах Муравьев однажды именуется Моровьевым). См. об этом: Успенский Б.А. Социальная жизнь русских фамилий // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. II. М., 1996. С. 204—251.
10) Из архива Хвостова / Публ. А.В. Западова // Литературный архив. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 385—386. Далее в заметке Хвостов порицает и опрометчивость Шишкова, и “непростительную надменность” Крылова, полагающего, по мнению Хвостова, что “он один на свете Иван и один Крылов”, и повторяющего этим “певца Фелицы”.
11) Там же. С. 383.
12) 1 января 1807 года Хвостов напоминал: “Вспомни, любезный Кайсаров, что сего дня год разлуки нашей. Пора нам увидеться” (Л. 193).
13) Хвостов Д.И. Избранные притчи из лучших российских сочинителей стихами. СПб., 1802.
14) Об этой работе Хвостова см.: Песков А.М. Буало в русской литературе XVIII — первой трети XIX века. М., 1989. С. 71—75.
15) Вацуро В.Э. И.И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века // Вацуро В.Э. Пушкинская пора. СПб., 2000. С. 9—53.
16) Альтшуллер М.Г. Неизвестный эпизод журнальной полемики начала XIX века (“Друг просвещения” и “Московский зритель”) // XVIII век. Сб. 10: Русская литература XVIII века и ее международные связи. Л., 1975. С. 98—106.
17) Такие искажения очевидны в автобиографии Хвостова (опубл. в кн.: Сухомлинов М.И. История Российской Академии. Вып. 7. СПб., 1885. С. 514—546) и в мемуарах И.И. Дмитриева “Взгляд на мою жизнь” (М., 1866), написанных им, согласно известному выражению П.А. Вяземского, “в мундире”.
18) Опубликованные письма Хвостова Амвросию (Русская старина. 1900. № 5. С. 331, 333) касаются другого сюжета — похорон А.В. Суворова.
19) Преемник Хвостова на этой должности — А.А. Яковлев, вступив в конфликтные отношения с митрополитом, продержался на посту обер-прокурора Синода лишь 9 месяцев и был сменен А.Н. Голицыным, которому Александр I объяснял: “Я бы очень желал, чтобы ты занял место обер-прокурора в Синоде… мне бы хотелось, чтобы преданный мне и мой человек занимал эту важную должность. Я никогда не допускал к себе Яковлева, никогда с ним вместе не работал, а ты будешь иметь дело непосредственно со мною, потому что вместе с тем я назначу тебя и моим стас-секретарем” (цит. по кн.: Тальберг Н. История Русской Церкви. Издание Псково-Печерского монастыря. М., 1994. С. 726. Подробнее об этом см. в: Смолич И.Ж. История Русской Церкви 1700—1917. Кн. 8. Ч. 1. М., 1996).
20) Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 540.
21) Использование слов Христа, обращенных к апостолам, в таком неожиданном контексте исключительно характерно для Хвостова: та же комбинаторная смелость его выражений проявлялась и в баснях. “Каждая нелепость, если рассматривать ее изнутри с точки зрения внутренней системы хвостовской басни, становится функционально действующей…” (Альштуллер М.Г. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. М.: НЛО, 2007. С. 204).
22) Цит по: Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 533.
23) Здесь и далее, если не оговорено иначе, письма Хвостова отправлены из Москвы.
24) Из контекста письма не вполне ясно, о ком идет речь.
25) Денежные оклады служащим по военному и морскому ведомству складывались из двух частей: жалованья, то есть оклада, присвоенного чину или званию, а не должности, и столовых денег, то есть оклада, присвоенного всегда должности, а не чину. Фразу Хвостова нужно понимать как указание на стечение благоприятных карьерных и финансовых обстоятельств. Ср. в письме от 15 ноября 1806 года: “Я за Лопухина, не взирая бы на противность ветра, крепко ухватился”.
26) Николай Николаевич Новосильцев (1768—1838) — граф, член Негласного комитета, президент Академии наук. В 1806 году занимал должность товарища министра юстиции.
27) То есть в Первом департаменте Сената. Правительствующий сенат был разделен на департаменты: департаменты с первого по пятый располагались в СанктПетербурге, с шестого по восьмой — в Москве.
28) В рукописи по старой орфографической норме — “миеста”.
29) Горчакову.
30) С этою же почтой через Кайсарова Хвостов посылал письмо А.А. Шаховскому и сообщал о получении от Г.Р. Державина неизвестного нам сочинения — “Глас”.
31) Если не считать странной записи от 12 января 1805 года в дневнике С.П. Жихарева: “Говорят о назначении И.И. Дмитриева сенатором. Дай бог! Кроме таланта нелицеприятен и не подвержен ничьему влиянию” (Жихарев С.П. Записки современника / Ред., статьи и коммент. Б.М. Эйхенбаума. М.; Л., 1955. С. 13). Странность — в том, что Жихарев пишет о событии, последующем через год и никак не обсуждаемом в прочих известных источниках. Скорее всего, это объясняется позднейшей обработкой дневниковых записей перед публикацией (подробнее об этом см. в статье Б.М. Эйхенбаума “Источники текста “Записок” и “Воспоминаний” Жихарева” в указ. издании).
32) Ср. послание Хвостова “Ивану Ивановичу Дмитриеву” (1803): “И словом вместе быть для нас судьбы закон; / Лишь не брал ты меня с собой на Геликон, / И на Парнасе я тебе не сослуживец; / У Фебовых подруг один ты был счастливец” (Хвостов Д.И. Полн. собр. стихотворений. Т. 3. СПб., 1829. С. 36. Далее, если иного не оговорено, цитаты из сочинений Хвостова приводятся по этому изданию с указанием номера тома и страниц).
33) Дмитриев был назначен сенатором 6 февраля 1806 года.
34) И.И. Дмитриеву. В 1828 году Хвостов смиренно именует Дмитриева “первый лирик наш” (Т. 1. С. 314).
35) Новосильцев.
36) Ср. название стихотворения Г.Р. Державина “Желание в горняя” (по датировке Грота, 1797).
37) Эта фраза интонационно перекликается с замечанием о Лафонтене в хвостовском “Письме о красоте российского языка”: “Приятный ла Фонтен похитил все цветы” (ДП. 1804. № 5. С. 99).
38) Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. Цит. по: Дмитриев И.И. Соч. М., 1986. С. 340.
39) То есть лавровый венок. По-видимому, эти строки — не цитата, но сочинены экспромтом для данного письма.
40) Николая Ивановича Салтыкова (1736—1816), графа (с 1814 — князя) — военного и государственного деятеля, генерал-фельдмаршала, бывшего воспитателя великих князей Александра и Константина. В 1806 году Салтыков управлял Комитетом учрежденного Земского войска. Вероятно, Хвостов рассчитывал на давние связи: Салтыков, глава военного департамента во времена Суворова, хорошо помнил Хвостова, который был фактическим представителем Суворова перед императором во время военных походов.
41) Новосильцевым.
42) “В названии родового переяславского имения Хвостова… многозначительно заложен… любимый хвостовский мотив ползанья (“Ползем, а мыслим, что летаем”, — скажет он в “Стихах на Новый 1804 год”), чеканно выраженный в знаменитом двустишии:
Ползя,
Упасть нельзя.
(“Орлица и черепаха”)” (Махов А.Е. Это веселое имя: Хвостов // Граф Дмитрий Иванович Хвостов. Сочинения. М., 1999. С. 14).
43) Н.И. Салтыкова.
44) П.В. Лопухин.
45) Н.Н. Новосильцев.
46) См. об этом: Дневник императрицы Елизаветы Алексеевны / Подгот. текста, пер. с франц., примеч, вступ. заметка Е.Э. Ляминой и О.В. Эдельман // Александр I: “Сфинкс, не разгаданный до гроба…” [Каталог выставки в Гос. Эрмитаже]. СПб., 2005. С. 116—131.
47) Хвостов [Д.И.] Ода его императорскому величеству Александру Первому на рождение ее императорского высочества великой княжны Елисаветы Александровны. М.: В Университетской типографии, 1806. Приносим сердечную благодарность Л.В. Зубовой за помощь в копировании текста оды, редкий экземпляр которой хранится в РНБ. Полный текст этого сочинения печатается в Приложении.
48) Петр Васильевич Лопухин (1753—1827) — князь, государственный деятель. С 1803 года министр юстиции и глава Комиссии составления законов; генералпрокурор Сената.
49) Алексей Иванович Горчаков (1769—1817) — еще один брат жены Хвостова, в 1812—1815 годах — военный министр. С 1804 года — сенатор. В 1806—1807 годах — участник войны с Наполеоном в Польше.
50) То есть орден Анны 2-й степени, который был пожалован Хвостову Павлом I в 1798 году в знак высочайшей благодарности за оду на принятие императором звания великого магистра мальтийского ордена (по тому же поводу оду написал и Г.Р. Державин). Ситуация повторилась и в 1806 году: рождение Елисаветы Александровны стало поводом к написанию од и для Хвостова, и для Державина. Использование подносной оды как на верного средства улучшить свое служебное положение имело традицию; хорошо известен эпизод из жизни Г.Р. Державина, когда он, находясь под судом, исправил свое положение, преподнеся Екатерине II оду.
51) “Шурья” — мн. ч. от “шурин”, то есть Ан. и Ал. Горчаковым.
52) Михаил Никитич Муравьев (1757—1807) — писатель. Преподавал великим князьям Александру и Константину Павловичам русскую словесность, русскую историю и нравственную философию; сенатор (с 1800); секретарь Александра I для принятия прошений (с 1801), товарищ министра народного просвещения (с 1803), попечитель Московского университета (в 1803). “В 1778 М. познакомился со служившим в Преображенском полку Д.И. Хвостовым, а после переезда того в Москву некоторое время переписывался с ним. В Петербурге М. слушал чтение Хвостовым его комедии “Легковерный”. В письме 8 окт. 1779 М. сообщил автору об успехе его комедии на петербургской сцене (пост. 4 окт. 1779), в письме же к сестре откровенно заметил, что комедия заслуживает внимания лишь как первый опыт начинающего писателя. В программном послании “Успех твой первый возвещая…”, адресованном Хвостову и содержащем комплиментарные замечания о “Легковерном”, М. дает оценку состояния современной ему рус. комедии, выделяя прежде всего Фонвизина (М. уже более полугода знал об успешной работе драматурга над “Недорослем”) и Княжнина” (Западов В.А. Муравьев Михаил Никитич // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 (К—П). СПб., 1999. С. 309).
53) В предыдущем письме Хвостов писал: “Писал к тебе подробно два большие письма: одно по почте, другое с к[нязем] Алексеем Ивановичем [Горчаковым]”.
54) Родилась 3 ноября 1806 года.
55) То есть М.Н. Муравьева.
56) Сергей Николаевич Салтыков (1776—1828) в это время исполнял должность шталмейстера двора великой княжны Марии Павловны.
57) Павел Иванович Голенищев-Кутузов (1767—1829) — сенатор, поэт, издатель вместе с Хвостовым и Г.С. Салтыковым журнала “Друг просвещения”. Здесь и далее Хвостов, как и многие другие современники, называет его Кутузовым.
58) Творения Пиндара, переведенные Павлом [Ивановичем] Голенищевым Кутузовым с разными примечаниями и объяснениями на лирическое стихотворство, на баснословие, на историю греков, их игры, празднества и проч. Ч. 1—2. М., 1804.
59) Александр Федорович Севастьянов (1771—1824), писатель, зоолог, ординарный академик Академии наук, с 1796 года библиотекарь великого князя Константина Павловича.
60) Николай Исаевич Ахвердов (1754—1817) с 1799 года состоял воспитателем при великих князьях Николае и Михаиле Павловичах. Хвостов, печатая эпитафию Ахвердову, называет его своим “почтенным приятелем” (Т. 1. С. 298).
61) Петр Иванович Соколов (1766—1836) — член Российской Академии и ее секретарь (с 1802 года до смерти).
62) Тимофей Иванович Тутолмин (1740—1809) — генерал от инфантерии, московский военный губернатор.
63) Все письмо — писарской рукой, кроме обращения и заключительных строк письма, начиная со слов “Пожалуй, одолжи…”, написанных самим Хвостовым. С пометой в начале письма: “Продолжение к Г. Коцерову”, то есть Кайсарову.
64) Пометы в начале письма: “суббота после обеда”, в конце письма: “понедельник утро”.
65) То есть Ал.И. Горчаковым и В.Ю. Горчаковой (урожд. Долгорукой).
66) В.П. Кочубея или часто заменявшего его в этой должности с 1806 года М.М. Сперанского.
67) С этого места письмо продолжается рукой Хвостова.
68) Писарской рукой до слов “и того лучше”. Далее — рукой Хвостова.
69) Никакого приложения к этому письму не сохранилось.
70) Горчакову.
71) Альтшуллер М.Г. Беседа любителей русского слова… С. 184.
72) Хвостов Д.И. Ода… С. 4.
73) Оде “Бог”, написанной после одноименной державинской (вошла в изд.: Оды Дмитрия Хвостова. М., 1801), Хвостов придавал большое значение. Она открывала его собрание сочинений 1828 года, а в автобиографии он писал о себе: “Веру имел он чистую и теплую к Богу, без утонченных метафизических и мистических исследований, что докажет его ода “Бог”” (Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 544). Ода “Восторг” опубликована в: ДП. 1804. № 3, а ода “Вельможа” также вошла в книгу “Оды Дмитрия Хвостова”. О последней Хвостов писал: “…хотя и писано после издания в свет сочинения Гаврилы Романовича на то же содержание, но представляет собой другое расположение. Вельможа подражателя певцу Фелицы (то есть Хвостова. — Т.Н.) — умный и просвещенный человек, и потому более опасен, нежели как у Державина суетное и честолюбивое дитя случая” (Т. 1. С. 291).
74) Бомон Франсис (1586—1616) — английский драматург.
75) Над этим словом в рукописи надписано: слов.
76) В оде Хвостова “Бог” все перечисленные атрибуты классической оды, в том числе строка “ветвистый дуб с корнями рвет”, присутствовали.
77) Сергей Никифорович Марин (1776—1813) — поэт, переводчик. Речь идет о его стихотворении “К русским” (впервые: Лицей. 1806. Ч. 4. Кн. 2. С. 22).
78) Жан Франсуа де Лагарп (La Harpe J. F., 1739—1803) — французский драматург и критик. Трудно сказать, какое именно место в его сочинениях имеет в виду Хвостов. Очевидно, что речь идет об отстаиваемой Лагарпом концепции субъективности взгляда каждого критика на анализируемое произведение.
79) Князь Федор Данилович Масальский (1779—1829).
80) Павел Никитич Каверин (1763—1853), в 1797—1802 годах — московский оберполицмейстер, в 1817—1827 годах — сенатор.
81) Здесь речь идет об одном из двух братьев: или Матвее Григорьевиче Спиридове (1750 (в др. ист. — 1751) — 1829), камергере, позже — сенаторе, авторе “Родословного российского словаря” (Ч. 1, 2. СПб., 1793—1794), “Краткого опыта исторических известий о российском дворянстве…” (СПб., 1804); или о Григории Григорьевиче Спиридове (1758—1822), действительном статском советнике, бригадире, московском губернаторе (1813—1815).
82) Упомянуты оды Г.Р. Державина “На рождение великой княжны Елизаветы Александровны”, “На отправление в армию фельдмаршала графа Каменского” (обе — 1806).
83) Не вполне ясно, какое из стихотворений Державина имеет в виду Хвостов: “К первому соседу” (1780), “Ко второму соседу” (1792), “Храповицкому” (первая строка: “Товарищ давний, вновь сосед…”, 1793).
84) Стихотворение Г.Р. Державина “Евгению. Жизнь званская” (Вестник Европы. 1807. № 16).
85) Хвостов Д.И. Полн. собр. стихотворений. Т. 1. С. 305.
86) Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 2. СПб., 1865. С. 487.
87) В 1792 году М.Н. Муравьев был учителем русского языка Елизаветы Алексеевны.
88) По-видимому, обер-гофмейстеру Николаю Александровичу Толстому (1761— 1816).
89) Карамзин Н.М. Избранные соч.: В 2 т. Т. 2. М.; Л., 1964. С. 162.
90) Альтшуллер М. Предтечи славянофильства в русской литературе (Общество “Беседа любителей русского слова”). Анн-Арбор, 1984. С. 47.
91) “Вероятно, под влиянием критики Шишкова он (Карамзин. — Т.Н.). довольно быстро отказался от категорических формулировок и в авторской рецензии на издание “Пантеона” уже не писал о наступлении четвертой эпохи, а говорил, как бы не соглашаясь с самим собой: “а… четвертый мы еще ожидаем”. В собрании сочинений 1820 года был отброшен и конец фразы: “…называемой французами Еlégance”” (Там же).
92) Подробнее об этом см.: Успенский Б.А. Из истории русского литературного языка XVIII — нач. XIX в. Языковая программа Карамзина и ее исторические корни. М., 1985. С. 54, примеч. 57.
93) Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Русская литература второй половины XVIII века: исследования, материалы, публикации. М.Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Т. II. Кн. III. М., 2007. С. 157.
94) Речь идет об обычном для того времени 40-дневном “карантине” для рожениц: они могли появляться на официальных приемах и вообще принимать посторонних только после того, как получали на 40-й день после родов разрешительную молитву в церкви (она же и позволяла им впредь посещать службы, исповедоваться и причащаться). Вероятно, в случае царской фамилии были люди, с которыми роженицы могли видеться до истечения 40-го дня, уже после того, как вставали на ноги, и в числе этих людей Хвостов предполагал Муравьева.
95) Хвостов и позже посвящал стихи императрице Елизавете Алексеевне (“На отбытие Елизаветы Алексеевны в Германию 1813-го года” (Карманная библиотека Аонид. СПб., 1821. С. 85).
96) Голенищев-Кутузов П.И. Ода на бракосочетание ее императорского высочества государыни великой княжны Марии Павловны с его светлостью наследным принцем Саксен-Веймарским и Эйзенахским, Карлом Фредериком. СПб., 1804.
97) Муравьева.
98) Шишкин А.Б. Голенищев-Кутузов П.И. // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 (А—И). Л., 1988. С. 205.
99) Цит. по: Альтшуллер М.Г. Голенищев-Кутузов П.И.: Биографическая справка // Поэты 1790—1810-х годов. Л., 1971. С. 476.
100) Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Русская литература второй половины XVIII века: исследования, материалы, публикации. М.Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Т. 2, кн. 1. М., 2001. С. 759—760.
101) Князь Долгоруков (Долгорукий) Юрий Владимирович (1740—1830) — военный деятель, генерал-аншеф (1774). Отец жены Ал.Ив. Горчакова. В 1806 году при образовании ополчения избран начальником Земского войска седьмой области (в нее входили Костромская, Вологодская, Нижегородская и Вятская губернии). Автор “Записок” (приложены к книге: Долгоруков П. Сказание о роде князей Долгоруковых. 2-е изд. СПб., 1842).
102) И тут жизнь опять свела Хвостова с Дмитриевым, которому высочайше “повелено было находиться при седьмой области, составленной из пяти губерний: Костромской, Вологодской, Нижегородской, Казанской и Вятской, и объехать все, кроме последней” (Дмитриев И.И. Указ. соч. С. 341).
103) Это письмо позволяет уточнить датировку послания Хвостова “В.Л. Пушкину на пребывание в Костроме” и время пребывания там адресата послания: декабрь 1806-го — первые месяцы 1807 года (само послание, опубликованное в книге “Поэты 1790—1810-х годов” (Л., 1971) и подготовленное М.Г. Альтшуллером и Ю.М. Лотманом, датировалось “не ранее 1805” (с. 441)).
104) Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 176. Не имея возможности в настоящий момент ознакомиться с цитируемым Сухомлиновым подлинником этого документа, мы оставляем за собой право на некоторые сомнения, в самом ли деле письмо было послано из Петербурга Хвостовым, а не Кайсаровым по поручению Хвостова. Во втором случае пребывание Хвостова в Петербурге весной 1807 года на основании известных нам данных еще нельзя считать установленным фактом.
105) Там же. С. 173.
106) Николай Петрович Шубин (1784—1839), ротмистр.
107) Дидактическая поэма Д.И. Хвостова “Притчи” (М., 1807).
108) То есть книги А.С. Шишкова “Рассуждение о старом и новом слоге российского языка” (СПб., 1803).
109) Вопрос о беспристрастной, объективной критике много занимал Хвостова, он возвращался к нему и в письмах, и в переводах, и в оригинальных творениях, но задуманная им книга “толщиною с Шишкова”, по-видимому, написана все же не была. В 1810 году отдельной брошюрой он выпустил стихотворное “Письмо о пользе критики” (СПб.). Ср. его позднейшую автохарактеристику как “проповедника и защитника отечественной критики” (Т. 1. С. X).
110) Датируется на основании содержания письма и пометки в конце (в том месте, где обычно Хвостов ставил точную дату: “Воскресенье после обеда”).
111) Князь Василий Юрьевич Долгоруков (1776—1810), генерал-адъютант.
112) Граф Петр Васильевич Завадовский (Заводовский) (1739—1812) — граф, в 1802—1810 годах — министр народного просвещения. Хвостов называет Завадовского “известным почитателем Горация” и цитирует его в своей оде “Гораций” 1821 года (Т. 1. С. 309).
113) Возможно, Василий Михайлович Попов (1771—1842) — известный мистик, в будущем — секретарь Библейского общества, директор Департамента народного просвещения.
114) Из стихотворения Юлии Немировской “Пусть все люди идут по дорогам своим…”
ПРИЛОЖЕНИЕ
ОДА ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ АЛЕКСАНДРУ ПЕРВОМУ, НА РОЖДЕНИЕ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОЙ КНЯЖНЫ ЕЛИСАВЕТЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
На землю с высоты небес
Залог священнейший нисходит —
Богата множеством чудес,
Россия в радости возводит
Торжественный повсюду взор.
Речет: “Се! зри красот собор
Мое величество являет!
Не устрашуся никого —
Среди пространства моего
И лавр и маслина витает.
Пусть буря в ярости своей
На все, что дышит, ополчится —
С Геройской АЛЕКСАНДР душой
Умеет бури не страшиться;
Вещает: правда МНЕ закон!
Великолепный в мире трон
Святым величеством прославлю;
Люби, кто хочет, хищность, месть —
МНЕ то достоинство и честь,
Что Царства и Царей восставлю!”
И Россы доброму ЦАРЮ
В душах усердных совосплещут;
И старец говорит: “Горю
Лететь туда, где громы мещут”.
Ни там — где вечно зной палит,
Ни там — где лед как холм стоит,
Не может Россам быть препоны.
Любовь к ЦАРЮ храня в сердцах,
Дерзнут при адовых вратах
Вселенной подавать законы.
Священна подданных любовь
Опасности не знает в мире.
Кто пощадит во брани кровь,
Коль Добродетели в порфире?
Коль ЦАРЬ, нося златый венец,
Есть средоточие сердец;
Коль ОН, как ток, с горы шумящий,
Льет влагу на поля рекой;
Коль зиждя общества покой,
Есть Дух, свой мир животворящий.
Когда огромны корабли
В миры безвестные летают,
Рассеянно по всей земли
Сокровище Наук сбирают;
Когда, прияв венец, Солон
В пространстве зиждет Геликон,
И дышит благом, как зефир, —
Пускай враждой восстанет мир,
Тогда все воины — Алкиды.
Велит — и вмиг орлов собор,
Широкими шумя крылами,
Взлетит на верх высоких гор,
И станет солнца под лучами.
Россия — неприступный холм;
При ней внизу копится гром!
Подвигнет сильный ЦАРЬ громады,
Покажет Свой пернатый шлем —
Восток и Норд текут по нем,
И в ад свалятся Енкелады.
Твое священно торжество,
Благополучная Россия!
Се! Дар, который Божество
Послало с высоты святыя!
О ЦАРЬ! Владетель всех сердец!
Лобзай младенца, как Отец,
Вкуси восторгов совершенство.
Зри АЛЕКСАНДР, ЕЛИСАВЕТ!
Дитя, рожденно ВАМИ в свет,
Утеха Россов и блаженство.
Текут покрыты сединой —
Зря прелесть, взоры услаждают;
Стремятся юноши толпой —
И чувств восторги открывают.
Парнасских дев священный хор
Ведя отрад, искусств собор,
Вступив, речет: “Младенец с нами
Привыкнет смертных утешать;
Привыкнет, как Отец и Мать,
Дарить и взором, и устами”.
В Эфир, о Муза! Возлети,
И там — средь горняго Совета
В священной хартии прочти,
Что АЛЕКСАНДР, ЕЛИСАВЕТА,
Изображение весны,
Плодить отрады рождены;
Что, Северну любя Державу,
Бог АЛЕКСАНДРА сотворил,
Чтоб вновь он узел разрешил
В бессмертную России славу.
Или Всевышний Свой глагол
В громах на землю изливает,
Или величества престол
Вселенной Благодать являет?
Се! Грация родилась в свет,
Исполнить милости завет!
Вещает с горних Вседержитель:
“Доколе светит луч небес,
Россия вид моих очес —
И славы Моея обитель!”