Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2009
СБРОСИТЬ ИЛИ БРОСИТЬ?[1]
1.
Фраза о сбрасывании классиков с корабля современности давно вошла в пословицу. Но, как это бывает, не в виде точной цитаты из первоисточника, а отшлифованная народным употреблением.
В манифесте футуристов «Пощечина общественному вкусу» (1912) стояло:
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности (Русский футуризм 2000: 41).
То есть, там фигурировал не корабль, а пароход, который воспринимался как знамение технического прогресса (не всегда, правда, успешного, — учитывая недавнюю гибель «Титаника»). Но с тех пор устарел, как устаревает все новое и потому привязанное ко времени, уступив место прекрасно сохранившемуся в языке кораблю.
Кроме того, классиков предлагалось с этого парохода не сбросить, а бросить. Разница, казалось бы, невелика, но она есть. В сбросить важен элемент удаления, наводящий на мысль не столько о реальном сбрасывании ненужного балласта — за борт, сколько о переносном — со счетов, то есть о банальном устранении конкурентов с литературного рынка. Бросить — грубее, потому что сосредотачивается не на удалении откуда-то, а на кидании куда-то, в данном случае, в морскую пучину.
А что имели в виду авторы? Крученых вспоминал:
[Я] предложил: «Выбросить Толстого, Достоевского, Пушкина». Маяковский добавил: «С Парохода современности». Кто-то — «сбросить с Парохода».
Маяковский: «Сбросить — это как будто они там были, нет, надо бросить с парохода…» (Русский футуризм 2000: 376—377)
Этот вариант и был принят.
Вслушаемся в аргументацию Маяковского. Сбросить/выбросить значило бы признать, что «они там были», поэтому надо бросить. Но если их там не было, чего о них тревожиться? Достаточно их на свой «литерный» пароход не пускать. Для того же, чтобы их оттуда, где их не было, бросить,их надо сначала туда доставить. И тогда акция приобретает отчетливый смысл. Речь идет не просто о свержении классиков с литературного Олимпа, а об убийстве (если угодно, эдиповском, в смысле Хэролда Блума), точнее – о казни.
Конечно, это бросить звучит не совсем гладко. Один из тогдашних вождей футуризма, Бенедикт Лившиц, в составлении «Пощечины» не участвовавший, был вообще недоволен стилистикой, да и содержанием манифеста:
[Т]екст… манифеста был для меня совершенно неприемлем. Я спал с Пушкиным под подушкой — да я ли один? <…> и сбрасывать его, вкупе с Достоевским и Толстым, с «парохода современности» мне представлялось лицемерием[2].
Особенно возмущал меня стиль манифеста…: наряду с предельно «индустриальной» семантикой «парохода современности» и «высоты небоскребов»… — вынырнувшие из захолустно провинциальных глубин «зори неведомых красот» и «зарницы новой грядущей красоты» <…>
С удивлением наткнулся я в общей мешанине на фразу о «бумажных латах брюсовского воина», оброненную мною в ночной беседе с Маяковским…, только он мог нанизать ее рядом с явно принадлежавшими ему выражениями вроде «парфюмерного блуда Бальмонта»… и уже типичным для него призывом «стоять на глыбе слова мы среди моря свиста и негодования» (Лившиц 1978: 82—83).
Но высоколобый эстет Лившиц, ориентирующийся на французский авангард (Рембо, Малларме, Лафорга) и, сам того не замечая, переправляющий бросить обратно на сбрасывать, просто не отдает себе отчета в природе описываемого им явления. Мешанина пышных штампов и полуграмотных новаций, взывающая к насилию — над языком, классиками, литературными соперниками, читателем, – как раз и составляла суть футуристического переворота.
Особенно любил картины насилия Маяковский (см.: Жолковский 2005), желавший «кастетом кроиться у мира в черепе». Он был очень изобретателен в придумывании казней, иногда жестоких до нелепости, предпочтительно с применением техники. (Здесь и далее прошу простить меня за цитирование – в качестве вещественных доказательств – поэтической продукции футуристов, которым манифесты давались легче, чем стихи.)
| Выбирая, которая помягче и почище, по гостиным за миллиардершами гонялись грузовичищи. Не убежать! Сороконогая мебель раскинула лов. Топтала людей гардеробами, протыкала ножками столов. («150 000 000!»; Маяковский 1963,1: 505—506) |
| Пусть из наследников, из наследниц варево варится в коронах-котлах! <...> Пусть будет так, чтоб каждый проглоченный глоток желудок жег! Чтоб ножницами оборачивался бифштекс сочный, вспарывая стенки кишок! («Сволочи!»; Маяковский 1963, 1: 300—302) |
Впрочем, традиционная казнь сбрасыванием в воду его тоже устраивала:
| Ты <...> Прикладами гонишь седых адмиралов вниз головой с моста в Гельсингфорсе <...> — о, четырежды славься, благословенная! — («Ода революции»; Маяковский 1963, 1: 247) |
Любил он и пароходы, с которыми охотно связывал дух революционного насилия.
| В наших жилах — кровь, а не водица. Мы идём сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела. («Товарищу Нетте, пароходу и человеку»; Маяковский 1963,2: 151—152 ) |
Но в роли орудия казни пароход у него встречается, вроде бы, только в «Пощечине…» и еще раз, бегло, — в «Мистерии-Буфф» (II, 14), когда нечистые сбрасывают чистых с парохода-ковчега.
Н е ч и с т ы е <…>
Вооружаются…, загоняют чистых на корму. Мелькают пятки сбрасываемых чистых <…>
Б а т р а к
Ишь, злюка!
К у з н е ц
Вали ее, ребята, в дырку люка!
Т р у б о ч и с т
Не задохся бы тама –
все-таки дама.
Б а т р а к
Что мямлить! <…>
К у з н е ц
Товарищи!
Сапогами отшвыривайте кликуш.
(Маяковский 1963,1: 431—432)
Потом что-то подобное будет разыграно в фильме «Айболит-66» Ролана Быкова:
Б а р м а л е й (Быков). Это мой корабль! Я его захватил! Прыгайте все в воду! А й- б о л и т (Ефремов). Но… тогда мы все погибнем?! Б а р м а л е й. А как же! <…> 1-й р а -з б о й н и к (Смирнов). Лишние вещи – за борт! <…> 2-й р а з б о й н и к (Мкртчян). Доктор! За борт! (http://www.youtube.com/watch?v=VvQw7YEnZEg). См. Рис. 1—3.
Рис. 1.
Рис. 2.
Рис. 3.
2.
Между тем умерщвление с помощью плавсредства имеет почтенную родословную. С древности оно было одним из разнообразных способов применения высшей меры — на стыке сбрасывания (со скалы, башни, минарета… в воду, на камни, в пропасть, в каменоломню…) и утопления (в море, реке, болоте, бочке с мальвазией…), иногда с предварительным зашиванием в мешок. Некоторые из засвидетельствованных историей особо изощренных видов казни наверняка привлекли бы внимание Маяковского, если бы не остались ему, обучавшемуся азбуке с вывесок, неизвестны.
Уникальное по своему техническому уровню корабельное убийство было предпринято Нероном по отношению к собственной матери.
Нерон <…> приказал командующему флотом заманить свою мамашу на особый разборный корабль. Причем корма этого корабля была устроена таким образом, что она могла внезапно отделяться, и все находящиеся на ней падали в воду.
И старуха, которая хотела подальше удалиться от своего сына, с удовольствием, конечно, воспользовалась любезным приглашением и сдуру села на этот корабль. И вдруг она вскоре очутилась в воде <…> Тем не менее <…> [о]на начала плавать и нырять и, хватаясь за деревянные части корабля, все-таки удержалась на морской поверхности. А близкие друзья этой старухи вскоре подоспели и вытащили ее на берег (М. Зощенко, «Голубая книга», раздел «Коварство»; Зощенко 2008: 490-491).
История настолько фантастическая, что хочется заподозрить Зощенко (которого с детства преследовала боязнь воды) в выдумке. Однако все это и даже больше находим в «Анналах» Тацита (XIV, 3—10; Тацит 1993: 253—257).
Кстати, распадающийся корабль – был не единственным техническим изобретением, нацеленным Нероном на собственную мать. До этого по его заказу был изготовлен механический потолок, который мог быть обрушен на нее во время сна. Обе конструктивные идеи Нерон, считавший себя великим актером, почерпнул из театральной машинерии. Сплав садизма, искусства, технологии и власти хорошо знакомый.
Другая распространенная в старые времена корабельная казнь — килевание — тоже не сводилась к примитивному киданию за борт, а опиралась на высокоразвитую технологию.
[В] «Остров[е] сокровищ» Стивенсона… пираты вспоминают о килевании <…> [Н]аказанного протаскивали под килем… или вдоль киля. Для этого веревка пропускалась под днищем судна <…> К веревке привязывали проштрафившегося, неожиданно бросали его в воду и протаскивали с одного конца до другого <…> Протаскивание… нередко заканчивалось смертью…, практически всегда днище имело слой ракушек и другие острые выступы, которые буквально раздирали кожу человека. Кроме того, надо было быть недюжинным ныряльщиком, чтобы не захлебнуться во время пути под водой, а ведь бывали случаи, когда канат заклинивало <…> На некоторых древнегреческих изображениях можно видеть, как подобным образом расправляются с пиратами (http://www.torturesru.net/tortures/methods/keelhaul.shtml). См. Рис. 4
Рис. 4.
С появлением пароходов технические возможности применения судов в качестве орудий казни расширились. Так, в Крыму, в частности в Евпатории, с приходом большевиков в январе 1918 г. производились массовые аресты и казни.
Обычно… арестованных перевозили с пристани под усиленным конвоем на транспорт «Трувор»… За три-четыре дня было арестовано свыше 800 человек <…> Казни производились сначала только на «Румынии», а затем и на «Труворе» и происходили по вечерам и ночью на глазах некоторых арестованных <…>
На «Румынии» казнили так: …лиц, приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. Бросали массами и живых, но в этом случае жертве отводили назад руки и связывали их веревками у локтей и кистей. Помимо этого, связывали ноги в нескольких местах, а иногда оттягивали голову за шею веревками назад и привязывали к уже перевязанным рукам и ногам <…> К ногам привязывали “колосники” (Фельштинский и Чернявский 2004: 198, 199).
Казни происходили и на транспорте «Трувор», причем со слов очевидца…, перед казнью… к открытому люку подходили матросы и по фамилии вызывали на палубу жертву. Вызванного под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных красноармейцев и вели на так называемое “лобное место” (место казни). Тут жертву окружали со всех сторон вооруженные матросы, снимали с жертвы верхнее платье, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезывали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки, и в таком виде жертву бросали в воду. После этого палубу смывали водой и таким образом удаляли следы крови. Казни продолжались всю ночь, и на каждую казнь уходило 15-20 минут. Во время казней с палубы в трюм доносились неистовые крики, и для того, чтобы их заглушить, транспорт «Трувор» пускал в ход машины и как бы уходил от берегов Евпатории в море (Фельштинский и Чернявский: 200)[3].
[В]се арестованные офицеры (всего 46 человек) со связанными руками были выстроены по борту транспорта и один из матросов ногой сбрасывал их в море, где они утонули. Эта зверская расправа была видна с берега, там стояли родственники, дети, жены… Все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись.
Среди офицеров был мой товарищ, полковник Сеславин, семья которого тоже стояла на берегу и молила матросов о пощаде. Его пощадили — когда он, будучи сброшен в воду, не пошел сразу ко дну и взмолился, чтобы его прикончили, один из матросов выстрелил ему в голову <…>
Ужаснее всех погиб штабс-ротмистр Новицкий, которого матросы считали душой восстания в Евпатории. Его, уже сильно раненного, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в топку транспорта “Румыния” (Кришевский 1992 [1924]: 107—
Характерна как доставка на борт, так и приведение в чувство – в духе бросить, а не сбросить/выбросить. Разнообразны и технические находки, например, топить, привязав к ногам груз.
[В] конце зимы – начале весны 1918 г. в газетах шли сообщения о <…> красном терроре в Севастополе, где «революционные» матросы провели массовое уничтожение всех офицеров: излюбленным способом было привязывание к ногам обреченных тяжелых камней и сбрасывание их с кораблей в открытое море – говорили о тысячах стоящих на дне моря трупов (Толстая 2006: 116—117).
2 марта 1918 г. Бунин в Москве записывал:
Читал о стоящих на дне моря трупах, — убитые, утопленные офицеры («Окаянные дни»; Бунин 2000, 8: 86).
Связующим звеном между традиционными жестокостями типа килевания и большевистским насилием 1918 г. могли послужить знаменитые массовые утопления в Луаре «контрреволюционеров» (в т. ч. священников, женщин и детей) в ходе якобинского террора в Нанте (ноябрь 1793 – январь 1794; см. Рис 5), иногда включавшие издевательские «республиканские/революционные свадьбы», когда подлежавших утоплению с барж предварительно связывали попарно в непристойных позах (см. Рис. 6).[4]
Рис. 5. Утопление в Луаре по приказу Свирепого Каррье. Гравюра Жана Дюплесси-Берто
(Duplessis-Berthaux) (http://fr.wikipedia.org/wiki/Fichier:Terreur_Noyades_Nantes.jpg)
Рис. 6. Утопления в Нанте в 1793 г. Картина Жозефа Обера
(Joseph Aubert), 1882 (http://fr.wikipedia.org/wiki/Fichier:Noyades_Nantes.jpg)
Но вернемся в 1918 г. Евпаторийские казни попали и в поэзию. У Валентина Парнаха среди стихов на излюбленную им тему модернистской танцевальной эксцентрики есть стихотворение «Танец в мешке» (1922) о подводном dansemacabreжертвы такой казни. Приведу его полностью:
| В партийных распрях На Черном море в день облавных расправ Наспех Жизнию жизнь поправ Его бросили в мешок молчать! — «Скорее камень приладь, Вяжи, брось в воду. Вот так. Недорогая кладь, Всего лишь стоит пятак». На мешке стерлись знаки Пароходства Сарандинаки. Многих отправили на «Алмаз»! В поисках трупа Медленно хлюпал Рыскал по дну водолаз… Я не знаю законов кинетики! Кого-то подбрасывал вал Представленье открылось. Он танцевал — Пожалте билетики! Что цирк? Вот вам мешок Внезапный шок Почти кувырк Отличный нырок Фырк Прыжок Хлюп Оглох Приступом берет уступ Танец-переполох! Карабкался Барахтался Шарахался Распахивался Вытряхивался — Как стройно и как нелепо! Вместо оркестра вода Такого two-step’а Мне не придумать никогда! Упал водолаз! Не действует скрепа Весь мир для него бурда Сплошная чахартма Сплошная чахарда! Сходит с ума! Танцующему памятнику вот хорошее Медно-стеклянное подножие! Он под водой играл в молчанки. Он голос свой в мешке скрывал. Как в лучшем баре — парижанки, Он танцевал! Парнах 2000: 78—79) |
Примерно такой балет, видимо, ожидался от Пушкина и Ко., только без мешка. Мешки – живым!
Пароход как сценическая площадка для революционного разгула был с программным максимализмом использован соратником футуристов Эйзенштейном в «Броненосце Потемкине», где восставшие матросы с многочисленными вариациями убивают и бросают за борт офицеров.
Рис. 7.
В частности — судового врача, от которого остается только крупным планом качающееся на шнурке пенсне, символ гнилого интеллигентского прошлого.
Рис. 8.
На этом фоне скорее гуманно выглядит карательное применение парохода Лениным, не понимавшим футуристических вывертов, но придумавшим осенью 1922 года выслать из страны цвет российской интеллигенции на так называемом философском пароходе, точнее, на двух – «Обербургомистре Хакене» и «Пруссии».
Рис. 9.
Этот акт массового остракизма, примененного философом на троне к своим оппонентам взамен смертной казни, все-таки ближе — как по смыслу, так и по результатам, — к выбросить («за границу, чтобы их тут не было»), чем к бросить («чтобы их уничтожить»).
Вообще же, пароход никак не является последним словом науки и техники, и, доживи Маяковский до наших дней, он мог бы разделаться с классиками более решительно.
Сбрасывание с самолета (вертолета). Процедура этой казни очень проста – жертву на достаточно большой высоте выбрасывают из летательного аппарата, и та разбивается при ударе о землю. Эта экзекуция никогда не была внесена в законодательство ни одной страны, скорее, это расправа с целью запугивания. Если жертву сбрасывают в море или в жерла вулканов, то она фактически исчезает бесследно.
Эта казнь применялась на Мадагаскаре в 50-е годы XX века, когда французские колонизаторы так расправлялись с участниками движения Независимости. (http://www.torturesru.net/tortures/methods/plane.shtml)
А в новейшем футурологическом исполнении это была бы расправа ХЭЛа, главного компьютера космического корабля в «2001» Стэнли Кубрика (1968), с астронавтом Фрэнком Пулом, выбрасываемым в открытый космос.
3.
Но мы забежали слишком далеко вперед. Зададимся лучше вопросом о непосредственном источнике образа, предложенного Маяковским и поддержанного Бурлюком, Крученых и Хлебниковым.
Уже выдвигалась гипотеза, что архаическим прототипом этого образа могло послужить свержение в Днепр языческого идола Перуна князем Владимиром (Безродный 2000). Но не сказалось ли одно более свежее впечатление? В годы юности авторов «Пощечины…» гремела знакомая и нам сегодня народная песня «Из-за острова на стрежень…». Ее слова были сочинены Д. Садовниковым в 1883 году на основе как раз тогда опубликованной соответствующей легенды и, возможно, под влиянием впервые увидевших свет пушкинских «Песен о Стеньке Разине» (1826)[5], в первой из которых был такой пассаж:
… Как промолвит грозен Стенька Разин; |
Песня на слова Садовникова, с кульминационной строфой (известной в нескольких вариантах):
| Мощным взмахом поднимает |
широко пелась уже в 1890-е годы, а затем стала исполняться профессиональными певцами — Плевицкой (есть записи 1908 и 1911 годов), Шаляпиным и другими. Подчеркну, что в обоих текстах – пушкинском и садовниковском – Стенька именно бросает княжну за борт, а не сбрасывает или выбрасывает.
Решение утопить княжну мотивируется – у Пушкина, у Садовникова, в народной песне – той или иной комбинацией пьяного угара, жалоб товарищей на предпочтение, оказываемое бабе,и идеи принести дар/жертву родной реке. (Кстати, в древности смертная казнь, в частности утоплением, была неотделима от ритуального убийства, жертвоприношения богам и духам.)
Утопление персидской княжны, по-видимому, действительно имело место. В «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьева оно кратко упоминается в качестве иллюстрации к характеристике Разина как культурного явления.
Весною 1669 года… персидский флот с 4000 войска потерпел совершенное поражение, только три судна успели спастись с предводителем Менеды-ханом; но сын и дочь его попали в плен к победителям, и дочь ханская сделалась наложницею счастливого атамана <…>
Во сколько общество образованное требует меры и ненавидит безмерие, во столько необразованное увлекается последним…; выходки слепой силы, бесчувственного насилия всего более его поражают, для него сильный человек прежде всего не должен быть человеком, а чем-то вроде грома и молнии. И… Степан Тимофеевич как нельзя больше приходился по этим понятиям, был как нельзя больше способен обаять толпу… своим произволом, ничем не сдерживающимся. Однажды Разин катался по Волге; подле него сидела его наложница, пленная персиянка, ханская дочь, красавица, великолепно одетая. Вдруг пьяный атаман вскакивает, хватает несчастную женщину и бросает ее в Волгу, приговаривая: «Возьми, Волга-матушка! много ты мне дала серебра и золота и всякого добра, наделила честью и славою, а я тебя еще ничем не поблагодарил!» (Соловьев 1995, т. 11, гл. 5; http://www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv11p5.htm)
Есть даже письменное свидетельство очевидца:
Полулегендарное «утопление княжны» произошло в Астрахани осенью 1669 года, когда Разин вернулся из похода в Персию…, во время которого и была пленена прекрасная «персиянка» <…> [Оно] описан[о]… голландским… путешественником… Стрейсом … в его книге…, изданной в 1676 г. в Амстердаме <…> Стрейс с 1668 года работал парусным мастером в России и находился в Астрахани во время разинского бунта. В 1824 в журнале «Северный Архив»… был воспроизведен фрагмент книги:
«<…> Мы видели [Разина]… на шлюпке…, отчасти покрытой позолотой, пирующего с некоторыми из своих подчиненных. Подле него была дочь одного персидского хана, которую он с братом похитил из родительского дома во время своих набегов на Кавказ. Распаленный вином, он…, задумчиво поглядев на реку, вдруг вскрикнул: “Волга славная! Ты доставила мне золото, серебро и разные драгоценности, ты меня взлелеяла и вскормила, ты начало моего счастья и славы, а я неблагодарный ничем еще не воздал тебе. Прими же теперь достойную тебе жертву!” С сим словом схватил он несчастную персиянку… и бросил ее в волны» (Смолицкие 2003)
Обратим внимание, что в этом свидетельстве, современном событиям, полностью отсутствует конфликт атамана с товарищами — он появляется только в поэтических обработках. А в 1908 году он получает мощное развитие в первой киноверсии сюжета. 15 (28) октября 1908 г. в Москве с большой помпой и мощным музыкальным сопровождением, включавшим хоровое исполнение песен «Вниз по матушке по Волге» и «Из-за острова на стрежень», был показан первый отечественный игровой кинофильм.Публике была показана первая русская фильма «Понизовая вольница» («Степан Разин»).[6]
Фильм короткий, он длится (в сегодняшней проекции: http://www.youtube.com/watch?v=Dkl8_iJo0s0) всего 6 мин. 14 сек. (224 м.) но за это время развертывается целая драма.
Действие начинается с разгула разбойников на воде, в ходе которого Стенька милуется с княжной. Далее идет сцена разгула в лесу, с танцем княжны, а затем заговор разбойников: они решают возбудить ревность Стеньки, подбросив ему поддельное письмо княжны к «милому принцу Гасану», что и делают. Взревновав, Стенька решает покончить с княжной; ее волокут на челн, отплывают от берега, и в последнем кадре он бросает ее в воду.
Рис. 10. Плакат работы П. Ассатурова к фильму «Стенька Разин» (1908)
Лента имела успех, и естественно предположить, что авторы «Пощечины…», любители технических новшеств, ее видели. Для нас важно, что утопление княжны происходит там не в результате спонтанно разгоревшегося спора на челне, а организуется сознательно, со специальным вывозом княжны на стрежень во исполнение приговора, вынесенного в лесу.
Из авторов «Пощечины…» образ Разина, как правило в связке с княжной, особенно волновал Хлебникова, сообщившего футуризму (на его языке – будетлянству) архаический славяно-азиатско-заратустрианский крен и увлекавшегося Персией. Уже в 1913 году, мечтая об установке памятников героям русской истории, он писал:
Персидской княжне, брошенной в Волгу, и Разину — памятник печальный на рейде перед впадением Волги в Каспийское море. И привлекут сердца персов. («Памятники должны воздвигать…»; 1913; опубл. 1985; Хлебников 2000-2006, 6 (1): 209)
Наиболее развернутая вариация на эту тему — в его поэме «Уструг Разина»:
| «… Волга-мать не видит пищи, Твердых ног на доски палубы, |
Здесь поэт вчуже любуется Разиным, но в другой поэме он объявляет – плывя в Персию на пароходе! — о желании стать «Разиным навыворот».
|
Правда, полной гарантии своей перековки поэт, как видим, дать не может. Любопытно, что идентификация с Разиным зашла у Хлебникова так далеко, что во время пребывания в Персии у него — в жизни и стихах — появилась собственная персидская княжна – дочь местного хана.
И вот зеленое ущелие Зоргама. Хлебников 2000-2006, 3: 294)[7] |
Примечательны меланхолические тона, в которые окрашен образ ханночки, перекликающийся с печальной Черкешенкой из «Кавказского пленника» Пушкина, которая, кстати, давала герою уроки своего языка:
| … Поет ему и песни гор, И песни Грузии счастливой, И памяти нетерпеливой Передает язык чужой <…> Раскрыв уста, без слез рыдая, Сидела дева молодая: Туманный, неподвижный взор Безмолвный выражал укор; Бледна, как тень, она дрожала <…> Умолкла. Слезы и стенанья Стеснили бедной девы грудь. Уста без слов роптали пени. Без чувств, обняв его колени, Она едва могла дохнуть. (Пушкин 1977, 4: 87, 95, 96) |
Освободив Пленника, Черкешенка немедленно топится в реке, которую он только что переплыл.
Возвращаясь к футуристическим вариациям на тему о персидской княжне, упомяну поразительную находку Василия Каменского (кстати, родившегося на пароходе!), которая примиряет благородный имидж Разина с бессмысленностью казни персиянки. В его романе в стихах (отчасти заумных) и прозе (отчасти орнаментальной) «Стенька Разин» (1916) сама просит Степана бросить ее в Волгу, — до какой-то степени следуя в этом за пушкинской Черкешенкой, а еще больше за гоголевской унтер-офицерской вдовой:
В раскаленной тоске припала знойным телом к Степану Мейран. Она не сводила с него бархатных глаз, будто жадно допивала до дна кубок своих последних минут. Задыхаясь от грядущей неизбежности, она отрывно шептала Степану:
— Пойми, и сделай так. Прошу, повелитель, исполин. Скорей. Пока еще темно. Много вина выпила с тобой. Много счастья. Спасибо, родимый, единственный. Начало мое и конец мой. Песня из сада дней моих. Любовь неземная. Возьми. Подыми на своих сильных руках высоко. К небу. И брось в Волгу. Так хочу. Подари меня Волге. Мне не страшно. Нет. Я тебе буду петь. Слышишь. Буду петь о любви. Скорей. Звезды, что лежат на дне Волги, возьмут меня. Возьмут к себе звезды. Сделай так, повелитель, любимый мой. <…>
На вытянутых руках гордо вынес Степан из палатки полуобнаженную принцессу. Вынес и стал с ней посреди палубы в кругу пира <…>
Принцесса змеинно обвила голыми руками, сплошь изукрашенными золотыми с каменьями браслетами, могучую шею Степана и несводно смотрела с огненной любовью-скорбью в небомудрые детские глаза возлюбленного <…> Степан … отрывно говорил: <…>
— Пришел час разлучный <…> Улетает от нас заморская лебедь-принцесса персидская <…> Волга, Волга, и прими, и храни, и неси, неси бережно с любовью до берегов персидских <…> А ты, принцесса, прости меня – гусляра отпетого <…> Я исполняю мудрую волю твою <…>
Степан поднял с полу свой алобархатный кафтан, завернул в него принцессу, связал узлом кафтанные рукава на ее груди, припал к устам долгим поцелуем, подошел к борту, шатаясь от мученских слез, и со всего размаху кинул принцессу в Волгу <…>
И не стало принцессы (Каменский 1990: 126—128).
В защиту Каменского (обеляющего таким образом неуемного Стеньку) следует сказать, что параллельно рассказам о карательном сбрасывании литература знает и образы великих самоубийц, бросившихся в море — со скалы, подобно Сапфо, родоначальнице жизнетворческого суицида, или с корабля, подобно джеклондоновскому Мартину Идену (о котором будущий самоубийца Маяковский однажды написал киносценарий).
* * *
Самоубийство Сапфо — скорее всего, легенда; она связывает это событие со знаменитой скалой на острове Левкадия.
На острове находится святилище Аполлона и то место – «Прыжок», которое… подавляет любовные вожделения… [Там] Сапфо впервые…
| С неистовой страстью Фаона ловя |
<… Х>отя, по словам Менандра, Сапфо первой прыгнула со скалы, [другие] писатели… утверждают, что первым был Кефал, влюбленный в Птерела… У левкадцев существовал… обычай на ежегодном празднике жертвоприношения Аполлону сбрасывать со сторожевого поста на скале одного из… преступников для отвращения гнева богов; к жертве привязывали… перья и птиц, чтобы парением облегчить прыжок, а внизу множество людей в маленьких рыбачьих лодках, расположенных кругом, подхватывали жертву; когда преступник приходил в себя, его, по возможности невредимым, переправляли за пределы… страны (Страбон 1994: 428-429).
Рис. 11. А.-Ж. Гро. «Сафо на Левкаде» (1801)
На чудесное спасение – крылья ветра, помощь богов – как раз и надеется Сафо, готовящаяся броситься с Левкадской скалы в 15-й «Героиде» Овидия. Собственно, нечто подобное, согласно Геродоту, уже случилось к тому времени с ее соотечественником и старшим современником поэтом Арионом:
Арион… решил отплыть в Италию <…> Там он нажил великое богатство, потом пожелал возвратиться назад в Коринф <…> Он… нанял корабль у коринфских мореходов. А корабельщики задумали [злое дело]: в открытом море выбросить Ариона в море и завладеть его сокровищами <…> В таком отчаянном положении Арион все же упросил корабельщиков… позволить ему спеть в полном наряде певца <…> Он обещал, что, пропев свою песнь, сам лишит себя жизни <…> [Он] взял кифару и, стоя на корме, исполнил торжественную песнь. Окончив песнь, он… ринулся в море <…>. Корабельщики отплыли в Коринф, Ариона же, как рассказывают, подхватил на спину дельфин и вынес к Тенару. Арион вышел на берег и в своем наряде певца отправился в Коринф (Геродот 2006: 17-18).
Пушкин недаром примерял влажную ризу Ариона. Как он сам, так и другие классики, в общем, успешно выплыли — и могут быть найдены в библиотеке любого круизного лайнера современности (так что Кушнеру нет необходимости сходить с него), ср.:
Tolstoy
Рис. 12. (http://www.ewaterways.com/vessel/tolstoy)
This unique ship… boasts luxurious decor, large, well-appointed cabins, elegant public areas and wide circular stairs<…> Passengers can enjoy evenings in the beautiful Kostroma Lounge or have a drink in the Kostroma Bar. Others can relax in the Pushkin library or listen to a concert or a lecture in Tchaikovsky Hall. The spacious Sun Deck and the smaller Patio Deck are ideal for cocktail receptions. <…> The charming
ЛИТЕРАТУРА
Бачко 2006 [1989] Бачко Бронислав. Как выйти из террора? Термидор и революция. М., Новое издательство, 2006.
Безродный 2000 – Безродный М.К вопросу о культе Пушкина на Руси: беглые заметки. http://www.ruthenia.ru/document/242352.html#23_23
Бунин 2000 – Бунин И.А. Собр. соч: В 8 т. М.: Московский рабочий, 2000.
Геродот 2006 – Геродот. История / Пер. и примеч. Г.А. Стратановского. М.: АСТ; Хранитель, 2006.
Жолковский 2005 [1986] – Жолковский А. К. О гении и злодействе, о бабе и о всероссийском масштабе (Прогулки по Маяковскому)// Он же. Избранные статьи о русской поэзии. М.: РГГУ, 2005. С. 195—220.
Зарубины 2008 – Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. 2-е изд., испр. и доп. Симферополь: АнтиквА, 2008.
Зощенко 2008 [1935] – Зощенко М. М. Голубая книга / Сост. Игорь Сухих. М.: Время, 2008.
Каменский 1990 [1916] – Каменский Василий. Степан Разин: Роман [Ротапринтное воспроизведение издания 1916 года] // Каменский В.В. Соч. / Сост. М.Я. Поляков. М.: Книга, 1990.
Кришевский 1992 [1924] — Кришевский Н.Н. В Крыму (1916—
Кушнер 2005 – Кушнер Александр. Холодный май. СПб.: Геликон-Амфора, 2005.
Лившиц 1978 [1933]— Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Нью Йорк: Изд. им. Чехова, 1978.
Маяковский 1963 – Маяковский В. В. Избранные произведения: В 2 т. / Сост. В.О. Перцов и В.Ф. Земсков. М.; Л.: Советский писатель, 1963.
Мельгунов 1991 [1924] – Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1923. 2-е изд. (1924). Симферополь, 1991 (репринт).
Парнах 2000 — Парнах Валентин. Жирафовидный истукан: 50 стихотворений, переводы, очерки, статьи, заметки / Сост. Е.Р. Арензон. М.: Пятая страна; Гилея, 2000.
Песни 1988 – Песни русских поэтов: В 2 т. Т. 2 / Сост. и примеч. В.Е. Гусева. Л.: Советский писатель, 1988.
Пушкин 1977 – Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Т. 2. Л.: Наука, 1977.
Русский футуризм 2000 – Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Сост. В. Н. Терехина, А .П. Зименков. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000.
Северянин 1999 — Северянин Игорь. Тост безответный. Стихотворения. Поэмы. Проза/ Сост. Е. Филькина. М.: Республика, 1999.
Смолицкие 2003 – Смолицкий В., Смолицкий Г. История одного песенного сюжета // Устное народное творчество. 2003. Вып. 6. С. 52–53. (http://www.a-pesni.golosa.info/popular20/izzaostrova.htm)
Соловьев 1995 – Соловьев С. М.Сочинения: В 18 кн. Кн. 6: История России с древнейших времен. Т. 11—12 / Ред. Н. А. Иванов. М.: Голос, 1995.
Страбон 1994 — География. В 17 книгах/ Пер., статья и коммент. Г.А. Стратановского. М.: Ладомир, 1994.
Тацит 1993 – Корнелий Тацит. Анналы / Пер. А.С. Бобовича под ред. Я.М. Боровского // Корнелий Тацит. Соч.: В 2 т. Т.
Толстая 2006 — Толстая Елена. «Деготь или мёд»: Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель. 1917—1923. М.: РГГУ, 2006.
Фельштинский и Чернявский 2004 — Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков/ Ред. Ю. Г. Фельштинский, Г. И. Чернявский. М.: Терра, 2004 (http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/krasnyjterror1.txt).
Хлебников 2000—2006 – Хлебников Велимир. Собр. соч.: В 6 т./ Ред. Е.Р. Арензон и Р.В. Дуганов. М.: ИМЛИ РАН.