Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2009
[ОБРАЩЕНИЕ К УЧАСТНИКАМ ИНТЕРНЕТ-ДИСКУССИИ73]
Уважаемые участники дискуссии о “стихотворении Пуханова о блокаде”!
Было бы невежливо автору делать вид, будто ему безразличен шум, спровоцированный его поэтическим сообщением. Прежде всего, хочу поблагодарить всех, кто не пожалел времени, сил и эмоций, чтобы осудить или оправдать автора.
Что хотел сказать автор “неуместным” и пр. стихотворением? На подобный вопрос отвечать не принято. Но придется, не я это начал.
Я хотел сказать все то же, что пытаюсь обозначить каждым стихотворением вот уже двадцать лет: все присутствует и развивается, уходит и возвращается не так, как мы видим, думаем, понимаем и говорим. Современные астрономы способны наблюдать только три процента постигаемого космоса. Сколько “процентов” космоса человека наблюдает литература? Как говорить о том, о чем или почти ничего не известно, или нельзя говорить, не обнаружив себя, говорящего, чудовищем, идиотом, неучем, сволочью? Над актером, блистательно сыгравшим нациста, толпа самосуда не творит. (Чуть абсурда: толпа растерзала актера за то, что он “не блистательно” сыграл того же нациста.) Да, помню слова Мандельштама: “Вот идет человек профессии, противоположной моей”74, — так, кажется, по общему смыслу высказывания. Сравнивать актера и поэта некорректно. Но речь о способности аудитории воспринимать художественное сообщение.
Если стихотворение “пришло” — гнать его прочь? Записать тайком и спрятать в стол? Могу ли я сам “нарушать ход вещей”? Я советовался со своим чувством меры, и оно подсказало мне, что “про блокаду” нельзя писать красиво, общеправдиво, достоверно и умело. Но об этом нужно говорить, не задумываясь о последствиях. Школу, которую я проходил и прохожу в поэзии, можно охарактеризовать коротко: чтобы показать “то, что есть”, нужно рассказать о том, чего нет. Я называю этот метод “прагмагерметика”. Термин самораскрывающийся и не нуждается в проговаривании.
Ужасы смыслового материка, который мы зовем “блокада”, могут жить в отдельном человеке, бредущем по Тверской в новогоднюю ночь 2009-го. И в девяностые, и сейчас где-то, мы не знаем где, люди заперты в подвалах годами. Они, если выживут, не станут, а если станут, то не смогут выразить полноту пережитого ужаса. Да и зачем? Выжил — живи.
Да, ничто нельзя сравнивать с чудовищной Блокадой! Подвал пленника — санаторий, а дети умирают на чистых простынях. По сравнению с Блокадой все, что происходит сейчас, — праздник человечности.
Самое страшное о Блокаде я узнал из телевизионного интервью очень пожилой женщины. Она рассказывала в близких мне, не осуждающих, удивленных интонациях о том, как люди шли по улице, кто-то падал и оставался лежать, к нему никто не подходил.
Смертельно больные дети и их родители, старики, горящие заживо в домах престарелых, жизнь гастарбайтеров — список можно продолжить. Я прохожу мимо. Что чувствую? Кого это интересует? Говорить об этом в высокоинтеллектуальном обществе неприлично. В РГГУ это называют “говорить на языке источника”. Мне остается писать стихи и страдать, последнее человеку онтологически свойственно, но делать это я могу только в форматах, предусмотренных “культурой и искусством”. Я приношу извинения всем, кого оскорбили мои стихи.
Отвечать за свои слова. Да, нужно отвечать. И придется. И за свои, и за чужие, и за не сказанные вовремя, и за слова, так никогда и не сказанные. Чтобы ответить, необходимо время, много времени. В России нужно жить долго — это знает каждый школьник. Трудно жить долго там, где другие этого по разным причинам не делают. Блокаду нужно снимать.
27 февраля 2009 г.
______________________________________________________________
73) Этот текст был опубликован в день написания в “Живом журнале” Данила Файзова, в котором и началась дискуссия: http://fayzov.livejournal.com/909897.html.
74) Так у В. Пуханова. В “Воспоминаниях” Н.Я. Мандельштам эта мысль О.Э. Мандельштама дана в несобственнопрямой речи. — Примеч. ред.