(Саратов, 23—24 октября 2008 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2009
23—24 октября 2008 года в Саратовском государственном университете и в Доме-музее Н.Г. Чернышевского состоялись XXX Международные научные чтения “Чернышевский и его эпоха”. Конференция была приурочена к 180-летию со дня рождения Чернышевского, приближающемуся 100-летию Саратовского университета и 50-летию выхода первого выпуска серийного издания “Н.Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы” (выходит с 1958 года)22. Этим, однако, перечень памятных дат не исчерпывается. В 2008 году исполняется 40 лет со дня смерти основателя саратовской филологической школы А.П. Скафтымова (1890—1968).
Конференция в Саратове стала, пожалуй, единственным научным событием 2008 года, которое было непосредственно связано с юбилеем Чернышевского. Главные литературные журналы обошли его молчанием, а газеты встретили немногочисленными и “псевдосенсационными” заметками23. Несмотря на то что отечественное литературоведение в 1990-е годы вроде бы переболело пренебрежительным отношением к 1860-м и радикальному движению, вакуум вокруг Чернышевского, Добролюбова и разночинской литературы все еще ощущается (Писареву, правда, повезло больше24). Так, например, в одной из недавних статей о Чернышевском отсутствие докладов о нем на нескольких крупных научных конференциях выдается за симптом его забвения в русском литературоведении25.
Между тем с полной уверенностью можно говорить о том, что за последние пятнадцать лет качественные изменения в исследовании Чернышевского все же произошли (чего нельзя сказать, скажем, о Добролюбове). После знаковой и рубежной книги И. Паперно “Семиотика поведения. Николай Чернышевский — человек эпохи реализма”, которая после перевода на русский язык26 вызвала широкий резонанс в России, изучение Чернышевского продолжилось в самых разных монографиях. В 1999 году в вышла книга Т.И. Печерской “Разночинцы шестидесятых годов XIX века. Феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики”27, в которой на материале документальных текстов впервые целостно исследуется психологический портрет разночинцев, отраженный в их текстах, стиле и письме. Системный пересмотр политических, социальноэкономических и исторических взглядов Чернышевского был предпринят в монографии В.Ф. Антонова “Н.Г. Чернышевский. Общественный идеал анархиста”28. Это исследование, полемическое по отношению к традиции, не имеет равных по полноте охвата материала и концептуальной новизне. Чернышевский предстает в книге Антонова просветителем, историком-утопистом и сторонником постепенного и мирного перехода к социализму путем реформ29.
Названные книги — лишь наиболее значительные события в изучении Чернышевского за последнее время. Исчерпывающий обзор изданий, посвященных Чернышевскому (в том числе и регулярных саратовских), не входит в нашу задачу. Однако аннотации докладов прошедших чтений могут дать представление о том, в каком направлении развивается сегодня изучение Чернышевского.
Работа конференции “Чернышевский и его эпоха” проходила в четырех параллельных секциях: “Литературное и лингвистическое наследие Чернышевского”, “Культура и образование в XIX в.”, “Общественно-политический спектр идей в России XIX в.” и “Музей и региональная культура”. Мы сосредоточим внимание преимущественно на первой — литературоведческой, причем на докладах, прямо связанных с Чернышевским.
Пленарное заседание открыл профессор Университета Саппоро Оя Он (Япония), который в докладе “Чернышевский о роли государства в будущем России” проанализировал полемику публициста со славянофилами и Герценом по этому вопросу. По мнению докладчика, расходясь и с теми, и с другими, Чернышевский создал оригинальную концепцию, где государство мыслилось гарантом учреждения общинного устройства. Наиболее ярко эта программа выражена в “Письмах без адреса”, на анализе которых преимущественно и остановился докладчик. Аудитории же сразу вспомнилась мысль В.В. Розанова из “Уединенного” о том, что Россия потеряла в Чернышевском государственного деятеля.
Е.В. Листвина (Саратов) в докладе “Три судьбы Чернышевского (культурологический анализ)” рассмотрела столетнюю эволюцию мифа о писателе в массовом сознании и попыталась обосновать применимость понятия “культурный герой” к Чернышевскому. Серьезных возражений у аудитории против такой трактовки не возникло. Между тем под критерии “культурного героя” (героическое начало, всероссийский масштаб, демиург и т.п.), обозначенные докладчицей, подходит очень большое число писателей и поэтов. Чем Чернышевский отличается от других и, главное, что это дает для понимания его исторической роли — эти вопросы остались открытыми. Более продуктивной представляется попытка докладчицы объяснить, как образ Чернышевского используется сегодня в качестве “бренда” Саратова. Слушатели признали, что любопытным выглядело бы и социологическое исследование восприятия земляка саратовцами разных поколений.
Доклад Г.Ф. Самосюк (Саратов) “Юбилейные дни Чернышевского 1978 г. в Саратовском университете” воссоздавал атмосферу дискуссий, которые, по сути, оказались последним всплеском интереса к Чернышевскому в советской науке. Докладчица продемонстрировала, что изучение Чернышевского в Саратове уже само стало темой исследовательской рефлексии и одним из приоритетных направлений научной деятельности филологического факультета.
К сожалению, из пятнадцати докладов, заявленных в программе литературоведческой секции, было прочитано только девять. Секционное заседание открылось докладом А.В. Вдовина (Тарту) “Чернышевский и литературные скандалы 1862 г. вокруг смерти Н.А. Добролюбова (К проблеме власти в литературе 1860-х)”. На материале журнальной полемики, вызванной провозглашением Добролюбова главой литературы, докладчик показал, что либеральная и консервативная журналистика отрицала не столько значение Добролюбова, как это утверждалось ранее, сколько попытки Чернышевского гиперболизировать роль критика и “фетишизировать” его образ. За такой тактикой стояла концепция превосходства критики над литературой. Отсюда, по утверждению докладчика, вела прямая дорога к объявлению двадцатипятилетнего критика Добролюбова главой литературы. Участники секции пришли к заключению, что плодотворным окажется и анализ беллетристики Чернышевского, где биография Добролюбова используется для утверждения новой этики.
Профессор А.А. Демченко (Саратов) в докладе “Философские споры в связи с третьим изданием диссертации Н.Г. Чернышевского в 1890-е гг.” остановился на малоизученной полемике вокруг переиздания “Эстетических отношений искусства к действительности” (1893). Критики А. Волынский, П. Боборыкин, В. Соловьев и др. пытались дать каждый свою оценку эстетической концепции Чернышевского, предвосхитив споры вокруг нее в XX в. (В. Зеньковский, Г. Шпет, В. Набоков). А.А. Демченко отметил, что уже В. Соловьев, защищавший мученика Чернышевского от глумления А. Волынского, проанализировал контекст диссертации и подошел к выводам, во многом перекликающимся с положениями незаконченной статьи Г. Шпета “Источники диссертации Чернышевского” (1929). Чрезвычайно интригующим было указание профессора Демченко на ряд натяжек, которые допускает Шпет при обсуждении заимствований Чернышевского из Фейербаха. Так или иначе, но этот вопрос остается одним из самых насущных в изучении эстетики Чернышевского.
Дискуссию вызвал и доклад старшего научного сотрудника Дома-музея Чернышевского С.В. Клименко “Волгин на обеде у Илатонцева (роман “Пролог” и миф о Чернышевском-революционере)”. В качестве доказательства революционности Чернышевского часто приводится сцена обеда у Илатонцева. Как показала докладчица, это истинно только до тех пор, пока мы не рассмотрим эпизод в контексте всего романа. На самом же деле, Волгин на обеде говорит вовсе не о бунте, а, напротив, пытается склонить либералов и крепостников к мирному и совместному решению вопроса об условиях освобождения крестьян. В подобном пересмотре нуждаются и другие места из “Пролога”. В ходе дискуссии было еще раз отмечено, что Чернышевский, не являющийся, вопреки мифу, автором прокламации “Барским крестьянам”, не звал и не мог звать Русь к топору. Это подтверждается не только текстом “Пролога”, но и подцензурными статьями, где данная мысль проговорена более явно.
В.В. Афанасьева (Саратов) в докладе “Ирония в произведениях Чернышевского” представила наблюдения над типами иронических высказываний в его публицистике. Слушатели возражали, что перечисление набора традиционных приемов не исчерпывает проблемы, которой в Саратовском университете занимались лингвисты Б.И. Лазерсон, А.Ф. Ефремов и другие. Можно добавить, что на современном этапе ощущается потребность в дальнейшем изучении лингвистической и психологической стороны разночинского письма. Не нужно забывать и о том, что беллетристические произведения Чернышевского, по сути, не что иное, как трактаты или идеи, облеченные в повествовательную форму. Причем писатель сам неоднократно это подчеркивал.
Взаимоотношениям Чернышевского с современниками был посвящен доклад О.В. Тимашовой (Саратов) “Чернышевский и Писемский в переписке Некрасова с Боткиным”. Докладчица проанализировала редакторскую стратегию Некрасова в “Современнике”, который, подобно шахматисту, жертвует одной фигурой (Писемским) ради приобретения другой — Чернышевского. Размен фигурами происходил в 1855—1856 годы и был реконструирован О.В. Тимашовой по переписке Некрасова с В.П. Боткиным. Участники секции отметили перекличку этих наблюдений с некоторыми положениями доклада А.В. Вдовина, где подчеркивалось, что Некрасов конструировал посмертный образ Добролюбова более искусными и продуманными средствами, нежели Чернышевский.
Затем последовал блок докладов, связанных с изучением наследия А.П. Скафтымова. Н.М. Белова (Саратов) в докладе “Методологические проблемы в работах А.П. Скафтымова” говорила о разграничении понятий “автор” и “герой” в ранних статьях ученого. По словам докладчицы, для литературоведения 1920-х годов это было серьезным шагом вперед. Ю.Н. Борисов (Саратов) представил трехтомное собрание сочинений А.П. Скафтымова (пока вышло два тома), подготовленное кафедрой русской литературы Саратовского университета. Докладчик рассказал о концепции, структуре и содержании издания. Многие классические работы Скафтымова, рассеянные по малодоступным изданиям, стали библиографической редкостью. Отрадно, что теперь основные труды по фольклору собраны в первом томе, работы о Чернышевском — во втором, а в третий войдет цикл статей о Чехове, Достоевском и Толстом. Большим достижением авторской группы является введение в научный оборот новых текстов известного филолога — забытой статьи о Некрасове, незаконченной статьи из цикла исследований о пьесах Чехова, а также рукопись лекции о Пушкине 1947 года и др. Выход в свет подобного издания, безусловно, является событием в филологическом мире.
Из выступлений в рамках других секций, непосредственно связанных с Чернышевским, следует отметить доклад известного исследователя Пыпина, старшего научного сотрудника музея Чернышевского А.С. Озерянского “Пыпин и Чернышевский: эволюция их отношений”; доклад С. Бондарь (Саратов) “К вопросу о родственниках Чернышевского (по архивным разысканиям)”; доклад заведующей экспозицией музея Д.Г. Сапожниковой “Миф и образ: Н.Г. Чернышевский в работах советских художников”, посвященный героизации и идеологизации облика писателя; а также доклад В.А. Петрова (Москва) “Возрожденная библиотека Чернышевского в Вилюйске (реконструкция по архивным и литературным источникам)”, развенчавший миф об интеллектуальном упадке вилюйского узника.
Не исчерпав всего спектра исторических, краеведческих, музееведческих докладов конференции, мы, однако, попробуем обозначить некоторые тенденции и задачи в изучении Чернышевского на современном этапе. Очевидно, что демифологизация Чернышевского, начатая еще В. Набоковым в “Даре”, продолжается, но уже научными средствами. Тексты Чернышевского все еще нуждаются как в перечитывании в самом прямом смысле этого слова, так и в комментировании. Не случайно и то, что работы в этом направлении продолжают появляться на Западе и оставаться незамеченными в России30. Формирование прижизненной и посмертной репутации, их соотношение с авторефлексией оказываются, таким образом, ключевыми аспектами современных исследований. Совершенно ясно также, что без продолжения всестороннего анализа литературных полемик и быта 1850—1860-х годов построение как биографии Чернышевского-публициста в его взаимоотношениях с современниками (Герценом, Писемским, Достоевским и т.д.), так и истории литературного процесса середины века вряд ли возможно.
Что же касается собственно литературного, критического и философского наследия писателя, то насущных задач здесь более чем достаточно. В этом смысле можно только сожалеть, что заявленный по итогам саратовской конференции “круглый стол” “Наследие Чернышевского: современный взгляд” свелся к отчету руководителей секций и просмотру юбилейного фильма. А обсудить было что. Например, с текстологией Чернышевского связан целый ряд проблем. Прежде всего, это касается самого важного текста — “Что делать?”. Сопоставление чернового и журнального текста, только начатое С.А. Рейсером и Т.И. Орнатской в издании романа в серии “Литературные памятники” 1975 года, до сих пор не осуществлено. Оно, несомненно, даст новые сведения о замысле романа и о его воплощении, прольет свет на некоторые двусмысленные места и эпизоды. Остается слабо изученным и интертекстуальный пласт “Что делать?”. В этом смысле сохранившийся список книг, читанных Чернышевским в крепости, включающий более десятка европейских романов, побуждает к дальнейшему изучению источников беллетристических текстов писателя.
Требуют комментария и тщательной проверки на достоверность воспоминания Чернышевского, написанные в ссылке и скрывающие под иронической маской его взгляд как на отдельных писателей и поэтов (Герцен, Тургенев, Некрасов), так и на собственную роль в описываемых событиях (этот аспект разрабатывается в книге Т.И. Печерской). Большой интерес представляет и почти не опубликованная переписка Пыпиных, которая содержит ценные сведения о литературной жизни 1860-х годов31. Вот только малая часть задач, которые стоят перед новым поколением исследователей Чернышевского и эпохи 1860-х гг. Надеемся, что саратовские ежегодные чтения “Чернышевский и его эпоха” и впредь будут давать импульс к их решению.
Алексей Вдовин
______________________________________________
22) К настоящему моменту вышло 16 выпусков и готовится 17-й, юбилейный.
23) См., например, в приложении “Ex Libris” “Независимой газеты” статью “Благословение Блудницы”, в которой обсуждаются психические и сексуальные отклонения Чернышевского (номер от 10 июля 2008 года).
24) О чем свидетельствует выход полного собрания его сочинений, подготовленного Институтом мировой литературы РАН.
25) См.: Елиферова М. Что делать с Чернышевским? (Заметки читателя) // Вопросы литературы. 2007. № 5. С. 233. Автор статьи пытается развенчать новый миф о Чернышевском — плохом эстетике и плохом писателе, но вместо этого конструирует “противоположное общее место”.
26) М.: Новое литературное обозрение, 1996.
27) Новосибирск: Нонпарель, 1999.
28) М.: Эдиториал УРСС, 2000.
29) Одну из оценок монографии Антонова историками см.: Троицкий Н.А. Русское революционное народничество 1870-х гг. 2-е изд. Саратов, 2003. С. 14.
30) См.: Drozd А. Chernyshevskii’s What Is To Be Done?: A Reevaluation. Evanston, IL: Northwestern University Press, 2001; Brown J.H., Küpper S., Roth C., Soldat C. The First Biography of N.G. Cˇernysˇevskij: An Exercise in Canonization // Russian Literature. 2000. XLVIII. Issue 4. P. 333—350.
31) См., например: Мельгунов Б.В. Некрасов в переписке Е.Н. Пыпиной о Чернышевском // Н.Г. Чернышевский: Статьи, исследования и материалы. Вып. 15. М., 2004. С. 159—167.