(Рец. на кн.: Гофман И. Золотое руно: Журнал. Выставки 1906—1909. М., 2007)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2009
Гофман Ида. ЗОЛОТОЕ РУНО: ЖУРНАЛ. ВЫСТАВКИ 1906—1909. — [М.]: Русский раритет, 2007. — 435 с.
Несмотря на название издательства, книгу эту раритетом назвать трудно, поскольку автору рецензии неоднократно предлагали ее купить. И несмотря на глубокую заинтересованность темой, от покупки пришлось отказаться, ибо стоило это роскошное издание при любом предложении больше десяти тысяч рублей, а доходило и до пятнадцати.
Любителям альбомов потратить такие деньги, если они есть в наличии, видимо, стоит, поскольку иллюстраций хорошего качества масса, в значительной своей части оригиналы малоизвестны, а то и вообще практически неизвестны. И единственные дефекты — но зато какие! — которые мы по этой части нашли, находятся на с. 27 и 209. В первом случае под известным портретом подписано: “В. Серов. Портрет А. Белого. L. Bakst. Portret of A. Bely”. Верна, конечно, вторая часть подписи, сделанная на неизвестном языке: портрет действительно исполнен Л. Бакстом. Во втором — специально выделено шрифтом как заголовочный комплекс — “Ф. Богаевский”, хотя в подписи на следующей странице читаем верное “К.”. На мелочи, вроде того, что расписанное Е.Е. Лансере кафе в Петербурге было не неким “французским кафе” (с. 113), а имело название, зафиксированное даже в словаре Брокгауза и Ефрона, — “Café de France”, — можно внимания, пожалуй, и не обращать, как и на то, что слово “царевич” то транслитерируется (с. 57), то переводится как “prince” (с. 202).
Но вот весь остальной текст вызывает глубокое недоумение. Добро бы это была работа чисто искусствоведческая, посвященная оформлению журнала, его художественному отделу и выставкам. Но во вступлении мы читаем совсем иное: “…пришла пора серьезного изучения и анализа многообразной по характеру деятельности журнала, чему и посвящено настоящее издание” (с. 8). И уже в самом конце: “…проведенный в настоящем издании внимательный и скрупулезный анализ деятельности журнала на протяжении четырех лет его бурной жизни” (с. 394). Стало быть, мы вправе ожидать от книги серьезной документированности, использования различных архивных материалов, опоры на факты, как извлекаемые из уже опубликованных источников, так и впервые устанавливаемые. Понятно, что такая работа не может быть простой, но все же она должна была быть проделана. Однако автор решил обойтись тем, что давно известно.
Прежде всего, отметим, что в книге нет ни единой ссылки на работы современных литературоведов о “Золотом руне”. Прежде всего, тут, конечно, надо говорить о широко известной и уже классической работе А.В. Лаврова, опубликованной больше четверти века назад, а недавно и переизданной с некоторыми библиографическими дополнениями. Не ведает автор и о книге У. Ричардсона, посвященной журналу1. За пять лет до работы И. Гофман в Новгороде вышла роспись содержания журнала2, которая есть и в Интернете.
О “Мире искусства”, прямым наследником которого автору мнится “Золотое руно”, существует хорошая статья покойной И.В. Корецкой. Никак не отразилось в книге необходимое для такой работы знакомство с насыщенными материалом блоковскими и брюсовскими томами “Литературного наследства”, воспоминаниями Н. Петровской и Л. Рындиной, близко стоявших к редакции журнала, перепиской Брюсова с Мережковскими и Философовым, да и вообще круг упомянутых материалов весьма ограничен. Даже искусствоведческие работы использованы чрезвычайно выборочно, и то в основном давние. Архивных же ссылок мы отыскали всего две: на письмо И.С. Остроухова к А.П. Боткиной и на письмо С.А. Соколова к В.Ф. Ходасевичу.
Небрежение литературными и музыковедческими материалами доходит в книге до крайних пределов. Так, Вяч. Иванов, один из главных по своему значению сотрудников журнала, напечатавший там принципиальные теоретические статьи “Предчувствия и предвестия”, “О веселом ремесле и умном веселии”, “Ты еси”, “Две стихии в современном символизме”, “Спорады”, “О русской идее”, “Древний ужас”, Вяч. Иванов, который исключительно по упрямству Рябушинского не стал фактическим главным редактором “Золотого руна”, весьма бегло упомянут в книге И. Гофман лишь дважды. Впрочем, может быть, об этом жалеть и не стоит. Процитировав из “Двух стихий…” два фрагмента общим объемом в 24 слова (считая предлоги и союзы), автор далее говорит: “М. Волошин объяснял происходившее в ту пору в русском искусстве проще и понятнее” (с. 244) — и приводит цитату из его статьи со словами, внешне напоминающими ивановские. Однако для человека, хоть немного представляющего себе соотношение позиций этих двух литераторов в конце 1900-х гг., даже предположение о том, что Волошин может сколько-нибудь адекватно трактовать положения Иванова, выглядит полным абсурдом. Впрочем, и желание представить Брюсова символистом “второй волны” (см. с. 62), да еще на основании диалога “Карл V”, нисколько не более обоснованно. Несколько раз процитированы статьи Блока, но ничего внятного автором о них не сказано. Не обозначены позиции ни Г. Чулкова, ни С. Городецкого, которые на какое-то время становились важными для журнала авторами, претендовавшими на создание некоторых теорий искусства. Не случайно в издательстве при журнале вышла книга статей первого, а выступления Городецкого в “Руне” не раз становились причиной литературных скандалов, вплоть до исключения его из числа сотрудников “Весов”.
Конечно, можно возразить, что судить автора за отсутствующее в книге было бы не вполне верно. Давайте тогда посмотрим на то, что есть. Вот на с. 34 читаем: “Во втором и пятом номерах “Весов” за 1906 год были опубликованы статьи <…> за подписью Товарищ Герман, и, вероятно, автором одной из них был сам Брюсов”. И далее, на с. 164 явно намекается на то, что Брюсову принадлежала первая. На деле именно эта “статейка”, как она обычно именуется в книге, была написана не Брюсовым, а З.Н. Гиппиус, и сильно уязвившую как редакцию “Золотого руна”, так и И. Гофман купчиху Сундулею Вахрамеевну (но вовсе не Сундалею, как напечатано на с. 40) выдумала она. На с. 62 статья В. Брюсова “Ключи тайн” датирована 1904 г. Стоило бы вспомнить, что она опубликована уже в первом номере “Весов” за этот год и, стало быть, написана ранее. Да и в авторском предуведомлении к “Ключам тайн” сказано о том же. Буквально на следующей странице читаем: “…объектом пристального внимания стал в журнале Театр трагедий, созданный в Москве в 1905 году артистом Художественного театра Н. Вашкевичем. <…> Незадолго до представления Вашкевич выпустил книгу под названием “Дионисово действо”, где излагал свои взгляды на новый Театр трагедии, подобный античной мистерии”. Планы создания Театра трагедий действительно обсуждались, но в конце лета 1905 г., прочитав что-то из трудов Вяч. Иванова (скорее всего, “Вагнер и Дионисово действо”), Н.Н. Вашкевич просил у него разрешения назвать театр именно таким именем — “Дионисово действо” (в итоге он получил название “Театр Диониса”). Брошюрка же его (27 страниц) именовалась “Дионисово действо современности. Эскиз о слиянии искусств”.
На с. 133 упоминаются сборник стихов Блока “Земля в цвету” (вместо “Земля в снегу”) и книга рассказов Ремизова “Посолонь” (на деле это сказки, как и объявлялось в журнале). “Гостям сообщалось, что “Золотое Руно” при всех его успехах за первый год дал убытку издателю в 92 000 рублей” (с. 163). Однако существует и даже опубликован “Денежный отчет конторы редакции журнала “Золотое Руно” за 1906 год”:
Приход
Поступило подписной платы — 9. 574. 75
— || — || — от розничной продажи — 1. 845. 70
— || — || — за объявления — 546. 00
Итого поступило 11. 965. 45
Расход
Уплочено типографии, цинкографии, фотографии и пр. — 36. 778.45
— || — || — за бумагу — 13.772. 00
— || — || — гонорару сотрудникам — 13. 187. 93
— || — || — почтовым учреждениям — 1. 246. 61
Содержание редакции и конторы — 18. 798. 85
Итого израсходовано 83. 783. 853
Таким образом, убыток составил всего-навсего чуть меньше семидесяти двух тысяч рублей. Согласимся, что разница немалая. И так далее, и так далее.
Впрочем, столь же неуверенно чувствует себя автор книги и в других материях. Вот на с. 25 про журнал “Весы” пишется: “Членами его редколлегии были крупнейшие поэты, писатели и философы символизма”. Все было бы хорошо, только не было у “Весов” никакой редколлегии. О веленевой бумаге на с. 47 (а потом в сжатом виде и на с. 132) можно прочитать: “Высокосортная, очень плотная и гладкая бумага, разработанная в 1750 году в Англии. Это высший сорт пергамента, выделывавшегося из телячьих кож”. Это полная ерунда, никакого отношения ни к кожам, ни к пергаменту эта бумага не имела, поскольку изготовлялась из тряпичной массы. На с. 67: “…очерк о нем художника А. Средина, форзацем к которому служит рисунок Бакста…” Не нужно быть типографом или книговедом, чтобы знать, что форзац — это лист бумаги, соединяющий книжный блок с переплетом, здесь же речь идет, видимо, о фронтисписе или шмуцтитуле.
Даже там, где довольно было внимательного просмотра соответствующих номеров журнала, и то И. Гофман не удается избежать ошибок. Так, на с. 61 читаем об авторах первого номера: “…почти все они представали здесь в разных ипостасях, — как поэты и прозаики, драматурги и рецензенты, ученые и философы”, далее перечислено восемь имен. Однако довольно взглянуть в оглавление, чтобы увидеть: Брюсов выступал только как поэт, Сологуб — как прозаик, Философов — как хроникер, Ходасевич — только как рецензент. Ровно половине приписаны те ипостаси, которых они не имели. На с. 166 говорится о том, что “в редакцию “Золотого Руна” в новом [1907] году пришли Сергей Городецкий, Георгий Чулков, Корней Чуковский и другие”, а чуть далее на той же странице названы пять имен новых для журнала художественных критиков. Но довольно легко посчитать: Городецкий печатался в каждом номере 1906 г., начиная со строенного 7/9, Чулков дебютировал в “Руне” также в 1906 г., а Чуковский, напечатав две эпизодические хроники, так и не стал постоянным сотрудником издания. Из пяти художественных критиков трое (С. Маковский, Г. Тастевен и А. Ростиславов) также публиковались с 1906 г.
Искусствоведу странно не знать, что Русский музей до 1917 г. именовался не “Императорский Русский музей” (с. 240), а “Русский музей императора Александра III”.
Однако, может быть, все ошибки и просчеты (из которых мы назвали только небольшую часть) искупаются какой-то невероятной смелостью мышления? Воспроизведем без комментариев существенные фрагменты текста. “Ощутив свою гражданскую ответственность за судьбы России в этот переломный момент ее истории, деятели культуры выступили активными борцами с устаревшими традициями, тормозящими движение к прогрессу, к новой жизни, к свободе личности” (с. 15); “…такое могло быть под силу только крупной личности, обладавшей многими положительными качествами — организаторским и дипломатическим даром, сильной волей, пониманием задач, а главное, знанием дела и уверенностью в важности предпринятого начинания для судеб отечественной культуры. Рябушинский вполне осознанно пошел на этот патриотический шаг — полученные результаты позволяют нам сделать подобное заключение” (с. 34); “Издательство, конечно, содействовало расширению круга идеологического воздействия журнала на читающее русское общество. Организация его была хорошо и правильно поставленным делом…” (с. 133); “Журнал ”Золотое Руно” не только отражал на своих страницах обсуждение важнейшей в те поры проблемы Будущего, но занял в данном вопросе активную позицию, считая себя ответственным за судьбы русской культуры. Сразу же, с момента своего рождения, журнал включается в борьбу за ее перестройку” (с. 161). Увы, все это будто не в 2008-м, а в 1948 г. писалось. У г-жи Гофман непременно кто-то прогрессивный, а с кем-то надо бороться, кто-то злоумышляет против Н.П. Рябушинского и его журнала, а кто-то дает ему объективную оценку. Вместо логики развития истории — систематическое насилие над фактами.
Ну, вот, например, такое рассуждение: “…“Золотое Руно”, будучи ориентирован (так! автор на всем протяжении книги полагает, что словосочетание “Золотое Руно” требует согласования по мужскому роду. — Н.Б.) на широкого русского и иностранного читателя (подписка на него объявлялась в одиннадцати крупнейших городах Европы и Америки), начал издаваться на двух языках, русском и французском <…>. Таким образом, количественно и качественно расширялась читательская аудитория…” (с. 131). Казалось бы, теоретически все правильно. Однако в перечне подписчиков, приведенном в отчете журнала за 1906 г. (на который мы уже ссылались), приведено ровно 15 заграничных адресов, из которых не менее шести принадлежит русским, живущим за границей. А в редакции журналов (“Die Kunst” в Мюнхене, “Le Beffroi” в Париже, “Студия”, т.е. “The Studio”, в Лондоне и пр.) журнал, скорее всего, рассылался бесплатно. Ну ладно, согласимся и с тем, что 15 экземпляров журнала во всей Европе, Азии и Америке — это много. Но почему же сам-то Рябушинский этого не понимал и не ценил, раз писал Мережковскому: “Пробыв некоторое время во Франции, где я убедился, что франц[узский] перевод пока крайне мало интересует французов, а мне доставляет неимоверный труд, я решил наконец со второй половины года его уничтожить”?4
Или вот следующее: “При этом нельзя не заметить откровенной прореволюционной настроенности “Золотого Руна”” (с. 159), а всего четырьмя страницами далее упоминается об аудиенции Рябушинского у императора и поднесении ему всех к тому времени появившихся номеров. Может быть, это редактор-издатель так революционную пропаганду и агитацию вел? А вот еще: “Журнал отмечает открытие новых революционных театров и появление новых смелых постановок, выход революционных журналов и других прогрессивных изданий <…>. Необычайно интересен отдел рекламных объявлений. Среди них практически нет бытовой коммерческой рекламы — он полностью предоставлен прореволюционным изданиям, каждое из которых приводит свой устав, излагая новые прогрессивные идеи” (с. 159). Эти “прореволюционные издания” далее и перечисляются: “Полярная звезда” П. Струве, “Московский еженедельник” Е. Трубецкого, газета “Слово”, журналы “Былое”, “Правда”, “Адская почта”. Достаточно было бы вспомнить, что Струве был виднейшим кадетом, Евг. Трубецкой — мирнообновленцем, “Слово” также представляло эту партию. Журнал “Былое” издавал В.Л. Бурцев — тоже не самый большой революционер. “Адская почта”, конечно, была журналом с вольным духом, но ее рекламировали не из-за него, а из-за сотрудников, крупнейших художников и литераторов своего времени, часто печатавшихся и в “Руне”.
На с. 160 с восторгом говорится о том, что “Золотое руно” отметило очередное издание “Путешествия из Петербурга в Москву”: “…Радищев предстает образцом русского писателя, отдавшего себя высокому служению народу, истине, демократии и справедливости, как пример для подражания”. Но стоило бы задаться вопросом о личности автора рецензии, как тут же появились бы сомнения, стоит ли ее трактовать как революционную прокламацию. Этим автором был Борис Садовской, убежденный монархист, антидемократ, водивший дружбу с черносотенцами самого высокого разбора. Наверное, что-то здесь не так. Но что — мы из книжки не узнаем.
Автор безоговорочно встает на сторону своего героя — Николая Рябушинского. Слов нет, это был человек яркий и характерный. Но сравнивать его с Дягилевым невозможно. Достаточно почитать его письма. Вот, например, Брюсову: “Пишу Вам потому, что верю Вам и искренен с Вами, затем, что с радостью выслушаю Ваше мнение. <…> Литературу сейчас буду вести я сам. Невыявленное направление в журнале меня очень мучает. Я сознательно говорю, что своим журналом я самого себя очень ранил. Не того хотел я, не к тому стремился я. Теперь буду всецело во все входить сам, буду стремиться по-прежнему к красоте, пути к ней будут несложные, простые; для мысли не хочу форм сложных, уродливых, нет, нужна теперь для мысли здоровая форма… и все это еще не то, нужно мерно <?> быть самому здоровому”5. И.А. Новикову: “Вперед извиняюсь, если буду просто говорить. <…> Рассказ Ваш “В слободе” написан сильно. Но первая половина его настолько обрывиста, что смысл затемняется и приходится сильно работать, чтобы понять, “что”, “где”, “как”. <…> Мой взгляд на поэзию и прозу следующий. Когда я читаю, я не хочу трудиться. Красота с лазурной мыслью должна легко, без всякого усилия уносить меня вдаль”6. Андрею Белому: “Вы, наверно, не забыли, как я говорил Вам, что для здоровья души нужна отныне здоровая фраза. Буду стремиться, чтобы мысли сызнова полюбили храмы Тургеневских и Гоголевских форм”7. В.В. Розанову: “Цель же моя прежде всего — смело, красиво и ясно идти, просто, сильно и опять-таки красиво говорить, не заставлять людей усиленно работать над восприятием литературной мысли”8. Можно ли представить себе Дягилева так косноязычно выражающимся? Или убеждающим своих корреспондентов, что искусство надо воспринимать без какого бы то ни было труда? Или чтобы он диктовал Мережковскому, как следует писать? Стиль и дух общения Рябушинского со своими сотрудниками и авторами были совсем иными, чем у Дягилева, да и вообще он был человеком принципиально иного полета.
На чем же держался журнал? Ответ, как часто бывает, до предела банален: большие деньги, которые хозяин тратил, не очень стесняясь. Так много, как в “Руне”, нигде больше в России (а возможно, и в мире) получить было невозможно, вот почему и А.Н. Бенуа, наделяя Рябушинского и его журнал самыми нелестными эпитетами (“Будем сотрудничать в “Золотом говне”. Будем плясать вокруг золотого тельца. Будем выставлять в Париже, в борделе Рябушинского”, — не очень вяжется с традиционным образом Бенуа, правда?), всетаки шел туда. Вот почему Вяч. Иванов, не обинуясь звавший Рябушинского “сукиным сыном”9, вел переговоры о редакторстве.
Через сто лет это можно сказать открыто. Равно как и то, что книга и соответствующая выставка в Третьяковской галерее на Крымском валу были созданы не для культурной элиты, а для небольшой группы очень богатых людей, которым к тому же хочется попасть в тот же ряд, в котором находился Рябушинский. Об этом наглядно свидетельствуют отчеты о приеме по поводу выставки. В одном из них читаем: “Прием, на который гостей пригласили от лица компании “Тройка Диалог”, проходил в залах Третьяковской галереи на Крымском валу, сплошь оклеенных афишами: “Золотое руно. Генеральный спонсор ИФД “Капиталъ””. На вопрос, как президент управляющей компании “Тройка Диалог” Павел Теплухин устроил свое мероприятие в вотчине конкурентов, он только улыбался. <…> Пока гости слушали оркестр балалаечниц, замгендиректора компании СУЭК Анна Белова в одиночестве бродила между полотнами Рериха, Сомова и Бакста. Наткнувшись на знакомого фотографа, госпожа Белова охотно поддержала беседу о том, как ей теперь комфортно работать на новом месте (не так давно она перешла в энергетическую компанию с поста вице-президента ОАО РЖД) и как быстро воплощаются в жизнь все решения совета директоров. <…> Попрощавшись с Павлом Теплухиным, Анна Белова ушла. За ней к выходу потянулись и другие гости, к тому же единственная гордость стола, шоколадные эклеры, закончились. Но тут прошел слух, что к ЦДХ приближается гендиректор “Первого канала” Константин Эрнст, большой заток русского искусства, антикварных книг и коллекционер книжной графики. Гости встрепенулись <…> Дольше всего господин Эрнст простоял у трех работ Александра Бенуа. Это и понятно — Бенуа много занимался книжной иллюстрацией. Работы были представлены не лучшие, и Константин Эрнст, любовно на них посмотрев, произнес: “Все-таки Бенуа очень плодовитый рисовальщик, но далеко не великий художник”. <…> Гости сошлись на том, что Кузнецов и Сарьян — прекрасны, Врубель и Борисов-Мусатов — бесподобны, а Венецианов и Иванов велики”10. Или в другом: “Художественный журнал “Золотое руно” в начале прошлого века издавался миллионером-фабрикантом Николаем Рябушинским, который “внедрял новые эстетические принципы” в “русскую художественную действительность”. Через сто лет после выставки “Салон Золотого руна” в Третьяковской галерее эту действительность в молодых буржуа внедрял миллиардер, светский лев, а теперь еще и писатель Павел Теплухин. <…> Управляющая компания “Тройка Диалог”, главой которой и является миллиардер Павел Теплухин, в списке спонсоров выставки “Золотое руно” не значилась. Однако гостей созывали, кормили и поили именно от их имени. Кстати, финансисты “Тройки Диалога” вообще склонны к живописному направлению светской жизни: они уже делали в Лондоне приемы совместно с Sothbey’s и Christie’s, но из-за вяленького PR-сопровождения приемы эти не прозвучали. <…> В зале появилась маленькая скрипачка и чудесно сыграла Чайковского. Ее сменил ансамбль домристов с классической пьесой, похожей на всех великих композиторов сразу. По залу бродили не известные светской науке топ-менеджеры и очень себе нравились: ведь они смотрели дорогих художников — Врубеля, Ларионова, Бенуа — не на общих основаниях, а в закрытый день и по личному приглашению миллиардера. Гости приобщились к великому и уже было собрались расходиться, как по залу пошел гул: “Эрнст, Эрнст!” Как много в этом звуке для сердца светского слилось. Акции вернисажа тут же взмыли до небес. Пазл под названием “жизнь удалась” сложился: сопричастность, избранность, тайное знание, как стать миллионером, и глава “Первого канала”, made the day (“сделавший день”) своим визитом”11.
К чести газет столетней давности, они подобных отчетов не публиковали.
__________________________________________
1) См.: Richardson William. “Zolotoe Runo” and Russian Modernism: 1905—1910. Ann Arbor, 1986.
2) См.: “Золотое руно”: Роспись содержания / Сост. В.В. Шадурский. Великий Новгород, 2002.
3) Золотое руно: ежемесячный художественный, литературный и критический журнал. Отчет за 1906 год (I год издания). С. 9. (Приложение к № 12 “Золотого руна”.)
4) Цит. по: Богомолов Н.А. От Пушкина до Кибирова. М., 2004. С. 53; впервые было обнародовано еще в 2002 г.
5) РГБ. Ф. 386. Карт. 104. Ед. хр. 23. Л. 1 и об.
6) Цит. по: Богомолов Н.А. Указ. соч. С. 47.
7) РГБ. Ф. 25. Карт. 28. Ед. хр.
8) Л. 5 и об. 8 РГАЛИ. Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 728. Л. 126 и об.
9) Цит. по: Константин Андреевич Сомов. Мир художника: Письма. Дневники. Суждения современников. М., 1979. С. 450—452.
10) Кузина Мила. Гости выставились в Третьяковке на фоне “Золотого руна” // Коммерсант. 2008. 4 мая.
11) Рынска Божена. Эрнст поднял акции Врубеля // Известия. 2008. 5 мая.