Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2009
Начнем издалека. В 1927 году Владимир Маяковский назвал послереволюционную Россию (плавно переходящую в СССР) страной-подростком и, таким образом, списал не самые приятные черты советского государства — подозрительность, жестокость, истеричность и прочее — на нормальные трудности пубертатного периода.
Шесть с лишним десятилетий понадобилось стране-переростку, чтобы превратиться наконец в шамкающую брежневской челюстью страну-дедушку, а затем впасть в кому под лязганье танковых гусениц на августовском асфальте Москвы. Дальше биологические процессы потекли вспять. Причем, в отличие от скотт-фицджеральдовского человека-феномена Бенжамена Баттона (ему для возвращения из стадии дряхлости в состояние агукающего пупсика потребовалось столько же лет, сколько и для трансформации грудничка в развалину), Россия одолела необычный обратный путь за считанные месяцы.
Возникшая уже в конце 1991 года страна-малыш радовала всех младенческой невинностью и розовой попкой, еще не знавшей памперсов. Прокламируемый тысячелетний бэкграунд забавно сопрягся с простительной неловкостью новоявленного малютки; окружающий нас мир, который толком не успел оправиться от многолетнего страха перед драчливым дедкой с ядерной репкой, теперь облегченно задаривал чадо сластями и умилялся, видя, как ребенок учится мыть руки перед едой, говорить “спасибо” и не ковырять в носу. Увы, меньше чем через десятилетие на всеобщее обозрение опять полезли неизбывные пубертатные проблемы: страна другая, прыщи те же.
Одними из первых названные старо-новые комплексы оценили и ныне творчески осваивают российские писатели-фантасты — не все, конечно, а некая их часть, которая подвизается на коммерческом стыке литературы, футурологии, истории и политики и (в силу избранного жанра) умеет чутко резонировать в такт государственным вибрациям, пусть и не всегда оформленным в постановления.
Как известно любому психологу, средний подросток из не слишком благополучной семьи есть существо травмированное, обидчивое, упрямое, неуверенное в своих силах и не удовлетворенное собой — порой до крайности. Не всякий из десятилетних, конечно, всерьез покушается на самоубийство, но практически каждый хоть раз проигрывал в воображении факт своей безвременной кончины и ее последствий: “Вот завтра умру, и вы все (папа-мама, директор, девочка с первой парты) спохватитесь, пожалеете, да поздно!” Сюжеты некоторых отечественных романов-прогнозов на недалекое будущее сегодня выстраиваются по аналогичному сценарию — разве что детский мазохизм возведен в энную степень, а плач о погубленном себе стал тотальным. Итак, либерал-предатели довели страну до полной утраты основы основ, Россия — накануне обвала (или уже обвалилась, или вовсе распалась), неприятель торжествует… а ведь вас, дураков прекраснодушных, предупреждали, что так все оно и будет.
У фантаста Федора Березина в трилогии “Война 2030 года”1 (впервые издана в 2005 году, новейшее переиздание – в 2008-м) описано, к примеру, темное будущее, в котором от России остались одни географические ошметки, кое-как перебивающиеся натуральным хозяйством и малосъедобной гуманитарной помощью. Экономики нет, государственности нет, армии нет, культуры нет, счастья нет, царят хаос и раздрай.
В романе Вячеслава Рыбакова “На будущий год в Москве” (первое издание датировано 2003 годом2) картина бедствий еще более детализирована самым серьезным образом. Автору не до шуток. Преданная и проданная не по щучьему велению, но по забугорному хотению, Россия рассыпалась на отдельные территории, и чтобы проехать, скажем, из Воронежа в Москву, надо преодолевать пограничные кордоны. Фантаст старательно давит на слезу: мол, гляньте, люди добрые, чего мы потеряли! Бывшая великая держава корчится под железной пятой “общечеловеческих ценностей”. В школьных программах, задавленных политкорректностью, уже не осталось национального самосознания. Симонов и Гайдай официально запрещены. Честных патриотов, посмевших тайком посмотреть фильм “Белый Бим Черное Ухо”, увольняют и запирают в психушки. Впрочем, по Рыбакову, ближайшему соседу экс-России еще больше не повезло: Украина и вовсе на грани захвата войсками Североатлантического альянса. Мол, хотели в НАТО — вот вам НАТО с доставкой на дом.
Мотив грядущей оккупации республик бывшего СССР и стран-сателлитов вообще не редкость для подобного рода фантастики. Фабула романа Дмитрия Янковского “Рапсодия гнева” (первое издание вышло еще в 2000 году, затем книга не раз переиздавалась) выстроена вокруг предполагаемого вторжения натовцев в Крым при трусливом попустительстве “незалежного” Киева. А, например, в совсем недавней повести Леонида Каганова “Черная кровь Трансильвании” (20073) захватчики уже успели пробомбить Украину, вторглись в Румынию и установить там полицейский режим, загнав в глубокое подполье всех, кому не по нраву бесчинства интервентов.
Кто главный виновник? Известно кто. Образ вселенского супостата номер один для таких фантастов предельно конкретен: враг рода людского гнездится не у далекой звезды тау Кита и не на Марсе. Он ближе.
Еще каких-то полтора века назад роль главного вредителя нашего народного хозяйства традиционно играла Англия. Многие отечественные беды, от качества дорог до роста популяции дураков, традиционно же списывались на происки нации просвещенных мореплавателей, которая со своим ненасытным “Юнион Джеком” в ту пору претендовала на звание строителя всемирной империи под никогда, блин, не заходящим солнцем. Однако к середине прошлого века “империя зла” сменила прописку, а изрядно полинявшего британского льва без церемоний отодвинул на периферию Дядя Сэм — неулыбчивый господин в звездчатом цилиндре и полосатых брючках.
Помнится, прекрасный знаток психологии ребенка Корней Чуковский посвятил стихи феномену возникновения фобий: впечатлительное дитя могло сначала выдумать из головы “бяку-закаляку кусачую”, а затем ее же и испугаться. Так получилось, что реальная Америка (которую, конечно, не стоит идеализировать, но и демонизировать нет смысла) для фантастов была вытеснена Америкой-страшилкой — чудовищем вида ужасного, букой из детских кошмаров, красно-синей и звездно-волосатой рукой из ночного пионерлагерного фольклора.
В названном выше романе Вяч. Рыбакова хорошие российские лекарства в аптеках планомерно заменяются плохими американскими, а главных импортных негодяев, один из которых вдобавок подстрекает к убийству детей, по-голливудски зовут Дарт и Вейдер — и скажите еще спасибо, что не Зеленый и Гоблин или Доктор и Зло. В другой книге все того же В. Рыбакова, “На чужом пиру” (впервые вышла в 2000 году, потом не раз переиздавалась), коварное ЦРУ занимается в России целенаправленным террором. Мало того, что наши талантливые мозги утекают за океан: тех немногих ученых, которые по старинке желают оставить свои таланты Родине, по наущению врага тайком убивают (так не доставайся же ты никому!). На те же кровавые цэрэушные деньги махровым цветом расцветает так называемая демпресса, где патриотов третируют, а рыжие враги клевещут на белокурых друзей.
О гнусной сущности заокеанского недруга обстоятельно пишет и Д. Янковский, почти дословно повторяя все общие места советского агитпропа. Тут и “мораль, упрощенная до доллара”, и доверительные сообщения о том, что “сам экспорт американских “ценностей” построен на лжи”. Вся Америка, по Янковскому, есть “государство-хулиган”, “огромная банда разнузданных гопников, вооруженная ядерными ракетами и высотной авиацией”, “похожая на бандюков-беспредельщиков”. Автор вдумчиво объясняет, что хваленое американское “благополучие ничем не связано с их образом жизни, с их ценностями”, “оно основано только на разграблении богатейшего континента” (вопроса о том, почему нам-то не удалось разграбить свой не менее богатый континент, дабы поднять уровень жизни до американского, у автора не возникает).
Читателю Д. Янковского вдалбливается мысль о том, будто все российские проблемы, от чеченского сепаратизма до ухудшения демографической ситуации, — американских рук дело. “Америке пришлось снова вбухивать колоссальные средства, чтоб заново возродить в Чечне бандитское государство”. Падение же рождаемости в России связано, во-первых, со злодейским сексуальным просвещением юношества (“Банальный половой акт в конце романтической первой любви. Нет уж, простите! Это все равно что украсть детство, пионерские лагеря, задорные песни и яркий свет искристых костров”). А во-вторых, наших женщин “выманивают брачными агентствами за границу путем несбыточных обещаний” (сохранен стиль автора). Если у В. Рыбакова шла речь только о коварной перекачке умов, то в “Рапсодии гнева” мозгами уже дело не ограничивается. Импортируемые женщины должны, оказывается, вынашивать американцев. “Потому что американки не хотят рожать, они заняты только карьерой, оставляя мужа без шанса на наследника. Потому что муж для них — только источник дохода”.
Абзац за абзацем жители Нового Света превращаются едва ли не в киношных “чужих” (недаром же фильм Ю. Грымова про злокозненность заокеанских врачей-без-границ так и называется — “Чужие”) — почти что пришельцев-паразитов, лишенных человеческих черт. “Для них вполне естественным является оставить товарища в опасной ситуации, — сообщается читателю, — под обстрелом, например…” Вывод автора недвусмыслен: “Они настоящее зло… Явное и неприкрытое”. В самом деле, на войне как на войне. В последней четверти романа положительные персонажи с упоением расстреливают из снайперских винтовок агрессоров-янки, вздумавших вторгнуться в Крым при поддержке предателей-украинцев.
“Силовой” выход из описываемых ситуаций сюжетно неизбежен. Лелеемый авторский мазохизм в фантастике подобного рода выполняет функцию сжимаемой пружины или перегретого парового котла: злые дяди доводят ранимого подростка до крайности, за которой ситуация взрывается благородной яростью и праведным гневом. Стрельба по живым мишеням в романе Д. Янковского — из той же серии. У В. Рыбакова положительные персонажи организуются в некую подпольную ячейку, противостоящую супостату. У Ф. Березина подпольщики в финале третьего тома трилогии (сперва он выходил под названием “Атака Скалистых гор”, затем был переименован в “Развалинами Пентагона удовлетворен”) проникают в стратегический центр американского оборонно-наступательного ведомства и напрочь взрывают главный компьютер США вместе с Пентагоном.
Что же касается Л. Каганова, ранее прославившегося в основном в качестве главного юмориста от русской фантастики (и “просто” юмориста, автора сценариев развлекательных телепередач), то в новом своем сочинении он демонстрирует наибольшую степень кровожадности: в финале “Черной крови Трансильвании” положительный герой, получив в распоряжение титаническую мощь, поражает не отдельных американцев, но тело ВСЕЙ Северной Америки — аки вампира! — исполинским осиновым колом. Чтобы уж никто не ушел от возмездия, включая грудных младенцев. Мстить — так уж мстить, до упора… Может, это юмор такой теперь?4
Terra Fantastica — страна неограниченных возможностей, заповедное место, где сказку можно превратить в Кафку и наоборот. В воображении подростка, обделенного вниманием или третируемого старшими, возникает невероятный сюжет мгновенного взросления и связанного с ним фрейдистского обретения невиданных ранее маскулинных возможностей. По типу: “Вот я завтра вырасту и побью директора (папу, милиционера, главного школьного хулигана и пр.)”. Волею случая все прежние табу могут быть нарушены, обидчик и обижаемый поменяются местами — и вот этато ситуация тоже распространена в современной российской фантастике. А поскольку в литературе позволено варьировать хоть будущее, хоть прошлое, “завтра” для остроты эффекта может превратиться во “вчера”.
Жанр альтернативной истории, практически неизвестный в советской фантастике (в числе немногих образчиков подобного рода можно назвать рассказ Севера Гансовского “Демон истории”5), пышно расцветает именно в постсоветские времена — нередко в связке с уже упомянутым мотивом исторического реванша. В романе Максима Сабайтиса “Битва за небо” (2007) действие разворачивается более полутора десятилетий назад, в начале 1991 года. Но это уже иной 1991 год, фантастический. В стране — монархия, на российском троне — царь Александр Пятый, отечественная валюта крепка (за две тысячи рублей дают полтора миллиона долларов), сама Россия — ведущая мировая империя, способная соперничать с тремя другими: Британской, Японской и Османской. А где же мощная Америка? А нет никакой мощной Америки. В сконструированной реальности Соединенные Штаты — захудалая провинция, разделенная к тому же между британцами и японцами.
У Сергея Анисимова в романе “Вариант “Бис”” (книга издана в 2003 году, неоднократно переиздавалась, очередное издание вышло уже в новом, 2009-м) читателю предложено еще более отдаленное альтернативное прошлое. На календаре — 1944 год, но политический расклад – опять иной, чем в исторической реальности. Как известно, антигитлеровская коалиция не развалилась, несмотря на противоречия между союзниками. Однако, по Анисимову, Америка, разумеется, должна была продемонстрировать свою предательскую сущность, а потому в романе США и примкнувшая к ним Англия нарушают союзнический долг и подло наносят удар по советским летчикам. Однако товарищ Сталин, как и положено, мудр и прозорлив: предвидя коварство Штатов, верховный главнокомандующий заранее дал приказ о строительстве авианосца “Чапаев”, который нанесет ответный удар силами всех своих батарей и всей мощью палубной авиации (благо за штурвалами сидят лучшие асы). Цитата: “Иван Кожедуб, усмехнувшись про себя напору увлекшегося американца, пристроил свой ЯК выше и сзади и, уравняв скорости машин, открыл огонь”. В финале трусливые “штатники” и их британское охвостье вынуждены отыграть назад и заключить выгодный для СССР мир. Что и следовало ожидать.
В романе Андрея Максимушкина “Белый реванш” (2007) Советский Союз вовсе не распался, а, напротив, досуществовал до третьего тысячелетия и процветает. А вот Соединенным Штатам не позавидуешь: “После дефолта 99-го года США потеряли значительную часть своего политического влияния. Страна до сих пор не может выйти из жесточайшего кризиса, резкое падение уровня жизни, безработица, государственный долг, огромнейшее сокращение бюджета и отток капиталов, в целом малоприятная ситуация для американцев. Доллар утратил статус мировой валюты. Многие, казалось бы, влиятельные международные организации, оставшись без поддержки Вашингтона, ушли на задний план”. Армия влачит жалкое существование, у американских военных летчиков не хватает керосина для плановых учений, американские ученые в массовом порядке переезжают в СССР, оголяя фронты фундаментальной науки… Узнали? Не мудрствуя, автор собрал реальные советско-российские беды и, практически не изменив, перепасовал их американцам. Все это выглядит грубой карикатурой, однако автор серьезен и исполнен пафоса. В книге А. Максимушкина не хватает разве что описаний трудностей американского ЖКХ, дедовщины в US Army, поборов дорожных патрулей полиции и низкого качества американских автомагистралей — тогда бы мы получили исчерпывающий перевертыш.
Стремление побить врага на его же территории оборачивается рабским заимствованием у противника. Мелкое воровство под видом полемики — еще одна из детских болезней подобных произведений. Вступив в схватку с заокеанским недругом, большинство фантастов вольно или невольно (чаще — вольно) строят свои сочинения по законам американских же технотриллеров, проигрывая, однако, и в динамичности, и в раскованности. К примеру, Д. Янковский механически перенимает у Тома Клэнси “монтажный” принцип построения сюжета и использует обожаемые Голливудом флэшбэки — похоже, только для того, чтобы нагнать листаж. Романы А. Максимушкина выстроены в духе конспирологических сочинений Роберта Ладлэма. У Ф. Березина среди учителей, помимо того же Клэнси, — еще и Ларри Бонд (“Котел”), и Ральф Питерс (“Война 2020”). В книге С. Анисимова, где человеческое слово вообще еле заметно среди списка военных кораблей (его, впрочем, трудно одолеть до середины даже в часы бессонницы), можно легко найти отголоски эпопеи Гарри Тартлдава “Мировая война” — там, впрочем, Вторая мировая война перерастала уже в схватку с чудовищными инопланетянами.
Примечательно, что едва ли не все фантастические книги, где авторы торжественно отсылают в США наши же ржавые грабли, с чисто художественной точки зрения никакой критики не выдерживают. Увы, среди обиженных детей вундеркинды чрезвычайно редки, а ненависть чаще всего — скверный стилист. Если уж некогда талантливый Вяч. Рыбаков ныне, охваченный гневом, производит тусклые тексты, густо пересыпанные квазифилософскими и квазиполитическими отступлениями, что уж говорить о прочих его коллегах? Господствует та простота, которая еще хуже литворовства. Вот любовная сцена от А. Максимушкина: “— Стас? — в голосе Ирины звучало настоящее, неподдельное чувство. Их глаза встретились. Даже при зыбком свете звезд было хорошо видно, как по щекам Иры пробежал легкий румянец, грудь девушки высоко вздымалась. Стас шагнул вперед и обнял Ирину. Их губы слились в глубоком страстном поцелуе. Это незабываемое мгновение длилось целую вечность…” Такое количество штампов может вбить в один абзац не всякий пародист, но сугубая серьезность автора, повторяем, сомнению не подлежит.
С неизбывными штампами мирно уживаются стилистические перлы. “Хладнокровный, как львиная задница, голос контролера” (С. Анисимов). “Возможно, снабженные цилиндрами головы расширили бы зрачки до размеров медной копейки, если бы им раскрыли простую тайну этой вечности о том, что цель создания больших крыльев двояка” (Ф. Березин). Д. Янковский, не забывший подчеркнуть, что у американских агрессоров в Крыму русский язык “был великолепен, куда лучше, чем у большинства горожан…”, — сам, увы, не может этим похвастаться. Положительный персонаж (“…за этой напускной солидностью следователь будто прятал истинное лицо души, а сетка морщин вокруг серых глаз выдавала затаенную, давно накопленную усталость…”) отличается от отрицательного (“…нехороший огонек, настойчиво пробивающийся через служебную маску доброжелательности…”) с первого же взгляда. Ну а когда “сползает с души огорчение”, когда “надежда тут же загудела в груди буйным пламенем”, когда рядом “с породистым акцентом” возникают “раскосые глаза татарской крови”, начинаешь думать: а на каком языке это все, собственно, написано? Не подстрочник ли это с американского?
Если уж у записных борцов с заокеанским влиянием первым делом страдает русская словесность, то они проиграли по-любому — сколько бы бумажных самолетов противника они ни сбили и сколько бы виртуальных территорий они у врага ни отвоевали.
___________________________________________________
1) Все упоминаемые в этой статье романы, за исключением одного особо оговоренного случая, выходили отдельными изданиями.
2) См. рецензию: Белова О. Фантастическая публицистика // НЛО. 2004. № 65. С. 344—348. — Примеч. ред.
3) Каганов Л. Черная кровь Трансильвании // Каганов Л. Дефицит белка. М.: АСТ, 2007.
4) На мысль о том, что это все-таки своеобразная, но шутка, наводит то обстоятельство, что на домашней странице Каганова среди перечисленных им любимых фильмов три (из четырех) — американские: “Форрест Гамп”, “Шрэк” (очевидно, первый выпуск) и “Рататуй” (http://lleo.aha.ru/lleo/index.htm).
5) Среди других немногочисленных примеров – проза Андрея Аникина (повести “Смерть в Дрездене” и “Друг, который мог быть”, опубликованные в сб.: Аникин А. Вторая жизнь. М., 1988) и глава “Фантастический 1826” в составе книги Н. Эйдельмана “Апостол Сергей” (М., 1980, впоследствии несколько раз переиздавалась).