(О семантике родственных связей в «пиратской» песенной поэзии)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2008
Пираты встречаются в российских песнях очень часто. Непропорционально часто их роли в российской истории. Экзотический и далекий с географической и исторической точек зрения, пират оказался близок авторам и исполнителям в другом отношении:
Я знаю, Джимми, Вы б хотели быть пиратом,
Но в наше время это невозможно.
Вам хочется командовать фрегатом,
Носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом,
Вам жизни хочется отважной и тревожной.
Вам хочется бродить по океанам
И грабить шхуны, бриги и фелуки,
Подставить грудь ветрам и ураганам,
Стать знаменитым черным капитаном
И на борту стоять, скрестивши гордо руки…1
Видимо, этого хотелось не только Джимми: песня А. Вертинского отнюдь не была единственной. Последовавшие за ней “пиратские” песни исчисляются десятками, если не сотнями. Это и песни известных авторов, и такие, которые утратили авторство в процессе бытования, но в любом случае очень популярные и певшиеся в компаниях, во дворах, в походах и т.п. Их очень много: “В нашу гавань заходили корабли…”, “В Кейптаунском порту” П. Гандельмана2, “Кто не пират — тот не моряк…”, “Пират, забудь про небеса…”, “Пиратская кадриль” Н. Шабунина, “Пиратская” (“Из призрачных надежд не приготовить пищи…”) С. Погорелого, “Наш фрегат давно уже на рейде…” Ю. Зыкова, “Бригантина” (“Надоело говорить и спорить…”) П. Когана, “Мы с тобой давно уже не те…” Ю. Аделунга, “Пиратская” (“Я только нынче понял, как устал…”) Д. Авилова, “Флибустьерская лирическая” (“Пардон, сеньоры и сеньориты…”) С. Лившина, “В тавернах припортовых наша жизнь…” Л. Сергеева, “Песня старого пирата” (“На синем океане…”), “Пиратская” (“По бушующим морям…”) и песни из кинофильма “Остров сокровищ” (1971) Ю. Кима, “Пиратская песня” (“Черный флаг пиратский…”) Ю. Визбора, “Пиратская лирическая” (“В ночь перед бурею на мачте…”) Б. Окуджавы, “Пиратская” (“Пират, забудь о стороне родной…”) А. Городницкого, “Пиратская” (“На судне бунт, над нами чайки реют!..”), “Еще не вечер” (“Четыре года рыскал в море наш корсар…”) и “Был развеселый розовый восход…” В. Высоцкого — и многие, многие другие3.
Несмотря на сюжетные, стилистические и жанровые различия песен, образ пирата в них обладает набором совершенно устойчивых черт. Несмотря на постоянные упоминания рома и прочих спиртных напитков, жертв, грабежей и тому подобного, это отнюдь не образ вечно пьяного жестокого бандита. Пират раннесоветской и бардовской песни — веселый и независимый разбойник, влюбленный в море, одинокий, но свободный, вечно находящийся в пути, враждующий со всевозможными властями и вообще любыми официальными инстанциями, его жизнь полна приключений…
Этот образ, как можно предположить, родился в результате воздействия двух традиций. Во-первых, романтической (вспомним байроновского “Корсара”): перейдя в ХХ век, и в частности в бардовскую поэзию, пират сохранил свои романтические черты. Романтический корсар не мог не импонировать авторам и исполнителям пиратских песен: он как нельзя более отвечал и тяге к недоступным путешествиям и свободе, и умеренно оппозиционным настроениям самих бардов и их аудитории. Во-вторых, на образ пирата в бардовской песне повлияла та реинтерпретация романтической традиции, которую осуществил в начале XX века Николай Гумилев (“Капитаны”), а в 1930-х — подражавшие ему поэты-“ифлийцы” (П. Коган, М. Кульчицкий, Б. Смоленский, Н. Майоров и др.).
Вполне официально прозвучавшие с экрана в 1937 году “пиратские” песни Н. Богословского на стихи В. Лебедева-Кумача из кинофильма “Остров сокровищ” в дальнейшем были фактически запрещены. Как пишут составители сборника “Запрещенные песни”, “все песни из фильма мгновенно стали популярными, “Песня пиратов” в особенности, хотя ее дальнейшее тиражирование и было запрещено. Песня не печаталась, не издавалась на грампластинках и не транслировалась по радио: такова была обычная судьба песен, исполняемых отрицательными персонажами”4.
Если ты назвался смелым,
Значит, не дрожи в бою.
Ты сумей отважным делом
Смелость доказать свою,
Слабый и душой и телом
В нашу не войдет семью.
Слабый будет бит,
А смелый победит.
Море поет,
Море зовет,
Смело вперед!5
Персонажи, бывшие отрицательными для советской культуры, естественным образом поменяли знак в культуре так или иначе оппозиционной. Пират противопоставлял себя всем властям, в том числе и советским6. ““Пиратство” в творчестве бардов, — пишет И. Соколова, — символ романтики, <…> свидетельство веры в собственные силы и надежда на удачу, осознание превосходства над личными врагами…”7
В этом ряду лирических, трагических и романтических песен о пиратах выделяются две — “Песня Попугая” В. Высоцкого (1973—1975) и “Бабушка пирата” (“Бабушка и внучек”8) Э. Успенского (музыка Б.П. Рысева). Выделяются прежде всего потому, что в самом начале обоих сочинений пираты обзаводятся совершенно несвойственным им атрибутом, а именно — кровным родственником.
Традиционный пират (как исторический, так и романтический), по определению, одинок. Он — отщепенец, отрезанный как от общества, так и от семьи, у него есть только друзья-пираты, и иногда еще женщина, с которой возникают трудности, вызванные незапланированно долгим отсутствием или, наоборот, неожиданным приездом.
А тут вдруг появляются близкие родственные связи: папа — в одном случае и бабушка — в другом. У Высоцкого вдобавок сливаются в один два типичных персонажа — пират и его говорящий попугай, который сам становится пиратом. Собственно, вся его карьера начинается с попытки отомстить за оскорбление, нанесенное его отцу знаменитым конкистадором:
ПЕСНЯ ПОПУГАЯ
Послушайте все — о-го-го! Э-ге-гей! —
Меня — Попугая, пирата морей!..
Родился я в тыща каком-то году
В банано-лиановой чаще,
Мой папа был папапугай какаду,
Тогда еще не говорящий.
Но вскоре покинул я девственный лес:
Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес,
Он начал на бедного папу кричать,
А папа Фернанде не мог отвечать,
Не мог — не умел — отвечать.
И чтоб отомстить, от зари до зари
Учил я три слова, всего только три, —
Упрямо себя заставлял — повтори:
“Карамба!”, “Коррида!” и “Черт побери!”
Послушайте все — о-го-го! Э-ге-гей! —
Меня — Попугая, пирата морей!..
Нас шторм на обратной дороге застиг,
Мне было особенно трудно, —
Английский фрегат под названием “бриг”
Взял на абордаж наше судно.
Был бой рукопашный три ночи, два дня —
И злые пираты пленили меня, —
Так начал я плавать на разных судах —
В районе экватора, в северных льдах…
На разных пиратских судах.
Давали мне кофе, какао, еду,
Чтоб я их приветствовал: “Ха уду ю ду!”
Но я повторял от зари до зари:
“Карамба!”, “Коррида!” и “Черт побери!”
Послушайте все — о-го-го! Э-ге-гей! —
Меня — Попугая, пирата морей!..
Лет сто я проплавал пиратом — и что ж,
Какой-то матросик пропащий
Продал меня в рабство за ломаный грош, —
А я уже был — говорящий.
Турецкий паша нож сломал пополам,
Когда я сказал ему: “Паша, салам!”
И просто кондрашка хватила пашу,
Когда он узнал, что еще я пишу,
Читаю, пою и пляшу.
Я Индию видел, Китай и Ирак.
Я — индии-и-видум — не попка-дурак.
(Так думают только одни дикари.)
Карамба! Коррида! И — черт побери!9
Несмотря на то что весь текст представляет собой монолог Попугая (от первого лица), в нем очень сильны черты театрализованного диалога. Во-первых, рассказ начинается обращением к публике (“Послушайте все…”), и потом оно дважды повторяется. Во-вторых, в рассказе попугая-пирата так или иначе присутствует множество персонажей (сам Попугай, его папа, Кортес, пираты, матрос, паша, дикари). В-третьих, ситуация говорения, диалога или его невозможности — одна из основных в сюжете. Так, папа Попугая диалог вести не мог (“не умел отвечать”). Сам Попугай — наоборот, способность к разговору в себе воспитывал, что подчеркивается в рефренах, а особенно — в последнем куплете (“а я уже был говорящий”). Наконец, в тексте два наполовину состоявшихся диалога: с турецким пашой (говорит попугай, а паша не отвечает) и собственно с захватившими Попугая пиратами — там, напротив, пираты добиваются коммуникации, а попугай ее не поддерживает.
В отличие от “Песни Попугая”, охватывающей тысячелетнюю биографию героя, у Успенского изображен лишь один небольшой эпизод, сборы “на разбой”, и основным персонажем здесь является не столько пират, сколько его бабушка.
Во второй строфе стихотворения Успенского появляется несобственнопрямая речь, явно принадлежащая бабушке (“А еще, конечно, мыло, / Зубной порошок”). Затем следует ее прямая реплика (отсутствующая в песенном варианте), оформленная как реплика диалога, но не обрамленная вводными словами:
— Ложка здесь,
Чашка здесь,
Чистая рубашка есть.
Вот мушкет пристрелянный,
Вот бочонок рома…
Он такой рассеянный —
Все оставит дома.
С шестой строфы начинается монолог бабушки с наставлениями внуку, который прерывается краткой репликой пирата:
Но на этом месте внук
Перебил старушку:
— Слушай, если это все
Так тебе знакомо,
Так давай
Сама езжай,
А я останусь дома.
Бабушка собирает пирата так, как собирала бы в школу или на работу (впрочем, есть в стихотворении Успенского и пародийная отсылка к многочисленным песням о проводах солдата на войну). Очень характерно, как воспринимают текст художники, иллюстрирующие книги Э. Успенского: так, И. Олейников нарисовал пирата в камзоле и соответствующую бабушку — гранд-даму в костюме XVII века10, а В.В. Тринченко, напротив, изобразил вполне современного маленького мальчика в кресле и добрую седую бабушку в очках11. Думается, однако, что успех песни заключается как раз в том, что она несводима ни к одному из этих двух планов, а объединяет в себе оба.
Здесь присутствуют все элементы, обычно встречающиеся в пиратских песнях: фрегат, разбой, пистолеты, золото, мушкеты, ром, карты, абордаж. Но с ними соседствуют реалии другой жизни: мыло, зубной порошок, чистая рубашка, ложка, чашка. Авантюрность обретает привычно-бытовые черты, но в то же время и привычный быт обретает черты авантюрности. Ключевой в этом процессе является роль бабушки, которая, с одной стороны, семантически связана с домом, уютом, теплом и семьей, с другой — дает советы по поводу игры в карты и хоть и советует не обижать сирот, но только для того, чтобы сберечь патроны:
— Дорогой кормилец наш,
Сокол одноглазый,
Ты смотри, на абордаж
Попусту не лазай.
Без нужды не посещай
Злачные притоны.
Зря сирот не обижай —
Береги патроны.
Без закуски ром не пей,
Очень вредно это.
И всегда ходи с бубей,
Если хода нету.
Бабушка как бы заменяет внука, вернее, объединяет два плана: она одновременно и Бабушка Пирата, и сама Пират, знающий все секреты ремесла, — точно так же, как у Высоцкого Попугай оказывается одновременно и Говорящим Пиратским Попугаем, и самим Пиратом.
Сохраняя все внешние атрибуты, пираты в этих песнях утрачивают одну очень существенную черту — одиночество и изолированность, оторванность от корней и от семьи. За счет этого появляется двойственность образа и ирония, но появляются и теплота, и любовь, причем не к далекой возлюбленной, а к родным, папе и бабушке — чувство, близкое и понятное каждому, но в то же время обыденное, “приземленное”.
Оба произведения формально были адресованы детской аудитории: Эдуард Успенский написал свое стихотворение для детей и публикует его в книжках для дошкольников, песня Высоцкого была написана (в числе прочих) для детского дискоспектакля “Алиса в Стране чудес”. Однако ничуть не меньше, чем детям, они пришлись по душе взрослым. Успенский рассказывал, что его песню ему прислали (в качестве народной!) на передачу “В нашу гавань заходили корабли…” взрослые зрители. Высоцкий исполнял “Песню Попугая” на авторских концертах (кстати, единственную из всего цикла12), она открывает “пиратский” раздел в составленной А.Е. Крыловым книге “Свой остров”13, да и если просмотреть многочисленные “пиратские” сайты, то едва ли не на всех можно найти эти песни — хотя аудитория этих сайтов, судя по всему, отнюдь не детская.
Разумеется, такое совмещение — отнюдь не уникальная черта этих текстов: многие произведения советской детской литературы были адресованы одновременно и взрослым. Но в рамках “пиратской” поэзии их выделяет именно намеренная “двупланность”: обращение к детской аудитории создает иронию по отношению к “взрослой” пиратской традиции, а наличие диалога, равно как и появление кровных родственников, “снимает” трагическую изолированность пирата, характерную для его романтического образа, и делает его персонажем двойственным, ироническим и отчасти сказочным.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Вертинский А. Джимми // Вертинский А. Дорогой длинною… М., 1991. С. 311.
2) Указываются только авторы стихов. “В Кейптаунском порту…” — как известно, переделка идишских куплетов “Ба мир бист ду шейн” из мюзикла “I Would if I Could” (1932) (музыка Шломо Секунды, стихи Дж. Джейкобса [Якова Якубовича]).
3) См. подборки “пиратских” песен на сайтах: Пираты и мы (http://evrika1716. ru/Pirates/poetry.htm); “В нашу гавань заходили корабли…” (http://ngavan. msk.ru/gan/a01/b90/c0000/d0621/ind.shtml); Гавань корсаров: форум (http:// forums.corsairs-harbour.ru/showthread.php?p=8553); соответствующее сообщество в “Живом журнале” (http://community.livejournal.com/pirates_ru/154013. html) и др.
4) Запрещенные песни: Песенник / Сост. А.И. Железный, Л.П. Шемета, А.Т. Шершунов. М.: Современная музыка, 2004. Цит. по: http://a-pesni.golosa.info/drugije/ ppiratov.htm.
5) Там же.
6) Наиболее явно это было сделано в шутливой песне А. Солянова “На пиратском корабле”, где капитаном корсарского судна неожиданно становится юный пионер, что приводит в конечном счете к окончательному вымиранию пиратства (“В нашу гавань заходили корабли…” // http://ngavan.msk.ru/gan/a01/b90/ c0000/d0621/ind.shtml).
7) Соколова И. Авторская песня: от экзотики к утопии // Вопросы литературы. 2002. № 1 (http://magazines.russ.ru/voplit/2002/1/sokol.html).
8) В книгах Э. Успенского стихотворение называется “Бабушка и внучек”. При песенном исполнении чаще используется вариант “Бабушка пирата”. Кроме того, стихотворение подверглось некоторому сокращению и изменению. В этой статье мы цитируем текст по изданию: Успенский Э. “Пластилиновая ворона” и другие стихи. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 98.
9) Высоцкий В. Сочинения: В 2 т. / Сост., подготовка текста и комментарий А. Крылова; вступ. статья А. Кулагина, М.: Локид-Пресс, 2001. Т. 2. С. 277—278.
10) См. его иллюстрации в книге: Успенский Э.Н. Рыжий, рыжий, конопатый…: Стихи и рассказы: Учебное пособие для детей дошкольного возраста. М.: АСТ: Астрель, 2001.
11) См.: Успенский Э. “Пластилиновая ворона” и другие стихи.
12) См. примечания А.Е. Крылова: Высоцкий В. Указ. соч. Т. 2. С. 498.
13) Высоцкий В. Свой остров: Песни о море и моряках / Сост., подготовка текста и примеч. А.Е. Крылова. М.: Прометей, 1990.