(Рец. на кн.: Боков Н. Зона ответа. Книга первая. Н. Новгород, 2007; Боков Н. На восток от Парижа. Книга вторая. Н. Новгород, 2007)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2008
Боков Николай. Зона ответа. Книга первая. — Нижний Новгород: Дятловы горы, 2007. — 532 с.; Боков Николай. На восток от Парижа. Книга вторая. — Нижний Новгород: Дятловы горы, 2007. — 292 с.
Приходится констатировать печальный факт: история русской литературы второй половины ХХ века не то что не написана, она просто находится вне обсуждения. И уж тем более отдельные, не центральные писательские фигуры внимания к себе не привлекают. Потому рецензию на книги Николая Бокова следует начать с краткой биографии автора. Итак: Николай Боков (р. 1945) окончил философский факультет МГУ, писал стихи и прозу, распространявшиеся в самиздате, а с 1970 года анонимно или под псевдонимами печатавшиеся на Западе1. Был близок к диссидентскому движению, подвергался преследованиям, а в 1975-м под угрозой ареста эмигрировал. Жил в Париже, продолжал писать, издавал журнал “Ковчег”, где печатал сочинения Геннадия Айги, Михаила Соковнина, Андрея Монастырского, Елизаветы Мнацакановой и других авторов-новаторов — тех, кто мог появиться на страницах, например, “Континента” лишь в виде исключения. “Ковчег” был московским – по происхождению — аналогом ленинградского (по составу редакции, но выходившего в том же Париже) журнала “Эхо” Владимира Марамзина и Алексея Хвостенко.
Собственные сочинения Николая Бокова отличались жанровой и стилистической разнородностью, некоторые приближались по стилю к московскому концептуализму — в других, при всей максимальной социальной заостренности, заметны (по крайней мере, из сегодняшнего дня) параллели к коммунальной метафизике Юрия Мамлеева2. Боков был заметной фигурой русского Парижа 1970-х, его тексты, как уже сказано, были переведены на французский и немецкий, но его литературная и общественная жизнь прервалась в 1982 году — о том, что тогда произошло, и о том, что последовало после, он написал в конце 1990-х. Именно эти тексты вошли в книгу “Зона ответа”.
Здесь я вынужден остановиться и оговорить вопросы, напрямую касаться которых в рецензии, по моему мнению, вообще-то не следует, но данный случай — особый, потому что книга Бокова — книга религиозная. Подходить к этой книге с моим так называемым мировоззрением, почти полностью описываемым известным двустишием “Для чего у кошки хвостик? / Я не знаю, я агностик”, надо с осторожностью. Осторожностью, диктуемой не особым почтением к вере как таковой, которого нет, а уважением к искренности автора. Оговорить собственное неверие необходимо, так как волей-неволей я буду писать о Боге и о вере в Бога, о присутствии Бога в чужой жизни, удерживая при этом иронию и рационализм в узде и одновременно опираясь все-таки на рационализм. Операция, в успехе которой у меня уверенности нет, но которая представляется в данном случае единственно возможной.
“Зона ответа”, как уже было сказано, — книга автобиографическая. Это пунктирная хроника жизни Николая Бокова в 1982–1996 годах (с естественными и необходимыми заглядываниями в прошлое), и это попытка написания своей духовной биографии, начиная с московских эпизодов. Центральное Событие (именно так, с большой буквы), состоявшееся в 1982-м, описано в повести “Обращение”. Речь в ней идет о встрече с Богом, о реальном визионерском опыте, которому предшествовала тяжелая стрессовая ситуация, череда жизненных крушений — неизлечимая болезнь маленькой дочери, распад семьи, разрыв с возлюбленной3. Исходом для Бокова стало обращение, не приход в церковь за утешением, но мучительный путь к Богу. Обретение Бога потребовало особых, неожиданных действий. Так было всегда, так поступали средневековые аскеты, юродивые на Руси, Франциск Ассизский в Италии.
Николай Боков ушел на улицу. Начал “духовное упражнение на бездомность”4. Бомжевал в Париже, ходил пешком от одного монастыря к другому, побывал в Греции, добрался до Иерусалима. Этой жизни посвящен небольшой текст “На улице Парижа” и несколько рассказов (в других автор пишет о своем советском, доотъездном опыте). Финальный эпизод — жизнь в пещере заброшенного карьера недалеко от Парижа и написанный в этой пещере “Soliloquium” (“Тетрадь отшельника”). “Soliloquium” завершает книгу “Зона ответа”. Это свободные заметки, дневниковые записи, фиксация нового состояния автора, состояния богооставленности: после долгих лет скитаний и аскетического воздержания Боков неожиданно почувствовал, что Бог от него отвернулся5. Оставалось жить воспоминаниями и надеждой, перебарывая нахлынувшие сомнения.
Таков краткий внешний очерк первой книги двухтомника, но он не отражает ее содержания. Рядом с рассказами о быте французских бездомных, через рассуждения о Боге, религии, церкви, сквозь культурологические и психологические наблюдения проходит один вопрос — вопрос о смерти. О том, что будет после смерти. Вопрос, на который ни философия, ни наука ответить не могут, но в момент встречи с Богом, в момент мистического откровения Боков узнал, что смерти нет. И, несмотря на это, он постоянно возвращается к тревожащему и пугающему вопросу, раз за разом повторяя, как будто убеждая себя и будущего читателя: смерти нет, смерти нет, смерти нет. Смерть в конце концов предстает перед ним желанным освобождением, а аскетизм — приближением к ней, постепенным вычеркиванием себя из мира. “Мне тоже дан уют, но другого рода: ты еще жив в этом мире, но ему не принадлежишь. Твоя душа проросла куда-то в иное. Твое счастье уже оттуда. Каждому свое”.
Приведенная выше цитата взята из рассказа “Зона ответа”, давшего название книге. В другом тексте, “Бат Кол”, Боков дает автохарактеристику своему труду: “книга очерков жизни, где я собираю случаи, когда Провидение писало мною, словно пером” — и несколько страниц спустя повторяет: “Вот мое место и профессия: мыслящее перо. Кто-то мною пишет, а я стараюсь понять”.
Книга должна свидетельствовать о Боге, но сквозной вопрос, вопрос о смерти, остается и ответа не имеет. Нет ответа и на другие вопросы — в прежнем существовании Николай Боков всё решал сам, интеллектуальным усилием, но, узнав Бога, он отказался от рационального познания: “Может быть, дело не в словесном ответе, не в ученом объяснении, а в обнаружении “полосы понимания”, “зоны ответа”, куда можно “войти” и воспринять всем существом — временно-вечным нашим существом — невыразимое” (из текста “Обращение”). Не сам человек должен ответить на любой вопрос, но прочувствовать ответ Бога.
В годы скитаний в центре мира Николая Бокова стоял Бог. Боков ежесекундно ощущал Его присутствие, Его волю, Его взгляд. Он видел знаки, слышал голоса, жил, подчиняясь этим знакам и голосам. Себя самого и окружающую действительность Боков соотносил с Библией. И хотя с точки зрения традиционных христианских конфессий некоторые поступки Бокова были нарушением привычных норм (да он, крестившись в православии, кажется, себя и не соотносит ни с одной из таких конфессий), он жил во времена своих странствий как человек Средневековья, он и стал, по сути, человеком Средневековья, вдруг явившимся в конце ХХ века. Ведь скорее всего, человеческие типы никуда не исчезают, они вокруг нас: люди Средневековья, люди Возрождения, люди эпохи Просвещения. И мир Средневековья тоже рядом с нами. В книге Бокова это — мир паломников, небольших религиозных общин, монастырей, в сообщениях российских газет — мир сектантов, укрывающихся под землей в ожидании конца света. И хотя пензенские сектанты и описанные Боковым христианские общины представляют совсем разные типы религиозного сознания, между этими мирами нет непроходимой границы, они представляют одну культурно-историческую реальность.
Особенность сознания самого Николая Бокова в том, что он совместил в себе Средневековье с привычкой к нынешней рефлексии, с познаниями современного образованного человека. Он жил одновременно там, в прошлом, и в дне сегодняшнем, то склоняясь к ироническому отрицанию современности, слишком доверяющей науке и разуму, то стараясь “выявить элементы и нити современного <…> христианства”. И это двойное существование было им вполне точно осознанно: “Я зажат между Евангелием и реальностью. Между двумя реальностями”.
Экстраординарный жизненный и духовный опыт требовал своего словесного воплощения. Начав вновь писать после длительного перерыва, Боков отказался от прежних наработанных приемов. Новой формой, как это часто бывает при фиксации трансцендентного опыта, стал дневник — спонтанное, пунктирное течение мысли, свободное движение от точки к точке, отступления к прошлому, многочисленные смысловые повторы и прихотливые повороты внутреннего сюжета. Проявилась склонность к дидактике, к резонерству, чуть ли не к проповеди, неразрывно связанная с религиозным содержанием. Стиль очистился от гротескных образов и прояснился, стало очевидным стремление к афористичности. Иногда проза Бокова выглядит почти классической, иногда напоминает импрессионистические наброски.
“Поздний зимний вечер в Шампани: повсюду закрытые ставни. Впрочем, освещены окна кафе, но уже перевернуты стулья и подняты на столы. Хозяин подметает пол. Два посетителя молчат у стойки: переговорено обо всем, но они никак не могут расстаться. Никто не спешит своему одиночеству навстречу.
<…>
Ночь. Едва угадывается линия горизонта. Далеко-далеко вспыхнул и прошел по небу луч автомобильных фар. Белесое пятно обозначает большой город: вон там, несомненно, отсветы Реймса. Ветер и его тонкий свист в проводах”.
(“Девяностый псалом”)
Сила этой книги (“Зона ответа”) в том, что она должна была появиться. Должна была занять предназначенное ей в духовном пространстве место — исповеди современного религиозного сознания. В “Тетради отшельника” Боков все сказал сам: “Иногда мне хотелось найти книгу о жизни и вере, написанную моим современником на основании собственного живого опыта, но не удавалось. В конце концов, я стал писать такую книгу сам”.
На фоне первого тома тексты, вошедшие в книгу “На Восток от Парижа”, представляются необязательными и неожиданными. Ранее Боков утверждал: “Подзаголовок “роман” вызывает отвращение” — но первое же, заглавное произведение во второй книге опубликовано с этим подзаголовком, ранее он призывал “разрушить всякий “стиль”, насколько это возможно”, — во второй книге “стиля”, ровно текущего, инерционного и, пожалуй, даже любующегося собой письма предостаточно. Создается впечатление, что, вернувшись в 1998 году в Париж, Николай Боков начал вновь писать с чистого листа, и, надо сказать, писать неуверенно и неровно. В “романе”6 “На Восток от Парижа” то и дело встречаются стилистически сомнительные фразы (“увидел, что молодая женщина в телефонной будке испытывает затруднение”, “Ив был мужчиной в расцвете сил”, “он хромал и имел одышку”); “Проза Миллениум”, начавшись с блестящего отрывка, вдруг срывается в прихрамывающее подобие потока сознания, проникнутое попытками изобразить иронию и сарказм; лирический герой повести “Побег в окрестности Реймса”, писатель-эмигрант Жан Петроу, предстает самовлюбленным пошляком и кажется какой-то пародией, вследствие чего читать о нем почти невозможно… И хотя во всех этих произведениях есть хорошо написанные абзацы и страницы, и хотя финал того же “Побега…” отличается от всего текста в лучшую сторону, высвечивая заявленный лейтмотив всей книги “Как только любовь — так и Бог”, — главного, по сути, это не меняет. Возникает чувство, что перед нами необязательные упражнения, и только.
Наиболее удачна в книге повесть (скорее, киносценарий) “Обед на побережье Балтийского моря”. Это история, основанная на воспоминаниях о диссидентской молодости, превращающаяся в историю об утекающем времени, о безвозвратно меняющемся мире и о любви. Это в целом неплохая проза. Просто проза. Одно из регулярно появляющихся в журналах, альманахах, книгах сочинений на русском языке. Одно из. А “Зона ответа” — все-таки единственная в своем роде.
___________________________________________
1) Самым известным произведением Бокова стал написанный в соавторстве с Борисом Петровым гротескный антикоммунистический памфлет “Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова” (Париж: Éditions La Presse Libre, 1970), опубликованный под псевдонимом Никто и переведенный на ряд европейских языков. Совсем недавно Н. Боков подтвердил свое авторство и републиковал книгу в своем Интернет-блоге: http://memorusse.blogspot.com/2006/04/c-27.html.
2) В Интернете ранние тексты Н. Бокова доступны в одном из его блогов: http://porusskitut.blogspot.com/.
3) Следует хотя бы в сноске отметить, что приход к Богу был во многом предопределен складом личности Николая Бокова. Что не отменяет влияния конкретных обстоятельств.
4) Идея “ухода” впервые появляется еще в юношеской повести Бокова “Никто” (http://antology.igrunov.ru/ authors/bokov/1159693106.html), но там описан скорее бунт против повседневной лжи, против советской действительности.
5) Вероятно, название текста (на латыни означающее “разговор с самим собой”) указывает на то, что диалог с Богом прервался и автор остался в одиночестве.
6) В кавычках потому, что цепочка эпизодов, картинок и диалогов, нанизанная на тонкую сюжетную ниточку, никаким романом не является. Текст, к счастью, все-таки стоит вне жанров (как, впрочем, почти все тексты Бокова).