Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2008
Вероятно, жанр, в котором я сейчас пишу, в высшей степени странен: это фактически очень запоздалая рецензия на книгу, вышедшую восемь лет назад. Но мне кажется, что эта книга, несмотря на то что она — не сборник лирических стихов и не исповедальный дневник, похожа на своего автора, вернее — на редактора-составителя. Я никогда не была знакома с Анной Альчук, никогда не видела ее и даже, надо честно признаться, не следила пристально за ее поэтическим и художественным творчеством. Я читала некоторые ее статьи и эссе в “Русском журнале” и “Иностранке”, но прежде всего ее имя ассоциировалось для меня со сборником “Женщина и визуальные знаки” (М.: Идея-Пресс, 2000), составителем и одним из авторов которого была Анна Альчук.
Я эту книгу люблю и ценю. По-моему, это в высшей степени новаторская книга. Я начала заниматься гендерными проблемами в 1990-е годы. Период неофитских открытий, восторгов, удивлений и “изобретения велосипедов” на протяжении этого десятилетия в России постепенно сменялся формированием исследовательских аналитических процедур. Но, заговорив по-русски, в конце 1990-х гендерные исследования вошли в зону ретрансляции: начали последовательно выходить переводы феминистской классики (что было, конечно, в высшей степени полезной и нужной работой), пересказы, переложения, применяющие идеи классиков феминистской критики к русскому “материалу”. Мы в который раз оказались в роли догоняющих и учеников. В это время и вышла книга, составленная Анной Альчук. Она была необычна тем, что взгляд автора был собственным, а не копировал уже существующие модели. Работа получилась живая, разная, неровная, противоречивая, и было очевидно, что это не недосмотр, а замысел составительницы.
Несколько идей “цепляли” уже в короткой редакторской вступительной статье и были блестяще реализованы в материалах сборника. В нем выделялись и сопрягались новые (для отечественной традиции) исследовательские поля: визуальная культура, феминистская критика (гендерные исследования), теория (точнее, разные теории) репрезентаций. Были представлены актуальные, не легитимизированные еще той же традицией исследовательские объекты: мода, реклама, Интернет, тексты медиа, практики повседневности. В книге реально, а не декларативно присутствовала междисциплинарность, не создаваемая путем арифметического сложения “ведомственных” разделов, а возникавшая внутри практически каждой статьи. В ней была живая полифония голосов, стилей и мнений. Пожалуй, слово “мнения” для этого сборника было ключевым — оно было и одним из первых в предисловии.
При всем многообразии материала и подходов у сборника была ясная цель, сформулированная составителем, Анной Альчук, в редакторском введении: “В статьях, собранных в книге, просматриваются два различных подхода. Некоторые авторы оперируют в основном означающими западного дискурса, предпочитая накладывать их на явления российской жизни. В этих текстах видимое и Реальное, как правило, совпадают. <…> …Основная же часть авторов стремится описать российскую ситуацию имманентно. Единодушие, с которым они независимо друг от друга отмечают некоторые особенности российской истории, наводит на мысль о необходимости выработки оригинальных критериев для ее понимания”.
Одна из проблем, акцентированная в этом контексте уже во вступительной статье, касалась особенностей российского (советского) патриархата. Годится ли русский мужчина на роль “фаллократа”, продуктивна ли в отечественном контексте разоблачительная риторика патриархатного угнетения и “феминизма жертвы”?
“Другая важная особенность, которую невозможно игнорировать при описании нашего общества, — констатировала А. Альчук, — состоит в том, что визуально репрезентированные, находящиеся на поверхности знаки часто маскируют явления, для выявления которых необходим обстоятельный анализ глубинных языковых механизмов. Никакие схемы здесь не помогут. Некоторые западные исследователи, когда речь заходит о России, слишком большое значение придают видимому, недооценивая огромный пласт нелегальных практик, сложным образом вплетенных в местную социальную ткань”.
Таким образом, в этой статье были обозначены, по-моему, действительно ключевые проблемы для гендерных (если говорить сейчас только о них) исследований в отечественном контексте. Кроме умения сформулировать сущностные, ключевые проблемы, в сборнике (а значит, в авторе-составителе) поражало умение работать с тем, что Сергей Чупринин обозначил словосочетанием “настающее настоящее”, — то есть делать предметом исследования становящиеся, возникающие на глазах феномены, не ожидая, когда они превратятся в удобные для препарирования окаменевшие реликты. Поражала нелюбовь к схемам и жестким формулировкам — при явной склонности к постановке вопросов и проблематизации. Умение задавать эти вопросы и слушать ответы (что ясно проявилось в трех черезвычайно различных и интересных беседах А. Альчук с О. Липовской, Н. Ажгихиной и М. Рыклиным, вошедшими в сборник). Смелость называть вещи своими именами: феминизм — феминизмом, порнографию — порнографией, женское искусство — женским искусством. Провокативность (что проявилось в иллюстративном материале), парадоксальным образом сочетавшаяся со взвешенностью. Толерантность, которая не имеет ничего общего со склонностью к расплывчатым компромиссам. Умение “поверять алгеброй гармонию” — и наоборот, “гармонией” — “алгебру”.
Предисловие к сборнику заканчивалось выражением надежды на то, “что книга внесет свой, пусть скромный вклад в понимание российской действительности и в формирование российского варианта феминизма, о необходимости которого так много говорят участники этого проекта”. Надежда эта более чем оправдалась — несмотря на то, что российский вариант феминизма все еще остается “на стадии постройки”. Но эта незавершенность не противоречит основным идеям феминистской мысли, которая делает акцент на процесс, а не на результат.
То же можно сказать и проекте Анны Альчук. Мой экземпляр книги испещрен подчеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками, а сейчас при перечитывании к ним прибавились новые. Всё продолжается…