(стихотворение)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2008
читал Хобсбаума.
главу о семидесятых.
вспомнил
новый год
с семьдесят шестого
на семьдесят седьмой.
я тогда лежал в больнице
в Сокольниках.
был в палате
почти самый младший.
ну и конечно
старшие меня обижали.
больница — это как в армии
везде где собираются мужчины
без женщин.
даже если они
дети.
мне было пять.
самому старшему — двенадцать.
он всю ночь
плакал во сне
когда его привезли с операции.
я никак не мог понять
взрослые же не плачут.
в семьдесят третьем, —
пишет Хобсбаум, —
кончилась золотая эпоха.
ночь продолжалась
до девяносто первого.
на девяносто первом
его книга заканчивается.
видимо всё ещё
в темноте.
в декабре семьдесят шестого
было очень темно.
иногда приходила нянечка.
говорила
чтобы мы отвернулись
и закрыли глаза.
включала синюю лампу.
ультрафиолет
дезинфекция.
за окном медленно
падал снег.
наверное где-то
в начале семидесятых
засидевшись за полночь
готовясь к завтрашней лекции
он в первый раз
набрался мужества
и сказал себе
что жизнь,
в общем,
прожита.
жалко, я не застал
его золотую эпоху
когда дети
не обижали друг друга
седобородые
профессора медицины
были похожи
на добрых волшебников.
а взрослые
(двенадцати-, тридцати-
сорокалетние)
никогда не плакали.
даже поняв что жизнь,
в общем, прожита.
даже отходя от наркоза
в зимнюю
советскую ночь.
даже в больничной палате
после тяжёлой
полостной операции
по горло в тоске и страхе
так что приходилось
задирать подбородок
чтобы не захлебнуться.
и не заплакать.
читал Хобсбаума.
главу о семидесятых.
вспомнил
новый год
с семьдесят шестого
на семьдесят седьмой.
я тогда лежал в больнице
в Сокольниках.
был в палате
почти самый младший.
ну и конечно
старшие меня обижали.
больница — это как в армии
везде где собираются мужчины
без женщин.
даже если они
дети.
мне было пять.
самому старшему — двенадцать.
он всю ночь
плакал во сне
когда его привезли с операции.
я никак не мог понять
взрослые же не плачут.
в семьдесят третьем, —
пишет Хобсбаум, —
кончилась золотая эпоха.
ночь продолжалась
до девяносто первого.
на девяносто первом
его книга заканчивается.
видимо всё ещё
в темноте.
в декабре семьдесят шестого
было очень темно.
иногда приходила нянечка.
говорила
чтобы мы отвернулись
и закрыли глаза.
включала синюю лампу.
ультрафиолет
дезинфекция.
за окном медленно
падал снег.
наверное где-то
в начале семидесятых
засидевшись за полночь
готовясь к завтрашней лекции
он в первый раз
набрался мужества
и сказал себе
что жизнь,
в общем,
прожита.
жалко, я не застал
его золотую эпоху
когда дети
не обижали друг друга
седобородые
профессора медицины
были похожи
на добрых волшебников.
а взрослые
(двенадцати-, тридцати-
сорокалетние)
никогда не плакали.
даже поняв что жизнь,
в общем, прожита.
даже отходя от наркоза
в зимнюю
советскую ночь.
даже в больничной палате
после тяжёлой
полостной операции
по горло в тоске и страхе
так что приходилось
задирать подбородок
чтобы не захлебнуться.
и не заплакать.