Международная конференция «Литература и медиа: меняющийся облик читателя» (Москва, МГУ, 24-25 октября 2007 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2008
Международная межвузовская конференция “Литература и медиа: меняющийся облик читателя”, проведенная филологическим факультетом МГУ (кафедрой теории дискурса и коммуникации) совместно с ИГИТИ ГУ-ВШЭ, была посвящена проблематике “медиализации” литературы и роли в этом процессе читателя.
Чтение художественного текста как сложившаяся, общераспространенная практика — порождение “культуры печати”. На протяжении по крайней мере трех (XVIII—XX) столетий литература оставалась центральной составляющей европейской культуры (системы образования и национальных канонов). В современных же условиях ее традиционные функции — как средства трансляции социального знания, игры, воображаемого эксперимента, рефлексии, развлечения и т.д. — все шире перенимаются новыми медиа. Контакт с литературным произведением дополняется (предваряется или развивается) экранным изображением, звучащим словом, кинетикой жеста, энергетикой живого исполнения. При этом меняются привычные читательские установки и в целом самосознание читателя как адресата текста. В то же время многовековой опыт литературы как “медиума” воображения наследуется и используется многообразными виртуальными практиками.
Медиа, таким образом, интенсивно прорастают в литературный/художественный текст и прирастают к литературному тексту. Книга почти буквально “выворачивается наизнанку” — навстречу еще-не-читавшим или уже-прочитавшим зрителям, слушателям, участникам игровых действ. Возникают новые модели рецептивного поведения — возможно, новая антропология чтения. Иными эти процессы оплакиваются — как чреватые необратимыми культурными утратами, иными прославляются — как зона креативного прорыва и новаторского эксперимента.
Участники конференции видели свою задачу в усилии осмыслить актуальную ситуацию разрыва, наследования и обновления — роль в ней читателя как культурного субъекта и героя, а также вектор происходящих (с нашим участием) перемен.
В связи с такой формулировкой задачи было решено первый день конференции посвятить обсуждению того, как мультимедийный контекст, формирующий среду обитания современного человека, наращивает свое представительство внутри литературного текста и как это сказывается на практиках чтения, типологии читательского поведения. Во второй день предполагалось (так, собственно, и произошло) перейти к вопросам о том, как сложившиеся конвенции литературного чтения соотносятся с новейшими практиками медийного восприятия — “расширяются” ими, трансформируются, обыгрываются и т.д. Явочным порядком первый день сложился как скорее “теоретический”, а второй — как скорее “практический”. Содержание первого дня: открывшая конференцию лекция Б.В. Дубина (“Левада-центр”) “Читатель в век медиа: опыт типологии”; “круглые столы” “Модусы общения с литературным текстом” (ведущая — Т.Д. Венедиктова, МГУ) и “Медийность как фактор литературного воображения” (ведущий — С.А. Ромашко, МГУ); заключительная лекция В.А. Подороги (ИФ РАН) “Событие в культуре массмедиа”.
В начале своей лекции Б.В. Дубин заявил, что его прежде всего интересует вопрос о том, “чтó аудиовизуальные медиа как более поздний тип коммуникации открыли или могут открыть нам в самой литературе”. Литературу предложено было рассматривать как “медиум”, притом не только как средство общения, но и как способ приобщения к незримому сообществу или даже создания такового. “В акте единения с этим незримым сообществом, воспринимающим, понимающим сообщение, я воссоздаю себя как человека, который живет смыслом, создает смыслы и передает порожденные им смыслы другим”. Понятия сообщества и сообщения стали, таким образом, ключевыми в поиске ответа на вопрос, поставленный в начале лекции, — одновременно отсылая к ее названию, к возможности типологизации современного читателя. Сегодня в России, по словам Б.В. Дубина, мы переживаем “стадию очередной кристаллизации или, быть может, омертвения литературы в качестве средства общения”. Современные медиа не только отбирают у литературы читателя, они также 1) создают новый тип автора как персонажа; 2) заставляют литературу перенимать техники медийной “раскрутки” — подготовки, “разогрева” будущей аудитории; 3) меняют режим распространения текста и техники самого письма. К примеру, традиционно устроенная литература немыслима без вертикальной, иерархической оси, в то время как ее на глазах складывающаяся современная разновидность — сетература — выстраивает исключительно горизонтальное сообщество. Иерархия, иерархичность переносятся сегодня в читательское сознание, в итоге читатель становится в литературном процессе едва ли не главной фигурой.
“Круглый стол” “Модусы общения с литературным текстом” (участники: Д.А. Леонтьев, Б.В. Дубин, О.В. Аронсон, Т.Д. Венедиктова, А.В. Марков) следовал сразу за лекцией и мог восприниматься как ее логическое продолжение.
О.В. Аронсон в докладе “Литературная экономия графомании” проанализировал последнюю как крайнюю форму существования словесности, которая ставит под вопрос само собой разумеющееся. Сложившаяся “политэкономия” литературы в каком-то смысле дошла до предела в развитии. Многие ее критики (от Бланшо до Барта и далее), описывая кризис автора и кризис произведения в ХХ веке, прямо или косвенно указывали на альтернативу: на присутствие в литературе обычно незамечаемого, “неэкономического” избытка, доступ к которому открывает, например, графомания. Предмет графомании — собственно письмо, выступающее “мимо смысла произведения”, то есть мимо смысла, который хочет вложить автор, и мимо удовольствия, которое читатель хотел и мог бы получить от текста. Графомания вообще связана не с обменом, а с щедростью, избыточностью, чем, собственно, и интересна. Особенность нынешней ситуации в том, что пространство графомании можно материализовать — благодаря появившемуся миру медийных образов, которые не имеют авторства, являются общими по определению.
Отзываясь на доклад О.В. Аронсона, Б.В. Дубин подчеркнул, что заявленные в нем позиция и логика в каком-то смысле симптоматичны: к проблемам “социальной оформленности, легитимности, иерархии социальные и антропологические дисциплины все чаще подходят с другой стороны” — со стороны “неправильного”, “несложившегося”, того, что все больше о себе заявляет, ставя под вопрос институциализированную словесность.
В сходном по предмету, если не по пафосу выступлении профессор факультета психологии МГУ Д.А. Леонтьев подчеркнул: описанные сложности и возникшая сегодня необходимость пересмотра ключевых литературных практик связаны с тем, что “если раньше “тень” знала свое место”, то сегодня “тень вышла из тени”. Существуют два уровня психологических функций человека: высшие, которые нас, собственно, и делают людьми, и низшие, с которыми мы рождаемся и которые для нас как “автопилоты”. Первые, всегда связанные с приложением усилия, именно и ассоциируются с культурой и полноценным общением, вторые — нет; это различение параллельно нашим способам отношения к литературе и к различным медиа.
А.В. Марков подробно говорил о разных способах чтения (классическом, беллетристическом), о сдвигах, происходящих в этой области, и о процессе канонизации маргинального.
В подытоживающем выступлении Т.Д. Венедиктовой был отмечен стойкий интерес всех участников разговора к диверсификации и изменению практик чтения. Это заставляет вспомнить о так называемой “читательской революции” (XVIII век), знаменовавшейся переходом от интенсивного чтения к экстенсивному, когда (по ощущению современных наблюдателей) “все бросились читать что не надо и как не надо”. Именно в этом контексте и в усилии нейтрализовать возникающие в нем социальные опасности и риски начинает складываться институт литературы с его нормами и внутренней иерархией, утверждается представление о литературном произведении как о прекрасном целостном объекте, подлежащем интерпретации и оценке. Эта система приоритетов сохраняется и в ХХ веке как культ “пристального чтения”. Имея огромные заслуги, сложившаяся традиция, однако, не позволяет и даже мешает нам увидеть связь между меняющимися медийными технологиями, потенциальным многообразием эстетического опыта и читательским восприятием. По ходу сменяющих друг друга медийных революций (от вышеупомянутой “читательской” до возникновения кино в конце XIX века и компьютерной революции в середине XX века) чтение становится все более интересным как процесс аффективный, телесный, перформативный, именно в этих качествах требующий сегодня осмысления.
Доклад В.А. Подороги был посвящен анализу категории события, его восприятия в контексте медийности. Событие — “это изменение, причем резкое, происходящее за счет нарушения ожидаемого хода текущих явлений”: свершаясь, оно изменяет законы наблюдения, отменяет его прежние принципы, то есть индивидуализируется в своей уникальной и неповторимой сущности. Наблюдателями события мы оказываемся несравненно реже, чем свидетелями. Событие отчасти и определяется тем, что имеет свидетелей, которыми оно переживается как “некая мгновенность перехода и, конечно, неожиданность”, некий знак ударения, акцент, метка, “зарубка на память”, травма, боль, страдание.
В этом смысле важно и интересно проанализировать различие между событием (и свидетельским рассказом о событии) и новостью, восприятием новостной информации. В общем виде можно сказать, что новость противостоит событию, ибо они находятся в разных отношениях со временем.
Напряжение и сложность современной жизни обусловлены во многом тем, что мы обитаем повседневно внутри массмедийной активности: радиорепортажи, телетрансляции, комментарии, заголовки газет и первые отклики современников, потоки речей политиков и т.д. сливаются в неуправляемый информационный взрывопоток. Массмедиа как фабрика новостей не столько передают информацию о событиях, сколько производят сами события, точнее, делают их зависимыми от способа подачи.
Благодаря специфической структурной плотности и множеству действующих в ней фильтров, информационная среда полностью отделяет себя от реальности событийного опыта. В итоге всякое событие, какой бы силой оно ни обладало, нейтрализуется системой новостей. Желая состояться как сенсация, новость отменяет событие или, во всяком случае, препятствует его пониманию в собственном качестве — пониманию того, что действительно произошло. В условиях, когда возможности воздействия средств массовой информации на общество невероятно выросли, личный, самостоятельно приобретенный опыт выглядит явно обесцененным, даже “ложным”, — о реальности, в которой он приобретается, мы знаем все меньше…
В фокусе внимания следующего “круглого стола”, “Медийность как фактор литературного воображения” (участники: Е.И. Воробьева, Д.Б. Гудков, И.Ю. Кнех, М.Ф. Надъярных, Е.Н. Пенская, С.И. Пискунова, Е.А. Попов), оказались следующие вопросы: 1) как медийный опыт, то есть опыт визуальной, аудиальной, тактильной коммуникации, репрезентируется в “традиционном” литературном тексте? 2) каков эстетический потенциал “медийной” составляющей литературного текста? 3) каков наличный опыт ее литературоведческого описания и культурологического исследования?
В докладе Е.Н. Пенской (ИГИТИ ГУ-ВШЭ) была рассмотрена типология читательского участия и самопроявления в зазоре между журналистикой и литературой — на материале отечественной культуры XIX века. М.Ф. Надъярных (ИМЛИ) предложила постановку сходной проблемы на материале современной латиноамериканской прозы, а Е.А. Попов представил свой — как “читающего писателя” — взгляд на процессы, происходящие в современной прозе под медийным “давлением”.
Миметический слой романического повествования, по мысли С.И. Пискуновой (МГУ), хорошо воспроизводится на экране, но многоплановость композиции, игру, специфическую позицию автора телероман передать не может. В процессе и в результате экранизации классические романы становятся заложниками слишком однозначных интерпретаций, превращаются в легко усвояемый “продукт”. Это утверждение побудило участников “круглого стола” обратиться к теме десакрализации литературы и волнующей всех проблематике “размывания границ” между художественным и нехудожественным.
Второй день конференции, как уже отмечалось выше, получился более “практически” направленным — отчасти потому, что в качестве участников были приглашены поэты, отважно и творчески осваивающие ту самую медийную среду, которую филологи обсуждают пока с опаской. День начался с лекции “Литература в эпоху цифровых технологий”, которую прочел Дана Джойя, поэт и президент Национального фонда искусств США. На примере поэзии, прежде всего американской, он проиллюстрировал тот факт, что само понятие поэзии сегодня меняет значение, используется как обозначение целого ряда сильно отличающихся друг от друга явлений. Наряду с традиционной поэзией сегодня есть аудиовизуальная, устная, перформанс-поэзия и т.д., что свидетельствует, кстати, о совершенно новом осмыслении самого акта чтения: оно все чаще переживается в своей телесности, физической ощутимости. По словам Д. Джойи, поэзия в США сегодня популярна как никогда, что во многом определяется той легкостью, с которой поэт, в отличие от романиста или драматурга, может использовать цифровые технологии, дающие возможность (или создающие эффект?) непосредственного взаимодействия с очень большой аудиторией.
Проблема аудитории — читателя или зрителя — оставалась в фокусе внимания на следовавших за лекцией “круглых столах”: “Читатель/зритель” (ведущие — Н. Самутина и Ю.Б. Идлис; участники: Д. Кипен, В.В. Зверева, Е.В. Петровская, И.М. Каспэ, С.Ю. Кузнецов, Т.Ю. Дашкова, О.В. Гавришина, М.М. Гейде, И.М. Савельева) и “Чтение как исполнительское искусство” (ведущие — О.Ю. Панова и О.О. Рогинская; участники: Ю.Б. Идлис, К. Дэвис, М. Нельсон, Е. Воробьева и др.).
Первое обсуждение вращалось вокруг следующих вопросов: как и с помощью каких инструментов мы можем (и можем ли?) выделять и анализировать чтение как компонент более сложного комплексного восприятия, с которым имеем дело, когда обращаемся к сегодняшним медиа — кино, фотографии, телевидению, сети Интернет? Каков теоретический статус понятий чтения, читателя и текста применительно к этим медиа? О каких антропологических изменениях можно говорить в связи с освоением людьми комплексной аудиовизуальной медиасферы?
В этой связи Дэвидом Кипеном (Национальный фонд искусств США) был затронут вопрос о сценарном творчестве и его восприятии. Сценарист — бесспорно, один из авторов фильма, но в значительной степени остается “невидимкой”. Никому не приходит в голову изучать творческий путь сценариста последовательно и в совокупности — так, как изучают карьеру писателя или режиссера, — то есть мы по большей части не видим динамики развития сценаристской мысли. Между тем, такой подход к истории кино мог бы дать совершенно неожиданные результаты и новый взгляд на кинематограф. Ю. Идлис (МГУ) в своем сообщении “Сценарная адаптация: особенности восприятия текста” исходила из того, что сценарная адаптация более “авторитарна” в отношении читателя, чем литературный оригинал и фильм, созданный на основе сценария: последний принуждает читателя к визуализации конкретного материала за счет скрупулезно выстроенной “геометрии взгляда”.
Далее было “подключено телевидение”. В. Зверева (РГГУ) рассмотрела процесс и результат оценки современными зрителями телевизионных программ. Суждения “обыденных телекритиков” открылись анализу в двух аспектах: как повседневные практики, которые стимулируются ТВ-медиумом, и как отражение/срез культурного сознания россиян 2000-х годов. Н. Самутина (ИГИТИ ГУ-ВШЭ) остановилась в своем выступлении на возможностях теоретического описания процессов восприятия в современной медиасреде, выделив в особый объект анализа зрителя культового кино и синефила. Такой зритель исключительно активен в своем ритуальном “перечитывании кинотекста” — в нем осуществляются особые практики зрения и удовольствия, постоянный “рефрейминг” кинематографического изображения.
Дискуссия по докладам выплеснулась за пределы отведенных ей временных рамок: очевидно, что трансформации фигуры читателя в наши дни глубоко и в то же время очень конкретно связаны с его/ее (читателя) медийным “воспитанием”, тонкие механизмы которого пока изучены слабо.
К вопросам, где начинается и где заканчивается физическая реальность страницы и как могут складываться отношения между поэтом и аудиторией, обратились (вослед Д. Джойей) также участники еще одного “круглого стола”, “Чтение как исполнительское искусство”, драматургия которого была тонко продумана и тактично осуществлена соведущими — О. Пановой и О. Рогинской.
Даже индивидуальное, “немое” чтение художественного текста подразумевает творческую реакцию на перформативные аспекты слова: подверженность его “магии”, усилие по построению виртуального мира. Озвучивание, пение, танцевание, разыгрывание текста под взглядом аудитории или с ее непосредственным участием создают еще более сложную рецептивную ситуацию. Дискуссия во время “круглого стола” органично включала в себя элемент “перформанса” в виде выступления поэтов из США и России: Мэрилин Нельсон, Кэрол Дэвис и Юлии Идлис. Они читали свои стихи, и ситуация эта сама стала предметом обсуждения с участием слушателей. При этом американские поэтессы подчеркивали, как важно для них находиться “на одном уровне с аудиторией”, а в русской традиции обнаружилась установка на (необходимую) дистанцию между авторомчитателем и публикой. Интересно дополнил дискуссию доклад Е. Воробьевой, посвященный аудиокниге — особому “герметичному пространству”, которое создает звучащий текст, и специфике его воздействия на воображение.
Заключительная лекция социолога Колина Кэмпбелла (Йоркский университет, Великобритания) “Поэзия и аудитория: как “Битлз” изменили мир” продемонстрировала между прочим мастерское сочетание “записанного”, “звучащего вживую” и “зримого” текстов (благодаря оригинальному использованию лектором Power Point’а и аудиозаписей). Свою основную задачу К. Кэмпбелл видел в том, чтобы показать, как на протяжении карьерного и творческого роста “Битлз” эволюционировал их звуковой, визуальный и текстовый образ, как с ними менялась их аудитория, со своей стороны подталкивая к изменению своих кумиров.
У конференции была еще и “вечерняя программа”, рассчитанная в основном на студентов, — она включала просмотр и обсуждение поэтических видеоклипов (первый день) и совместную акцию с “Театром.doc.” (день второй). То и другое оказалось очень увлекательным для участников, несмотря на их относительную малочисленность. Последнее обстоятельство, кстати, можно истолковать как очередную иллюстрацию парадокса: мы привычно жалуемся на то, что “животрепещущая” проблематика трудно внедряется в состав классического университетского образования, — но виною столько же сопротивление обучающих “ретроградов”, сколько (увы, нередко!) инерция, пассивность, поверхностно-потребительские установки, распространенные среди обучаемых “жертв”.
Как ни сложно обобщить все сказанное, показанное и увиденное в ходе двухдневной работы конференции, в целом сложилось ощущение, что шаги в обозначенном направлении сделаны: намечен вектор изменений, происходящих сегодня с чтением, читателем и текстом, прорисовалось общее проблемное поле. Дело за его разработкой и за испытанием аналитического инструментария, который так необходим сегодня.
Т. Венедиктова, Н. Чернушкина