Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2008
“Современная русская литература: за пределами академических дисциплин?” (“Contemporary Russian Literature: Beyond the Limits of Scholarship?”) — так была обозначена тема “круглого стола”, организованного “Новым литературным обозрением” и прошедшего 14 ноября 2007 года в Новом Орлеане (США) в рамках ежегодной конференции Американской ассоциации развития исследований по славистике (American Association for the Advancement of Slavic Studies, AAASS). Предлагаемые вниманию читателя статьи представляют собой расширенные и переработанные варианты выступлений участников этой дискуссии.
Предварительно обсуждая тему “круглого стола” с его будущими участниками, мы сразу согласились в том, что вынесенная в заголовок проблема имеет не технический, а методологический характер. Современная русскоязычная литература в настоящее время не входит в академический “куррикулум” — как в России, так и в Европе или США — в первую очередь потому, что не исследована. При этом нельзя сказать, что у коллег до нее просто еще “не дошли руки”: нет, уже явно накопилось большое число произведений, с которыми невозможно адекватно работать существующими методами и, возможно, даже в рамках существующего дисциплинарного поля.
Все участники дискуссии так или иначе показывают, что те “неудобные” авторы или литературные направления, о которых они говорят, выражают важнейшие тенденции в развитии современной русской и европейской культуры, “высокой” или массовой, поэтому их игнорирование существенно искажает картину новейшей литературы и возможность ее осмысления в международном контексте.
Марк Липовецкий (Университет Колорадо) на примере “новой драмы” говорил о перформативных аспектах литературных произведений. Стефани Сандлер (Гарвардский университет), анализируя новые стихотворения Александры Петровой, обсуждала особенности творчества “номадических” авторов, которых становится все больше в самых разных литературах мира: такие “номады” совмещают в своих сочинениях отсылки к разным культурам и создают образы этнически и культурно гетерогенного общества. Кевин М.Ф. Платт (Университет Пенсильвании), сопоставляя произведения Дмитрия Голынко-Вольфсона и творцов неподцензурной русской поэзии старших поколений, предположил, что в одно и то же время в литературе могут сосуществовать авторы с разными типами исторического самосознания, вследствие чего смысл устоявшихся исторических периодизаций оказывается для разных поэтов совершенно различным: для одних “постсоветское” состояние означает новую стадию “выяснения отношений” со “старым режимом”, для других — рефлексию социальных и символических практик, генетически не связанных с советской эпохой; эту же проблему прокомментировала в своей завершающей реплике и Стефани Сандлер. Илья Кукулин (Москва) на материале “нового эпоса” — направления, которое было недавно провозглашено поэтом Федором Сваровским, — продемонстрировал, что в нынешних условиях требуется выстраивание новых “силовых линий” в истории литературы XIX—XXI веков, а для этого необходим не только собственно анализ новых текстов, но и привлечение методологического аппарата, выработанного в других дисциплинах — киноведении, истории культуры и пр.
Самым провокативным и, как увидят читатели, вызвавшим наибольшее количество откликов выступлением стал доклад, сделанный не филологом, а социальным антропологом Сергеем Ушакиным (Принстонский университет), — в нем показано, что из академического канона изъяты как “верхние”, так и “нижние” этажи: с одной стороны, литература инновативная, с другой — “формульная” трэш-литература, чутко улавливающая сдвиги смыслов повседневной жизни. Впрочем, в большинстве докладов также используются методы или отсылки к данным новейшей истории, социологии и антропологии.
Как нам представляется, прошедшая дискуссия не имеет “внутриамериканского” характера — пробелы, о которых говорят коллеги из США, существуют и в российской науке. На страницах “НЛО” Томаш Гланц критиковал славистику как искусственное дисциплинарное “гетто”, в котором действует отдельная система критериев качества знания, отличающихся от принятых в “вообще” истории или “вообще” филологии1. Но, хотя в России славистики в “западном” понимании нет, а есть история, филология и другие отдельные дисциплины, парадоксальным образом процессы в двух институционально несхожих научных полях, российском и “западном”, оказываются параллельными: только в последние годы в обоих интеллектуальных пространствах обозначился интерес к рассмотрению новой российской литературы в международном контексте и одновременно — к совмещению в пределах одного исследования различных подходов. Состоявшаяся в Новом Орлеане дискуссия, как мы надеемся, будет способствовать дальнейшему размыканию излишне жестких дисциплинарных границ и одновременно — расширению наших представлений о значении современной русской культуры.
И.К.
_______________________________________________________
1) Гланц Т. Чешская версия языкового строительства: Национальное возрождение и его остаточные идеологемы // НЛО. 2004. № 68.