(Иллинойский университет, 14-16 июня 2007 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2007
14—16 июня в Иллинойском университете в г. Урбана-Шампейн состоялась конференция, посвященная жизни и творчеству Александра Солженицына, а также его роли в культуре. В конференции приняли участие восемнадцать ученых из США, России, Великобритании и Франции, присутствовали супруга писателя Наталья Солженицына и сыновья Игнат и Степан. По совпадению, конференции непосредственно предшествовали два события: объявление о награждении Солженицына Государственной премией РФ 2007 года и визит Владимира Путина в дом писателя в Троице-Лыково под Москвой.
Иллинойская встреча задумывалась как второе мероприятие в цикле международных форумов, посвященных исследованиям жизни и трудов Солженицына. Начался этот цикл с конференции “Александр Солженицын: проблемы художественного творчества”, состоявшейся в Москве в декабре 2003 года. В названии нынешней конференции — “Александр Солженицын как писатель, мифотворец и общественный деятель” — подчеркнуты главные аспекты статуса Солженицына в современном культурном сознании. Как организатор конференции автор данных строк счел, что эта триединая формула задаст направление дискуссии и поможет участникам поместить фигуру Солженицына в посткоммунистический контекст. Целью было собрать вместе ведущих специалистов по Солженицыну, которые выскажут самые разные точки зрения на Weben und Leben писателя и обсудят — даже оспорят — взгляды друг друга. Предполагалось, что участники конференции, помимо обсуждения писательского мастерства Солженицына, рассмотрят также его отношения с русским и европейским модернизмом, с западной социально-политической мыслью и, наконец, с современным путинским проектом государственного строительства, особенно в его ностальгическом, ретроспективном аспекте, связанном с ретекстуализацией советского и имперского прошлого России. Хотелось бы добавить, что конференция задумывалась как форум для выражения самых разных, острокритических, даже несовместимых точек зрения, а не как торжественное мероприятие, где ради галочки в академической летописи будут звучать ритуальные панегирики, пусть и высоконаучные.
Большое значение для конференции имел также выбор места ее проведения. Высшее учебное заведение, которому предстояло стать точкой пересечения разных взглядов на жизнь и творчество знаменитого русского писателя, — это большой (на 40 000 студентов) университет штата, расположенный в центре Среднего Запада США, известный своими научными исследованиями, стоящий на 45-м месте в шанхайском рейтинге 101 лучшего университета мира и на 48-м месте в списке 100 лучших университетов мира по версии журнала “Newsweek”1. (Преподаватели этого университета получили в общей сложности девять Нобелевских премий — правда, пока только в области физики и медицины, а не славистики.) Таким образом, Иллинойский университет занимает центральное положение как в географическом, так и в культурном смысле — что весьма показательно на фоне литературной и биографической основательности, которая всегда была характерна для феномена Солженицына.
Несмотря на свою выдающуюся роль в дискурсах русской и западной культуры, Солженицын, как ни странно, совсем мало изучен, особенно в качестве автора художественной прозы. И в России, и за ее пределами распространено стереотипное, даже закоснело-стереотипное отношение к нему. У себя на родине автор “Одного дня Ивана Денисовича” признан своего рода памятником самому себе, живым классиком, чей вклад в литературный канон не вызывает сомнений и чьи лучшие годы, романы и идеи принадлежат прошлому. На Западе же сейчас, когда прежняя идеологическая конфронтация с коммунистическим миром превратилась в предмет теоретических изысканий, многие причисляют Солженицына к разношерстной компании этаких сказочных богатырей (Андрей Сахаров, Лех Валенса, Рональд Рейган), которые, как выразились бы их почитатели, “повалили Берлинскую стену” — и, выполнив свою всемирно-историческую функцию творческого разрушения, попросту бесследно исчезли из культурной жизни.
Вдобавок к этому и в России, и на Западе творчество Солженицына, провозглашающего себя реалистом толстовско-достоевского извода, рассматривали преимущественно с позиции, которую Кэтрин Белси называет “подходом к литературе с точки зрения здравого смысла”. Этот подход “предполагает, что значимые литературные тексты […] говорят правду — о периоде, их породившем, о мире в целом, о человеческой природе”2. Точнее же — о человеке, чье имя стоит на обложке. Однако в последние десятилетия в гуманитарных науках происходит увлекательнейший процесс пересмотра определений, порождающий новые подходы к анализу текстов и иных культурных продуктов. Я имею в виду методы, ассоциируемые с постструктурализмом, деконструкцией, лакановским психоанализом и гендерными исследованиями. В свете (пусть даже тусклом или мерцающем) этих теорий отношения между автором и читателем, а также между ними обоими и текстом рассматриваются сейчас как проблематичные, поливалентные, дискретные.
Хотя нескольким участникам конференции, включая меня, было интересно рассмотреть произведения Солженицына на фоне этих послевоенных, постсоссюровских изменений значения, никто из нас не стал прибегать к подходу, который Ричард Рорти называл “текстуалистским”, — когда “голая, неопосредованная реальность” отвергается ради упорного исследования одних только культурных текстов и практик3. Даже те из нас, кто полагал, что исследования трудов Солженицына должны происходить в рамках этих новых дисциплинарных перспектив, признавали, что в его самоопределении писателя центральную роль играет вера в абсолютные, внетекстуальные, внесистемные значения и моральные детерминанты: истина и ложь, прекрасное и безобразное, справедливость и несправедливость, человеческое достоинство и обесчеловечивание самого себя. В некоторых докладах в Иллинойсе критиковались отдельные аспекты художественных и социально-политических произведений Солженицына или его авторской позиции, однако авторы таких докладов признавали, что эти бинарные оппозиции этического характера служат организующими элементами его писательской доктрины. Наконец, все исследователи, съехавшиеся в Иллинойс, исходили из того, что в целом репутация Солженицына основана не на его полемических текстах и не на его заявленном отношении к политикам, с разной степенью компетентности руководившим Россией с 1985, 1991 или 2000 года, но на его романах и рассказах, равно как и на монументальной исторической летописи советской системы лагерей — “Архипелаге ГУЛАГ”.
Конференция начиналась 14 июня во второй половине дня; а утром того же дня самые выносливые — или склонные к авантюрам — участники, несмотря на 35-градусную жару и нарушения биоритмов после перелета, отправились на экскурсию в Спрингфилд, столицу штата. Гвоздем программы стало посещение музея Линкольна. Это тщательнейшим образом отреставрированное здание, сохранившее значительную часть обстановки, в котором Авраам Линкольн жил со своей семьей несколько лет, прежде чем стал президентом. Сотрудник парка при музейном комплексе восхитил русских участников конференции, поприветствовав их на языке Пушкина и Солженицына; русский язык, по его словами, он выучил сам, исключительно из любви к познанию, и тем самым продемонстрировал качества, отличающие столь многих вымышленных героев Солженицына, — уверенность в своих силах и стремление к самосовершенствованию.
Фотографии Линкольна из экспозиции музея вспомнились мне несколько часов спустя, когда я открывал конференцию. Я рискнул сравнить грубые, резкие черты лица шестнадцатого президента Америки, отмеченные печатью личного горя и исторических невзгод, с лучезарными чертами Александра Солженицына. Далее последовал пленарный доклад Натальи Солженицыной. На прекрасном английском она рассказала о творческой и общественной деятельности своего мужа со времени его возвращения в Россию в 1994 году и высказалась по поводу академического издания его собрания сочинений, выходящего сейчас в Москве. Послушать речь госпожи Солженицыной пришли сотни человек — не только преподаватели и студенты Иллинойского университета, но и горожане, члены местной русской общины, представители средств массовой информации.
Первая сессия конференции, “Кросстекстуальное путешествие Глеба Нержина”, предваряла официальное открытие и речь Натальи Солженицыной и задумывалась как своеобразная попытка очертить круг грядущих изысканий. Алексей Климов (Вассар-колледж), старейшина среди исследователей творчества Солженицына в США, сравнил “бодро-ироничное” повествование романа “Люби революцию”, (не) оконченного Солженицыным в 1958 году в Рязани, с “трагической и проникнутой чувством вины” тональностью его эпической поэмы “Дороженька”, созданной в “шарашке” в Марфино и в Экибастузском лагере в 1948—1952 годах и впоследствии восстановленной по памяти. Майкл Николсон (Оксфорд) показал, что “Дороженька” и пьесы ранних пятидесятых годов (“первостепенный жанр” Солженицына в то время)
— это “предпосылки” романа “В круге первом”, и установил связь между данными произведениями и малоизвестным очерком Солженицына “Протеревши глаза” (1954). Доклад Ричарда Темпеста представлял собой взгляд на роман “В круге первом” как на метафорический бестиарий и пандемониум; речь шла о стремлении автора преодолеть модернистское разделение на текст и реальность, соотнеся человеческое тело и его измерения с устойчивыми моральными, политическими и историческими значениями. Образы чекистов, тюремных надзирателей, сексотов и борзописцев, терзающих души и умы работников “шарашки”, тщательно зашифрованы как одновременно нечеловеческие и дьявольские, навеки (пока длится роман) отмеченные знаком Зверя (зверей).
Вторая сессия, “Нравственные убеждения Солженицына”, объединившая преимущественно ученых философской направленности, стала одним из главных событий конференции. Дэниел Махони (колледж Успения) в своем докладе сделал попытку определить характер интереса Солженицына к проблемам политической философии. Отметив нежелание писателя следовать постпросвещенческой традиции светского антропоцентризма, он подчеркнул, что этот “отказ отделять свободу от истины ставит его особняком от любых радикально модернистских проявлений человеческой свободы”. Эдвард Эриксон (Кальвиновский колледж) говорил о взаимоотношениях Солженицына с о. Александром Шмеманом, три статьи которого в начале семидесятых положили начало исследованиям мировоззрения писателя с христианских позиций. Эриксон уделил особое внимание следующему факту: позднее в своих “Дневниках” о. Александр Шмеман приватно осудил Солженицына за то, что тот превращается в “идола” для России. Причиной такого перелома чувств, предположил профессор Эриксон, стали “внетекстуальные соображения, вызванные рядом их взаимных визитов”, — и затем основательно и со знанием дела рассмотрел динамику дружбы и вражды в личных отношениях Солженицына. Джеймс Понтузо (колледж Хэмпден-Сидней) противопоставил нравственную философию Солженицына, в частности его концепцию добродетели, линии де Манна — Фуко — Деррида — Рорти, для которых мораль и знание не могут быть определены за пределами семиотических параметров данной культуры; истоки данной точки зрения автор доклада возвел к “трагически блестящему” Мартину Хайдеггеру. В последовавших за этим прениях Степан Солженицын подчеркнул, что неправильно описывать Солженицына как христианского писателя, поскольку это определение не учитывает множества реальных и потенциальных читателей. Р. Темпест в свою очередь отметил, что вызывающие наибольшее сочувствие и расположение герои Солженицына, такие как Олег Костоглотов из “Ракового корпуса”, — атеисты, в то время как его религиозные персонажи (Матрена, Варсонофьев) чаще всего отличаются в высшей степени неортодоксальными взглядами.
Если вторая сессия была полностью американской и философской, то третья — “Красное колесо: литература, история, миф” — объединила литературоведов из России. Светлана Шешунова (Международный университет природы, общества и человека “Дубна”) исследовала связи между историко-эпическими произведениями Солженицына — и мифологией и фольклорной демонологией восточных и южных славян. Далее она проанализировала наметившееся еще в “Люби революцию” и “В круге первом” и ставшее центральным для “Красного колеса” противопоставление креста и колеса — противопоставление, которое повлияло на целый ряд символических и метафорических уровней во всех трех упомянутых сочинениях. Александр Урманов из Благовещенского государственного педагогического университета привел сплав классовых, политических, профессиональных, региональных и культурных социолектов и лексиконов, характерных для 1917 года, в качестве доказательства того положения, что “лексические процессы, отраженные в “Красном колесе”, фиксируют отсутствие целостности народного сознания”. Павел Спиваковский (Институт русского языка имени Пушкина) в остроумном и вызвавшем много споров докладе интерпретировал мистическую сцену последнего искушения Ленина Парвусом в “Ноябре 1916” как ряд виртуозно разработанных и реализованных метафор, “что предвосхищает поэтику современной русской литературы, которую часто недостаточно точно называют постмодернистской”. И как минимум в этом смысле, продолжил Спиваковский, можно проследить связь между “Красным колесом” и скандально известным рассказом Владимира Сорокина “Месяц в Дахау”. Это заявление озадачило одних участников конференции, вызвало гнев других и восхитило третьих.
Второй день завершился “круглым столом” на тему “Литературные контексты Александра Солженицына”, где председательствовал Игнат Солженицын. Гости из России и преподаватели Иллинойского университета рассуждали о творческих приемах писателя — от “Люби революцию” и пьес лагерного периода до трудов, принесших ему славу. В частности, Майкл Финке (Иллинойский университет) сравнил отражение опыта работы в медицинских учреждениях в трудах Солженицына и Чехова и проследил текстуальные векторы “медицинского взгляда” у этих писателей. Он также затронул проблемы, с которыми сталкиваются американские студенты, изучающие романы и рассказы Солженицына.
Последний день конференции начался с четвертой сессии — “Солженицынские истории и истории о Солженицыне”. Надежда Левитская, библиограф и живая “коллективная память” Русского общественного фонда Александра Солженицына, поделилась захватывающими воспоминаниями о том, как в 1960-е годы ей довелось быть одной из “невидимок” Солженицына — его героических тайных помощников, в честь которых были названы главы “Пятого дополнения” к повести “Бодался теленок с дубом”. Людмила Сараскина (Российский государственный институт искусствознания), завершающая работу над авторизованной биографией писателя, в очередной раз проявила яркий талант рассказчика, отточенный в ходе многочисленных выступлений по телевидению: всем запомнилась ее эмоциональная, даже театральная интерпретация творчества юного Солженицына. Принадлежа к немногим избранным ученым, которым открыт доступ к личным архивам Солженицына, она получила уникальную возможность исследовать самые ранние — детские — литературные опыты Солженицына, относящиеся к 1920-м годам, к ростовскому периоду биографии писателя. В своей книге, которая скоро увидит свет, доктор Сараскина прослеживает связи между данными пробами пера и наиболее известными трудами Солженицына; краткое упоминание об этом в ее докладе еще больше распалило научное любопытство слушателей.
Участники пятой сессии, “Художественные структуры и стратегии Солженицына”, рассматривали особенности писательского мастерства Солженицына. Михаил Голубков (МГУ) исследовал динамику отношений “читатель — писатель” в его художественных текстах, подчеркивая, что им присущ “синкретизм как творческая доминанта”, которая “определяет специфику художественности его произведений”. Профессор Голубков высказал и более спорное предположение: общественное поведение Солженицына не стихийно, а тщательно продумано; его цель — наставлять и впечатлять собственным примером. Культурный имидж писателя — результат “целенаправленной работы… идущей на протяжении всей творческой жизни”. Жорж Нива (Женевский университет) — пожалуй, самое известное имя среди исследователей солженицынского творчества — предложил заняться пристальным прочтением взаимосвязей между нарративным, авторским и историческим временем в “Красном колесе”, охарактеризовав данное эпическое произведение как “гениальную неудачу” Солженицына. Эта жесткая формулировка, признал Нива, поклонникам творчества Солженицына может показаться “святотатственной, а тем, кто презирает его сочинения, чересчур панегирической”. Евгения Иванова (ИМЛИ) перечислила и проанализировала в своем докладе серию “творческих ударов”, которые Солженицын нанес официальным хроникам Октябрьской революции, — от “Одного дня Ивана Денисовича” до “Архипелага ГУЛАГ” и “Красного колеса”.
Последний день конференции завершился еще одним “круглым столом” — “Общественные контексты Александра Солженицына”. Вел заседание Степан Солженицын. Среди выступавших был Виктор Левенштейн — человек, уцелевший в сталинских лагерях, один из авторов песни, написанной в Бутырской тюрьме весной 1945 года и процитированной в конце первого тома “Архипелага ГУЛАГ”:
Трижды на день ходим за баландою,
Коротаем в песнях вечера
И иглой тюремной контрабандною
Шьем себе в дорогу сидора4.
Виктор Левенштейн рассказал историю создания песни и поделился воспоминаниями о Солженицыне, которого впервые встретил в Экибастузе в начале пятидесятых. Гарриет Мурав (Иллинойский университет) выступила с критическим разбором книги “Двести лет вместе”, в которой, по ее мнению, автор в категорическом и топологическом отношении обосновывает инаковость еврейского населения Российской/Советской империи. Свой вывод Мурав основывает на сравнении отношения Достоевского и Солженицына к универсальности. Согласно ее интерпретации, если первый рассматривал универсальность как определяющую черту русского народа, а русский народ — как наиболее универсальный из всех, то второй полагает, что на рубеже XIX и XX веков русские мыслящие люди угодили в сети “узко еврейской” универсальности, что имело роковые политические последствия как для русских, так и для евреев. Это выступление вызвало оживленную дискуссию, которая, однако же, не выходила за рамки корректности.
Вечером на банкете, которым было отмечено официальное закрытие конференции, участники получили возможность пообщаться с преподавателями и студентами Иллинойского университета. Разговоры на самых разных языках и на самые разные темы не смолкали до глубокой ночи. Общение затянулось далеко за полночь. А Виктор Левенштейн исполнил a cappela песню, сочиненную в Бутырках, всю целиком (в “Архипелаге ГУЛАГ” приведены только две первые строфы) — и это стало чрезвычайно трогательным заключительным аккордом конференции.
Мероприятие вызвало большой интерес со стороны средств массовой информации. Телеканал РТР направил в Урбана-Шампейн на весь срок конференции своего вашингтонского корреспондента. Его интервью с Натальей Солженицыной и с участниками из-за пределов России были показаны в специальном репортаже в программе “Вести недели” 17 июня 2007 года.
Хотелось бы добавить, что “Slavic Review”, главный журнал американских славистов, готовит специальный номер, посвященный конференции. Выход его назначен на лето 2009 года.
Дополнительную информацию о конференции, включая тексты докладов, аудиофайл со вступительной речью Натальи Солженицыной, тексты ее интервью американским СМИ и выпуск новостей на РТР, можно найти на веб-сайте конференции в Интернете: http://www.reec.uiuc.edu/events/fisher.html.
Ричард Темпест
Перевод Евгении Канищевой
______________
1) Newsweek International Edition. 2006. August 13.
2) Belsey C. Critical Practice. 2nd edn. London: Routledge, 2002. P. 2.
3) Rorty R. Consequences of Pragmatism: Essays 1972—1980. Brighton: Harvester, 1982. P. 140.
4) Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ: 1918—1956. Опыт художественного исследования. Т. 1—3. М.: Советский писатель; Новый мир, 1989. Т. 1 С. 577.