Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2007
“И НАС ПО-ИНОМУ УЖЕ НЕ ЗАСТАВИШЬ”: ПОРТРЕТ ОДНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ В ЮНОСТИ1
1
В 1998 году И.С. Кон в очень содержательной, хотя временами и неизбежно поверхностной2 книге “Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви” в главе “В родных пенатах” называет несколько организаций и нескольких лидеров, занимающихся в основном правозащитной гейско-лесбийской деятельностью (именно так, через дефис). В главе “Наследницы Сафо”, посвященной современной лесбийской жизни и идеологии, он оперирует исключительно западным (в основном американским) материалом. Книга завершается фразой: “Сегодня [в России] сексуальные меньшинства только начинают требовать себе места под солнцем и чувствуют себя в его лучах не слишком уютно”3. Задача данного исследования — проанализировать, как, согласно восприятию российских лесбиянок, изменилась нарисованная Коном картина; как их видение современной лесбийской ситуации отличается от представления Кона девятилетней давности, которые до сих пор являются, в общем, общепринятыми. Вкратце эти представления можно охарактеризовать так: лесбийская община и культура в России находятся на самом зачаточном уровне; есть несколько правозащитниц, действующих в тандеме с геями-правозащитниками, и это все.
Феминистский теоретик Клаудия Кард называет изучение лесбийской культуры “детективной работой, требующей проведения различия между видимостью и истинной сущностью вещей”4. Она имеет в виду, прежде всего, тайные смыслы в литературных текстах или источниках личного характера (дневниках, переписке), коды и пароли, призванные обойти цензуру гетеросексуального восприятия. Кард приводит в пример частную переписку XIX века и один из рассказов Гертруды Стайн.
Аналогичным примером из русской литературы может послужить цветаевский цикл “Подруга” (или “Ошибка”), частично воспроизведенный в некоторых советских изданиях Цветаевой — видимо, редакторы предполагали, что он может быть понят как изображение нежной женской дружбы5. Если истинные интенции Цветаевой — после внимательного прочтения и благодаря данным из мемуаров и переписки — нам вполне ясны, то можно взять более сложные исторические и литературные примеры — отношения Е.Р. Дашковой и Екатерины II, повесть “Неточка Незванова” Ф.М. Достоевского или рассказ Н.С. Лескова “Полунощники”. Обсуждая их, мы также можем проводить “детективную работу” по декодированию, но сколь бы успешной ни была эта работа, перед нами все равно будет стоять вопрос: читаем ли мы то, что было заложено в тексте и невидимо из-за засилья всепроникающего гетеросексуального взгляда, или же, в угоду собственным интенциям, вчитываем новые смыслы.
Несколько в ином ракурсе и, что немаловажно, с возможностью проверки (в отличие от Лескова или Достоевского), но такой же “детективной работой”, требующей анализа расстояния между видимостью и истинной сущностью, оказывается изучение не исторических казусов или классических литературных текстов, а современной ситуации. Представляется, что в российской социальной действительности уже накопилась “критическая масса” разнообразных явлений, так или иначе связанных с тем, как лесбиянки рефлексируют свое положение в обществе и в культуре и реагируют на него, — и эти явления уже давно нуждаются в структурировании и изучении. Однако непонятно, какой статус присвоить оным явлениям: уже существующей лесбийской идентичности, общины и культуры или лишь разрозненных предпосылок к складыванию таковых.
Существование и дефиниция лесбийской (суб)культуры неоднократно дебатировались и продолжают различаться в разных теоретических контекстах. Одни авторы предлагают считать ее невидимой составляющей универсальной женской культуры или даже видеть в любой социальной/профессиональной женской группе носительницу лесбийской культуры; другие, наоборот, выделяют женские оппозиционные субкультуры, не категоризируя их как лесбийские; либо же вообще утверждают, что в рамках мужского патриархального общества ни женская, ни тем более лесбийская культуры существовать не могут6. Какую бы дефиницию культуры мы ни выбрали в качестве рабочей — “элитарную” ли (наличие заметных деятелей культуры и культурных достижений), или “демократическую” (“совокупность поведенческих практик и верований, характерных для конкретной социальной, этнической или возрастной группы”) вплоть до гирцевской “семиотической” (“использование общей системы символов”7), — ответ на вопрос о существовании лесбийской культуры все равно не будет однозначным.
Еще одна феминистская исследовательница Энн Фергюсон обсуждает два способа решения этой проблемы, предлагая различать “объективное” описание культуры, предпринимаемое внешними наблюдателями на основе отдельных явлений, и “субъективное” переживание культуры, “чувство идентичности” или принадлежности, формирующееся у потенциальных ее носителей8.
Недостатки обоих подходов достаточно очевидны. “Объективные” теоретики могут любой набор социальных практик или общих символов категоризировать как (суб)культуру, даже если ее носители не склонны принимать этот статус и рассматривать себя как членов некой общности; и наоборот, теоретики могут полагать, что тех или иных практик, символов или культурных достижений недостаточно, чтобы говорить о существовании (суб)культуры. Если же руководствоваться “чувством идентичности”, получится, что до рубежа XIX—XX веков лесбийской культуры не было и в помине.
Глобальные вопросы существования лесбийской культуры в исторической перспективе остаются за рамками данной работы, посвященной конкретной лесбийской субкультуре в современной России. Методологически же работа основывается на комбинировании — по мере возможности — “объективистского” и “субъективистского” подходов. Исследование базируется на материале анкетирования, построенного так, чтобы проверить “объективные” показатели — активность, заинтересованность, знания респонденток, и “субъективные” — самоидентификацию, признание наличия общины и культуры.
Проанкетированы были 100 респонденток, в первую очередь — ассоциированные с тематическими сообществами (communities) русскоязычного сектора интернет-среды “Живой журнал” (livejournal.com)9. Возрастной спектр опрошенных — от 17 до 54 лет, доминирующая группа — вполне ожидаемо — от 20 до 30 лет. Географический спектр также довольно предсказуем: в основном анкетирование прошли жительницы столиц. Подавляющее большинство (63%) — из Москвы, на втором месте (18%) — СанктПетербург, очень скромно представлены еще несколько крупных российских городов (Владивосток, Екатеринбург, Красноярск, Новгород, Новосибирск, Тюмень, Челябинск). Несколько анкет было заполнено респондентками из зарубежья, ближнего (Киев, Минск, Прибалтика) и дальнего (США и Израиль). Образовательный уровень высок: 65% респонденток — с высшим образованием (некоторые с двумя), единицы — с незаконченным высшим, остальные — с “потенциальным высшим”, то есть студентки.
2
Начнем со слова, с термина, творящего социальное явление. Готовность идентифицировать себя самым распространенным и вроде бы нейтральным термином — “лесбиянка” — или просто употреблять это обозначение очень низка. Мало кому удается полностью игнорировать это слово, но большинство (60%) его избегают вообще или же употребляют исключительно среди “своих”. Это объясняется тем, что слово “лесбиянка” представляется “штампом”, “биркой”, “ярлыком”10, лишающим человека его индивидуальности, причем “штампом” далеко не нейтральным, а негативно коннотированным. Это субъективное ощущение вполне верифицируемо. Не только не изжит, но и транслируется новым поколениям советский двойственный стереотип11, представляющий лесбиянку либо квазикриминальным, вредным для общества элементом, близким к алкоголичке и проститутке (этот взгляд подкрепляется сейчас православно-фундаменталистскими обличениями), либо психотиком12. Во многих словарях лексемы “лесбиянка” и “лесбийский” имеют помету “мед.”, а в “Новом словаре русского языка” Т.Ф. Ефремовой (М., 2000) “лесбиянка” определяется как “женщина, предающаяся лесбийской любви”; пейоративные коннотации глагола “предаваться” очевидны. К этим традиционным негативным оттенкам добавляются неизбежные ныне ассоциации с темами “желтой прессы” или откровенной порнографией (“Набрав в поиске лесби, натыкаешься на порно, хочется как-то отмежеваться”). Респондентки склонны не бороться за нормализацию этого термина, а избегать его; многие, особенно более юные, предпочитают пользоваться сленговой терминологией (“дайк”, “тема”, “темная девушка”), имеющей два очевидных преимущества: отсутствие негативной ауры и непонятность для непосвященных.
Склонность к визуальной лесбийской самоидентификации также не очень сильна. В одежде, бижутерии и аксессуарах элементы лесбийской/ гомосексуальной символики (серьга в одном ухе, кольцо на большом пальце или мизинце, разнообразные радужные предметы [шарф, значок и др.], украшения в форме лабриса, майки с “говорящими” надписями [например, “FBI”, что иронически расшифровывается как “Female Body Inspector” вместо оригинального значения — “Federal Bureau of Investigation”, то есть ФБР]) используют менее половины опрошенных, причем некоторые делают это только в особых случаях — на концертах, слетах и т.п. (“на наших мероприятиях”). К чести современного российского, по крайней мере столичного, общества надо отметить, что умеренность в использовании или полный отказ от лесбийской символики лишь в единичных случаях вызваны предвкушением негативной реакции окружающих; в большинстве же случаев — вполне добровольным признанием ненужности визуальной репрезентации своих сексуальных предпочтений или своей принадлежности к определенной общности.
Переходя к последней, следует говорить о ее если не отсутствии, то весьма слабой оформленности. В выборе друзей и формировании круга общения отдают предпочтение женщинам аналогичной ориентации (или без целенаправленного отбора, то есть непроизвольно, общаются преимущественно с таковыми) 33% респонденток — против 63% тех, кто согласился с вариантом ответа, разносящим интимные и дружеские/светские отношения, сексуальность и социальность, и постулирующим приоритетность иных, нежели сексуальная ориентация, критериев при выборе круга неинтимного общения.
Если лесби-социальность среди опрошенных ограниченна, то стремление к общению с геями-мужчинами минимально. Отдают коммуникативное предпочтение или регулярно общаются с геями 10%. 40% не выбирают в качестве друзей геев, поскольку не интересуются сексуальной ориентацией людей вне интимного общения или же поскольку не чувствуют с геями никакой особой общности. Довольно редки случаи выраженной антипатии к геям: в этих случаях респондентки акцентируют такие некомфортные в общении черты, как якобы присущие этой группе “самовлюбленность”, “эгоизм” и “ушлость”. И, наконец, бóльшая часть опрошенных, 47%, совершенно не общаются с геями по причине отсутствия таковых в поле социальной доступности (“как-то не складывается”, “я геев не встречаю”). Подобные цифры — при том, что аналогичный вариант ответа в вопросе про лесбийский круг общения не выбрал практически никто, — говорят не об изолированности отдельных лесбиянок, а о минимальной пересекаемости женских и мужских гомосексуальных кругов.
Еще один индикатор склонности причислять себя к определенной категории и общности — наличие политико-правовой позиции, готовность если не отстаивать, то заявить о своих правах как женщины и(ли) как гомосексуала. По вопросу о феминизме (преднамеренно сформулированному весьма минималистично: “Выступаете ли вы за женское равноправие, “болеете” ли вы за женщин в политике и других сферах, раздражает ли вас дискриминация женщин и пренебрежительное / покровительственное отношение к женщинам как ко второму полу?”) мнения разделились поровну. Однако многие из согласившихся с предложенной умеренно феминистической программой при этом сочли нужным выразить свою неприязнь к самому термину “феминизм” и априорное несогласие с потенциальными эксцессами, которые, по мнению респондентов, могут быть связаны с соответствующими декларациями. Очевидно, что феминизм опрошенными воспринимается в целом негативно — как радикализм, стремление к эпатажу и, в результате, смехотворная нелепость. Некоторые респондентки отказались от какой бы то ни было связи с феминизмом (“[Я,] скорее, антифеминистка”), другие оговорили умеренность своей позиции, контрастирующую с предполагаемыми крайностями феминизма: “А вообще я за равноправие, но не за фанатизм”; “Женское равноправие не должно доходить до абсурда”; “До ненормальности [мое отношение] не доходит”; “Не считаю себя феминисткой — без перегибов”. Одна респондентка даже отрефлексировала свое отношение и пришла к выводу о засилье в общественном сознании “неприятного” стереотипа феминисток — “старые девы, мужененавистницы и т.п.”13.
Склонность опрошенных отстаивать свои общественные права не как женщин, а как сексуального меньшинства выражена еще в меньшей степени. В готовившемся в мае 2006 года (но так и не состоявшемся) в Москве гей-параде, заявленном не как перформанс, но именно как “правозащитное шествие”14 (что было оговорено в нашей анкете), были готовы принять участие 24% респонденток. При этом следует учитывать, что вопрос подразумевал не практические намерения, а именно теоретическую готовность. В нем игнорировались такие существенные факторы, как запрет властей на проведение шествия, необходимость взять отпуск для участия в этой акции, или тот факт, что опрошенные жили в другом городе. Наиболее активными в стремлении принять участие в правозащитной манифестации оказались юные респондентки (что вполне ожидаемо): положительный ответ дали треть представительниц младшей возрастной группы (17—19 лет), треть 20— 24-летних, одна пятая 25—30-летних и только один человек старше 30 лет. Из негативных ответов наименее популярным оказался вариант, предлагающий дистанцирование от парада как мероприятия сугубо “гейского”, то есть мужского. Следующей по частотности была боязнь разоблачения — узнавания знакомыми на улице или через СМИ. Гораздо более распространенным вариантом ответа (17% опрошенных) оказался страх за свою физическую безопасность в ситуации возможной враждебной реакции окружающих. Это отношение ярко выражает цитата из одного блога (интернет-дневника): “…уточните, пожалуйста, где именно и когда будет проходить гей-фестиваль? Я буду держаться подальше оттуда в тот день. Что-то жить хочется”.
Подобные опасения могут объясняться как общей априорной оценкой уровня толерантности vs. гомофобной активности московского населения, так и вполне конкретными призывами к такой активности, исходящими от некоторых религиозных и общественных деятелей15. Предложение по преодолению этих двух проблем (с помощью темных очков и касок) было выдвинуто лишь одной респонденткой. Однако опасения непосредственной или опосредованной негативной реакции гетеросексуального окружения оказываются не главным доводом против участия в параде. Почти половина опрошенных не поддерживают это мероприятие, так как не видят в его проведении никакого смысла: учитывая текущую ситуацию в российском законодательстве и политике, цели парада недостижимы, поэтому он как “правозащитное шествие” бесперспективен. Некоторых особенно беспокоит уровень общественного сознания (не следует “раздражать неготовое общество”). Чистота намерений организаторов парада не аксиоматична; есть мнение, что они собираются решать за чужой счет свои личные карьерные или политические задачи (“Те, кто выйдет на гей-парад, — не лучшие представители гомосексуализма в России; это те, кто хочет засветиться”). Еще один интересный оттенок отношения — или, возможно, вторичного объяснения своей позиции — идиосинкразия к публичности и коллективности, что можно рассматривать как индивидуальную психологическую черту, но скорее все же как наследие советской эпохи, воспитавшей во многих своих детях и внуках априорное неприятие любого общественного активизма.
Целый ряд респонденток указали на собственную нелюбовь к подобному способу манифестации своей позиции (“Просто мне не нравится выражать свои мысли или чувства, маршируя на демонстрациях”; “Не люблю публичные шествия, не люблю находиться в большой толпе”) или вообще к обнародованию своей позиции (“Не люблю кичиться своей ориентацией”; “Не считаю правильным пропагандировать свои чувства. Не люблю показуху. Ни к чему это”). Подобные мотивировки можно рассматривать как проявление индивидуального характера или как интернализацию негативного стереотипного представления о своего рода душевном эксгибиционизме гомосексуалистов, навязчивой склонности информировать всех о своей ориентации, личной жизни и т.п. и “кичиться” своей нетрадиционностью16.
Такое же — пусть не всеобщее, но все же ярко выраженное — неприятие публичности проявилось в ответах на прямой вопрос о существовании в современной России женской гомосексуальной общины. При намеренном отсутствии в анкете определения общины/сообщества/community респондентки должны были сами выбрать денотат, и многие, вполне естественным образом, остановились на наиболее заметном проявлении лесбийской коллективности — уличных и клубных “тусовках”, причем оценив их довольно пейоративно (“Всякие тусовки вокруг клубов”; “Если это [то есть община] — пушкинская тусовка, то лучше бы и не существовало”; [Лесби-комьюнити существует,] наверное, хотя глупые сборища на Пушках таковым не являются”17). Примечательно, что неодобрение связано не только с отрицательными характеристиками какой-либо конкретной “тусовки” (скажем, с вульгарностью “сборищ на Пушках”), а с идеей публичной декларации своей ориентации вообще: “[Община есть], и мне она не нравится. Я не люблю афишировать свои предпочтения (хотя и не скрываю), и мне непонятны эти тусовки “на Пушке”. Там слишком много позерства”18.
При этом 70% опрошенных полагают, что в той или иной форме лесбийская община в России существует; из них большинство придает ей статус самостоятельной. Незначительное меньшинство считает ее частью гей-сообщества; довольно распространено мнение о ее недоразвитости (“в зачаточном состоянии”, “что-то, конечно, делается, но…”). Лишь 11% респонденток уверены, что лесбийской общины в этой стране (пока) нет, и 20% затрудняются ответить на этот вопрос (по причине недостаточной информированности или же отсутствия интереса к этому вопросу).
Очевидно, что российское лесбийское сообщество, если оно действительно существует (а, как мы видим, этой точки зрения придерживаются 70% его потенциальных участников), возникло, в отличие от западных стран, не в результате распространения идеологии феминизма или борьбы за права гомосексуалистов. Терминология и риторика феминизма, как их представляют себе в России даже образованные женщины, и идея публичной манифестации своего существования с целью борьбы за права вызывают у многих стойкое неприятие. Лесбийская самоидентификация существует не на гражданском и не на коллективном уровнях (как мы увидим дальше, и не в культурной сфере), а на уровне сугубо индивидуального, приватного самоосознания.
В отличие от двойственного отношения к ряду обсужденных выше вопросов однозначно уверенно и позитивно респондентки относятся к своей семейной жизни. Хотя прямых вопросов об этом не задавалось, в анкетах и сопровождающей их переписке неоднократно упоминаются “жены”, “супруги” (например, в контексте гей-парада: “[Пойду,] если жена уговорит”; “[Пойду,] если пойдет моя девушка, чтобы ее защитить”), “обручальные кольца” (как альтернатива субкультурно маркированным кольцам на большом пальце), “семейные пары” (в контексте гомосоциальности: “[Общаемся] с другими семейными парами”). Знаменательно, что так серьезно свои отношения характеризуют респондентки разного, в том числе вполне юного, возраста; это наблюдение в некоторой степени может служить опровержением еще одного негативного стереотипа о склонности гомосексуалов обоих полов к промискуитету и о способности заводить сколько-нибудь серьезные и стабильные отношения только в весьма зрелом возрасте (то есть позже гетеросексуальных пар).
Любопытно, что при собственной минимальной вовлеченности в жизнь потенциальной общины (в идеологическом, социальном и политическом аспекте) респондентки все же, как правило, уверены в ее существовании. Помимо возможного минимализма при определении для себя денотата данного понятия, в этом можно увидеть оптимизм, в какой-то мере даже порожденный собственной отстраненностью респонденток. В нескольких случаях можно было проследить отрицательную корреляцию между степенью гражданской активности российских лесбиянок и их уверенностью в существовании community: респондентки, считающие себя феминистками, сформировавшие гомосексуальный круг общения и готовые защищать свои права, отрицают существование в России лесбийской общины, — возможно, в результате реалистического и критического взгляда на хорошо знакомую им ситуацию или неутешительного сравнения ее с ситуациями в западных странах. Напротив, прекраснодушно уверены в наличии такого сообщества многие, к нему, судя по всему, совершенно непричастные, — возможно, полагая, что кто-то другой знает и делает гораздо больше, чем они сами, и таким образом community уже создано и функционирует.
3
Сходная ситуация наблюдается и в культурной сфере; при безусловном наличии людей, активно заинтересованных, близка к доминированию точка зрения тех, кто принципиально или же неосознанно ограничивает свою лесбийскость интимной сферой и к гомосексуальным топикам в культуре относится индифферентно, если не враждебно.
У многих в планировании культурного досуга собственная гомосексуальность не находит никакого отражения. Почти 30% информанток не проявляют ни “желтого”, ни культурного интереса к связанным с ней темам: они не склонны выискивать в кино или на сцене исполнительниц тождественной ориентации19 или выбирать для просмотра фильмы, спектакли и т.п. по признаку наличия в них лесбийских мотивов. Более половины респонденток при выборе кинематографического или литературного произведения не склонны отдавать предпочтение тем, где присутствует лесбийская интрига; большинство мотивируют это предложенным в составе опросника утверждением, что их гомосексуальные интересы ограничиваются личной жизнью и не распространяются на культурные потребности. Многие (19%) также полагают, что произведения “тематические” в художественном отношении обычно проигрывают прочим, то есть выбор такого произведения не будет оправдан с позиции более привычных в этой сфере эстетических критериев. Этот ответ (не менее популярный в аналогичном вопросе про искусство с мужской гомосексуальной топикой), подразумевающий незнакомство с целым рядом доступных в России и на русском языке литературных и кинематографических шедевров и просто весьма достойных произведений, порожден, очевидно, взглядами на гомосексуальную культуру как на культуру исключительно “низкую”, “желтую”, потакающую низменным страстям и оперирующую для этого вульгарными средствами. Так, ряд респонденток демонстрируют невысокие ожидания от литературы лесбийской тематики: “Если сюжет увлекательный — почему нет [можно купить/почитать]. Просто же порно мне не интересно”; “Слишком много у нас в России литературных шедевров, чтобы предпочитать им “бульварное” чтиво или просто те книги, где события разворачиваются вокруг ж+ж”. Вероятно, с этим же представлением связана следующая, крайне негативная оценка современной лесбийской субкультуры: “Видимо, [эта субкультура] существует в зачаточном (и слава всем богам!) состоянии и вряд ли станет чем-то значимым в ближайшее время”.
Возвращаясь к изложению данных опроса, следует отметить, что мужская гомосексуальная тематика еще менее популярна: подобные книги или фильмы выберут или, скорее, просто обратят на них особое внимание менее трети респонденток; 9% и 10% соответственно согласились с вышеназванными вариантами, что гомосексуальность в культуре их не привлекает и что произведения искусства с такой тематикой уступают прочим в художественном отношении. Более 30% заявили, что гомосексуальная мужская культура — в отличие от женской — их вовсе не интересует.
Примерно у половины респонденток в ответах на вопросы, связанные с культурой, доминируют либо равнодушие, либо весьма пассивный интерес; примерно треть демонстрирует умеренный или активный интерес, и меньшинство выражает активное неприятие, примеры которого мы видели выше. Свою индифферентность несколько респонденток засвидетельствовали открыто: “Не знаю и не интересуюсь”; “Мне это фиолетово” (сленг. “безразлично”); “Э-э, культур-мультур”. Пассивность явствует как из прямых ремарок — “[Тематической литературы не ищу, но] попадается — не пропускаю”, — так и из ассортимента знакомых книг и фильмов. Так, об американском сериале “L Word” (“Слово на букву л”), показанном по российскому телевидению (MTV) в декабре 2005 — январе 2006 года под названием “Секс в другом городе” (по аналогии с сериалом “Секс в большом городе”), знают все. 34% опрошенных смотрели его регулярно (все или почти все серии), и столько же смотрели время от времени; 19% не смогли посмотреть из-за временнóго неудобства; и, несмотря на сомнительную художественную ценность сериала (которой, как мы видели, в других случаях респондентки склонны придавать большое значение)20, только 13%, посмотрев одну-две серии, отказались продолжать. Надо сказать, что вокруг “L Word” успела создаться целая мини-субкультура: был открыт русскоязычный фанатский сайт сериала (www.theLword.ru) и специальное комьюнити в “Живом журнале”, участники которого пересказывали содержание серий, обсуждали перипетии сюжета, спорили о превосходстве персонажей и вывешивали их фотографии; в “Живом журнале” и других форумах также распространилась мода брать себе имена и портреты героинь сериала; имел хождение даже специальный тест: “Кто ты из L Word?”
Что же касается “тематического” кино — от сравнительной классики в лице фильмов “Связь”, “Когда опускается ночь”, “Эме и ягуар” до недавних “Вас не догонят” или “Часы”21 (не говоря уже о “Ягоде-морошке”, “Неприкаянных сердцах” или “Горьких слезах Петры фон Кант”22), — то в опросник было включено двенадцать, на наш взгляд, наиболее ярких и(ли) известных кинокартин этого рода. 20% опрошенных смотрели не более трех среди этих фильмов, и только 4% видели более десяти. Основная масса смотрела от четырех до шести фильмов, причем с преобладанием более новых, шедших на большом экране или показанных по телевизору — а не тех, которые нужно заказывать из-за границы, переписывать у знакомых или покупать в специализированных интернет-магазинах.
Литературная статистика еще более скудна. Анкетируемым был предложен список из двадцати пунктов, включающий как писателей, прочно ассоциируемых с лесбийской темой (в том числе одну из открывательниц этой тематики в современной литературе, Рэдклифф Хол, и авторов лесбийских романов и lesbian pulp Джейн Рул, Фэнни Флэгг, Риту Мэй Браун, Энн Бэнон, радикальную мыслительницу Монику Виттиг, Софию Парнок, Лидию Зиновьеву-Аннибал, а также ряд современных российских поэтов и прозаиков23), так и произведения известных авторов, в целом с лесбийской тематикой в общественном сознании не ассоциирующихся (“Неточку Незванову” Ф.М. Достоевского, цикл “Подруга” и два прозаических текста24 М. Цветаевой). 54% респонденток читали не более трех авторов из этого списка, 35% указали четыре—шесть авторов. Наиболее популярными оказались Марина Цветаева (вероятно, в силу литературной общеизвестности), Евгения Дебрянская (в силу известности персональной), Маргарита Шарапова и Соня Адлер (как авторы обычно наиболее читаемой большой прозы/романов) и Яшка Казанова (чье творчество обильно представлено в Интернете). Самое значительное имя в российской лесбийской литературе — София Парнок — многим известно, но читали ее стихотворения единицы среди ста опрошенных; совершенно за пределами кругозора и круга чтения информанток оказалась Л. Зиновьева-Аннибал. Не склонны респондентки и к выискиванию лесбийских мотивов в классике — “Неточка Незванова [История одной женщины]” известна крайне немногим и не прочитана практически никем из опрошенных. Это вполне согласуется с обсуждавшимся выше пассивным интересом к лесбийской культуре.
Об иностранных авторах подавляющее большинство только слышали (но не читали); абсолютным фаворитом среди таковых оказывается Фэнни Флэгг, чей роман “Жареные зеленые помидоры” (“Fried Green Tomatoes at the Whistle Stop Cafe”) был, во-первых, дважды издан на русском языке (издательством “Текст” в 1999 и 2004 годах, в переводе Д. Крупской), а во-вторых, послужил основой одноименного фильма Джонатана Авнета (1991), в котором, правда, весь лесбийский подтекст сведен к минимуму или просто проигнорирован. А вот в случае с “Лесбийским телом” Моник Виттиг факт недавнего издания на русском языке (издательством “KOLONNA Publications” в 2004 году) не особенно повлиял на знакомство с романом целевой аудитории; это может объясняться как маргинальностью издательства (по сравнению с тем же “Текстом”), так и маргинальностью самого произведения (очевидно, что “Лесбийское тело” способно доставить небольшое удовольствие среднестатистическому читателю).
В вопросе о существовании субкультуры респондентки настроены весьма позитивно. 44% опрошенных полагают, что в современной России существует самостоятельная лесбийская субкультура; 16% считают, что она находится в процессе формирования или характеризуется некоторой ущербностью (“недоразвитая”; “пока какие-то кусочки”; “недоделанная какая-то”; “существует в зачаточном… состоянии”); абсолютное меньшинство — 5% — рассматривают ее как часть гей-культуры. 13% декларируют индифферентность к этому вопросу, 19% отрицают ее существование.
Отношение к предполагаемой субкультуре представляется очень сходным с отношением к предполагаемому сообществу. Несмотря на очевидно небольшую вовлеченность в тему (довольно пассивный интерес к соответствующим культурным топикам и невысокую эрудицию в этой области), лишь незначительное меньшинство опрошенных прямо заявляет о своей полной непричастности к вопросу, а большинство придерживается оптимистического взгляда. Лесбийскую культуру, равно как и лесбийскую общину, совершенно не принято считать частью более крупного “общегейского” феномена — что вполне коррелирует с минимальной гей-социальностью респонденток и их невысоким интересом к гей-культуре.
Какие же явления респондентки понимают под лесбийской (суб)культурой? Им было предложено назвать основных деятелей современной российской лесби-культуры, и поступившие варианты ответов позволяют описать общее видение этого феномена. Здесь можно выделить несколько подходов, как неотрефлексированных, так и вполне осознанных. Абсолютными фаворитами в этом списке оказываются Диана Арбенина (солистка и лидер группы “Ночные снайперы”25) и Светлана Сурганова (в прошлом, наравне с Арбениной, основательница и солистка “Ночных снайперов”, ныне — солистка и лидер группы “Сурганова и Оркестр”26). На втором месте по частоте упоминаний оказываются Земфира (общепризнанная примадонна современного российского поп-рока, лидер почти одноименной группы “Zемфира”27), Буч/Елена Погребижская (лидер группы “Butch”28), поп-певица Мара29 и группа “t.A.T.u”30. Называя все эти имена, респондентки выбирают в качестве “хедлайнеров” своей субкультуры масскультурных исполнительниц, ориентированных далеко не только на гомосексуальную аудиторию. На эту роль вышеозначенные поп-героини попадают по двум взаимодополняющим причинам: с одной стороны, в текстах их песен — с разной степенью постоянства и эксплицитности — возникают лесбийские мотивы; с другой стороны, доступная широкой публике (по слухам в “тусовке”, из Интернета, “глянцевой” и “желтой” прессы) информация об их личной жизни, более или менее убедительная, гласит, что они либо постоянно живут с партнерами своего пола, либо замечены в подобных связях. Эти два фактора — творческий и личный — либо идеально совпадают (как у “Ночных снайперов” в первоначальном составе), либо состоят в компенсаторных отношениях — как, например, в случае с “Тату” (о вполне традиционной ориентации участниц дуэта всем хорошо известно, зато откровенность их песен искупает этот “недостаток”) или с Земфирой, у которой лесбийские мотивы присутствуют лишь в нескольких песнях из первого альбома (“Земфира”, 1998), зато в последний год активизировались слухи о ее личной жизни31.
Следует отметить, что оба эти фактора самими певицами никак не эксплицируются: никто из них не заявлял о своем вкладе в развитие лесбийской субкультуры или, скажем, о новых творческих находках в области гомосексуальной эстетики. Некоторые исполнительницы регулярно отрекаются от приписываемой им гомосексуальности или более или менее изящно камуфлируют ее, переходя на “птичий язык”32. В последние два-три года подобная политика легко объяснима всплесками агрессии со стороны фундаменталистов и “охранительными” заявлениями и мерами властей. Так, в октябре 2005 года вице-мэр Перми В. Стариков повысил цены на концертные площадки для исполнителей нетрадиционной сексуальной ориентации33. После этого продюсеры Светланы Сургановой и “Ночных снайперов” заявили, соответственно, что принадлежность Сургановой к гомосексуальной культуре еще надо доказать, а “Арбенину… рассматривают через призму гомосексуализма… совершенно беспочвенно”34. В конце марта 2007 года директор группы “Butch” в телефонном разговоре с главным редактором журнала “Квир” Эдуардом Мишиным утверждала: “Группе “Butch” крайне мешает лесбийская аура. <…> Нас не зовут на фестивали, опасаясь лесби-пропаганды”35.
Хотя, как мы видели, сексуальная специфика творчества и личной жизни в названных случаях совпадает, однако решающим для зачисления респондентками той или иной персоны в ряды творцов субкультуры оказывается не лесбийский компонент в творчестве, а собственно сексуальная ориентация. Так, 7% опрошенных упомянули Лену Перову, которая, несмотря на создание новой группы (“Перья”36) и смену имиджа, воспринимается, в первую очередь, как “девочка-попсовичка” из “Лицея” и в данную категорию попадает, скорее всего, только как человек, чьей партнершей пресса называла одно время Д. Арбенину37. 12% включили в эту категорию Ренату Литвинову, которая в своей профессиональной деятельности в качестве сценариста, режиссера и актрисы никак лесбийской темы не касается (в качестве же актрисы, наоборот, развивает подчеркнуто гетеросексуальный типовой образ “высокой блондинки”), — единственным основанием для упоминания ее в этом контексте являются слухи о ее гомосексуальных романах. Можно было бы предположить, что респондентки, за отсутствием подходящих кандидатур, прибегли к известному обобщающему способу — называть всех сколь-либо заметных женщин, однако отсутствие в списках других рок-звезд (например, Ю. Чичериной) или же таких феминистских кумиров, как И. Хакамада, М. Арбатова и Т. Толстая, свидетельствует об ошибочности этого предположения. Кроме того, целый ряд респонденток в рассуждениях, сопровождающих или заменяющих запрошенный список персоналий, эксплицируют то, что под лесби-культурой имеют в виду, прежде всего, не культуру с лесбийской тематикой, а культуру, творимую лесбиянками, так что говорить о лесби-культуре они считают даже неэтичным: “Честно говоря, меня меньше всего интересует личная жизнь чужих мне людей. Если человек с большой буквы, то мне абсолютно не важно, с кем он спит”; “…все равно все так или иначе прячут все, что могут, а когда не прячут — сразу же какая-то ерунда происходит, о-о-о-о-очень далекая от слова “культура””; “…хм… сложно сразу назвать… хм… открыто об этом никто не говорит, а домыслить можно что угодно”. Одна из респонденток затруднилась ответить на этот вопрос, выразив максималистское требование совпадения личных сексуальных предпочтений с тематикой в творчестве: “[Выделить субкультуру] невозможно, потому что кино, снятое с участием геев, актеров и режиссеров, далеко не всегда затрагивает гей-эстетику и вообще гей-тему”.
Говоря о творящих лесби-культуру фигурах из “большой” культуры, известных широкой аудитории (через неспециализированные клубы и сценические площадки, книжные или периодические издания и т.п.), надо отметить, что названы были почти исключительно деятели поп- и (в меньшей степени) рок-сцены. Вопреки пресловутой российской литературоцентричности, тружениц пера — а именно М. Шарапову и С. Адлер (а также Е. Дебрянскую, но ее, скорее, в другом качестве — не писателя, а общественного деятеля) — упомянули 3—4% респонденток; 23% назвали Яшку Казанову, известную многочисленными публикациями на тематических сайтах и текстами некоторых старых песен тогда еще не широко известных “Ночных снайперов”; очевидно, причина ее популярности — в адресном обращении к “целевой аудитории”.
Другая группа, попадающая в список творцов лесби-культуры, — организаторы культурного пространства, или, как выразилась одна респондентка, “организаторы досуга”. Речь идет о целом ряде дам, ассоциированных с теми или иными институциями или регулярно происходящими мероприятиями. Это руководительницы клубов или порталов, издательницы журналов или альманахов, организаторы слетов, фестивалей и конференций, правозащитницы. В основном назывались следующие персоны: все та же Евгения Дебрянская (чья многолетняя карьера в этой области позволила ей — и в дружественных, и во враждебных дискурсах — приобрести устойчивую титулы, такие, как “главная лесбиянка России”, “бессменный лидер лесбийского движения”, “лесбопримадонна” и т.п., однако в нынешней ситуации полицентричности, то есть наличия нескольких организаций и организаторов, “бессменное лидерство” Дебрянской неоднократно оспаривалось, de facto она является правозащитницей и совладелицей клуба “12 вольт”); Волга-Волга — держательница портала “Лесбирком” (http://www.lesbiru.com) и издательница глянцевого журнала “Волга-Волга”; Ольга Герт, главный редактор специализированного литературного альманаха “Остров”; Елена “Боцман”, организатор тематических слетов КСП; Елена Иноземцева, арт-директор клуба “Триэль” (С.-Петербург); и, наконец, анонимная (в том смысле, что ни имен, ни прозвищ респондентки не называют) команда тематического портала “Лабрис” (http://www.labrys.lesbi.ru)38.
Продолжая тему восприятия лесбийского сообщества и субкультуры как изолированных от гейских, следует указать, что Эд (Эдуард) Мишин, известный правозащитник, издатель журнала “Квир” и руководитель старейшего гейского портала Gay.ru (позиционируемого как “Российский национальный сервер геев, лесбиянок, бисексуалов и транссексуалов”), был назван всего лишь 3% опрошенных. Показательно также, что, хотя подобных организаторов-культуртрегеров насчитывается немало, респондентки почти всегда называют по одному-два имени. Эта избирательность может объясняться как незнакомством с теми или иными людьми и организациями (возможно, из-за незнания же 8% и 13% вовсе отказывают в существовании лесбийской общине и лесбийской субкультуре соответственно), так и вполне сознательным игнорированием, вызванным негативной оценкой. Подобное отрицательное отношение иногда вербализуется; так, одна респондентка, называя в числе деятелей Волгу-Волгу, добавляет: “…и развивает, и вредит”.
Это наблюдение обнаруживает очевидную проблему фрагментированности лесбийской социальной и культурной жизни: сообщество и субкультура формируются вокруг многих центров (что вполне нормально), и образующиеся в результате этого микросообщества относятся друг к другу враждебно или настороженно (что приводит к распаду “горизонтальных” социальных связей). Такая же картина складывается и на основании мониторинга некоторых тематических интернет-ресурсов или бумажных изданий. Мало кто пытается сотрудничать с другими организациями и создавать дружественную сеть; наоборот, просматривается тенденция к монополии, попытки добиться признания своих уникальных заслуг и уникального авторитета и “задушить” конкурентов. Организации довольствуются имеющейся у них аудиторией, не стремясь существенно ее расширять, что может объясняться как традиционной камерно-подпольной стилистикой и неготовностью к широкой и открытой деятельности, так и сложностями финансово-юридического характера: если тематические Интернет-порталы могут действовать на протяжении многих лет, то клубы, организации и бумажные издания отличаются большой неустойчивостью39.
Проблема разрозненности и полицентричности проявляется не только на организационном уровне — она носит более общий характер и вообще маркирует современную лесбийскую культурную ситуацию, что некоторые респондентки вербализовали в своих комментариях: “[Субкультура] разношерстная”; “[Культура] состоит из слишком разрозненных частей, так что в целом можно сказать, что ее нет”; “Все очень размыто”; “[Есть] несколько вариантов — от интеллектуального до “быдланского””. Эта разрозненность особенно видна при выборе респондентками еще одной группы творцов субкультуры — творцов “самодеятельных”, не выходящих за пределы камерных кружков, тематических клубов, или альманахов, или даже собственных страничек в Интернете. Такой выбор — комплементарный или альтернативный выбору поп-рок звезд — зачастую принципиален: “Для меня лично [лесби-культура] — это девочки с гитарами, которые неизвестны широкой (гетеросексуальной, в частности) общественности, либо люди, которых читаю в Ж[ивом] Ж[урнале]”; “Лесбийскую субкультуру творят в первую очередь не “творцы”, а “рядовые” лесбиянки”. В этой категории есть два вида поэтов, прозаиков, исполнителей: известные в узких кругах (Ольга Краузе, Елена Цертлих, Ульяна Ангелевская, Наталья Воронцова-Юрьева и др.), которых упоминают 2—3% респонденток, и — упоминаемые 1% — неизвестные другим респонденткам и малоизвестные в Рунете. Показательно, что многие из числа названных как культуртрегеров, так и не выходящих за рамки тематических площадок и изданий фотографов, поэтов, музыкантов фигурируют под прозвищами, интернетными именами-“никами”, именами без фамилий или с инициалом, заменяющим фамилию40. В качестве равновозможных причин для такого отказа от собственных имен можно назвать влияние подпольной традиции советских времен, неготовность “светиться” в ксенофобном обществе или ориентацию на подчеркнутую неформальность и эзотеричность. В результате в этом срезе, “неизвестном гетеросексуальной общественности”, мы видим некоторую субкультуру, самодеятельную и не единую, концентрирующуюся вокруг нескольких, иногда сотрудничающих, иногда враждующих между собой организаторов.
(Наше наблюдение о фрагментированности культурного поля относится далеко не только к лесбийской субкультуре. То же можно сказать, например, о современном состоянии действующих в России еврейских общественных и культурных организаций. Их раздробленность и взаимная враждебность может быть проиллюстрирована известным анекдотом про еврея, который, оказавшись на необитаемом острове, строит две синагоги, чтобы в одну из них ходить, а в другую не ходить.)
Еще один подход, демонстрируемый заметным числом респонденток, состоит в собирании “с миру по нитке”. В творцы субкультуры попадают авторы книги “психологической поддержки” о лесбийских семьях41 или исследовательница, защитившая диссертацию о социальном исключении гомосексуалов в российском обществе42, — то есть те, кто как-либо осмысляет лесбийскую жизнь и репрезентирует ее перед внешней аудиторией. Другой критерий этого “дефицитного” (“на безрыбье и рак рыба”) подхода — общая толерантность и либеральность фигуранта, его готовность в общественной деятельности или в творчестве затрагивать гей/ лесби-тему, при этом отнюдь не концентрируясь на ней; опциональной является собственная гомосексуальность фигуранта. Вероятно, руководствуясь этим критерием, по 1% респонденток включили в список Машу Гессен43 и Линор Горалик44. Третья подгруппа в рамках дефицитного подхода — ключевые имена в лесбийской культуре, по времени или месту никак не подходящие к роли творцов современной российской лесби-культуры. Так, по 1—2% опрошенных зачислили в этот разряд знаменитых поэтесс — Сафо, Марину Цветаеву и Софию Парнок, и столько же респонденток назвали западных звезд — К.Д. Лэнг, Джину Гершон и Элен ДеДженерис45. Такой выбор, безусловно, указывает не столько на невнимательность отвечающих, сколько на особое видение ими современной российской субкультуры, у которой “очень низкий уровень” и дефицит деятелей большого масштаба. Как выразилась другая респондентка, обращаясь за примером в сторону не прошлого или Запада, а “братьев-геев”: “Своего Виктюка у нас, безусловно, нету”.
4
Сложившаяся картина репрезентирует хоть и не беспрецедентный (в истории социальных или этнических маргинальных групп), но весьма любопытный феномен. Лесбийская самоидентификация наших респонденток примерно в трети случаев остается на уровне частной жизни; это идентификация индивидуальная и приватная, а не социальная, гражданская или культурная. Подобную позицию можно суммарно сформулировать так: Моя ориентация — мое частное дело, мое и моей половины. Она не влияет и не должна влиять на мой внешний вид, мою социализацию, гражданскую позицию, культурные предпочтения. Точно такая же ситуация с некоторыми известными людьми, актрисами и певицами: они — лесбиянки и скрывают это, и я не полезу к ним в постель, чтобы это доказать, а другого способа обнаружить лесбийскую культуру у нас (по крайней мере, пока) нет.
В этой картине мы видим целый ряд несоответствий: отечественного опыта — “классическому” западному, внешнего имиджа — самовосприятию и самооценке, “объективной” видимости культурного багажа — субъективному “чувству идентичности”.
Очевидно, что внешний наблюдатель — будь то вдумчивый ученый, политически ответственный гражданин или даже праздный прохожий на Тверском бульваре — замечает некоторое социальное и культурное “шевеление” со стороны “секс-меньшинств” и — в первом случае — может чувствовать потребность его описывать и анализировать, во втором и третьем — иронизировать, игнорировать или бороться цивилизованными и нецивилизованными методами (вероятность, наоборот, поддержки таких меньшинств какой-либо общенациональной политической или общественной силой, которая действовала бы из гражданских и правозащитных соображений, в нынешней России стремится к нулю). “Тусовки” девочек, объединенных определенным стилем поведения и определенной символикой, на Тверском бульваре. Бешено популярные “Тату”. Демонстрируемый по телевидению (и даже не один раз) сериал “Секс в другом городе”. Целый ряд поп- и рок-певиц, в текстах и облике которых гетеросексуальный сектор их аудитории может ничего примечательного и не видеть, однако такие бдительные чиновники, как уже упомянутый выше вице-мэр Перми В. Стариков, обнаруживают “открытую пропаганду культуры секс-меньшинств”46 — тем самым признавая существование самой культуры.
Однако представители этой культуры, дискриминированные проницательным Стариковым, отнюдь не стремятся связывать себя с ней. Выходя за пределы квартирных концертов и камерных клубов и вступая на “общечеловеческие” площадки, они так или иначе склонны отрекаться от своей первичной аудитории47. Таким образом, существует относительно обширная группа людей со своей субкультурой и ее “хедлайнерами” — их имена открывали (а обычно и исчерпывали) список творцов современной лесби-культуры у большинства опрошенных; однако сами эти “хедлайнеры” никак не стремятся в своем творчестве представлять “свою” субкультуру48.
Более того, сама эта общность идентифицироваться с собой тоже не хочет. “Чувство идентичности”, уверенность в существовании community и ощущение принадлежности к нему не очень развиты, зато распространено “чувство отмежевания” от отдельных социальных кружков (“сборищ на Пушках”, клубных тусовок), которые критикуют и которых стыдятся.
Сходное явление наблюдается в области культурной: серьезная/высокая культура отнюдь еще не сформирована (или, иначе: с редкими представителями оной широкая публика почти не знакома), но есть такие деятели, которые репрезентируют лесбийскую субкультуру перед внешним обществом и которых некоторые представители этой субкультуры не приемлют и с горечью фиксируют их известность и значимость. Так, на вопрос о творцах лесби-культуры респондентки отвечают с характерными оговорками: “…и Тату, к сожалению”; “Соня Адлер (увы!)”.
При таких сложностях, связанных с репрезентацией лесбийского самосознания в “высокой культуре”, исследователю — да и самим носительницам этого самосознания — остается говорить только о субкультуре, состоящей из общих убеждений и оценок, символов (прежде всего, специфической символики в одежде) и вкусов в области массовой культуры. Или, как позитивно выразилась одна респондентка: “Субкультура — это… стиль общения, авторитеты… предпочтения, анекдоты, частушки, иерархия ценностей… Все это в России, безусловно, существует”.
Еще один парадокс связан с ожидаемым резистантным характером лесби-комьюнити и лесби-культуры. Правозащитное движение (феминистское и ЛГБТ) в России, мягко говоря, не особенно развито и, казалось бы, само набить оскомину никому не способно, однако отвращение к нему уже заранее широко распространено. Что выглядит абсурдно на фоне опыта Запада (сравнения с которым в этой области и неизбежны, и правомочны), где лесбийская правозащита, лесбийская теория и женская часть ЛГБТ-исследований выросли из феминизма и где многие теоретики — далеко не только радикального толка! — полагают, что лесбийский социум зародился (и только и может зародиться) в ходе политического сопротивления патриархату и диктату гетеросексуальности и что лесбийская субкультура — культура в первую очередь оппозиционная, бросающая вызов общепринятой системе социальных ролей и аксиологии. Лесбийская культурная идентичность может появиться только после манифестации и рефлексии такой оппозиции49.
Минимальна в российском лесби-сообществе и поддержка феминизма — то есть расширение позиции в сторону общеженской борьбы с мужским господством и т.п., характерное для Запада и принципиальное для некоторых теоретиков, склонных в любых чисто женских социальных или профессиональных группах видеть лесбийский социум или культуру50. Минимален и интерес к гей-сообществу, гей-культуре и гей-движению, что — вкупе с заметным несотрудничеством лесбийских лидеров (за исключением Е. Дебрянской) с гейскими организациями и гражданским безразличием значительной части геев к лесбиянкам51 — позволяет говорить об отсутствии в современной России единой гомосексуальной идентичности и сообщества.
Можно высказать несколько соображений касательно того, чем обусловлена подобная ситуация, — учитывая при этом, что каждая из нижеследующих гипотез должна быть проверена отдельным исследованием.
Неразвитость лесбийской социальной и культурной, а также феминистской идентичности может отчасти объясняться слабой аффилиацией с возможными профессиональными нишами — правозащитой и академическими исследованиями, а также с религиозной сферой.
Про социообразующую функцию правозащитной деятельности на Западе уже говорилось выше. В России же — помимо того, что, как мы видели, у респонденток эта тема не очень популярна и, напротив, прочна уверенность в невозможности чего-либо добиться, — распространено еще одно убеждение, согласно которому после отмены 121-й статьи УК РСФСР и прекращения государственных преследований гомосексуалисты и лесбиянки отнюдь не притесняются, никаких нарушений их прав не происходит — а следовательно, и защиты эти права не требуют52. Интересно, что подобный взгляд интернализирован некоторыми геями, по крайней мере старшего поколения: “При чем тут это?! Я занимаюсь и буду заниматься чеченской проблемой”; “Мы все-таки не в такой чудовищной ситуации, как кавказцы или таджики [в современной Москве]”53. То есть российские правозащитники традиционно не склонны заниматься защитой прав геев (даже если сами таковыми являются), полагая, что в нашей стране — при регулярном попрании прав человека и сильнейшей ксенофобии — есть множество более первоочередных дел, чем легитимация однополых партнерств/браков и, в их рамках, наследования, усыновления детей и т.д.
Академическая деятельность исключительно важна для развития ЛГБТ-сообщества, причем в двух аспектах. Во-первых, принято считать, что квир-исследования имеют не только академическую, но и вполне ощутимую социальную функцию. “Многие из первых активистов движения за права геев… полагали… что знание истории играет важную роль в развитии сплоченности [движения]… Многие квир-исследователи избрали эту область именно из соображений полезности для движения”54. “История геев показывает, что, несмотря на преследования, подполье и стыд, мы как народ выжили… эта история может воодушевить каждого на то, чтобы отстоять свою необычность и настоять на том, чтобы эту необычность уважали”55. Во-вторых, традиционно высоко оценивается значение кампусной культуры, обладающей большим потенциалом влияния на молодое поколение56. В начале ХХ века, при почти тотальном преобладании юношей в университетах Запада, в них формировались и активно действовали подпольные гей-группы, оказавшие существенное влияние не только на развитие самих университетов, но и на некоторые политические события (о чем уже существует обширная литература)57. В дальнейшем в кампусах уже открыто действовали объединения студентов нетрадиционной сексуальной ориентации, и их развитие стимулировалось работами в области queer studies. Но в России, как известно, кампусная система не развита (хотя некоторые деятели науки и образования ратуют за ее развитие58) и “кампусная” жизнь протекает лишь в очень ограниченном числе вузов и научных городков.
Что же касается собственно науки, гендерные исследования для подавляющего большинства зрелых отечественных ученых — вторичный академический профиль; они занимаются весьма традиционными темами (женская профессиональная деятельность, репрезентация женщин в тех или иных источниках, женская религиозность и т.п.). В большинстве своем эти исследователи не ассоциируют себя с феминизмом — предполагается, видимо, что “приличный ученый” в России вообще не должен пропагандировать никакую позитивную общественно-политическую программу59, — и, естественно, не занимаются никакой правозащитной деятельностью. Из русскоязычных обзоров истории феминизма зачастую следует, что соединение женских исследований с феминизмом, а квир-исследований с ЛГБТ-движением и другие “радикальные” действия воспринимаются отечественными исследовательницами без особого уважения; скорее, они относятся к этим практикам как к некоторой безвкусице — как если бы ребенок громко ляпнул что-то в присутствии посторонних. (Некоторые исследовательницы, правда, рефлексируют эту ситуацию и обвиняют советскую идеологию в формировании прочных антифеминистских стереотипов60.)
Квир-исследования в России практически не развиты и, тем более, не институционализированы. Мощная сеть соответствующих факультетов, кафедр и центров, очевидным образом подпитывающая не только ЛГБТ-исследования, но и ЛГБТ-сознание, культуру и социальную жизнь и охватывающая в США большинство вузов61, в России пока — явление совершенно неизвестное. Однако в этой области — в отличие от более конвенциональных феминистских исследований — более ожидаема связь личной жизни и/или гражданской позиции с научной деятельностью. Несколько молодых российских исследователей также демонстрируют такое объединение академических, общественных и экзистенциальных интересов. Однако на данный момент таких авторов можно пересчитать по пальцам. Так что о какой-либо академической квир-субкультуре говорить не приходится.
И наконец, религиозные организации в России, как правило, в своих публичных декларациях относятся к нетрадиционной ориентации прихожан резко отрицательно — в отличие от многих стран Западной Европы и Северной Америки, где различные протестантские (методисты, евангелисты и др.) и иудейские реформистские толки не только привечают квир-прихожан, но и допускают орденацию квир-духовенства. Вообще религиозные общины либерального толка в России представлены весьма скудно и, соответственно, также не могут служить объединяющим началом.
Основной организующей формой для отечественной лесбийской публики оказывается не правозащитный центр, не университетская кафедра и не церковь/религиозная община, а сообщества “фанатов”, действующие в виртуальной или “обычной” реальности (фан-клубы и аналогичные communities в Интернете), — прежде всего, фэн-комьюнити сериалов и музыкальных групп — точнее, конкретных исполнительниц62. Хотя на своих форумах, в чатах и блогах участники этих сообществ и обсуждают различные темы — вплоть до моды, погоды, аренды квартир, — в основном подобные группы ориентированы на вторичность, подражательность, пассивную идентификацию с кумирами, впитывание чужой жизни, эскапизм63.
Такие сообщества, безусловно, предоставляют мощную основу для коммуникации и досуга, но из-за своей игровой и эскапистской природы они не склонны инициировать никакой позитивной общественной или культурной деятельности, а наоборот, допускают отказ от конструирования реальности; кроме того, сообщества, посвященные конкретным кинопродуктам или персонам, в принципе неспособны к объединению в некое общее комьюнити или субкультуру.
В результате основными чертами лесбийского сообщества в России оказываются социальная и культурная дискретность и склонность к приватной самоидентификации. Эта ситуация, вероятно, будет меняться под воздействием внутренних и внешних факторов. Но есть и еще один фактор, способствующий развитию такого сообщества, — о нем мы говорили только вскользь. “Вопреки мнению некоторых социологов-конструкционистов, культурная квир-идентичность может существовать без квир-субкультуры. …Гомосексуалы идентифицируют себя с Платоном, Уитменом и Уайльдом, с Сафо и Рэдклифф Хол <…>. Когда гей или лесбиянка набирается смелости и приходит в свой первый квир-бар, он знакомится там со многими новыми возможностями, но и до того он уже был геем и он принес с собой некоторое представление об образцах и моделях квир-культуры”64. Пресловутая квир-идентичность может существовать при любой из трех составляющих, обсуждаемых в данной статье, — культурной, политической, семейной, — а возможно, и вообще без них.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Анкета
(анкетирование проводилось весной 2006 г.)
1) Ваш возраст:
2) Город, где вы живете:
3) Образование:
4) Употребляете ли вы слово “лесбиянка”?
а) нет
б) да, легко и свободно
в) могу употребить, но стараюсь избегать этого слова
г) свой вариант / комментарии:
5) Считаете ли вы себя феминисткой (в том смысле, что: выступаете ли вы за женское равноправие, “болеете” ли вы за женщин в политике и других сферах, раздражает ли вас дискриминация женщин и пренебрежительное/покровительственное отношение к женщинам как ко 2-му полу)?
а) да
б) нет
в) свой вариант / комментарии:
6) Выбирая круг общения/друзей, отдаете ли вы предпочтение лесбиянкам:
а) да
б) нет, просто потому, что как-то не складывается / я лесбиянок не встречаю
в) нет, потому что личная жизнь — это одно, а дружба/общение — совсем другое; в выборе друзей я руководствуюсь другими критериями, мне не важна сексуальная ориентация моих друзей
г) нет, потому что, за редкими исключениями, не нравится общаться с лесбиянками: они обычно слишком самоуверенные, резкие, грубые, зацикленные на феминизме
д) свой вариант / комментарии:
7) Выбирая круг общения/друзей, отдаете ли вы предпочтение геям:
а) да
б) нет, просто потому, что как-то не складывается / я геев не встречаю
в) нет, потому что я не чувствую с геями никакой особой общности и мне не важна сексуальная ориентация моих друзей
г) нет, потому что мне геи антипатичны: они обычно самовлюбленные, эгоистичные, манерные
д) свой вариант / комментарии:
8) Используете ли вы в одежде/аксессуарах/бижутерии лесбийскую символику (серьга в одном ухе, кольцо на большом пальце, радужные аксессуары и др.):
а) да
б) нет (или только в особых случаях), так как опасаюсь реакции окружающих
в) нет, так как не считаю это нужным
9) Если в этом году в Москве состоится гей-парад (по определению организаторов, это будет “правозащитное шествие” (совершенно приличное, без обнаженки и т.п.)), примите ли вы в нем участие:
а) да (или точно приняла бы, если бы была в Москве)
б) нет, так как опасаюсь вынужденного coming-out’а (того, что меня узнают прохожие или покажут по телевизору и увидят родители, сотрудники и т.п.)
в) нет, так как опасаюсь враждебной реакции окружающих (того, что во время парада в меня кинут камнем и т.п.)
г) нет, поскольку не вижу в проведении гей-парада никакого смысла, так как (1) гомосексуалам никакие права не нужны или (2) сейчас в России все равно ничего добиться не удастся
д) нет, так как вижу в этом в первую очередь гейское, мужское, а не лесбийское мероприятие
е) свой вариант / комментарии:
10) По вашему мнению, сейчас в России существует лесби-комьюнити?
а) нет
б) да, является частью гей-комьюнити
в) да, самостоятельное
г) да, но недоразвитое
д) не знаю / не интересуюсь
е) свой вариант / комментарии:
11) Что вас больше привлекает: (1) ситуация, когда певица/актриса-лесбиянка поет песни / играет в фильме с гетеросексуальной тематикой, или (2) ситуация, когда певица/актриса-натуралка поет песни / играет в фильме с гомосексуальной тематикой:
а) (1)
б) (2)
в) одинаково привлекательны обе ситуации
г) одинаково безразличны обе ситуации
12) При выборе фильма или книги отдаете ли вы предпочтение тому фильму/книге, где наличествует лесбийская интрига?
а) да
б) нет, так как одно дело жизнь, а другое — кино/литература; в жизни мне это интересно/нужно/близко, а в искусстве/культуре — нет
в) нет, так как лесбийские фильмы/книги обычно в художественном отношении проигрывают прочим
г) свой вариант / комментарии:
13) При выборе фильма или книги отдаете ли вы предпочтение тому фильму/книге, где наличествует гомосексуальная (мужская) интрига (перед книгой/фильмом с гетеросексуальной интригой)?
а) да (по крайней мере, обращаю особое внимание)
б) нет, так как одно дело жизнь, а другое — кино/литература; в жизни мне гомосексуальность интересна/близка, а в искусстве/культуре — нет
в) нет, так как фильмы/книги гомосексуальной тематики обычно в художественном отношении проигрывают прочим
г) нет, так как гомосексуальная (мужская) культура — в отличие от лесбийской — меня не интересует
д) свой вариант / комментарии:
14) Смотрели ли вы сериал “Секс в другом городе” (L Word)?
а) нет, не получалось по времени
б) нет, принципиально, этот сериал мне неинтересен
в) да, регулярно, (почти) все серии
г) да, время от времени
15) Какие из этих фильмов вы смотрели (английский вариант названия указывается для фильмов, иначе названных в российском прокате):
“Когда опускается ночь”
“Маска обезьяны”
“Высокое искусство”
“Эме и ягуар”
“Связь”
“Тельма и Луиза”
“Если бы стены могли говорить — 2”
“Дневник его жены”
“Покажи мне любовь” (Fucking Amal)
“Вас не догонят” (Lost and Delirious)
“Парни не плачут”
“Часы”
16) Отметьте, пожалуйста, желтым цветом тех авторов (или произведения), которых вы читали, и зеленым — тех, о которых вы слышали, но не читали (английский вариант указывается для авторов, не переведенных на русский):
Рэдклифф Хол (Radclyffe Hall)
Гертруда Стайн
Натали Барни (Natalie Barney)
Эмили Дикинсон
Джейн Рул (Jane Rule)
Энн Бэнон (Ann Bannon)
Фанни Флэгг
Моник Виттиг
Р. Мэй Браун (Rita Mae Brown)
“Неточка Незванова” Ф.М. Достоевского
Лидия Зиновьева-Аннибал
София Парнок
“Подруга” М. Цветаевой
“Письмо к Амазонке” М. Цветаевой
“Повесть о Сонечке” М. Цветаевой
Евгения Дебрянская
Маргарита Шарапова
Соня Адлер
Гила Лоран
Яшка Казанова
Наталья Воронцова-Юрьева
Фаина Гримберг
17) По вашему мнению, сейчас в России существует лесби-(суб)культура?
а) нет
б) да, является частью гей-(суб)культуры
в) да, самостоятельная
г) да, но недоразвитая
д) не знаю / не интересуюсь
е) свой вариант / комментарии:
18) Если, по вашему мнению, лесбийская (суб)культура существует, назовите ее творцов, тех писательниц/певиц/актрис/художниц и т.д., кто эту культуру
сегодня делает:
____________________________________
1) Значительно сокращенный вариант этого исследования был ранее опубликован в “Русском журнале”: Зеленина Г. Сафо, суфражистки, семьянинки? В поисках лесбийской общины и культуры в современной России // Русский журнал. 2006. 15 мая (http://russ.ru/politics/ docs/safo_sufrazhistki_sem_yaninki). Публикуемый здесь полный вариант статьи дополнен новыми данными.
2) См., например, критику неаргументированных утверждений Кона при обсуждении распространенности “содомского греха” в допетровской Руси: Зеленина Г.С. Свидетельства иностранцев XVI—XVII веков о московитах-содомитах // Адам и Ева: альманах гендерной истории. Вып. 3. М., 2002. С. 196—213.
3) Кон И.С. Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви. М., 1998. С. 451.
4) Card C. Lesbian Choices. N.Y., 1995. P. 14—15.
5) Адекватный комментарий к этому циклу см. в работе: Полякова С.В. Незакатные оны дни: Цветаева и Парнок // Полякова С.В. “Олейников и об Олейникове” и другие работы по литературе. СПб., 1997. О С. Парнок и, в частности, о ее взаимоотношениях с М. Цветаевой см. также: Бургин Д. София Парнок: Жизнь и творчество русской Сафо / Пер. с англ. С.И. Сивак. СПб., 1999; Романова Е. Опыт творческой биографии Софии Парнок: “Мне одной предназначенный путь…”. СПб., 2005.
6) См.: Rich A. The Dream of Common Language. N.Y., 1978; Eadem. Compulsory Heterosexuality and Lesbian Existence // Signs. 1980. Vol. 5. № 4; Raymond J. A Passion for Friends. Boston, 1986; Grahn J. Another Mother Tongue: Gay Words, Gay Worlds. Boston, 1984; MacKinnon C. Feminism Unmodified: Discourses on Life and the Law. Cambridge, 1987.
7) См.: Гирц К. “Насыщенное описание”: в поисках интерпретативной теории культуры // Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004. С. 9—42.
8) Ferguson A. Is There a Lesbian Culture? // Lesbian Philosophies and Cultures / Ed. by Jeffner Allen. Albany, 1990. P. 66 ff.
9) Автор благодарит всех любезно согласившихся принять участие в анкетировании. Полный текст опросника см. в Приложении.
10) Здесь и далее подобные цитаты без указания источника являются цитатами из ответов респонденток. Анкетирование было анонимным, поэтому авторы не указываются. Цитаты приводятся без каких-либо смысловых или лексических искажений, но — для удобства читателей — с исправленными орфографией и пунктуацией.
11) О советских стереотипах и постсоветском климате см. социологическое исследование Л. Эссиг: Essig L. Queer in Russia. A Story of Sex, Self, and the Other. Durham & L., 1999.
12) В советской психиатрии, согласно Л. Эссиг, было принято классифицировать женский гомосексуализм как вялотекущую шизофрению.
13) О восприятии феминистских деклараций в других стратах российского образованного сообщества см.: Савкина И. Факторы раздражения: о восприятии и обсуждении феминистской критики и гендерных исследований в русском контексте; Улюра А. “У мужчин — свой зачет, у женщин — свой, отдельный”: идея и практики позитивной дискриминации в литературном процессе постсоветской России // НЛО. 2007. № 86. С. 207—254. — Примеч. ред.
14) “По словам господина Алексеева [Николая Алексеева, руководителя проекта Gayrussia.ru и одного из авторов идеи парада], на самом деле анонсируемый гей-фестиваль будет не карнавалом, которые обычно проводятся в Европе, а правозащитным шествием из пяти тысяч участников, направленным против гомофобии и дискриминации секс-меньшинств. “Никаких голых людей, вызывающих одежд не будет, — уточнил господин Алексеев, — это будет шествие в классическом понимании этого слова, лишь только флаги будут радужные — шестицветные, символизирующие гей-сообщество. Мы будем добиваться от властей запрета дискриминации по половой ориентации”” (Алексеева О., Козенко А., Буранов И. “Пророк Мухаммед приказывал убивать гомосексуалистов” // Коммерсантъ. 2006. 15 февраля).
15) Так, верховный муфтий Центрального духовного управления мусульман России Талгат Таджуддин заявил, что, “если они все-таки выйдут на улицу, тогда их следует только лупить” (Алексеева О., Козенко А., Буранов И. Цит. соч.), а православный священник Дмитрий Каплун в своем интернет-дневнике объявил, что отпускает грехи тем, кто займется физической расправой с геямидемонстрантами.
16) Вот несколько типичных примеров высказываний на эту тему на интернет-форумах, в контексте обсуждения отношения “нормальных” мужчин или женщин к геям и лесбиянкам, в том числе в искусстве или политике, легализации однополых браков, проведения гей-парада в Москве, а также в контексте совершенно посторонних тем: “Политики-гомосексуалисты <…> во всем мире кичатся своей отличной от прочих сексуальной ориентацией”; “Меня тошнит от гомосексуалистов, которые выставляют свою нетрадиционную ориентацию напоказ, кичатся этим и пропагандируют, мол, какие они хорошие”; “Зачем же о нем на каждом углу кричать и все интимные подробности напоказ выставлять? Почему не жить просто, как все остальные люди?”; “Я не против геев и лесбиянок, если это не выносится напоказ и этим не кичатся”; “Лесбиянки ведут себя развязно, выставляя напоказ то, что сокровенно для любого нормального человека”.
17) “Сборища на Пушках” состоят из пар и групп девушек, в основном достаточно юных, собирающихся в районе Тверского бульвара в Москве; этой традиции уже несколько лет.
18) Аналогичным образом в интервью журналу “Квир” высказалась Светлана Сурганова (о которой см. ниже). На вопрос “Как вы воспринимаете такое явление, как [гейско-лесбийская] “тусовка”?” она ответила: “Меня, наверное, бессмысленно спрашивать на эту тему — я никогда ни к какой тусовке не принадлежала. Возможно, в них есть какой-то смысл. Если люди собираются в какие-то группы, им, вероятно, есть о чем друг другу рассказать, поделиться, найти какую-то внутреннюю поддержку со стороны такого же человека. Мне такая поддержка, в общем-то, никогда не была нужна. Я, как рак-отшельник, сама по себе. Но ничего против тусовок не имею. Пусть люди общаются, радуются — это хорошо” (Голко А. Внутренняя революция доктора Сургановой // Квир. 2005. Октябрь (№ 27). Цит. по интернет-републикации: http://lesbi.ru/person/surganova_kvir2005.html).
19) Эта индифферентность противоречит стойкой тенденции всех гей- и лесби-сайтов в каждом новостном дайджесте фиксировать самые незначительные и недостоверные сообщения о возможной гомосексуальной ориентации разнообразных поп- и рок-звезд.
20) “L Word” — во всем, кроме лесбийской тематики, стандартный мелодраматический life-style-сериал, где играют актрисы второго плана, чья фильмография состоит в основном также из телевизионных сериалов (за приятным исключением Дженнифер Билз, в свое время снявшейся в “Четырех комнатах” К. Тарантино).
21) “Связь” (режиссеры — братья Э. и Л. Вачовски) — культовый лесбийский фильм, криминальная мелодрама; в главных ролях Джина Гершон и Дженнифер Тилли (США, 1996); “Когда опускается ночь” (реж. П. Розема) — эстетская мелодрама в европейском стиле (Канада, 1995); “Эме и ягуар” (реж. М. Фербербек) — экранизация реальной истории, любовного романа немки с еврейской девушкой в фашистской Германии (Германия, 1999); “Вас не догонят” (“Lost and Delirious”, реж. Л. Пул) — подростковая психологическая драма, эксплуатирующая классический мотив гомосексуальной любви в школе-пансионе (Канада, 2001); “Часы” (реж. С. Долдри) — экранизация одноименной повести Майкла Каннингема, откуда вытравили почти весь лесбийский подтекст, зато украсили голливудскими мегазвездами — М. Стрип, Н. Кидман, Дж. Мур (США, 2002).
22) “Ягода-морошка” (реж. П. Эдлон, 1991) и “Горькие слезы Петры фон Кант” (1972) — картины экспериментальные и не самые легкие в просмотре; первая замечательна тем, что главную роль в ней сыграла певица К.Д. Лэнг (см. о ней ниже, примеч. 45), и ее песнями, вошедшими в фильм; вторая — режиссером (Р.В. Фассбиндер). “Неприкаянные сердца” (реж. Д. Дейч, 1985) — экранизация романа Джейн Рул “Пустыня сердца”.
23) Либо постоянно пишущих в рамках этой тематики, либо зарекомендовавших себя тематической большой прозой, или регулярно публикующихся в тематической периодике: С. Адлер, Н. Воронцову-Юрьеву, Ф. Гримберг, Е. Дебрянскую, Я. Казанову (Зою К.), М. Шарапову. От редакции: Подробнее о творчестве Е. Дебрянской, Ф. Гримберг, Я. Казановы, С. Адлер и М. Шараповой см. в статье А. Чанцева в этом блоке материалов.
24) “Письмо к Амазонке” и “Повесть о Сонечке”.
25) О биографии певицы, истории группы и ее творчестве см. официальный сайт группы: http://www.snipers.net, а также целый ряд фанатских сайтов.
26) О биографии певицы, истории группы и ее творчестве см., в частности, официальный сайт группы: http:// www.surganova.su, а также целый ряд фанатских сайтов.
27) См. официальный сайт группы: http://www.zemfira.ru.
28) Официальный сайт группы: http://pogrebizhskaya.ru.
29) О биографии певицы и ее творчестве см. официальный сайт одноименной группы: http://www.maramusic.ru.
30) О биографиях солисток и истории группы см. на сайте: http://www.taty.ru.
31) С марта 2005 года в бумажных и интернет-изданиях разных оттенков желтизны муссируются слухи о том, что отношения между Земфирой и сценаристкой, писательницей и киноактрисой Ренатой Литвиновой якобы выходят за пределы творческого союза. См. в особенности сообщения на сайтах “Utro.ru” и “Dni.ru” за весну—лето 2005 года, а также отличный образчик журналистского передергивания в интервью с Р. Литвиновой в “Московском комсомольце” за 31 октября 2005 года.
32) См., например, цикл бесед Елены Погребижской со Светланой Сургановой, где личная жизнь подробно обсуждается, но без указания половой принадлежности ее “актантов”, и неоднократно упоминаются девушки“директора” обеих певиц, в которых заинтересованный читатель, естественно, видит подруг/парнерш: Погребижская Е. Исповедь четырех. М., 2007.
33) См., например, статью: Дворянова О. Вице-мэр Перми вступился за артистов-“натуралов” // Новый компаньон: Пермская деловая и политическая газета. 2005. 31 октября. К чести сотрудников пермской газеты, они поместили заметку О. Дворяновой под рубрикой “Гомофобия”.
34) Там же.
35) [Б.п.] Елене Погребижской (“Butch”) “мешает лесбийская аура” // http://gay.ru/news/rainbow/2007/04/029643.htm.
36) Официальный сайт группы “Перья”: http://www. lenaperova.ru.
37) См. многочисленные обсуждения их отношений на фанатских сайтах.
38) Впрочем, имена сотрудниц сайта на нем в самом деле не указаны. — Примеч. ред.
39) После выхода нескольких номеров приказал долго жить журнал “Волга-Волга”, крайне нестабильным проектом оказался клуб “Pink Fly”, одно из старейших гейско-лесбийских заведений Москвы “Три обезьяны” постоянно меняет адрес, формат и аудиторию, и этот список можно продолжить.
40) Елена “Боцман”, Наташа “Волга”/“Волга-Волга”, “Вдова”, dyke_v_palto, Елена Григорьевна и др.
41) Лацци Е., Канторова М. Жизнь в розовом свете. Однополая семья о себе и не только. СПб., 2005.
42) Куприянова И. Конструирование гендерной нормы в современном российском обществе. СГТУ, 2004.
43) Известная либеральная журналистка (в прошлом главный редактор сайта “Полит.ру”, зам. главного редактора журнала “Большой город”, главный редактор журнала “Gala” и др.), открыто живущая в однополом гражданском браке.
44) Поэт, прозаик, публицист, автор статей по истории культуры, в том числе — эротическим аспектам культуры; затрагивала гомосексуальную тематику в своей малой прозе (классический мотив соблазнения зрелым геем юноши-гетеросексуала), а лесбийскую (столь же классический мотив “высокой” любви к женщине со стороны женщины, во всех отношениях вполне гетеросексуальной и даже зарабатывающей этим, а именно порнозвезды) — в написанном совместно с Сергеем Кузнецовым романе “Нет”.
45) К.Д. Лэнг (K.D. Lang) — канадская певица, открытая лесбиянка, популярная в российских “тематических” кругах (существует даже русскоязычный фан-сайт К.Д. Лэнг: http://www.kdlang.gay.ru/). Джина Гершон (Gina Gershon) — американская киноактриса, сыграла одну из главных ролей в культовом лесбийском фильме “Связь”. Элен ДеДженерис (Ellen DeGeneres) — американская киноактриса, телеведущая и эстрадная юмористка, открытая лесбиянка (являлась со своей партнершей на прием к президенту Клинтону и т.д.). Публичное признание ею своей сексуальной ориентации (coming out) имело большой резонанс и послужило примером для многих: так, например, созданный в США сайт о гомосексуальных и бисексуальных женщинах в индустрии развлечений и СМИ называется AfterEllen.com. Российской публике известна в основном по роли в лесбийском фильме “Если бы стены могли говорить — 2”.
46) Дворянова О. Вице-мэр Перми…
47) Имеются в виду некоторые высказывания Д. Арбениной — не просто подчеркивание собственной гетеросексуальности, но и отмежевание от “тематической” аудитории, выражение жалости к “этим девочкам”, — или PR-стратегия Елены Погребижской, которая, назвав себя и группу “Butch” (известный термин, употребляемый и русскоязычной публикой, означающий лесбиянку, культивирующую маскулинность в одежде, поведении и т.п.), стала объяснять это название при помощи странной аналогии с фамилией американского президента Дж. Буша-младшего, а через некоторое время отказалась от сотрудничества с владельцами интернет-портала Lesbiru.com, разработавшими официальный сайт ее группы, и т.д.
48) Здесь можно проводить аналогию с известными писателями-гомосексуалистами, не желающими не то что манифестировать свою ориентацию, но даже публиковать при жизни слишком внятно окрашенные произведения (например, Э.М. Форстер, М. Пруст, Ж. Кокто). Однако очевидно (помимо большого временного разрыва между современностью и эпохой жизни названных литераторов) и то, что поп-певцы — гораздо более структурообразующее начало для нынешних субкультур.
49) См., например: Ferguson A. Is There a Lesbian Culture? // Lesbian Philosophies and Cultures. N.Y., 1990. P. 69, 78; Rich A. Compulsory Heterosexuality and Lesbian Existence // Lesbian and Gay Studies Reader / Ed. H. Abelove et al. N.Y., 1993. P. 227—254.
50) См.: Grahn J. Another Mother Tongue: Gay Words, Gay Worlds. Нельзя не отметить, что эта неготовность к объединению и сотрудничеству российских лесбиянок и феминисток взаимна.
51) См. высказывания на гейских форумах, колеблющиеся от враждебности до индифферентности (“А я не знаю, чего там у этих розовых”; “Эти лесбы странные”; “Я с девчонками не знаюсь и розовые меня тоже ни с какого боку не интересуют” и т.п.).
52) См., например: Соколов М. Кандидаты на расстрел // Известия. 2006. 26 мая.
53) Из частной беседы с правозащитниками-геями.
54) Norton R. The Myth of the Modern Homosexual: Queer History and the Search for Cultural Unity. L.; Washington, 1997. P. 10—12; см. также: D’Emilio J. Making Trouble: Essays on Gay History, Politics, and the University. N.Y.; L., 1992.
55) Duberman M. About Time: Exploring the Gay Past. N.Y.: Meridian, 1991. P. 25.
56) См. о кампусных субкультурах: Horowitz H.L. Campus Life: Undergraduate Cultures from the End of the Eighteenth Century to the Present. N.Y., 1987.
57) Например, гарвардское дело 1920 года, когда была обнаружена подобная секретная группа и несколько студентов были исключены из университета. Подробнее см.: Wright W. Harvard’s Secret Court: The Savage 1920 Purge of Campus Homosexuals. N.Y.: St. Martin’s Press, 2001. Из литературы более общего характера следует указать книгу: Shand-Tucci D. The Crimson Letter: Harvard, Homosexuality and the Shaping of American Culture. N.Y.: St. Martin’s Press, 2003.
58) См., к примеру, вызвавшую заметный резонанс статью: Петров И. Академическая реформа неизбежна // НГнаука (приложение к “Независимой газете”). 2001. 20 июня.
59) В интервью с учеными старшего поколения регулярно встречаются заявления вроде: “Наука вне политики”, “Настоящая наука аполитична”, “Ученый, как и художник, вне политики” и т.п.; единственно приемлемая гражданская позиция для авторов таких высказываний — диссидентство.
60) Пушкарева Н.Л. Историческая феминология в России: состояние и перспективы // Общественные науки и современность. 2003. № 6.
61) См., например, на сайте “National Consortium of Directors of LGBT Resources in Higher Education” список таких кафедр и центров: http://www.lgbtcampus.org/directory.htm. В Западной Европе квир-исследования институционализированы гораздо хуже: лишь в немногих отдельных университетах подобные центры существуют (например, Центр исследования сексуальной инаковости в Университете Сассекса в Великобритании). В некоторых университетах ЛГБТ-программы заведомо учреждались на ограниченный срок или, возникнув в 1990-х годах, в 2000-х были закрыты из-за сокращения финансирования (например, в Бременском университете и в Университете Гумбольдта в Берлине, в Амстердамском университете). Многие университеты первого ряда (например, Оксфорд) не идут дальше создания центра гендерных или женских исследований.
62) См. в Интернете сообщество поклонников уже упоминавшегося сериала “L Word” / “Секс в другом городе” (http://lword_ru.livejournal.com/), а также сериала “о сильных женщинах” “Зена: Королева воинов” (http:// www.rxwp.ru). У “хедлайнеров” нашего опроса — Д. Арбениной (“Ночные снайперы”) и С. Сургановой (“Сурганова и оркестр”) — также есть фан-клубы, воплощенные в Рунете как на их официальных и неофициальных сайтах, так и в блогах, в том числе в “Живом Журнале” (где они заметно многочисленнее, чем, скажем, феминистские комьюнити: ср., например, http://community. livejournal.com/ru_arbenina и http://community.livejournal.com/feminist_ru).
63) Подробнее о социокультурной функции фан-клубов см. исследования молодежных субкультур, например: Омельченко Е.Л. Молодежные культуры и субкультуры. М., 2000; Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры. М., 2004.
64) Norton R. A Critique of Social Constructionism and Post-modern Queer Theory // Queer Subcultures. 2002. October (http://www.infopt.demon.co.uk/social27.htm).