Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2007
В спорах о месте религии в современном мире понятие секуляризации вовсе не является наиболее востребованным, хотя сам культурный и социальный феномен “обмирщения” — общепризнанный для подавляющего большинства участников этих споров. Такое “отставание” мысли от действительности легче всего объяснить понятным нежеланием заниматься перманентной переоценкой ценностей. Однако аналитики не перестают указывать на несомненные, казалось бы, признаки “десекуляризации” или даже “возвращения священного” — в виде роста численности исламских радикалов, христианских прозелитов или даже тех, кто вообще верит в нечто потустороннее в духе New Age.
Тема религии и священного стала главенствовать в значимых идейных и культурных столкновениях в России самых последних лет и даже месяцев1 (разгром выставки “Осторожно, религия!” в Сахаровском центре и процесс над ее устроителями; широко разрекламированный коллективный проект “Верю” под началом Олега Кулика и бурные дискуссии о возможности введения в российских школах предмета “Основы православной культуры”). Расплывчатые, но неустанные сетования на прозаизацию и рационализацию окружающего, исчезновение “ауры”, “харизмы”, чего-то подлинного и оригинального объединяют и тонких критиков современности, и ловких публицистов, и даже бдительных чиновников от культуры.
Между тем проблема секуляризации находится не в тени вопроса о религии и священном (в виде добавки, оговорки, сдерживающего фактора), но, напротив, задает характерные для современности формат и постановку самого этого вопроса. Ведь идея современности как модернизации основана на проекте Просвещения как подлинного начинания истории. Поэтому секуляризация оказывается ключом к “легитимности Нового времени” в одноименном и классическом уже труде (1-е издание — 1966) Ханса Блюменберга (1920—1996). Творчество этого замечательного немецкого философа — равно как и его оппонентов по дискуссиям о природе и истоках обмирщения: Карла Лёвита, Эрика Фёгелина, Германа Люббе и Лео Штрауса — продолжает оставаться не замеченным, не прочитанным в России в эпоху, когда, казалось бы, переведены “почти” все труды основных европейских мыслителей ХХ века2. Любимыми героями его работ были средневековые номиналисты, Коперник, Джордано Бруно и Николай Кузанский; параллельно с оригинальной интерпретацией их наследия Блюменберг разработал собственную концепцию “метафорологии” и антропологического понимания риторики. Итогом этих размышлений стала обширная книга “Работа мифа” (1979)3. Отправляясь от идей Ханны Арендт и отчасти Мартина Хайдеггера (в особенности его работы “Время картины мира”), Блюменберг еще последовательнее отстаивает самодостаточный характер базисных онтологических принципов Нового времени, не сводимых к основаниям греческого “космоса” или исходным началам средневекового универсума4: понимания “природы” как первоосновы и главенства познающего разума. Именно поэтому секуляризация, по Блюменбергу, ни в коем случае не должна рассматриваться как некий внешний процесс исчерпания исходной религиозной “почвы”, от нее зависимый и фактически на ней паразитирующий.
Русская религиозно-философская традиция, начиная с Владимира Соловьева и Сергея Булгакова, напротив, трактовала светские историософские концепции (от позитивизма до марксизма) как “переодетые” и извращенные религиозные доктрины. Для этой, и сегодня кажущейся интеллектуально респектабельной, традиции любой внешний признак ослабления религии в современном мире виделся закономерным и в конечном счете благим свидетельством “упадка средневекового миросозерцания”, слишком привязанного к земным благам и власти. Подобные представления Блюменберг принципиально отвергает, показывая (в первой из двух публикуемых ниже глав его книги), как в подобных интерпретациях секуляризации срабатывает общий механизм интеллектуальной самозащиты.
Другая помещенная в данном блоке глава из книги Блюменберга демонстрирует, что традиционализм популярного ныне среди российских политических философов Карла Шмитта (своего рода национал-консервативной антитезы либералу Попперу, которого модно было читать в 1990-е) на деле обусловлен весьма модерной по природе ответной реакцией на революцию, а не “органическим” и “сущностным” пониманием природы политического.
Статья Даниэля Вайднера “О риторике секуляризации” была подготовлена в рамках коллективного исследовательского проекта “Фигуры “сакрального” в диалектике секуляризации” Берлинского центра изучения литературы и культуры. Во многом следуя за Блюменбергом и в то же время споря с его подходом, Вайднер детально раскрывает повествовательную технику “расколдования мира”, как она представлена в работах Макса Вебера. Содержательно-риторические и методические аспекты религиозной деятельности — в их превращенных формах — интересуют и Олега Хархордина, который в статье о “секуляризованной гомилетике” стремится показать, по аналогии с трансформациями герменевтики, структурное сходство православной проповеди не только с большевистской агитацией, но также с дискурсивными возможностями самой социальной науки.
Статьи Маши Левиной-Паркер и Елены Михайлик продолжают анализ специфической “культурной религиозности” Серебряного века и 1920— 1930-х годов, уже начатый публикациями Н. Богомолова, А. Лаврова, Г. Обатнина, Г. Нефедьева и М. Вайскопфа на страницах “НЛО”5. Эти авторы показывают, что обращение русских модернистов и революционных авангардистов к символическим ресурсам традиционных христианских конфессий, мистическим и оккультным практикам и переживаниям строилось по законам и принципам уже секуляризованной эстетики.
Современный мир, где религиозные абсолюты перестали быть главными основаниями любых ценностных порядков, остается (в лице своих рефлектирующих представителей), по Блюменбергу, озабочен поисками собственной легитимности. И потому “равновесие” полюсов религии и культуры кажется в нем принципиально недостижимым, а спор о том, считать ли религию всего лишь частью культуры или, напротив, трактовать культуру как феномен, по сути религиозный, представляется и неизбежным и неразрешимым одновременно. Все это наверняка будет в дальнейшем привлекать внимание художников и аналитиков к самому феномену “мирского бытия”, заведомо не сводящемуся к “пустому” игнорированию религиозной проблематики. Все более условная и опосредованная связь с трансцендентальными истоками при нарастающем смещении сознания современного общества в сторону “прозы мира” делает главными опорными точками индивидуального и коллективного бытия в разных культурных, гуманитарно-научных и социальных мирах не уже-данные абсолюты и готовые традиции, но непрерывное самообоснование, рефлексию событийности и субъектности. Именно этот тектонический сдвиг делает наше обращение к теориям и режимам секуляризации не только насущным, но и злободневным.
А. Дмитриев
___________________________________________
1) См., например: Голынко-Вольфсон Д. Проект “Верю” и глобальная религия потребления // Неприкосновенный запас. 2007. № 5. С. 152—173; Художественный журнал. 2007. № 63 (тема номера: “Я верю”).
2) В качестве исключения можно указать на относительно недавние публикации П. Бергера (Неприкосновенный запас. 2003. № 6) и Дж. Ваттимо (Синий диван. 2003. № 3, с содержательным предисловием Д. Новикова). Следует также обратить внимание на работы С. Зенкина об интерпретациях сакрального во французской мысли ХХ века (у Сартра, Кайуа, Батая и др.). Вопрос о “месте исследователя” при исследовании проблематики сакрального обсуждался в ходе дискуссий на Лотмановских чтениях 2006 г., посвященных поэтике мифа.
3) См.: Die Kunst des Überlebens: Nachdenken über Hans Blumenberg / Franz Josef Wetz u. Hermann Timm (Hrsg.). Frankfurt am Main, 1999, и специальные номера журналов “History of the Human Sciences”, посвященные Блюменбергу (1993. Vol. 6. № 4) и “New German Critique” (Winter 2005. № 94) (на тему “Секуляризация и расколдование”).
4) См.: Brient Elizabeth. Hans Blumenberg and Hannah Arendt on the “Unworldly Worldliness” of the Modern Age // Journal of the History of Ideas. 2000. Vol. 61. № 3. Р. 513—530.
5) Ср. также в этой связи: Дмитриев А. Эстетическая автономия и историческая детерминация: русская гуманитарная теория первой трети XX в. в свете проблематики секуляризации // Русская теория. 1920—1930-е годы / Сост. и ред. С.Н. Зенкин. М.: РГГУ, 2004.