(публ., вступ. статья и коммент. М. Котовой)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2007
Осенью 1929 года Зощенко написал свою первую “большую” комедию “Уважаемый товарищ”1. Главный герой комедии Петр Иванович Барбарисов в результате чистки оказывается исключенным из партии и с этого момента начинает наверстывать то, что он “промигал в эти годы” (Зощенко 1930: 38). Он срывает политические лозунги в коммунальной квартире, бьет жену, напивается в пивной и затевает драку. Неожиданно Барбарисов узнает, что его якобы восстановили в партии, бежит в контрольную комиссию по чистке, где ему сообщают, что его, конечно, не восстановили, так как он показал свое истинное лицо в это “переходное время”2.
В основу пьесы лег написанный несколькими месяцами ранее короткий рассказ М. Зощенко “Бурлацкая натура”, опубликованный в 38-м (ноябрьском) номере журнала “Ревизор” за 1929 год под псевдонимом Мих. Гаврилов3. Первоначально Зощенко рассчитывал отдать пьесу для постановки в ленинградский Мюзик-холл, с которым, по-видимому, собирался связать свою дальнейшую драматургическую деятельность (История 2001: 258), но в итоге передал Вс. Мейерхольду, который “только осенью сетовал — “неужели он умрет и не поставит пьесы Зощенко в своем театре?”” (Там же: 258—259)4.
В это время Мейерхольд находился в сложном положении. Усиление идеологического диктата конца 1920-х годов ощутимо сказывалось на работе театра: в 1928 году выехавшего на лечение за границу Мейерхольда “клеймили как “невозвращенца”” (Гудкова 2002: 25), а его театр едва не закрыли, низкая посещаемость театра влияла и на кассовые сборы. Кроме этого, в портфеле театра не хватало современных советских пьес, о чем Мейерхольд с тревогой сообщал Н. Эрдману и В. Маяковскому. С 1928 года на протяжении нескольких лет режиссер предпринимал попытки добиться разрешения на постановку пьесы Н.Р. Эрдмана “Самоубийца”, а спектакль по пьесе Маяковского “Клоп” в феврале 1929 года вызвал противоречивые отклики критиков. По-видимому, Мейерхольд полагал, что постановка актуальной и современной пьесы М. Зощенко могла помочь театру преодолеть затягивающийся кризис и повысить сборы, тем более что в это время Зощенко был одним из самых популярных советских писателей5.
О перипетиях, связанных с попытками Зощенко поставить комедию сначала в театре Мейерхольда, а затем на сцене ленинградского Театра сатиры, написала в своих воспоминаниях вдова писателя В.В. Зощенко (История 2001: 256—269). По ее словам, во второй половине декабря 1929 года Зощенко приехал в Москву с тем, чтобы лично прочитать комедию режиссеру. Комедия Мейерхольду понравилась — он “совершенно “умилился” и сказал, что ставит ее у себя во что бы то ни стало” (Там же: 259). Тут же, не дожидаясь заседания Художественно-политического совета и его решения о комедии, Мейерхольд заключил с М. Зощенко договор, по которому он обязывался лично поставить комедию в текущем сезоне. Монопольное право постановки комедии сохранялось за театром Мейерхольда до 1 октября 1930 года (см. публикуемый ниже текст договора).
После возвращения в Ленинград Зощенко получил письмо от Вс. Мейерхольда, датированное 8 января 1930 года, в котором режиссер просил его приехать 15 января в Москву, чтобы 16-го прочесть пьесу труппе театра и Художественно-политическому совету6. Помня о том, что в 1926 году Зощенко отказался от встречи7, и зная о его хрупком нервном здоровье, Мейерхольд обещал “подготовить благоприятную обстановку” для выступления перед членами Художественно-политического совета своего театра, а также сообщал, что “уже сочинил конструкцию спектакля”8 (Мейерхольд 1976: 304). Кроме этого, Мейерхольд понимал, что пьеса могла быть отрицательно воспринята приглашенными со стороны членами Совета, и заранее готовился к отражению нападок на комедию. На заседании Художественно-политического совета ГосТИМа, состоявшегося не 16-го, а 17 января, кроме труппы театра, присутствовали близкий друг Зощенко Ю.К. Олеша9 и, возможно, В. Маяковский. В пользу этого предположения свидетельствует письмо президиума Художественно-политического совета ГосТИМа Маяковскому от 12 января 1930 года, в котором поэту сообщалось о заседании 17 января 1930 года: “Повестка дня: 1. Чтение пьесы М.М. Зощенко “Уважаемый товарищ” /читает автор/. 2. О пьесе — Б.Ф. Малкин10. Предварительный набросок режиссерской экспликации — Вс. Мейерхольд. 3. Обсуждение пьесы. 4. Текущие дела. Ваше присутствие обязательно”11.
Несмотря на заверения Вс. Мейерхольда и его попытки защитить комедию, она была встречена приглашенными со стороны членами Художественно-политического совета, следившими за идеологической выдержанностью репертуара театра, далеко не так радушно, как ожидал Зощенко, но все же была одобрена и поставлена в план театра. Как видно из публикуемых ниже рабочих записей А.А. Февральского, фиксировавшего ход обсуждения пьесы, Мейерхольд рассчитывал легкую, почти водевильную комедию Зощенко поднять до уровня гоголевского “Ревизора”. Зощенко же полагал, что его пьесу лучше ставить “не всерьез”, “полегче, попроще” (История 2001: 261). Эти слова вовсе не означали, что он хотел, чтобы его комедию поставили как анекдотичный водевиль. По-видимому, писатель опасался сложных новаторских экспериментов Мейерхольда, и именно в этом смысле стоит трактовать его пожелания.
Члены Художественно-политического совета (те, кто не являлся работниками ГосТИМа) обвинили Зощенко в том, что он неправильно изобразил партийную чистку и исказил ее суть. Очевидно, что пьеса трактовалась участниками обсуждения в политическом ключе и важное, но не главное для Зощенко изображение чистки воспринималось как центральное в пьесе. Во многом этому способствовал тот факт, что пьесу Зощенко писал в разгар повсеместных чисток, которые стали одной из главных тем советской прессы в 1929 году12. Это был год “великого перелома”, увенчавшийся осуждением на пленуме ЦК “правой оппозиции”. В памяти Зощенко в 1929 году еще оставалось нашумевшее “Шахтинское дело”.
Именно с учетом этого напряженного социально-политического контекста пьеса и рассматривалась худсоветом театра и в силу недостаточного акцентирования “генеральной линии” получила негативную оценку. Барбарисов показался некоторым членам худсовета слишком мелкой фигурой для партийной чистки, поскольку ее настоящей целью они полагали не исключение из партии мещан, а обнаружение тайных вредителей, разваливавших партию изнутри.
Желая избежать, с одной стороны, политизации своей комедии, а с другой — чрезмерного ее усложнения, Зощенко, недовольный ее трактовкой в ГосТИМе, не стал все-таки отказываться от постановки Мейерхольда, но, по-видимому, решил передать пьесу в другой театр в Ленинграде (История 2001: 260), чтобы после премьеры у Мейерхольда представить зрителю альтернативный вариант спектакля (см. пункт 6 публикуемого договора). Судя по воспоминаниям В.В. Зощенко, он никак не мог найти театр, который, по его мнению, сумел бы верно представить комедию на сцене. Зощенко колебался между ленинградским Театром сатиры и Государственным Большим драматическим театром им. Горького (Там же: 261). Сначала Зощенко хотел отдать комедию в Театр сатиры, где он рассчитывал на “легкую” постановку, но там, по его мнению, не было “настоящих мастеров” (Там же: 261), и в итоге он отдал “Уважаемого товарища” в БДТ. Но в этом театре затянули с постановкой, не успели поставить пьесу весной 1930 года и решили отложить премьеру до осени, что не устраивало автора: “А самой главной причиной было то, что Михаила (Зощенко. — М.К.) начало тревожить, что <…> пьесу не поймут, перемудрят с постановкой, “будут играть как высокую драму, а не как легкий водевиль, и публике будет странно и непонятно” — одним словом, пьесу “зарежут”” (Там же: 261—262). По воспоминаниям В.В. Зощенко, “в Сатире Михаилу импонировало то, что поставят без затей, без претензий” (Там же: 261).
Пока Зощенко старался разобраться в спорах театров вокруг его комедии, Мейерхольд уехал за границу со своей труппой, и оказалось, что постановка “Уважаемого товарища”, скорее всего, состоится только осенью, а Театр сатиры в Ленинграде и БДТ одновременно начали готовиться к премьере. По-видимому, Зощенко решил не приостанавливать репетиции “Уважаемого товарища” в Ленинграде из-за задержки постановки у Мейерхольда, надеясь все же увидеть комедию на сцене в текущем сезоне если не в ГосТИМе, то в одном из ленинградских театров. В итоге директор БДТ Р.А. Шапиро13 отказался от постановки пьесы, о чем уведомил Зощенко в письме от 29 апреля 1930 года:
Театр Сатиры, с которым Вы заключили договор14, предоставив ему так же, как и нам, монопольное право постановки, решил пьесу ставить в этом сезоне, “любезно” позволяя нам параллельную работу15. <…> Если в театре и раздавались кое-какие голоса против Вашей пьесы16, то заключение Вами договора с “Сатирой”, нарушившее наше монопольное право постановки, вызвало резкие возражения среди работников нашего театра. На вчерашнем заседании Дирекции, совместно с производтруппой театра, было решено отказаться от постановки “Уважаемого Товарища”17.
В. Зощенко вспоминала, что в это время М. Зощенко “мечтает уехать в Москву, в Тифлис — “пусть сами без меня распоряжаются, как хотят”” (История 2001: 263). 22 апреля 1930 года, когда Зощенко начал ходить на репетиции в Театр сатиры, К. Чуковский записал в своем дневнике:
Еду в трамвае. Вижу близорукими глазами фигурку, очень печальную — и по печальной походке узнаю, вернее угадываю — Зощенко. <…> Сложное, мутное, замученное выражение лица. Небритые щеки — усталые глаза. — “Плохо мне”. — “Что такое?” — “С театром… столько неприятностей. Актеры ничего не понимают… Косой пол делают (В голосе тоска)” (Чуковский 2003б: 4).
Премьера комедии “Уважаемый товарищ” состоялась 17 мая 1930 года в ленинградском Театре сатиры, роль Петра Барбарисова исполнял Л.О. Утесов18, постановщиками были Э.П. Гарин и Х.А. Локшина19. По-видимому, не случайно за режиссуру “Уважаемого товарища” взялся именно Э. Гарин. В этой пьесе, как и в “Мандате” Н. Эрдмана, была отрефлексирована актуальная для Зощенко экзистенциальная проблематика — доминирующее состояние скуки современного советского человека. Гарин, исполнявший в премьерном спектакле “Мандата” главную роль Павла Гулячкина (Эрдман 1990: 465), по-видимому, почувствовал внутреннюю связь этих двух пьес. С этой точки зрения “Уважаемый товарищ” представляет собой необычный эксперимент по насыщению легкой бытовой комедии экзистенциальными подтекстами. Именно это парадоксальное свойство, по-видимому, объясняет противоречие в словах и поступках Зощенко, который сначала рассчитывал отдать комедию в Мюзик-холл, а потом в письме руководству ГосТИМа от 22 июля 1930 года сообщал, что писал ее “не как халтуру, а как серьезную вещь”, и горевал, что “Уважаемый товарищ” в итоге пойдет все же в Мюзик-холле как водевиль20.
Экзистенциальный подтекст “Уважаемого товарища” можно описать как акцентирование двух главных вопросов — вопроса о возможности и необходимости иметь желания, чтобы добиваться их исполнения, и вопроса о внутренней борьбе с беспросветной скукой жизни. Основным двигателем интриги в комедии становится стремление Барбарисова исполнить все желания, которые не могли воплотиться в жизнь, пока он был в партии. В итоге оказывается, что никаких желаний, кроме пьянства и ухаживания за женщинами, у Барбарисова нет, он не может больше ничего придумать и ему по-прежнему скучно жить: “<Барбарисов, обращаясь к Растопыркину> Ты мне сообщи, какое еще бывает веселье или там небесное мелкобуржуазное наслаждение. Ну, чего? Еда? Ну, еду жрали… Раки? Ну чего еще? Скажи же, черт побери!” (Зощенко 1930: 39).
Эта линия, разработанная в пьесе, особенно занимала Зощенко в середине и конце 1920-х годов. В “Чукоккале” 22 августа 1927 года он оставил следующую запись: “Самая “умная” фраза, которую я сочинил — Смысл жизни не в том, чтоб удовлетворять свои желания, а в том, чтоб иметь их” (Чукоккала 2006: 457). В письме к Мариэтте Шагинян 28 февраля 1928 года он вывел очень похожий афоризм: “Не очень давно я решил, что самое важное в жизни — не удовлетворять свои желания, а иметь их (курсив автора. — М.К.)” (Зощенко 1989: 90). Через несколько месяцев, 8 мая 1929 года, Зощенко записал в альбоме Г.В. Алексеевского: “Что самое главное в жизни? Самое главное в жизни, я полагаю, — иметь побольше всяких желаний” (Долинский 1991: 55). Все эти важные для Зощенко размышления над скукой существования простого советского обывателя оказались не замеченными критикой
В печати появились отрицательные рецензии на постановку Театра сатиры — критики упрекали Зощенко в “мелкости” выбранной темы и несценичности комедии. Так, А. Гвоздев, сопоставляя комедию Зощенко с пьесами Н. Эрдмана “Мандат” и В. Маяковского “Клоп”, писал, что два последних автора в своем разоблачении мещанства “шли по более верному пути преувеличенного гротескного показа действительности и раскрытия ее средствами агитационного плаката” (Гвоздев 1930: 9). По мнению критика, в зощенковской “сатире нет гнева, нет ударности. Его остроумие подтрунивает, но не разоблачает (курсив автора. — М.К.)” (Там же). О неактуальности трактовки темы мещанства в комедии писал также и Н. Верховский: “…варьированные интонации эрдмановского “Мандата”, звучащие в “Уважаемом товарище”, представляются в наши дни всего лишь нелепым архаизмом. <…> Надо увидеть его (мещанство. — М.К.) таким, каково оно сейчас, и драться с ним не щекоткой нэповских анекдотов, а бичом и мечом настоящего сатирического памфлета” (Верховский 1930: 4). С. Цимбал в рецензии на спектакль в первую очередь отказал самой комедии и ее автору в драматургическом мастерстве: “”Уважаемый товарищ” словесно однообразный, сюжетно — мало остроумный театральный вариант обычного зощенковского фельетона” (Цимбал 1930: 4).
И все же пьеса имела успех у зрителей и хорошие сборы, о чем свидетельствует запись В. Хруцкого, летом 1930 года временно исполнявшего обязанности директора ГосТИМа: “По слухам, эта пьеса имеет громадный материальный успех в Ленинграде”21.
Несмотря на то что премьера спектакля состоялась не в ГосТИМе, Вс. Мейерхольд, по-видимому, все же не оставлял надежды удержать пьесу у себя и поэтому был огорчен твердым решением Зощенко окончательно забрать комедию из театра (см. публикуемое письмо № 5 от 22 июля 1930 года и комментарии к нему). В письме к Олеше от 8 августа 1930 года режиссер писал с горечью:
…вчера из Москвы я получил письмо с вестью о том, что Вы намерены передать “Список благодеяний” вахтанговцам. <…> Дорогой Юрий Карлович, весть эта настолько невероятна, что я заметался, как зверь <…>. Как же так, дорогой мой? <…> Недоверие ко мне как к мастеру? Неуспех “Бани”? Разве я в нем повинен? Предательство Зощенко? Пример заразителен? Быть может, наша контора обидела Вас чем? Не прислала обещанных денег? <…> Когда я извещен был о предательстве Зощенко, я возмущался, но не страдал. Потому что Зощенко — случайный гость в театре. Вы же ведь созданы для театра (Мейерхольд 1976: 308—309).
Зощенко надеялся увидеть свою комедию на другой сцене — в ленинградском Мюзик-холле, на который он изначально и ориентировался в работе над комедией. Но новая постановка так и не была осуществлена из-за наложенного на пьесу запрета Главного репертуарного комитета, о котором Зощенко уведомлял дирекцию ГосТИМа (см. публикуемое письмо № 8)22. Комедия “Уважаемый товарищ” поступила на рассмотрение комиссии Главреперткома в августе 1930 года. В отзыве политредактора Исаева, датированном 21 августа, пьеса характеризуется как “простая издевка над чисткой, искажение подлинных явлений при чистке и отношения к чистке массы” (Старков 1990: 76). Резолюция была удручающей: “Категорически против разрешения этой пьесы для постановки. Постановка этой пьесы явится большим политическо-театральным скандалом, чем постановка “Зойкиной квартиры” [М. Булгакова]” (Там же). В протоколе заседаний ГРК № 19 от 21 августа 1930 года зафиксировано выступление Исаева на обсуждении этой пьесы: “Потому, что сейчас мы слышали, можно судить, что Мюзик-Холл еще не отошел от своих старых традиций. Особенно это видно из того, что Мюзик-Холл собирается ставить пьесу Зощенко “Уважаемый товарищ”. Пьеса эта голое беспринципное развлекательство. Необходимо сигнализировать Мюзик-Холлу отсутствие четкой политической линии”23. Рузер-Нирова, участвовавшая в заседании, поддержала Исаева: “Пьесу Зощенко не читала, но то, что говорит о ней т. Исаев — очень убедительно — надо быть очень осторожным по отношению к вещам политически устаревшим”24. В итоге была вынесена резолюция: пьесу Зощенко “запретить”25. Действительно, с этого года в репертуарных указателях “Уважаемый товарищ” числится среди запрещенных к постановке пьес (Репертуарный указатель 1931: 18; Репертуарный указатель 1934: 137).
Зощенко знал об этом запрете, так как о нем ему сообщил И. Ильинский в письме от 13 октября 1930 года: “Ваша пьеса и пьеса Эрдмана (“Самоубийца”. — М.К.) запрещены Главреперткомом. Но Всев. Эм. (Мейерхольд) категорически заявил, что он будет вовсю <бороться> за разрешение той и другой пьесы” (Две судьбы 2001: 252).
Слова Ильинского о том, что Мейерхольд будет “бороться” за эти пьесы, представляются загадочными. “Уважаемый товарищ” предназначался к постановке Мюзик-холлом, а не театром Мейерхольда. Возможно, что Мейерхольд не оставлял надежды поставить у себя “Уважаемого товарища”, но мы не располагаем никакими свидетельствами, указывающими на то, что после скандала с постановкой и обиды Мейерхольда на Зощенко они восстановили дружеские отношения настолько, что режиссер принялся хлопотать за пьесу, запрещенную цензурой. Маловероятно также, что близкий друг Зощенко, актер театра Мейерхольда И. Ильинский, не был осведомлен о трудностях писателя с театром Мейерхольда.
Запрещенную Главреперткомом к постановке пьесу Зощенко все-таки удалось напечатать26. Она была опубликована осенью 1930 года в 9-м номере журнала “30 дней”. Писатель точно следовал договору и отослал рукопись в редакцию ровно в тот день, когда истекал срок запрета на публикацию комедии (см. публикуемый ниже договор). В служебной записке журнала “30 дней” № 423 от 1 октября 1930 года, приложенной к рукописи комедии и отправленной, возможно, цензору, сообщалось: “Направляем Вам рукопись Зощенко “Уважаемый товарищ””27. Ниже к записке добавлены две приписки: “Зарегистрировать и показать Яковлеву” и “От напечатания воздержаться. 3/X. Яковлев”28. Тем не менее комедия все-таки была напечатана, хотя и предварялась редакционной статьей, в которой указывалось, что “писатель отстает от нынешних темпов” и что партийную чистку и просачивание мещанства в партийные ряды он показал с точки зрения быта, затушевав ее политическое значение, что является безусловным минусом пьесы (Зощенко 1930: 28). По-видимому, публикации помог заведующий редакцией “30 дней” В. Регинин, поддерживавший с Зощенко дружеские отношения.
Опубликованный в журнале вариант комедии был существенно короче прочитанного у Мейерхольда — были сокращены некоторые сюжетные подробности: например, эпизод с фотографированием в начале пьесы, вычеркнута также сцена с повторным фотографированием и с демонстрацией подхалимства Растопыркина уже после слуха о восстановлении Барбарисова в партии, а также диалог Барбарисова с гражданкой Поповой, за которой он пытался ухаживать. По-видимому, это было сделано для того, чтобы вместить довольно объемную вещь в журнальный формат. Другие сокращения были вызваны желанием сгладить наиболее опасные места в пьесе, тем более что она сначала не была рекомендована к печати. Так, были вычеркнуты слова Барбарисова в разговоре с Растопыркиным о заманчивых поступках: “Я им взяток не беру. Денег им не растрачиваю. Кумовства не имею. Ничего такого заманчивого не делаю. Я прямо сам на себя удивляюсь”29. Представляется, что из-за критики изображения чистки в пьесе на заседании Художественно-политического совета в театре Мейерхольда в журнальном варианте пьесы были изъяты рассуждения Барбарисова о его крепком положении в партии:
“Растопыркин (с восторгом). А где их (не подлецов. — М.К.) взять, Петр Иванович? Ну откуда таких взять? Они сами не знают, что они делают и какие они несуразные распоряжения дают.
Б а р б а р и с о в. Мы, товарищ, Растопыркин, а не они! Меня пока не вычистили, обратите ваше такое благосклонное внимание. Меня даже, знаете, оскорбляет такая клевета”30.
Также был удален диалог Барбарисова с Растопыркиным о преимуществах крестьянского происхождения31. Некоторые купюры были восстановлены М. Зощенко при переиздании комедии в 6-м томе его собрания сочинений в 1931 году.
Публикуемые ниже документы призваны восполнить некоторые лакуны в истории постановки комедии М. Зощенко “Уважаемый товарищ”, описанной В.В. Зощенко в воспоминаниях, и реконструировать историю его взаимоотношений с Вс. Мейерхольдом. Приношу свою благодарность В. Гудковой и О. Фельдману за ценные советы, замечания и дополнения, высказанные при подготовке документов к публикации, а также наследникам М.М. Зощенко — Т.И. и В.М. Зощенко — за любезное разрешение опубликовать письма писателя.
I
Ленинград “28” Декабря 1929 г.32 ПОСТАНОВОЧНЫЙ ДОГОВОР.
Мы, нижеподписавшиеся, Государственный Театр имени Всеволода Мейерхольда в лице Заведывающего (так! — М.К.) Административно-Финансовой Частью ГОЛЬДБЕРГА Б.И. с одной стороны и ЗОЩЕНКО М.М. с другой стороны заключили между собой настоящий постановочный договор в нижеследующем: 1) М.М. Зощенко предоставляет Государственному Театру им. Вс. Мейерхольда право постановки и публичного исполнения на сцене своего театра в Москве и в выездных спектаклях вне Москвы неизданного произведения в трех актах под названием “Уважаемый товарищ”. 2) Государственный театр им. Вс. Мейерхольда обязуется осуществить постановку пьесы в этом сезоне. 3) За предоставленное п.1-м сего договора право постановки пьесы Театр уплачивает в пользу автора единовременное вознаграждение в сумме 1, 000 рублей /одна тысяча рублей/; 500 рублей при подписании договора и 500 15-го февраля 1930 года. 4) Театр обязуется уплачивать авторский гонорар за публичное исполнение пьесы в размере 1,5 % с фактического сбора театра за каждый акт. 5) Комедия “Уважаемый товарищ” должна быть поставлена лично народным артистом Республики Всеволодом Мейерхольдом.
Письма М. Зощенко: ї М. Зощенко, наследники 2007
6) Пьеса не может быть напечатана ранее 1-го октября 1930 года; на тот же срок Государственный Театр имени Мейерхольда сохраняет за собой монопольное право постановки на (так! — М.К.) всех городах СССР, кроме Ленинграда, где пьеса может быть передана для постановки лишь после премьеры в Государственном театре им. Мейерхольда. 7) Настоящий договор заключен сроком по 1-ое января 1931 года. 8) Юридические адреса сторон: Гос. Театр им. Вс. Мейерхольда — Москва, Большая Садовая, 20. М.М. Зощенко ………………………………………………………………………………………… (далее вписано рукой М. Зощенко. — М.К.) Ленинград ул. Чайковского
№ 75 кв. 533
<Подпись М. Зощенко> /М.М. ЗОЩЕНКО/ <Подпись Б.И. Гольдберга> /Гольдберг/
II
17-1930 Худ.-полит.<ический> Совет Гостим (2-е засед. 2-го состава)34 Зощенко “Уважаемый товарищ”
I действие.
- (комн. Барбарисова перед чисткой)35
- 2. (фотосъемка жильцов)36
- II действие.
- “Горе от ума” (комн. Барбарисова после чистки)37.
- — сколько лет жил со скукой в сердце
- — что я такое промигал в эти годы
- — откровенно пожить
- — желаю знать свое полное развлечение
- — я котлеты де воляй буду кушать
- — Чего я раньше за ум не взялся?
- — все мелко-бурж. веселье испытать38.
- (Пивная)39
- (Ночь, улица)40
- — мне теперича смущаться некого
- — все пути для меня открыты41
6. (Мюзик-холл)42
— распустили свою душу43
III действие
7. (комната Барбарисова, восстановлен)
— Кино-лента (ход по улице и т.д.)44
8. (КК-предбанник)45
Малкин46
+ (плюсы комедии. — М.К.) типы соц.<иального> характера театральность блест.<ящий> язык бытовой памфлет чистка прошла через быт — острота темы
— (минусы пьесы. — М.К.) Нет продолж.<ения>. памфлет.<но>-полит.<ической> линии театра (Клоп47, Выстрел48, Баня49). Если не удастся театру факты обобщить, сделать социальными, анекдот не перерастет в большую линию. Надо было разоблачить псевдо-культурную буржуазно-мещанскую боге
му, “красивая жизнь”. Надо было показать различные типы вычищаемых. Глубины не приходится требовать ряд бытовых анекдотов
Вс. Мейерхольд50. Зощенко должен был писать так, как это свойственно
его амплуа. Вещь весьма цельная. Он не пытался расширить рамки, возможные для его “кисти”.
Задача совр.<еменного> театра — помочь автору пробиться через зрителя, разнообразного по составу, его задачу сценически максимально выявить. “Мандат” уже звучал анекдотом, слишком сильный по словесн.<ному> материалу <,> боялись, что на сцене пропадет. (театр.<альная> аппаратура и актеры не были подготовлены)51.
Но театр преодолел это (площадка, сц.<еническая> аппаратура<?>, актеры) На сцене вещь стала иной52.
Пьеса всегда должна заслушиваться в сопровожд.<ении> заявл.<ений>
режиссуры.
Здесь надо сделать нажим; намек, кот.<оторый> освободит <?> автора по части сценария (ремарок и замечаний)53.
Надо, чтобы звучала не только чистка партии, но и вообще чистка (также аппарат). У зрителя должен создаваться ряд бытовых ассоциаций.
Нам надо оглядеться, поскольку мы вступаем в новый, чистый мир. Каждый актер должен относиться к пьесе не как к анекдоту. К “Рев.<изору>” всегда подходили как к водевилю. Гоголь ужасался54. Мы сделали только первую ревизию. Дальше работа пойдет именно по пути углубления.
Надо производить решит.<тельные> обобщения (грим, ракурсы, интонации, паузы, движения)55. Не сбиваться на Т. Сатиры, кот.<орый> берет мелкую тему и мелко разрешает ее56.
Театр должен относиться серьезно к пьесам. Надо, чтобы эта пьеса была сыграна так, что если делается остановка в спект.<акле>, то потому, что публ.<ика> не может сидеть спокойно 3 часа, воспринимая спектакль57.
Нужно по существу играть спектакль без перерыва — (как симфонию) <,> чтобы не было впечатл.<ения>: дальше будет еще эффектнее. Такая планировка, кот.<орая> дает возм.<ожность> — все в картине сразу на кругу.
Одно действие должно переходить в другое безостановочно58. Это важно и зрит.<елю> и актеру. (Сбоку страницы приписано. — М.К.) — тротуар-шириной в 3—3,5 м<е>тр<а>. Актер — своеобр.<азное> маниакальн.<ое> состояние. В середине круга — своеобр.<азный> цилиндр — своеобр.<азный> экран; свет изнутри цилиндра — на опред.<еленный> участок действия, чтобы фигуры казались неск.<олько> миражными<,> своеобр.<азный> барельеф59. Не подавать текста на манер Смирнова-Сокольского<,> безвкусная подача текста у эстрадников60. Текст должен прирасти к актеру, как костюм. На сцене своеобр.<азная> помойная яма.
Мы дойдем до организации комиссариата быта.
Надо продавить туда мещанина <.>
Звучание этой терминологии.
Нужно этих голубчиков показывать <.>
Модели “как не надо”.
Музей плохих вещей<.>
Это традиции театра: и отриц.<ательное>, и положит.<ельное>; и тра
гед.<ия>, — и комед.<ия>, фарс, сатира.
Необычн.<ый> разлад между драматургией и театром61.
У Зощенко есть ряд недочетов, поскольку он не работал с театром.
Ближ. сотрудник Мейерхольда по режиссуре — Боголюбов62.
Для актеров богатейший материал
Недостаток Маяковского в том, что он недост.<аточно> прорабат.<ывает>
образы.
Каждое действ.<ующее> лицо говорит своим языком.
Богуславский63. (<нрзб.>) В таком виде пьеса <,> несмотря на блест.
<ящий> язык <?> провалится.
Оружие пьесы направлено не в цель.
Чистки преследуют более важные цели кроме этих64.
Зощенко дал, что мог, но для нашего театра будет провал.
Задача ТИМ — подавать материал так, к<а>к никто не подает.
Позит.<ивный> момент должен быть введен, и пьеса потеряет характер
анекдота, не содержащ.<его> достат.<очно> серьезного материала.
Чернявский65. <нрзб.> Здесь не анекдот, а образн.<ые> проклятия чело
века, представл.<яющего> собой пустоту. Театр должен поднять пьесу.
———————
Пьеса недост.<аточно> глубока.
Почему такой тип задержался в партии; для таких не нужно чистки, их
чистят все время.
Нет светлых лиц. Где же такой красивый уголок?
Гольдман66. Продолжение линии “Мандата”.
Изолир.<ованный> темный угол.
Разница с “Мандатом”: здесь м.б. красный уголок, но он покрыт плесенью.
Пьеса нуждается в параллелях<.>
Ввести равнопланную работу театра, врастающую в текст.
Звучание пьесы зависит от реж.<иссерского> плана<.>
Зай<чи>ков67. Тема существенна<.>
Крестьянские построения68<.>
Шульман69. Злободневна ли борьба с этим мещанством? Нет. Пьеса дис
кредитирует чистку партии.
Богуславский. Если будет паралл.<ельная> режисс.<ерская> работа (вы
явить лицо чистки), — пьеса безусловно может итти.
Нужны заказы драматургам.
Успех “Выстрела” — полит.<ическая> злободневность70.
Подача быта в “Мандате” и “Клопе” была актуальной в то время, здесь
не то. Такой кр.<асивый?> уголок, как здесь, хорошо показан, <не?> ис
кажение.
Красивая жизнь — акцентировать показ.
Родионов71. Тема пьесы актуальная
В пьесе две центр.<альные> мысли:
1) партия освобожд.<ается> от гнилого,
2) на быт.<овом> фронте нам наступать нужно. Принять пьесу можно и нужно. Но над ней надо работать. Но она упрощена не так, как нам нужно. Чистка партии совсем не то, что чистка аппарата. Нам надо показывать чистку партии <.> Полит.<ическую> сторону чистки надо подать иначе. Основной удар чистки не против такой мелочи. Разложившийся себя проявляет по-иному. Мейерхольд вывезет: он из этого человека сделает то, что нам надо. Тема о чистке требует параллелей. Особое внимание III акту. Член и секретарь К.К. сусальны. Слишком смакуется белье.
Пьеса подняла чистку партии неправильно.
Ее надо переработать.
Надо убыстрить темпы работы театра.
Гольдман. Тема актуальна<.> Бытовое наступление<.> Каждый говорит своим языком, но все говорят языком Зощенко.
Малкин. Возражений против принятия пьесы нет. Только в ТИМе пьеса будет поднята до обобщения. Дать авторско-режиссерский доклад. Райх72. Чистка — сюжетная подробность. Мейерхольд. Чистка — не стержневой момент пьесы. Основное — бьет фонтаном мещанство, а партия и аппарат чистки стоит на страже. В выступл.<ении> Родионова сказался красноармеец73. Самое опасное — тыл. Везде надо проводить воинствующее наступление на быт. В этом достоинство Зощенко. В <э>том он для меня Грибоедов наших дней74. Силкин75. Основное в пьесе: в партии есть аполитичные мещане, связанные 1000 нитями с мелкобуржуазным бытом. Но это не есть основное в полит. смысле. Шацкинщина <?>76 Не опошлять осн.<овного> полит.<ического> смысла чистки. Чернявский. <нрзб.> Тема пьесы — мещанин вообще. Богуславский. В той части, где пьеса касается чистки, правильно подать полит.<ические> моменты. Надо дать верное настроение. Зощенко. Почти все были правы по-своему. Если я введу положит.<ельных> героев77, чистку и пр. — я испорчу пьесу. Это не всеобъемлющая вещь. Чистку я не пожираю <?>. Райх. Зощенко построил так, что нельзя подумать, что Барбарисов правильно думает. Зощенко — тонкий художник. Мейерхольд. Положит.<ельный> тип необязателен. Замечания большей частью верны, их должны учесть режиссер и актеры. Осторожнее с автором. Драматургич.<еская> постройка — одна из нежнейших. Мы, режисс.<еры>, народ грубый, нам можно делать всяческие замечания. Полит.<ическая> установка Зощенко — правильна. Зощенко. Больших переделок не буду делать — архитектоника нарушится. Я ввел правый уклон и колхозы78. Я не драматург, пьес больше писать не буду79. Малкин. Общая задача совета, театра и автора.
III
Письмо М. Зощенко в ГосТИМ от 9 июня 1930 г.80:
Уваж. тов.,
В прошлом сезоне я подписал договор с т<еатром> Мейерхольда на постановку моей комедии “Уважаемый товарищ”.
В настоящее время договор формально нарушен: не поставлена пьеса в том сезоне и не уплачен мне гонорар (500 р.) <.>
Однако я бы хотел выяснить окончательно <,> в каком положении дело. Я слышал <,> что театр вообще будто бы не собирается ставить мою комедию81. Если это так, то разговора, конечно, нету. Но если театр предполагает ставить, то я должен сказать, что “ситуация” для моего “Уваж. тов.” в вашем театре сложилась весьма неблагоприятная.
Мне говорили<,> что И. Ильинский уходит из театра (верно ли это?), — артист<,> который должен был играть главную роль82.
Если еще при этом В.Э. Мейерхольд не сам будет ставить, а поручит постановку своим помощникам (а такой разговор еще был весной, вопреки договора), то положение вовсе ухудшается83.
Моя пьеса, как выяснилось при постановке в Ленинграде, имеет значительные дефекты84 и если не будет Ильинского и при этом не сам Всев. Эм. будет ставить, то есть <,> другими словами <,> если “вывозить”85 будет некому, то я не рискую оставить свою пьесу в театре.
По всей видимости, театр не будет ставить, но если пьеса все же намечена к постановке, то я прошу мне ответить на след. вопросы:
- Будет ли играть Ильинский <.>
- Будет ли В. Эм. сам ставить <.>
- Если не будет сам, то кому поручена постановка. Очень прошу ответить Мих. Зощенко
9/VII 30 Ленинград, ул. Чайковского<,> 75 <,> кв. 5 Мих. Мих. Зощенко.
IV
К о п и я86 Уважаемый тов. Зощенко, Вы спрашиваете в своем письме от 9/VII с/г о постановке Вашей комедии “Уважаемый товарищ”.
Государственный театр им. Вс. Мейерхольда сообщает, что слухи о том, что театр не предполагает ставить Вашу комедию, не верны, так как она у нас включена в производственный план сезона 1930/31 г.87 и будет первой премьерой указанного сезона, для чего Вс. Эм. Мейерхольд заканчивает свое лечение в Париже ранее намеченного срока и приезжает в Москву в первых числах августа для постановки Вашей комедии88.
В отношении Ильинского Вам будет немедленно сообщено по приезде Вс. Эм. Мейерхольда89.
14/ VII — 30 Вр. и.о. Директора театра — В. Хруцкий С подлинным верно: Делопроизводитель ГосТИМ /подпись/ /В. Стрижкова/
V
Письмо М. Зощенко в ГосТИМ от 22 июля 1930 г.90:
Уваж. тов. Уведомляю Вас, что свою комедию “Уважаемый товарищ” я по многим причинам принужден взять из Вашего театра. Формально договор нарушен, но не это заставляет меня сделать такой шаг. Я имею в виду главным образом другие обстоятельства.
Моя пьеса весьма неважно прошла в Ленинграде, я несколько разуверился в ней, пресса нашла ее, как вам <,> вероятно <,> известно, — несовременной, нудной и даже драматургически безграмотной91. И без поддержки Ильинского, с реж. Боголюбовым — ей будет грош цена92.
В силу этого я решил отдать комедию не в серьезный театр. Я отдаю ее в Мюзик-Холл, где она пойдет наполовину сокращенная, как небольшой смешной водевильчик93.
Я чрезвычайно горюю, что так сложилось. Лично для меня это было серьезное потрясение, так как я писал не как халтуру, а как серьезную вещь.
И я прошу передать, как только приедет Всеволод Эмильевич, свои глубочайшие извинения.
И прошу поверить, что я иду на разрыв не от счастливых обстоятельств — просто я иначе оцениваю свою пьесу, чем это было в прошлом году, когда я предложил ее Мейерхольду.
Еще до того, как мне сделал предложение Мюзик-Холл, я решил для окончательной оценки напечатать свою комедию. И она будет опубликована в самое ближайшее время — в августовском номере журнала “30 дней”94. И уже этим фактом я снимаю с себя обязательства перед Вашим театром. Кроме одного: полученные мною деньги — 500 рублей я немедленно внесу Вам, как только получу с Мюзик-Холла (подчеркнуто в тексте простым карандашом. — М.К.).
22/VII 30. Мих. Зощенко.
VI
Уважаемый Михаил Михайлович!95
В письме, которым Вы известили Государственный театр им. Вс. Мейерхольда о Вашем решении взять обратно комедию “Уважаемый товарищ”, Вы высказали готовность вернуть театру полученные Вами 500 руб.
Прошу Вас внести театру эти деньги. 7/XII 30. Уважающий Вас
За <далее от руки. — М.К.> Директор театра Хруцкий
С подлинным верно: Делопроизводитель ГосТИМ <подпись>/В. Стрижкова/
VII
№ 2196
6/III 31 г.
Тов. ЗОЩЕНКО М.М.
Ленинград
ул. Чайковского75,
кв. 5.
Вы обещали /письмом от 22/VIII—30 г./97 возвратить театру 500 руб., полученные Вами по договору от 28/ XII—29 г. в счет гонорара за монопольное право постановки Вашей пьесы “Уважаемый товарищ”.
Просим сообщить, когда именно вами будет внесена в кассу театра полученная Вами сумма. И.о. Директора-распорядителя /М. Бочков/ Бухгалтер /И. Фролов/
VIII
И.о. Директору-распорядителю театра им. Мейерхольда — тов. Бочкову98. <фраза подчеркнута карандашом. — М.К.> Вторично я получил письмо от Вашего театра с напоминанием возвра
тить деньги.
Я писал уже по этому поводу довольно обстоятельно.
Действительно летом 1930 г. я обещал возвратить 500 рублей театру, хотя это и не требовалось в силу нарушенного договора.
Я обещал вернуть эти деньги в надежде продать мою комедию в Мюзик-Холл. Вам известно, что мою комедию цензура не разрешила поставить99. Это значит <,> что вся ситуация значительно изменилась. Кроме убытков, огорчения я ничего не получил за полугодовую работу. Так что Ваши настойчивые напоминания о деньгах, на которые театр в сущности не имеет никаких прав <,> — мне просто непонятны.
Если перевести на язык официальный <,> то не Вы, а я мог бы потребовать недополученные мной 500 рублей, так как договор был дважды нарушен еще до моего обещания вернуть деньги (подчеркнуто красным карандашом; вероятно, пометка сделана уже при получении письма в ГосТИМе. — М.К.)100.
Я хотел соблюсти всю добропорядочность автора к театру <,> и я постараюсь это сделать.
Я постараюсь возвратить эти деньги, но <,> к сожалению <,> я могу это сделать, только тогда когда мои дела будут хороши. Я не жду <,> что мне разрешат мою комедию, но возможно <,> что я напишу что-нибудь новое и тогда мне не будет трудно рассчитаться с театром101. Причем, повторяю, я это сделаю не в плане официальном и не путем Ваших нелюбезных напоминаний, а по личному своему и добровольному желанию.
Мих. Зощенко
10 марта 31 г.102
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Сохранилось свидетельство жены писателя В.В. Зощенко о том, что еще в 1924 году у Зощенко возникла идея написать комедию и он “написал три пьески — миниатюрки… Очень недурно” (Филиппова 1993: 403). Ни в печати, ни на сцене эти драматургические опыты не появились.
2) И. Груздев в письме от 6 февраля 1930 года сообщал Горькому, что в комедии для постановки пришлось сделать изменения из-за возможных цензурных осложнений: “Во-первых, не коммунист, а во-вторых, — не восстанавливают, а только слухи” (Архив 1966: 215). В текст, по которому Зощенко читал пьесу труппе театра, эти изменения уже были внесены. По-видимому, Груздев подразумевает еще более раннюю, самую первую редакцию пьесы, которую Зощенко, приехав в Москву, сначала прочитал своему другу И. Ильинскому (История 2001: 259). После этой читки Зощенко основательно переделал комедию, и именно этот, новый вариант читал на вечере у Мейерхольда, а через несколько дней представил на заседании Художественно-политического совета.
3) В 1935 году Зощенко включил этот рассказ (под названием “Рассказ о человеке, которого вычистили из партии”) в раздел “Неудачи” сборника новелл “Голубая книга”.
4) Вс. Мейерхольд неоднократно пытался заказать М. Зощенко пьесу для постановки в своем театре. Так, 25 января 1926 года Мейерхольд приехал “к ленинградским писателям, дабы заказать им пьесы” (Чуковский 2003а: 421). Далее Чуковский продолжает: “Заказал. Федину и Слонимскому, но с Зощенкой у него дело не вышло. Зощенко (которого Мейерхольд как писателя очень любит) отказался идти к Мейерхольду и вообще не пожелал с ним знакомиться, сославшись на болезненное свое состояние” (Там же). В середине 1920-х годов театральные эксперименты режиссера казались Зощенко абсолютно несовместимыми с его писательским творческим методом, несмотря на попытки И. Ильинского убедить его в том, что Мейерхольд сумел бы гениально поставить его пьесу. В письме от 24 ноября 1924 года Ильинский писал Зощенко: “Вы не правы, что не дали бы ему пьесы. Это Вам кажется, что он для Вас неподходящий. Мне понятно, что Вы, как автор, боитесь Мейерхольда, может быть думая, что он Вас искарежит. “От него несет голой сценой, “конструктивизмом”, безактерьем, подчас голой выдумкой, биомеханикой”. Я сам знаю, сколько у него недостатков. Но я знаю, что он гениальный, главное его достоинство то, что он не только выдумщик, а главное, что он глубокий и громадный художник” (курсив авт., в цитате сохранены особенности орфографии и пунктуации оригинала. — М.К.) (Письмо 2000: 522). По-видимому, речь здесь идет о драматургических опытах Зощенко 1924 г. (см. примеч. 1).
5) В 1929 году Зощенко написал и выпустил книгу “Письма к писателю”, которая пользовалась большим спросом у самых разных групп читателей (в 1931 году вышло второе издание книги).
6) Пьесы, поступавшие в театр и предполагавшиеся к постановке, сначала рассматривались на заседании Художественно-политического совета, образованного весной 1928 года. Совет театра Мейерхольда был самым многочисленным — в него входили 65 человек, среди которых были актеры театра, критики, редакторы журналов, партийные чиновники и т.д. (Мейерхольд 1976: 418). Подробнее о деятельности Художественно-политического совета ГосТИМа см.: РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 144 (Положения о Художественных Советах театров, Художественно-политическом Совете театра им. Вс. Мейерхольда и др. материалы), 145 (Распоряжения по Главискусству (с приложениями) об утверждении состава Художественно-политических Советов при театрах и о введении в число членов Совета новых представителей от различных организаций; списки-проекты состава Худ.-полит. Советов и др. материалы), 148 (Протоколы заседаний Художественно-политического Совета театра с приложением явочных листов, записок в президиум и др.). Список членов Художественнно-политического совета сезона 1928/29 года см. в письме Вс. Мейерхольда к Н. Эрдману (Эрдман 1990: 270—272).
7) См. примеч. 4.
8) По свидетельству В.Е. Ардова, к каждой постановке Вс. Мейерхольд приготавливал специальные папки, “где он все чертил и рисовал, расклеивал. Потом он выходил и делал так называемую режиссерскую экспликацию перед составом артистов, которые будут играть” (Ардов 1994: 200).
9) РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 411. Л. 2.
10) Скорее всего, речь идет о Б.Ф. Малкине, включенном в Художественно-политический совет театра персонально не ранее 1928 года. Согласно списку членов Художественно-политического совета, Малкин был членом ВКП(б), работал в Межрабпоме (Обществе международной рабочей помощи) (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 52 об.).
11) РО ГЛМ. Ф. 130. Оп. 3. Ед. хр. 15. Л. 1.
12) См., например: А. Очередные задачи руководства проверкой // Правда. 1929. № 307. 23 декабря. С. 3; Поспелов П. Оппортунистам не место в партии // Правда. 1930. № 15. 15 января. С. 3, и др.
13) Р.А. Шапиро являлся директором Государственного Большого драматического театра им. Горького с сентября 1928 года до февраля 1933 года. Одновременно он занимал должность председателя Художественно-политического совета театра. В уже цитировавшемся письме Ю. Олеше от 7 апреля 1930 года Зощенко писал: “Ваше сообщение, Юрочка, что пьеска моя будто бы запрещена, не соответствует действительности. Пьеска пропущена цензурой по прелестной литере Б. Больше того, Шапиро сказал, что пьеска удостоилась отличного отзыва от высокого начальства” (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 370. Л. 2). Литера “Б” означала, что данное “произведение вполне идеологически приемлемое и допускаемое беспрепятственно к повсеместной постановке” (Репертуарный указатель 1929: 4).
14) Договор о постановке комедии Зощенко с Театром сатиры пока обнаружить не удалось, поэтому точная дата передачи комедии неизвестна. По-видимому, Зощенко отдал комедию не позднее апреля 1930 года. Еще в марте он с пониманием относился к задержке с постановкой в ГосТИМе, о которой ему сообщала З. Райх в письме от 22 марта 1930 года: “Когда Вс<еволод> Эм <ильевич> получил Ваше письмо, мы оба пришли в настоящее хорошее умиление от Вашей нежности. Такое трудное время — и вдруг такая ласка и доброта с Вашей стороны. Всеволод Эм<ильевич> шлет Вам сердечный привет и благодарность за то, что Вы без слов с его стороны все почувствовали сами. Да, ваша пьеса пойдет в начале сезона 1930—1931. Вы не бойтесь, что потеряется острота — это тема еще долгая и у Вас ведь вопрос не о чиновнике, а о человеке, а “прием” он прочный” (История 2001: 260—261). В письме Ю. Олеше от 27 марта 1930 года Зощенко сообщал: “На днях получил письмо от Райх и Мейерхольда. Они настоящие люди! А Зиночка так мило и умно написала, что я прямо диву даюсь. Эта мадам еще не разгадана! И Мастер мило написал. Другой бы на его месте закричал, затопал бы ногами, зачем пристаю со своей пьеской перед отъездом (за границу. — В.М.), а он так сердечно написал. Я их горячо полюбил” (Долинский 1991: 57).
15) В письме от 7 апреля 1930 года Зощенко писал Ю. Олеше: “Вероятно<,> я наплюю на все и отдам свой невинный <?> опыт на лето в Сатиру” (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 370. Л. 2—2 об.).
16) М. Зощенко не пошел в БДТ на чтение и обсуждение своей комедии, но знал, что “пьеса прошла только 2 голосами” (История 2001: 262).
17) Цит. по фотокопии с экспозиции Государственного литературно-мемориального музея М.М. Зощенко. Оригинал письма см.: РО ИРЛИ. Ф. 501. Оп. 2. Ед. хр. 59. Л. 1.
18) Позднее Зощенко подарил Л. Утесову машинописный экземпляр пьесы с дарственной надписью: “Первому “Уважаемому товарищу” — Утесову в память первого спектакля. С большой благодарностью за прекрасную игру. май-окт. 30 г. М. Зощ” (РГАЛИ. Ф. 3005. Оп. 1. Ед. хр. 311. Л. 1).
19) Э. Гарин был одним из любимых учеников Вс. Мейерхольда, поэтому постановка комедии Зощенко в Театре сатиры именно этим режиссером должна была, по-видимому, еще больше обидеть Мейерхольда. 7 мая 1929 года Гарин со скандалом покинул театр Мейерхольда и вернулся лишь в октябре 1930 года. После разрыва с Мейрхольдом в 1929 году он писал Х. Локшиной, что “теперь нужно все внимание направить на завоевание режиссуры” (Дорогой 1998: 84). (Подробнее о взаимоотношениях Э. Гарина и Вс. Мейерхольда см.: Там же: 81—89.)
20) РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 8.
21) Там же. Л. 6.
22) Там же. Л. 15.
23) РГАЛИ. Ф. 645. Оп. 1. Ед. хр. 522. Л. 11.
24) Там же. Л. 12.
25) Там же. Л. 14.
26) Возможность опубликовать в журнале запрещенную к постановке пьесу была связана с борьбой между Главлитом и ГРК. В частности, в протоколе № 10 заседания ГРК от 11 апреля 1930 года зафиксирован вопрос о взаимоотношениях ГРК и Главлита. Последнему запрещалось разрешать к публикации пьесы, не получившие одобрение ГРК. Тем не менее зачастую работники Главлита пренебрегали резолюциями ГРК (РГАЛИ. Ф. 645. Оп. 1. Ед. хр. 522. Л. 29).
27) РГАЛИ. Ф. 620. Оп. 1. Ед. хр. 120. Л. 2.
28) Там же. Возможно, речь идет о Я.А. Яковлеве (1887—1938), видном партийном чиновнике. В декабре 1930 года он совещался с В. Мейерхольдом о пролеткультовской работе (Мейерхольд 1968: 238—239).
29) РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 9. Здесь и далее в публикуемых и цитируемых документах вставки будут обозначаться жирным шрифтом, зачеркнутое — курсивом. В угловых скобках помещены конъектуры. В публикуемых материалах сохранены орфография и пунктуация оригинала. Для удобства читателей публикуемые материалы пронумерованы римскими цифрами.
30) Там же. Л. 13.
31) См. примеч. 68. Прочие разночтения двух редакций пьесы см. в: Котова М.А. Драматургия М.М. Зощенко в контексте литературного процесса 1930—1940-х гг. Дис. … канд. филол. наук. М., 2005 (http://www.sovlit.ru/pubs-mz.html).
32) РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 1—1 об. (машинопись).
33) М. Зощенко жил с семьей по этому адресу с сентября 1927-го по октябрь 1934го (Томашевский 1994: 347, 353).
34) Рабочие записи А.В. Февральского публикуются по автографу (РГАЛИ. Ф. 2437. Оп. 3. Ед. хр. 999. Л. 1—6). По-видимому, он фиксировал ход обсуждения пьесы для того, чтобы написать о нем статью. Небольшая заметка о новой комедии Зощенко и ее обсуждении в ГосТИМе была напечатана 5 февраля в 7-м номере журнала “Рабочий и искусство” за 1930 год (Февральский 1930: 7). Февральский А.В. (1901—1984) с 1928-го по 1931 год был ученым секретарем ГосТИМа. Официальные стенограммы заседаний Художественно-политического совета начала 1930 года в фонде ГосТИМа отсутствуют.
35) Имеется в виду 1-я картина 1-го действия — Барбарисов рассуждает о чистке: “У меня нету таких, знаешь ли, делов, про чего можно высказывать. Я весь тут” (Зощенко 1930: 29).
36) Имеется в виду сцена фотосъемки Барбарисова с жильцами во 2-й картине 1-го действия.
37) Первоначально комедия была разделена на 8 картин, каждая из которых имела свое название: 1. “Почет и уважение”; 2. “Поспешайте, Петр Иванович”; 3. “Горе от ума”; 4. “Надо жить да радоваться”; 5. “Ночь. Улица. Фонарь. Аптека”; 6. “Красивая жизнь”; 7. “Задушевный приятель”; 8. “Чуть не ошиблись” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 2). Некоторые из них отсылают читателя к классическим произведениям русской литературы, а некоторые — к произведениям самого Зощенко. Так, словосочетание “задушевный приятель” неоднократно встречалось в рассказах писателя (ср. в “Рассказах Назара Ильича господина Синебрюхова” (1922): “Был у меня задушевный приятель” (Зощенко 2000: 78; см. также с. 94)). В журнальной и всех последующих публикациях Зощенко снял эти названия.
38) Февральский приводит микроцитаты из монолога Барбарисова во 2-м действии: “Нету, я не разложился, но я вам разложусь. Я вам сию минуту разложусь. Я сколько годов жил со скукой в сердце, но таперича довольно. Хватит! <…> Я, может, желаю знать, чего такого я промигал за эти годы, находясь со своими ураганными идеями… Чего-то такое я, наверное, упустил… Но теперича я хочу откровенно пожить. <…> Теперича я желаю знать свое полное развлечение. Полную мелкобуржуазную жизнь. Полное категорическое веселье. Я опущусь на дно морское. Я сам не знаю, чего я сейчас сделаю, но я чего-то такое сделаю… (Фальцетом.) Я котлеты де-валяй буду кушать. <…> И я теперича горюю, чего я раньше за ум не взялся. Пойдем, мой единственный друг, Василий Васильевич. Я желаю с тобой все мелкобуржуазное веселье испытать” (Зощенко 1930: 38—39).
39) Отсылка к эпизоду в пивной во 2-м действии. Барбарисов и Растопыркин знакомятся с барышней, напиваются и устраивают драку: “Крики. Драка. Свистки. Звон разбитого стекла. На эстраде обрывается музыка. Вскоре появляется милиционер” (Зощенко 1930: 40). В журнальной публикации пивная была заменена на ресторан.
40) Подразумевается 5-я картина “Ночь. Улица. Фонарь. Аптека”, в которой воспроизводится диалог Растопыркина с Полиной Блюдечкиной, из которого выясняется, что Растопыркин на самом деле думает о Барбарисове: “Это же, извиняюсь, дурак, холуй” (Зощенко 1930: 42).
41) Слова Барбарисова из комедии: “А ни хрена. Мне теперича стесняться некого. <…> Чего хочу, того и делаю. Как хочу веселюсь. <…> Все пути для меня раскрыты” (Зощенко 1930: 41).
42) Подразумевается 6-я картина — “Красивая жизнь”. В ней описывалось посещение Барбарисовым и Растопыркиным Мюзик-холла: “Театр. Эстрада. МюзикХолл. Растопыркин и Барбарисов входят в ложу. Впереди юлит Растопыркин. За ним идет Барбарисов с большим букетом цветов. <…> На сцене какой-нибудь акробатический номер. Какие-нибудь фокусники, иллюзионисты, чародеи и т.д. Все эти номера необходимо дать пародийно и карикатурно, раскрыв их сущность. Потом танцы. Чарльстон. Потом на сцену выходят 30 девушек” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 49). В печатную версию пьесы эта картина не вошла.
43) Цитируется сцена, в которой Растопыркин предполагает, что Барбарисова могли восстановить в партии: “Сколько вы мелкобуружазных делов натворили, это ужасти подобно. <…> Ну… распустили свою душу…” (Зощенко 1930: 43).
44) В этой сцене Барбарисов узнает, что он якобы восстановлен в партии, и бежит в контрольную комиссию, чтобы лично в этом удостовериться. В варианте комедии, прочитанном у Мейерхольда, перед этой, 8-й сценой под названием “Чуть не ошиблись” должна была следовать кинолента: “Между 7 и 8 картинами можно дать короткую кино-ленту. Барбарисов торопливо сбегает с лестницы. Застегивает пальто. Бежит по улице. Пробегает мимо пивной, где был скандал. Хватается за голову. Бежит дальше. Возвращается. Заходит в пивную. Пьет. Бежит дальше. Встречает на улице отряд пионеров. Останавливается. Подтягивается. Идет некоторое время бодрячком. Потом бежит дальше. Добегает до дверей К.К. Тяжко вздыхает. Заходит рядом в пивную. Но не пьет. Закусывает чем-нибудь, чтобы не пахло пивом. Дышит на буфетчика — просит установить, есть ли запах. Выходит. Подтягивается. Подходит к подъезду. Медленно поднимается по лестнице. Начало и конец ленты должны буквально совпадать по жестам и движению с концом 7 картины и началом 8” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 63). Во всех последующих публикациях указание на вмонтированную в действие киноленту снимается. По-видимому, Зощенко решил вставить в комедию киноэпизод, так как знал, что Вс. Мейерхольд был увлечен в это время экспериментами, связанными с синтезом кинематографа и театра.
Осенью 1929 года Мейерхольд принял участие в дискуссии о говорящем кино: “Техника позволяет теперь придать театральному действию не меньшую динамику, чем та, которая будет доступна и говорящему кино, подторможенному диалогами героев. В числе новых технических средств воздействия театра будет, конечно, и кино. Его изумительные возможности переносить действие из страны в страну, сменять день на ночь и т.д. — все это и театр может с удобством использовать” (Звуковое кино 1929: 2). В конце этого же, 1929 года в Москве, Ленинграде и Харькове Мейерхольд выступил с докладами о театре и его связях с кинематографом. Из этих выступлений была составлена книга “Реконструкция театра” (1930), в которой Мейерхольд писал: “Театр, стремящийся использовать все технические достижения сцены, введет еще и кинематограф, так что игра драматического актера на сцене чередуется с его игрой на экране. <…> Мы строим новый род спектакля. В этой ломке возникает борьба между кино и театром” (цит. по: Февральский 1962: 111). Элементы кино в виде надписей и лозунгов, проецировавшихся на экраны, были использованы еще в 1923 году в спектакле “Земля дыбом”. В спектакле 1927 года “Окно в деревню” Мейерхольд развил этот прием — там было более десятка киновставок (Познер 2001: 324—326), эксплуатировал его и в других спектаклях ГосТИМа — “Выстреле” (1929), “Последнем решительном” (1931) и др. Подробнее об этом см. в: Познер 2001: 327—330. О работе Мейерхольда для кино см. также: Февральский 1962: 105—113. Кроме этого, предлагая вставить в комедию фактически малометражный фильм, Зощенко явно учитывал огромную кинопопулярность своего друга И. Ильинского.
45) КК — Контрольная комиссия. В 8-й картине Барбарисов пытается выяснить у членов КК, действительно ли его восстановили, и в ответ слышит от Дежурного: “Спокойно! В вашем лице — классовый враг. Вы страшней и опасней открытого мазурика и контрреволюционера. Вы полностью раскрыли свое гнилое нутро и полностью сняли маску за это, как вы говорите, переходное время” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 65). Этот фрагмент полностью вошел в печатную версию пьесы.
46) См. примеч. 10.
47) Премьера спектакля “Клоп” по пьесе В. Маяковского состоялась 13 февраля 1929 года. Пьеса вызвала огромный интерес у публики, но большинство критиков оценило постановку невысоко.
48) Премьера спектакля по пьесе А. Безыменского “Выстрел” состоялась 19 декабря 1929 года. Постановку спектакля Мейерхольд поручил своим ученикам — В.Ф. Зайчикову, А.Е. Нестерову, С.В. Козикову и Ф.П. Бондаренко (Елагин 1998: 267). См. также: Безыменский 1978: 291—295.
49) Премьера “Бани” В. Маяковского в ГосТИМе состоялась 16 марта 1930 года. О Зощенко и Маяковском см. также: Чудакова 2001: 89—91. Замечания о сходстве комедии “Уважаемый товарищ” с пьесами Маяковского см., например, в: Старков 1990: 74; Молдавский 1977: 125—126. По мнению критиков, постановка “Бани” на сцене театра Мейерхольда была неудачной. Подробнее о восприятии критиками пьесы “Баня” см.: Рудницкий 1969: 415—419.
50) Вс. Мейерхольд состоял в Совете в качестве представителя дирекции театра (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 27 об.).
51) Премьера комедии “Мандат” состоялась в театре им. Вс. Мейерхольда 20 апреля 1925 года. Спектакль имел оглушительный успех. В ГосТИМе во время спектаклей на специальные карточки наносили отметки о реакции публики на те или иные события на сцене, затем эти карточки обрабатывались, и на их основе судили об успехе или неуспехе спектакля (Федоров 1925: 14—15). Наибольшее количество реакций выпало именно на спектакль “Мандат”: 98 реакций в час (смех и аплодисменты), 98% смеха (от общего количества реакций), 96 раз зрители смеялись в течение одного часа спектакля и 9 раз аплодировали на протяжении всего действия (Там же). Критики, отмечая несомненный успех комедии, тем не менее указывали на то, что “словесный материал” часто подавлял “театральную атмосферу”, если выражаться в терминах Вс. Мейерхольда. С. Дрейден полагал, что победить языковую стихию Мейерхольду не удалось: “Основной порок ее (пьесы. — М.К.) в непрерывном, чрезмерном, угнетающем острословии. И автор, и слушатель буквально захлестнуты острословностью фраз, характеристик, положений. Беспрерывно разжигаемый неистощимым конферированием автора, слушатель забывает о главном” (Беседа 2000: 661—662). Сам Мейерхольд в беседе о постановке комедии в театральной секции РАХН 11 мая 1925 года не соглашался с этой трактовкой: “Если у вас не будет сундук ездить из квартиры Тамары Леопольдовны в квартиру Надежды Петровны и дальше не будет ездить в квартиру Сметанича, если не будет фабриковаться этот мандат, если он не будет фигурировать также в действиях Павла Сергеевича, то тогда все приостановится. <…> Именно это произведение не есть произведение для чтения, а это именно произведение только для сцены” (Там же: 656). О том, как “сделан” “Мандат” Н. Эрдмана, см.: Щеглов 1998: 218—238.
52) Мейерхольд настаивал на том, что пьеса, поставленная на сцене, значительно отличается от первоначального текста, написанного на бумаге: “И вот когда произведение выйдет из печати, тогда можно будет делать сопоставление этих двух разных произведений. Произведение, которое вы видели на сцене, это Эрдман плюс Мейерхольд, а произведение в печати — это будет Эрдман” (Беседа 2000: 658). Еще раньше на лекциях в 1918 году Мейерхольд утверждал, что “режиссер является <…> вольным переводчиком книжного текста на живой язык сценического рассказа” (Мейерхольд 2000: 69). Вс. Мейерхольд чрезвычайно высоко оценивал “Мандат” с точки зрения становления нового театра: “Мне кажется, что это произведение одно из самых значительных произведений, и я думаю, что за эти годы в русской драматургии произойдет переворот. <…> Может быть, при анализе эрдмановского текста кто-нибудь осмелится упомянуть не только Крылова, но и, черт возьми, Ромашова. Мы должны раз навсегда сказать, что с тех пор, как произошел спектакль Эрдмана, Ромашов должен сложить чемоданы, как Волькенштейн. Конечно, он не сложит их, пока существуют Корши, кто-то еще гостеприимно откроет свои двери Ромашову и ему подобным” (Беседа 2000: 658, 660—661). Ромашов Б.С. (1895—1958) — советский драматург и театральный критик, заведовал репертуарной частью б. театра Корша. По-видимому, Мейерхольд намекает на бытовую сатирическую комедию Ромашова “Воздушный пирог”, поставленную в Театре Революции в 1925 году.
53) Ср. со словами Мейерхольда в уже упоминавшейся беседе о постановке “Мандата” в секции РАХН 11 мая 1925 года: “Ведь это не беда, что нет никаких ремарок. С нашей точки зрения, лучший драматург тот, кто никаких ремарок не ставит, потому что зачем художнику, драматургу ремарки, они ему не нужны” (Беседа 2000: 656).
54) Премьера “Ревизора” Н. Гоголя состоялась в театре Мейерхольда 9 декабря 1926 года. Во время репетиций спектакля в 1925—1926 годах Мейерхольд неоднократно обращался к этой мысли. Так, на совещании “О вещественном оформлении “Ревизора”” 8 октября 1925 года он подчеркивал: “Хочется как-то сделать, чтобы в “Ревизоре” избежать водевильной беготни, которая была так противна Гоголю. Хочется убить, удалить широту, чтобы не было водевильной трескотни, чтобы была компактность” (Мейерхольд 1993: 31). В беседе с актерами 18 октября того же года он еще раз повторил: “Мы можем перестроить наше отношение к комедии и персонажам на основе подхода к “Ревизору” не как к шутовской комедии, а как к очень серьезному произведению, и пьеса прозвучит по-новому” (Там же: 38). Выступая перед актерами 20 октября 1925 года, Мейерхольд настаивал на серьезном отношении к комедии Гоголя: “Спектакль, который длился два с половиной часа, не был принят Гоголем. Гоголь обвинял актеров в том, что они дурака валяли, играли “Ревизора” как чистый водевиль” (Там же: 41).
55) Очевидно, Вс. Мейерхольд считал очень актуальной тему борьбы с мещанством, поэтому и просил Зощенко отдать ему пьесу для постановки. Отзывы критиков на постановку “Клопа”, с упреками автору и режиссеру в “незначительности” и “мелкости” выбранного героя (Рудницкий 1969: 407—408), возможно, побудили Мейерхольда постараться поднять комедию Зощенко на сцене до уровня высоких обобщений, чтобы избежать схожих упреков.
56) Мейерхольд не принимал творческий метод и театральные приемы Театра сатиры. Так, например, 8 марта 1928 года, беседуя с участниками спектакля “Горе уму”, Мейерхольд отметил: “Тугоуховский играет интимно — для Театра сатиры. Это не в масштабе. Мы сейчас бракуем целый ряд предметов — они хороши, но не в масштабе” (Мейерхольд 1993: 240). См. также его выступление на торжественном заседании памяти Е. Вахтангова 29 ноября 1926 года: “Ясно, что люди, которые сказали, что есть рецепт революционного театра, — “Давайте лозунги, давайте человека в кожаной куртке, который будет говорить умные вещи”, — по-моему, могут получить только очень глупые вещи, и такой человек может представлять собой маску лишь полного ничтожества, потому что социальные маски, на которые взял патент, например, Театр сатиры, — это не социальные маски, а это какие-то случайно подсмотренные эпизоды, анекдоты из борьбы за жизнь” (Мейерхольд 1968: 105).
57) 22 апреля 1926 года, высказывая замечания по всему спектаклю “Ревизор” и по I и II эпизодам, Мейерхольд отметил: “Всякая пауза вредна, если она не насыщена игрой, тем, что называют сквозным действием.<…> Важно, чтобы все время была спайка элементов, одно с другим сливалось” (Мейерхольд 1993: 126).
58) Такой метод подачи действия был опробован Мейерхольдом в “Мандате”. Н.Д. Волков на обсуждении постановки “Мандата” среди безусловных плюсов спектакля назвал выбор “места действия”: “Мейерхольд спас “Мандат” <…> тем, что местом действия для него он избрал вращающуюся установку. Когда впервые видишь эту остроумную комбинацию двигающихся и неподвижных кусков пола, не сразу понимаешь, что эта конструкция не только плод технической мысли, а и определенного драматургического плана. Раздробленную на куски пьесу нельзя играть в последовательной смене картин, но лишь в кружении мебелей и предметов, слагающих в целом квартиру Гулячкиных. И не то важно, что сундук или кушетка подаются по подвижному тротуару, но то, что этот круговорот самодвижущихся вещей вполне ассоциируется с круговоротом свершающихся невероятных событий” (Беседа 2000: 640).
59) На сцене планировалось сделать широкий деревянный движущийся круг (тротуар), в центре которого располагался цилиндр. Секторы этого цилиндра представляли собой разные места действия пьесы (коммунальная квартира, контрольная комиссия, пивная и т.д.). См. карандашный эскиз сценических декораций для пьесы Зощенко: РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 229. О традициях условного театра и об упрощении театральных постановок см.: Мейерхольд 2000: 69, 110, 173—180. Система подвижных тротуаров впервые была использована Вс. Мейерхольдом в постановке “Мандата”.
60) Смирнов-Сокольский Н.П. (1898—1962) — исполнитель эстрадных монологов, теоретик эстрадного искусства, писатель. В 1920-е годы Смирнов-Сокольский выступал на эстраде под маской Бывалого — обывателя, который запросто общается со зрителем и, ругая советскую власть, саморазоблачается. Мейерхольд, по-видимому, считал такой театр социальных масок слишком узким и ограниченным. По мнению Вл. Недоброво, Смирнов-Сокольский показывал “гипертрофию косности и идиотизма обывательского мировоззрения” (Недоброво 1927: 24). В 1926 году, после премьеры “Ревизора” в театре Мейерхольда, он исполнял с эстрады сатирические куплеты, высмеивающие постановку: “А попробуйте какого-нибудь режиссера / Попросить поставить простенько “Ревизор”. / Он обязательно ответит: Что вы?! Просто поставить, — / Да, ведь, это же позор, / Полное крушение театрального Октября! / Гоголь ведь написал эту пьесу не подумавши зря: / Городничий-то обязан ходить в наши дни вверх ногами, / Марья Антоновна показываться с бородой и усами…/ Вот тогда это будет спектакль — может быть, и непонятный, / зато революционный, — / Прямо не спектакль, а как это говорится: / Вставай, Николай Васильевич Гоголь, / Вставай, проклятьем заклейменный” (Там же: 31—32).
61) Мейерхольд неоднократно писал и говорил о нехватке качественных пьес на современные темы. В 1926 году, выступая на заседании памяти Е. Вахтангова, Мейерхольд говорил о тяжелом положении театра: “Это потому, что нашли простой рецепт создавать не революционный, а квазиреволюционный театр. И вот когда вместо подлинника на сцене выпирает подделка, когда явная демагогия ставится на место подлинных и очень сильных лозунгов, к которым мы должны отнестись вполне серьезно <…> то получится то, что могло бы получиться, если бы коммунисты, захватившие в свои руки власть, стали в 1926 году заниматься не чем иным, как, заложивши ручки в брючки, помахивали бы только красным платочком <…> любой из нас должен знать, что если бы встали на легкий путь — писать пьесы по готовому рецепту, то пьесы получились бы ничтожные и это означало бы установку на ту публику, которая ничего общего с пролетариатом не имеет” (Мейерхольд 1968: 104—105). 7 мая 1927 года в первой беседе с актерами о спектакле “Горе уму” Мейерхольд так описал состояние современной драматургии: “Товарищи, если бы современные драматурги давали нам блестящую продукцию, то нам не было бы необходимости обращаться к пьесам прошлого. <…> Современные пьесы, те, которые ежедневно посещаются <в> драматических театрах, — они вредны для актера. <…> Они не дают шлифовки языка. Мы разучились говорить. <…> Поскольку нет пьес, мы вынуждены обращаться к [классическим] произведениям. Правление ЛЕФ грозится нам что-то дать. Очень неплохо, если бы они давали взамен этих пьес — замечательные современные пьесы. Они обещают наводнить — будем ждать. Пока имеем одну пьесу — “Хочу ребенка”. <…> Это неизмеримо лучше, но это далеко от того, что нам нужно. Маяковский пишет по нескольку [строчек в месяц]. Но если такими темпами — он сможет [написать] года через три. <…> Можно двигаться по пути Малого театра (“Любовь Яровая”) на основе существующей литературы или Театра Революции, в МГСПС (“Цемент”) и в Четвертой студии… На этот путь театр не должен <становиться>” (Мейерхольд 1993: 157—158). 4 мая 1928 года он отправил в Свердловск Маяковскому телеграмму с просьбой дать что-нибудь для театра: “Последний раз обращаюсь твоему благоразумию. Театр погибает. Нет пьес. Репертуар снижать не хочу. Прошу серьезного ответа, можем ли мы рассчитывать получить твою пьесу в течение лета. Телеграфь срочно” (Мейерхольд 1976: 283). 30 июня 1931 года Э.П. Гарин сообщал Х.А. Локшиной: “Приехавший метр сказал, что он договорился со следующими авторами: Д. Бедный, Ю. Олеша, В. Вишневский, А. Безыменский. Как видишь, самая полная беспринципность и растерянность” (Дорогой 1998: 85). Пьесу И. Сельвинского “Командарм-2” (1929) Мейерхольд воспринял как знак выхода современной драматургии “из репертуарного кризиса без снижения своей требовательности до уровня авторов, идущих по линии наименьшего сопротивления” (Гладков 1966: 208). И далее: “Я стремился вовлечь в театр сильных поэтов, которые принесут на сцену в своих пьесах большие проблемы эпохи. <…> Я всегда мечтал о появлении новых драматургов, которые считали бы пролетариат подготовленным для восприятия большого, сложного искусства, вместо тех, что представляли себе этот уровень низким и сами еще опускались до него” (Там же).
62) Боголюбов Н.И. (1899—1980) — драматический актер. В 1922 году поступил в ГЭКТЕМАС, который закончил в 1926 году. В 1923 году начал играть на сцене у Мейерхольда. Играл старшину Бушуева в “Последнем решительном” (1931) и др. В 1938 году ушел работать во МХАТ.
63) Богуславский (инициалы установить не удалось. — М.К.) входил в Художественно-политический совет в качестве представителя от 1-го стрелкового полка (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 52).
64) Об этом см. вступ. заметку.
65) Чернявский В.А. был кооптирован в Совет осенью 1929 года. См. письмо Московского комитета ВЛКСМ в ГосТИМ от 26 сентября 1929 года: “АППО МК ВЛКСМ направляет к Вам представителем от АППО МК ВЛКСМ в художественный Совет Театра тов. Чернявского В.А. на 1929/1930 год. ЗАМ. ЗАВ. АППО МК ВЛКСМ <стоит подпись> /Глотов/” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 118).
66) Гольдман (инициалы установить не удалось. — М.К.) был кооптирован в Совет 15 февраля 1930 года в качестве представителя ЦК РАБИС. Приказ № 6001/34 Совета по делам искусства и литературы (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 11). Также Гольдман указан в “Списке членов Художественно-Политического Совета ГосТИМа сезона 1930 г.” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 51).
67) Зайчиков В.Ф. (1888—1947) — актер ГосТИМа в 1920—1938 годах. Принимал участие в деятельности Совета в 1929—1930 годах в качестве представителя театра. Играл в спектаклях “Озеро Люль”, “Горе уму”, “Ревизор” и др.
68) В пьесе Барбарисов рассуждает, что ему чистка не страшна, так как у него крестьянское происхождение: “Барбарисов. И происхождение у меня, так сказать, правильное. Мой отец наипростой мужик. Другие там интеллигенты. Академики. Графы. Контрреволюционеры! А я им не граф. Я не знаком с графами. У нас Барбарисовы завсегда несли свое социальное происхождение… <…> Р а с т о п ы р к и н. А происхождение, Петр Иванович, имеет громадный плюс… Если бы мне правильное происхождение, я бы всю Европу и Азию перевернул к чортовой матери. Барбарисов. (Смеется.) Ваше происхождение, Василий Васильевич, супротив моего маленько отстает. У нас чересчур правильное происхождение. Это меня прямо зря согнали. Мы, Барбарисовы, и женились завсегда на крестьянках. Ей-богу. Бывало, даже смех вокруг стоит: да чего вы, говорят, Барбарисовы, все на крестьянках женитесь? Женитесь, говорят, на других. Нету, говорим, братцы. Мы знаем, чего делаем, атанде. Ей-богу, меня зря согнали, Василий Васильевич (Ходит по комнате, прикрепляет сорванные плакаты.)” (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 639. Л. 58). Курсивом выделен фрагмент, не вошедший в печатный текст пьесы. Вычеркнутый фрагмент был целиком взят писателем из его рассказа “Крестьянский самородок” (1925) и дословно перенесен в пьесу. На волновавшую Зощенко тему крестьянского (и пролетарского) “правильного” происхождения и уверенности его носителей в своей неприкосновенности см. рассказы “Тормоз Вестингауза” (1925), “Рабочий костюм” (1925), “Мещане” (1926) и др.
69) Информацию о Шульмане среди материалов Художественно-политического совета ГосТИМа обнаружить не удалось. Возможно, реплика принадлежит молодому коммунисту М.Б. Шульману, любившему спорить с Мейерхольдом. В то время он заканчивал ГЭКТЕМАС.
70) Критики весьма доброжелательно встретили постановку “Выстрела” в ГосТИМе: “В постановке “Выстрела” он (Мейерхольд. — М.К.) не пошел за автором в смысле определения “лица” пьесы и поступил совершенно правильно. В театральном оформлении “Выстрел” превратился в сатирическую драму, местами переходящую в злободневный политический памфлет. <…> Общественно-художественная значимость пьесы в постановке ее Театром Мейерхольда несомненна. Как много злободневных общественно-политических лозунгов уносит с собой зритель! Эта злободневность пьесы, пожалуй, является ее основной чертой. <…> “Выстрел” является интереснейшей постановкой сезона” (Баранчиков 1929: 3). А. Безыменский вспоминал, что билеты на спектакль “Выстрел” были распроданы вперед на несколько месяцев (Безыменский 1978: 294).
71) Родионов Ф.Е. являлся членом Совета в сезон 1928/29 года (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 49 об.). Был кооптирован в Совет нового сезона в январе 1930 года. См. письмо ГосТИМа от 12 января 1930 года в Совет по делам искусства и литературы Наркомпроса с просьбой утвердить список предполагаемых членов Художественно-политического совета, в числе которых значился и Родионов — член ВКП(б), зам. начальника АПО ПУР (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 22).
72) Райх З.М. была представителем от режиссерской части ГосТИМа (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 51 об.).
73) В этом и предыдущих выступлениях на заседании Мейерхольд пытался защитить пьесу и отвести наиболее острые упреки в ее адрес некоторых членов Художественно-политического совета, например Ф. Родионова.
74) 12 марта 1928 года в ГосТИМе состоялась премьера спектакля Вс. Мейерхольда “Горе уму”. Мейерхольд считал А. Грибоедова одним из столпов отечественной драматургии: “<…> в русской литературе было создано три таких совершенно замечательных и непохожих друг на друга театра, как театры Пушкина, Гоголя и Лермонтова. <…> Можно еще прибавить четвертый театр — Грибоедова.<…> В этих трех или четырех гранях я вижу чертеж здания всего русского театра, каким он должен быть на века” (Гладков 1966: 203). На обсуждении пьесы “Клоп” в клубе им. Октябрьской революции Московско-казанской железной дороги 11 января 1929 года Мейерхольд сравнил с Грибоедовым и Маяковского: “С моей точки зрения, эта пьеса делает установку на то, что в свое время делал Грибоедов. Пушкин о Грибоедове говорил, что никогда не умрут его мысли, заключенные в такие простые и сильные слова. И нужно ждать современного критика, вроде Пушкина, который поймет Маяковского” (Государственный театр 1982: 291).
75) Силкин Г.В. — член Художественно-политического совета, работал в политотделе дивизии ОСНАЗ ОГПУ, начальником АПО (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 145. Л. 49 об.).
76) Шацкин Лазарь Абрамович (1902—1937) — один из создателей и руководителей Московского союза рабочей молодежи, один из инициаторов создания ВЛКСМ и КИМа. В 1927—1930 годах член редколлегии “Правды”. Примыкал к “право-левацкому” блоку С. Сырцова — В. Ломинадзе. В августе 1929 года напечатал фельетон “Долой партийного обывателя”, в котором резко критиковал генеральную линию партии. В ноябре 1929 года в газете “Комсомольская правда” на первой полосе под шапкой “Прекратить фракционную борьбу правых против партии!” выступил с заявлением, признав верной критику в свой адрес: “Я признаю статью “Долой партийного обывателя” политически ошибочной <…> Указанные ошибки были осложнены тем, что статья “Долой партобывателя” была опубликована в ряду ошибочных статей тов. Стэна (“Выше коммунистическое знамя марксизма-ленинизма”) и тов. Кострова (“О темпах перестройки”). Эти выступления создавали известную обособленность, ведущую против моей воли и желания к появлению элементов групповщины <…> Чтобы рассеять всякие недоразумения, я еще раз подчеркиваю свое полное согласие с партийной линией, осуществление которой требует беспощадной борьбы на два фронта — против правого уклона как главной опасности в настоящее время и против троцкизма и всяких “левых” уклонов” (Заявление Шацкина 1929: 1). Несмотря на покаянное письмо, в 1930 году по обвинению во фракционной деятельности Л. Шацкин был выведен из состава ЦКК. В 1935 году арестован и осужден на 5 лет. В 1937 году расстрелян.
77) Во время обсуждения пьесы “Мандат” Эрдману предъявлялись схожие упреки: “Лукацкий. Архаизм. Провести параллель, где дать почувствовать, что есть другая жизнь. Гарин. Мнение Лукацкого — зловредное мнение” (Дискуссия 2000: 613).
78) Смысл фразы неясен. Ни колхозов, ни “правого уклона” в пьесе “Уважаемый товарищ” нет. Возможно, стенографист неправильно записал саркастическую фразу Зощенко.
79) В словах Зощенко явно просвечивает обида на холодный прием комедии со стороны некоторых членов Художественно-политического совета, оценивавших комедию с идеологической точки зрения. В 1930—1940-х годах Зощенко и даль
ше будет сочинять комедии, пытаясь найти идеальную форму комедии положений на советском материале.
80) Письмо публикуется по автографу: РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 2—3.
81) Скорее всего, о состоянии дел с постановкой его комедии Зощенко узнавал от своего близкого друга И. Ильинского или Ю. Олеши, который весной 1930 года отдал Вс. Мейерхольду для постановки свою пьесу “Список благодеяний” и интенсивно работал над ней с “мастером” вплоть до премьеры 4 июня 1931 года. Подробнее о сотрудничестве Ю. Олеши с Вс. Мейерхольдом см.: Гудкова 2002.
82) И. Ильинский неоднократно уходил из театра Мейерхольда. Так, он покинул театр в 1925 году накануне премьеры спектакля “Учитель Бубус” после громкого скандала и вернулся только в 1928 году. Разногласия с Мейерхольдом продолжались и далее.
83) Речь о том, что Мейерхольд будет ставить пьесу вместе с Боголюбовым, шла еще зимой 1930 года. В заметке, помещенной 18 января 1930 года в “Вечерней Москве”, сообщалось: “Театром им. Мейерхольда принята к постановке в текущем сезоне пьеса М. Зощенко “Уважаемый товарищ”. Ставят В. Мейерхольд и Боголюбов” (Дневник 1930: 3).
84) По-видимому, Зощенко намекает на негативные отзывы критиков: см. уже упоминавшиеся во вступительной заметке рецензии на постановку Э. Гарина и Х. Локшиной на сцене Театра сатиры, а также, например, отзыв Л. Тасина: “Безнадежно-тоскливо драматургическое и идейное построение спектакля, безнадежно-нудна его постановочная часть, безнадежно-унылы его актерские ресурсы” (Тасин 1930: 6).
85) Зощенко приводит запомнившееся ему слово из наиболее резкого выступления Ф. Родионова на обсуждении пьесы.
86) Публикуется по машинописной копии (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 4— 4 об.).
87 ) Среди материалов ГосТИМа в РГАЛИ производственный план сезона 1930/31 года обнаружен не был.
88) Вс. Мейерхольд уехал с труппой на гастроли в Европу 1 апреля 1930 года. С начала апреля и до конца июня в Берлине, Бреслау, Дюссельдорфе, Кёльне, Париже и др. городах были показаны пьесы “Ревизор” Н. Гоголя, “Лес” А. Островского, “Великодушный рогоносец” Ф. Кроммелинка, “Командарм-2” И. Сельвинского и “Рычи, Китай” С. Третьякова (Государственный театр 1982: 269). 15 августа Мейерхольд сообщал С. Прокофьеву из Виши: “Сюда мы приехали 8 августа, и оба здесь лечимся” (Там же: 309). Вопреки заверениям Хруцкого Мейерхольд вернулся в Москву только осенью 1930 года (Мейерхольд 1976: 312). По-видимому, Мейерхольд до последнего пытался удержать пьесу у себя и надеялся уладить возникший конфликт вокруг комедии, поэтому Зощенко просили дождаться приезда режиссера и не отдавать пьесу в другой театр.
89) И. Ильинский все же остался в театре, о чем сообщал Зощенко в письме от 13 октября 1930 года: “Виделся с Мейерхольдом и окончательно водворился в театр. Отношения хорошие” (Две судьбы 2001: 252). Подробнее о И. Ильинском и его работе в театре Мейерхольда см.: Ильинский 1984.
90) Публикуется по автографу (РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 7—8).
91) Ср., например, с отзывом безымянного критика: “Помимо основного недостатка ее (пьесы. — М.К.) запоздалая, мелкая тема — пьеса эта грешит настолько серьезными драматургическими ляпсусами, что даже популярное имя ее автора не спасло ее от провала” (Премьера 1930: 128).
92) На решение Зощенко забрать комедию повлияли не только отрицательные рецензии на постановку в Ленинграде, но и конфликт Мейерхольда с И. Ильинским, которому писатель с самого начала прочил главную роль. Зощенко твердо решил порвать с ГосТИМом, несмотря на то что комедию все-таки собирался ставить сам Вс. Мейерхольд (см. док. IV).
93) Постановка в Мюзик-холле не состоялась, так как комедия была запрещена Главным репертуарным комитетом в августе 1930 года.
94) Зощенко не стал нарушать договор и не опубликовал комедию в августе. Подробнее см. вступ. заметку.
95) Публикуется по машинописной копии (РГАЛИ. Ф. 630. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 11).
96) Публикуется по машинописной копии (РГАЛИ. Ф. 630. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 13).
97) Опечатка машинистки. Должно быть 22/VII.
98) Публикуется по автографу (РГАЛИ. Ф. 630. Оп. 1. Ед. хр. 640. Л. 15—16).
99) См. вступ. заметку.
100) Красным карандашом обычно подчеркивали то, что требовало внимания Вс. Мейерхольда. Возможно, подчеркнутые слова о двукратном нарушении договора свидетельствуют о том, что Мейерхольд прочитал письмо, признал нарушение договора со стороны театра и прекратил денежную тяжбу. В дальнейшем он и З. Райх поддерживали отношения с Зощенко. В письме К.Л. Рудницкому от 25 апреля 1982 года Т.С. Есенина вспоминала, что весной 1937 года З. Райх жаловалась М. Зощенко “на свое психическое состояние”: “Его ответы не сохранились, как и ранее подаренная им книга — “Возвращенная молодость” (1933 г. — М.К.) с надписью “Зинаиде Николаевне, прекрасной актрисе и самой умной женщине”, которую мне особенно жаль <…> Помню, Зощенко советовал осторожно в себя углубляться, писал, что когда он сам себя анализировал и разложил на составные части, то сложить все обратно в том порядке, в каком это было ранее сделано господом-богом, ему не удалось” (Есенина 2003: 12).
101) В дальнейшем Зощенко успешно сотрудничал с Мюзик-холлом. В конце 1932 года он написал одноактную комедию “Свадьба”, которая с успехом шла на сцене этого театра зимой 1933 года. Договор с театром Зощенко заключил 3 января 1933 года и сам выступил в роли режиссера-постановщика (РГАЛИ. Ф. 6010. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 31).
102) На машинописной копии этого письма (л. 17) надписано: “В.Э. Мейерхольду”.
ЛИТЕРАТУРА
Ардов 1994 — Ардов В.Е. Из воспоминаний / Публ. В.Ф. Тейдер // Минувшее. Вып. 17. М.; СПб.: Atheneum-Феникс, 1994. С. 171—209.
Архив 1966 — Архив Горького. Т. XI. М.: ИМЛИ, 1966.
Баранчиков 1929 — Баранчиков П. “Выстрел” в театре Мейерхольда // Литературная газета 1929. № 36. 23 декабря. С. 3.
Безыменский 1978 — Безыменский А. Художник современности // Творческое наследие Вс. Мейерхольда. М.: ВТО, 1978. С. 291—295.
Беседа 2000 — Беседа в театральной секции РАХН о постановке пьесы Н.Р. Эрдмана “Мандат” в Театре им. Вс. Мейерхольда 11 мая 1925 г. / Подгот. текста и коммент. Н.Н. Панфиловой и О.М. Фельдмана // Мейерхольдовский сборник. Вып. 2: Мейерхольд и другие. Документы и материалы. М.: ОГИ, 2000. С. 629—664.
Верховский 1930 — Верховский Н. “Уважаемый товарищ” (Премьера в “Театре Сатиры”) // Красная газета. 1930. № 121. 24 мая, веч. вып. С. 4.
Гвоздев 1930— Гвоздев А. “Уважаемый товарищ” в гостеатре сатиры // Рабочий и театр. 1930. № 30. 31 мая. С. 9.
Гладков 1966 — Гладков А. Мейерхольд говорит (Записи 1934—1939 годов) // Нева. 1966. № 2. С. 201—208.
Государственный театр 1982 — Государственный театр им. Вс. Мейерхольда / Введ., сост. и примеч. Т.В. Ланиной // Советский театр: Документы и материалы. 1926—1932. Т. 4. Ч. 1. Л.: Искусство, 1982. С. 266—303.
Гудкова 2002 — Гудкова В.В. Юрий Олеша и Вс. Мейерхольд в работе над спектаклем “Список благодеяний”. М.: НЛО, 2002.
Две судьбы 2001 — Две судьбы: М. Зощенко и И. Ильинский (по материалам переписки) / Вступ. статья, публ., коммент. В.С. Федорова // Михаил Зощенко: Материалы к творческой биографии. Кн. 2. СПб.: Наука, 2001. С. 243—255.
Дискуссия 2000 — Дискуссия о “Мандате” в труппе ТИМа 27 февраля 1925 г. / Подгот. Н.Н. Панфиловой и О.М. Фельдмана // Мейерхольдовский сборник. Вып. 2: Мейерхольд и другие. Документы и материалы. М.: ОГИ, 2000. С. 612—613.
Дневник 1930 — Дневник театра // Вечерняя Москва. 1930. № 15. 18 января. С. 3.
Долинский 1991 — Долинский М.З. Материалы к биографической хронике // Зощенко Мих. Уважаемые граждане: Пародии. Рассказы. Фельетоны. Сатирические заметки. Письма к писателю. Одноактные комедии / Сост. М.З. Долинский. М.: Книжная палата, 1991. С. 33—144.
Дорогой 1998 — “Дорогой, единственный Всеволод Эмильевич…” Письма Э.П. Гарина к Х.А. Локшиной / Публ. С. Демьянчик // Московский наблюдатель. 1994. № 1/2. С. 81—89.
Елагин 1998 — Елагин Ю.Б. Всеволод Мейерхольд. Темный гений. М.: Вагриус, 1998.
Есенина 2003 — Т.С. Есенина о Вс. Мейерхольде и Зинаиде Райх. Письма К. Л. Рудницкому. М.: Новое издательство, 2003.
Заявление Шацкина 1929 — Заявление тов. Шацкина // Комсомольская правда. 1929. № 260. 12 ноября. С. 1.
Звуковое кино 1929 — Звуковое кино на подъеме // Советский экран. 1929. № 41.
15 октября. С. 2—3.
Зощенко 1930 — Зощенко М.М. Уважаемый товарищ // 30 дней. 1930. № 9. С. 28—47.
Зощенко 1989 — Михаил Зощенко — Мариэтте Шагинян. Из переписки / Вступ.
ст. В. Брагина, публ. Е. Шагинян // Таллинн. 1989. № 2. С. 85—109. Зощенко 2000 — Зощенко М. Сочинения. 1920-е годы: Рассказы и фельетоны. Сентиментальные повести. М.П. Синягин. Ранняя проза. СПб.: Кристалл, 2000.
Ильинский 1984 — Ильинский И. Сам о себе. М.: Искусство, 1984.
История 2001 — История одной пьесы. Из воспоминаний В.В. Зощенко / Предисл. и подгот. текста Г.В. Филиппова, коммент. В.П. Муромского // Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. Кн. 2. СПб.: Наука, 2001. С. 256—268.
Мейерхольд 1968 — В.Э. Мейерхольд. Статьи. Письма. Речи. Беседы: В 2 ч. Ч. 2. 1917—1939. М.: Искусство, 1968.
Мейерхольд 1976 — Мейерхольд В.Э. Переписка. 1896—1939 / Вступ. ст. Ю.А. Завадовского, сост. В.П. Коршунова и М.М. Ситковецкая. М.: Искусство, 1976.
Мейерхольд 1993 — Мейерхольд репетирует: В 2 т. Т. 1 / Сост. и коммент. М.М. Ситковецкая. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1993.
Мейерхольд 2000 — Мейерхольд В.Э. Лекции: 1918—1919. М.: ОГИ, 2000.
Молдавский 1977 — Молдавский Д.М. Михаил Зощенко: Очерк творчества. Л.: Советский писатель, 1977.
Недоброво — Недоброво Вл. Н.П. Смирнов-Сокольский. М.; Л.: Кинопечать, 1927.
Письмо 2000 — Письмо И. Ильинского к М. Зощенко // Мейерхольдовский сборник. Вып. 2: Мейерхольд и другие. Документы и материалы. М.: ОГИ, 2000. С. 522.
Познер 2001 — Познер В. Кинофикация театра. “Окно в деревню”, “Последний решительный” // Мейерхольд, режиссура в перспективе века. М.: ОГИ, 2001. С. 316—332.
Премьера 1930 — Премьера. “Уважаемый товарищ” Зощенко [рецензия] // Печать и революция. 1930. № 5/6. С. 128.
Репертуарный указатель 1929 — Репертуарный указатель ГРК. Список разрешенных и запрещенных к исполнению на сцене произведений: В 3 т. Т. 1 / Под ред. Н.А. Равича. М.; Л.: ГИЗ “Худож. лит.”, 1929.
Репертуарный указатель 1931 — Репертуарный указатель ГРК. Список разрешенных и запрещенных к исполнению на сцене произведений: В 3 т. Т. 2 / Под ред. Н.А. Равича. М.; Л.: ГИЗ “Худож. лит.”, 1931.
Репертуарный указатель 1934 — Репертуарный указатель / Сост. Мирингоф, Махлин. Под ред. О. Литовского. М.: ГИЗ “Худож. лит.”, 1934.
Рудницкий 1969 — Рудницкий К. Режиссер Мейерхольд. М.: Наука, 1969.
Старков 1990 — Старков А.Н. Михаил Зощенко: Судьба художника. М.: Сов. писатель, 1990.
Тасин 1930 — Тасин Л. “Уважаемый товарищ” (Премьера в “Театре Сатиры”) // Красная газета. 1930. № 119. 25 мая, утр. вып. С. 6.
Томашевский 1994 — Томашевский Ю.В. Хронологическая канва жизни и творчества Михаила Зощенко / Сост. Ю.В. Томашевский // Лицо и маска Михаила Зощенко. М.: Олимп-ППП, 1994. С. 340—365.
Февральский 1930 — Февральский А.В. “Уважаемый товарищ”. К постановке комедии М. Зощенко в театре им. Мейерхольда // Рабочий и искусство. 1930. № 7. С. 7.
Февральский 1962 — Февральский А.В. Мейерхольд и кино // Искусство кино. 1962. № 6. С. 105—113.
Федоров — Федоров В.Ф. Опыты изучения зрительного зала // Жизнь искусства. 1925. № 18. С. 14—15.
Филиппова 1993 — Филиппова А. “Дело в том, что я — пролетарский писатель…” Михаил Зощенко (1894—1958) // Парадокс о драме: перечитывая пьесы 20— 30-х годов / Сост. И.Л. Вишневская. М.: Наука, 1993. С. 401—426.
Цимбал 1930 — Цимбал С. Сатира на холостом ходу // Ленинградская правда. 1930. № 150. 2 июня. С. 4.
Чудакова 2001— Чудакова М.О. Поэтика Михаила Зощенко // Чудакова М.О. Избранные работы. Т. I: Литература советского прошлого. М.: Языки русской культуры, 2001.
Чуковский 2003а — Чуковский К.И. Дневник. 1901—1969: В 2 т. Т. 1.: Дневник. 1901—1929. М.: ОЛМА-ПРЕСС; Звездный мир, 2003.
Чуковский 2003б — Чуковский К.И. Дневник. 1901—1969: В 2 т. Т. 2.: Дневник. 1930—1969. М.: ОЛМА-ПРЕСС; Звездный мир, 2003.
Чукоккала 2006 — Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М.: Русский путь, 2006.
Щеглов 1998 — Щеглов Ю. Конструктивистский балаган Н. Эрдмана // НЛО. 1998. № 33. С. 118—161.
Эрдман 1990 — Эрдман Н.Р. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М.: Искусство, 1990.