(СПб., 27-28 октября 2006 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2007
В октябре 2006 года в Петербурге состоялись Малые Банные чтения, организованные издательством “Новое литературное обозрение” под эгидой журнала “Неприкосновенный запас”. Площадкой для дискуссии стало популярное в городе арт-кафе “Платформа”, зарекомендовавшее себя не только как место для музыкальных вечеринок, но и как пространство для научных и литературных презентаций, а также художественных экспериментов. В частности, в рамках конференции был представлен арт-проект известной петербургской художницы Натальи Першиной-Якиманской (Глюкли) “Наши слабости”.
Тематика конференции, собравшей известных политологов, этнологов, социологов, филологов и историков, формулировалась в рамках проблемы “соотношения теории и практики” в обществе, переживающем эпоху перемен. Особое внимание было уделено ситуациям, когда процесс общественных изменений приостановлен (или даже не начат), в то время как в языке публичных высказываний господствует риторика реформ. Всегда ли за заявлениями о приверженности курсу модернизации стоит действительное желание управляющих что-то менять? Какие выгоды получает режим, прикрывая реставрационные процессы модернизационной риторикой? На эти и другие вопросы участники конференции пытались ответить в течение двух дней насыщенных дискуссий.
Накануне Чтений в ресторане Дома кино в рамках “круглого стола” “Гламур/ антигламур” была проведена презентация нового журнала издательства НЛО “Теория моды: одежда, тело, культура”. В обсуждении гламура как новой идеологии современной российской жизни, пронизывающей все ее сферы и определяющей существование всех типов культуры, приняли участие Ирина Прохорова (“НЛО”), Людмила Алябьева (журнал “Теория моды”), Татьяна Филиппова (журнал “Библиотечное дело”), Ольга Кушлина (культуролог, социолог), Линор Горалик (писатель), Юлия Демиденко (искусствовед), Леонид Алексеев (дизайнер).
Первый день конференции открылся докладом Вячеслава Морозова (СПбГУ, Смольный институт свободных искусств и наук СПбГУ) “Суверенная демократия в постсуверенном мире. Путинская реставрация как реакционная модернизация”. Исходя из предпосылки, что советская/российская политика изменяется по принципу отрицания отрицания, оратор усмотрел реставрационные элементы в современной российской идеологии. На примере внутренней политики данный тезис подтверждается, во-первых, тем, что в современном официальном дискурсе советский период рассматривается как “героический, из него изымаются негативные моменты и умалчиваются”; во-вторых, тем, что власти сохраняют патерналистский модус отношений с гражданами. Во внешней политике современная Россия воспроизводит идеи великодержавности, а также “образ осажденной крепости”, пытающейся “устранить внешние влияния на суверенные решения”. Очевидно, текущие “реставрационные работы” порождают массу неопределенностей в российской политике. Во-первых, попрежнему непонятно, кто является субъектом суверенитета, каковы границы объединяющего “мы”. Как правило, ответы на эти вопросы формулируются в рамках этнического национализма. Во-вторых, в либеральной временной шкале ссылка на суверенную демократию выглядит реакционной и не выдерживает критики. В целом, как подытожил автор, дать четкую политическую оценку происходящего сложно. В дискуссии, последовавшей за докладом, были отражены две основные идеи. Во-первых, современная внутриполитическая ситуация в России не была определена аудиторией как уникальная. В частности, после принятия в Евросоюз некоторых стран Восточной Европы в государствах — членах ЕС наблюдаются тенденции суверенизации. Во-вторых, вне зависимости от политической конъюнктуры повседневность людей протекает в разных временных измерениях (советском, современном и проч.), что позволяет гибко перестраиваться и менять жизненные стратегии.
Обсуждение темы “изоляционистского проекта” “суверенной демократии” было продолжено в докладе Виталия Куренного (Москва, ГУ-ВШЭ, РГГУ) “Ловушка языка: о специфике современной российской диктатуры”. (Поскольку сам докладчик приехать на конференцию не смог, его доклад был зачитан ведущим И. Калининым.) В докладе отмечалось, что установившийся в современной России политический строй может быть определен как диктатура. Эта диктатура, однако, имеет амбивалентный характер. До сих пор остается неясным, имеем ли мы дело с “комиссарской” или с “суверенной” диктатурой (в терминах К. Шмитта). Переход к диктатуре, с одной стороны, стал результатом неудачи либерального модернизационного проекта, с другой — вызван страхом популистского реванша. Оформление идеологии суверенитета в современной России сопровождается созданием образа “внешнего агрессора”, попытками установления тотального контроля над СМИ, постулированием российской самобытности. Таким образом, власть выступает в роли “стационарного бандита”. Кроме того, формирующийся дискурс власти несет в себе семантическую проблему, а именно “трудность перевода” глобального политического языка на местный политический диалект. Подобная “ловушка языка” может иметь долгосрочные политические последствия для государства.
Продолжением дискуссии о специфике российской модернизации стало выступление Бориса Кагарлицкого (Москва, Институт проблем глобализации) “Имперская модернизация в России: уроки истории”. По мысли автора, модернизация в России — это авторитарный процесс, идущий сверху. Со времен Ивана Грозного отсталость — ключевой термин, описывающий этот процесс. Все модернизационные рывки в России, как правило, приходят к пороговому значению, которое оборачивается крахом. В связи с этим основной тезис, который отстаивал Б. Кагарлицкий, связан с необходимостью заменить риторику отсталости риторикой проблем периферийного развития. В отличие от общепринятого представления о том, что Россия всегда ориентируется на Запад и позиционирует себя как отсталая по сравнению с ним, докладчик настаивал, скорее, на выделении центра и периферии экономического развития страны. Исходя из последнего утверждения, “Россия сама себя колонизировала” и, пытаясь компенсировать внутренние диспропорции в развитии и замаскировать отсутствие внутренней динамики, выступает на мировом идеологическом рынке как империя, а на экономическом — как сырьевая база для европейских стран. Таким образом, современная Россия — страна периферийного капитализма и колониальной демократии, воспроизводящая консервативную имперскую идеологию.
Ольга Малинова (Москва, МГИМО, ИНИОН РАН, РАПН) представила доклад “Приключения “политической культуры” в постсоветской России”. С 1990-х гг. “политическая культура” как своеобразный мост между микро- и макрополитикой стала популярной темой в российской науке и политической практике. Основные вопросы, интересующие современных российских ученых, связаны, во-первых, с возможностями и пределами изменения политической культуры и, во-вторых, с особенностями политической культуры и теми трудностями развития демократии, которые они создают. Основная опасность, связанная с рассматриваемым концептом, по мнению докладчицы, состоит в нерасчлененности “политической культуры” как аналитической категории и категории, выработанной в политической повседневности. В публичных дебатах понятие политической культуры применяется как синоним “национальной культуры” и “менталитета” (индикаторами последних считаются склонность “русского народа” к поощрению авторитарной власти, доминирующая роль государства, доверие личностям, а не институтам, слабые способности к самоорганизации). Кроме того, на уровне публичного дискурса термин “политическая культура” “работает” на конструирование коллективных идентичностей (граждан, членов нации), а также служит для обоснования тех или иных политических программ. Докладчица отметила, что тонкая грань между политическим и аналитическим дискурсами, их непосредственная взаимозаменяемость бросают вызов академическому сообществу, ответственному за то, чтобы развязывать образующийся узел и проводить качественные исследования современной политической культуры в России. Аудитория откликнулась на доклад О. Малиновой репликами о том, что политическая культура в современной России — это, как правило, лозунг, определенный ответ на социальный заказ. Природа понятия политической культуры такова, что, несмотря на более чем полувековую историю, его по-прежнему достаточно сложно операционализировать. Кроме того, слушатели высказали сомнение в том, что современное “образованное сословие” в России обладает единой идентичностью и способно организовать диалог между обществом и властью.
Тему общественного диалога подхватил и продолжил в своем докладе “Интерес, настроение, дискурс: дискурсивные ресурсы в постсоветском обществе” Александр Кустарев (Лондон). Он рассмотрел современное состояние российской общественности (в западной традиции — public debates, publicity). Будучи одним из советских “монолитов”, после 1991 года общественность превратилась в “хаотически составленную свалку”. На сегодняшний день, по мнению докладчика, можно выделить центр и периферию российской общественности. Среди ее основных признаков такие, как морализаторство; поиски виноватых; паранаучные рассуждения; высокомерие, цинизм, негативизм. К содержательным аспектам общественных дебатов следует отнести антилиберализм, трансформировавшийся из антикоммунизма; “культ личности” (обсуждение проблем уступило место обсуждению персоналий); дискуссии об элитарности. Все перечисленные элементы проникли из периферии в центр (ядро) общественности, который представлен в основном официальной властью и СМИ. Докладчик выразил свою убежденность в том, что российской общественности не хватает партикулярных социокультурных инициатив, подобных, например, деятельности протестантов в Европе. Именно слабостью периферии общественности (неофициальной составляющей) объясняется сила ее центра.
Доклад Кирилла Кобрина (Прага, “Неприкосновенный запас”, “НЛО”) “Человек брежневской эпохи на Бейкер-стрит” оживил аудиторию, став настоящим подарком для любителей советского кинематографа и исследователей, предпочитающих искать параллели между, казалось бы, не связанными друг с другом социальными феноменами. На примере советской экранизации рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне докладчик показал, что роднит британца викторианской эпохи и позднесоветского человека, живших в достаточно стабильных для своего времени обществах. Основной сюжет сериала, который позволял “советскому интеллектуалу вдруг ненадолго увидеть себя в викторианце”, связан с демонстрацией истории о “нерушимой мужской дружбе” и соответствующих ритуалов мужского сообщества: выпивки, драк, игры, пренебрежительного отношения к женщинам, фобии брака и семьи и сознательного дистанцирования от них. Все перечисленные практики и представления были характерны и для “позднесоветского мачизма”, именно поэтому авторам фильма была так интересна “игра в англичанство”, включавшая вольное обращение с оригиналом. Последовавшая за докладом дискуссия в основном строилась вокруг вопроса о том, почему фильмы, подобные “Приключениям Шерлока Холмса и доктора Ватсона”, привлекали советского человека. Как ни странно, при внимательном рассмотрении в одном из самых популярных советских сериалов расшифровываются “антисоветские” идеи. Во-первых, “Приключения” демонстрировали зрителю иерархически устроенное общество — “мечту человека, жившего в советском неструктурированном обществе”. Во-вторых, советская аудитория явно симпатизировала частному сыщику — главному персонажу сериала — как свободному мыслителю и деятелю, независимому от государства. В-третьих, зрителя привлекала эмансипированная частная жизнь героев, недоступная “простому советскому человеку”. И, наконец, у определенной категории любителей сериала он мог вызывать “ностальгию” по дореволюционной эпохе, монархии, также напоминавшей советскому человеку о “другой жизни”.
Первый день конференции завершился специальным мероприятием, которое было организовано Институтом Финляндии в Санкт-Петербурге и проведено в его помещении. В презентации сборника “История и повествование” приняли участие Ирина Прохорова (“НЛО”), Хелена Мелони (институт Финляндии в СПб.), Пекка Песонен (Университет Хельсинки), Геннадий Обатнин (Университет Хельсинки), а также некоторые из авторов сборника. Книга представляет собой результат международного проекта, в котором была осуществлена попытка соединения исследовательских усилий историков и филологов. Для работ, представленных в сборнике, характерно живое обращение с исторической и литературной реальностью. Анализируя художественные и исторические нарративы, авторы делают важный шаг в сторону микроистории, переходя от глобальных концепций к частным, например к истории деревни, к истории события и т.д.
Второй день чтений открыл доклад Александра Семенова (Смольный институт свободных искусств и наук СПбГУ) “Нормализация и исторические альтернативы во взглядах на российское прошлое”. Прошлое и будущее — основные концептуальные координаты, которые задают движение. Обращаясь к истории ХХ века, докладчик рассмотрел феномен альтернативы как “возможности нового и иного в условиях непредсказуемости будущего”. Феномен альтернативы задается фортуной, это событие, случай, которые внеисторичны, они укоренены в настоящем. Альтернатива предполагает наличие субъекта, способного ее выбрать. Следовательно, как показал автор, историческая альтернатива возникает, когда осуществляется попытка переписать историю. Исследования прошлого показывают его многоукладным и гетерогенным и описывают его так, словно существовали альтернативы другого развития. В современном российском дискурсе отсутствует политическая субъектность, в связи с чем из нарратива об историческом развитии пропадает феномен альтернативы. Пример тому — риторика недавнего празднования юбилея российской Государственной Думы, отражающая нормализаторскую либеральную позицию и политическую эволюцию. Обращаясь к историческому примеру, А. Семенов напомнил, что российские либералы начала ХХ века видели историческую альтернативу, но она была связана с фортуной, а не с поступательным развитием.
В обсуждении проблем поиска альтернатив современной политической ситуации в России прозвучало несколько мнений. Одна из позиций была связана с тем, что в современном российском дискурсе в качестве будущего рассматривается прошлое и из него же черпаются альтернативы. Кроме того, слушателями было замечено, что наиболее распространенным способом описания альтернатив становится негация (“мы не такие”). И, наконец, в одном из выступлений из зала прозвучало утверждение, что стратегия нормализации, характерная для современного исторического/политического дискурса, направлена на вытеснение каких бы то ни было альтернатив.
Обратиться к опыту прошлого предложил слушателям и Виктор Шнирельман (Москва, Институт этнологии и антропологии РАН). Свой доклад “Расизм в России: хорошо забытое старое или неожиданный гость” он начал с популярного на сегодняшний день вопроса: почему в настоящее время происходит резкий сдвиг российского общества к ксенофобии? Ответы на этот вопрос В. Шнирельман находит, обратившись к недавней российской истории расизма как идеологии и как практики. Первые ростки расистского мышления появились в России XIX века; затем — в СССР периода 1930—1950-х годов, когда была распространена расистская практика без расовой идеологии (например, этнические депортации маскировались политическими обвинениями); позже, в 1980—1990-е годы, официально воспроизводилось сочетание марксистского интернационализма и советского этнонационализма, одним из порождений которого стала графа “национальность” в паспорте. Наконец, немалый вклад в расиализацию социалистического мира внесла, по сути, монопольная советская теория этносов, в частности работы Ю. Бромлея, опиравшегося на органические и биологизаторские представления об этничности. В заключение автор отметил, что созданная в советский период культурная (этническая) иерархия практически без купюр наследуется современным российским обществом как на уровне чиновничества, так и на уровне повседневных практик и представлений. В современной России доминирует культурный расизм, и понимание общности по-прежнему далеко от категорий гражданства. Дискуссия, последовавшая за докладом, в основном была сфокусирована на том, что расиализация в позднесоветском обществе насаждалась сверху, будь то “национальность” как бюрократическая трактовка этничности или ненависть к “чужому”/ “другому”, которая трансформировалась из раннесоветской политики уничтожения “классовых врагов”.
Обратившись к политической истории России начала XIX века, Мария Майофис (Москва, “НЛО”) продолжила обсуждение темы влияния идеологии (дискурса) на политические практики. В докладе “Слово как дело: российский модернизационный проект 1815—1818 годов” речь шла о модернизационном проекте, основные идеи которого в разное время были сформулированы Иоанном Каподистрией и С.С. Уваровым и разделялись Александром I. Проект предполагал ряд умеренно либеральных преобразований российского общества, введение правовых основ государственного устройства (конституции). Эти преобразования мыслились как интегрированные в единую общеевропейскую систему. Суть модернизационного проекта состояла в том, что устройство сразу нескольких стран должно будет радикально измениться после появления некоторого письменно зафиксированного, дарованного верховной властью “установления”; и чем более точной будет эта письменная фиксация, тем будущее устройство окажется адекватнее существующему положению вещей. Это упование на силу слова и перенесение всего проекта реформ в собственно вербальную, языковую сферу минимизировало дистанцию между его непосредственной реализацией и его идеологическим обеспечением, а также исключало вероятность революционных преобразований. Попытки популяризации предстоящих перемен, подготовки к ним общественного мнения встретили достаточно жесткий отпор у “правого” крыла Государственного Совета. Вместе с тем, уже в 10-х годах XIX в. был проведен ряд преобразований внутреннего законодательства, упорядочение и перевод внешнеполитических договоров, конвенций, трактатов и т.д., упорядочение и реформирование налоговой системы, а также перевод Священного Писания на русский язык, несомненно, демократизировавший доступ к библейским текстам, ограниченный ранее рамками церковной иерархии. Неизбежный крах проекта не отменяет его успешности в краткосрочной перспективе и демонстрирует генеалогию популярности “идеи всемогущества слова” в среде российских реформаторов.
Алексей Миллер (Будапешт, ЦЕУ) в докладе “С.С. Уваров — модернизатор (при жизни) и реакционер (после смерти)” обратился к опыту модернизаторской и реформаторской деятельности министра просвещения периода царствования Николая I. Проблемы национализма, строительства нации и отношения России и Европы были ключевыми темами идеологического творчества Уварова. Он пытался создать легитимное пространство для обсуждения еще только зарождавшейся в обществе проблематики национализма. Уваров вышел на тему национализма через идею переустройства и сохранения империи, сформулировав задачу консолидации нации внутри империи. Успехи и неудачи империи связаны с успехами и неудачами строительства нации. В то же время народность не должна была означать эмансипацию от Европы. Согласно концепции Уварова, Россия должна была добиться равного места в системе европейских держав. Подобных взглядов ожидала оппозиция и справа, и слева. Уваров предстает перед нами как автор официальной народности, что “облекает тему национальности в мертвую ткань”. В дискуссии прозвучали мнения о том, что модернизационные идеи Уварова о формировании нации через сохранение империи являются на сегодняшний день актуальными и находятся ближе к центру дискурсивного поля. Вместе с тем, модернизационный дискурс русской интеллигенции был идеалистическим.
Малые Банные чтения завершились дискуссией “Между возвращением и вытеснением: как работать с советским прошлым?”, в которой приняли участие историк, журналист, телеведущий Лев Лурье, литературный критик “НЛО” Илья Кукулин, историк и эссеист Кирилл Кобрин, поэт и переводчик Александр Скидан, социолог Илья Утехин. Вел обсуждение шеф-редактор журнала “НЗ” Илья Калинин. Вопрос, поставленный в названии дискуссии, социально и методологически значим. В последнее время российское общество переживает “всплеск ностальгических настроений по поводу советского быта и тоску по былому величию”. Вместе с тем культурное, идеологическое и историческое наследство, полученное от прошлого, требует критического осмысления. Начать этот процесс Лев Лурье предложил с аккумуляции памяти о прошлом. Одной из таких попыток является авторский телепроект “1956: Середина века”, который выходит в эфир в 2007 году на петербургском “Пятом канале”. Данная программа представляет собой серию передач о так называемых шестидесятниках. Побывав в нескольких российских городах и деревнях, а также за рубежом, съемочная группа провела десятки интервью с представителями разных социальных групп. Основной интерес журналистов фокусировался на воспоминаниях рассказчиков о 1956 годе как значимом периоде не только в истории Советского Союза, но и в их индивидуальных биографиях. Л. Лурье призвал сообщество социальных исследователей активнее собирать личные документы советской эпохи, в частности воспоминания наших современников. По мнению оратора, современный ученый, заинтересованный в изучении советского общества, должен на какое-то время, воздержавшись от теоретизирования и отбросив “шаламовское чувство”, сконцентрироваться на сборе эмпирического материала, дабы не потерять время. И. Утехин поддержал предыдущего дискутанта, заявив, что будущее исследований советского общества за сбором и визуализацией артефактов (в частности, семейных архивов). К. Кобрин напомнил аудитории о вопросе, заявленном в названии дискуссии: “Как изучать советское прошлое?” Он обратил внимание на определенный парадокс, который ставит современное российское общество перед моральной дилеммой. С одной стороны, советское прошлое наделяется негативными коннотациями, отрицается и критикуется в общественном дискурсе. С другой, существует определенный консенсус по поводу того, что, каким бы ни было советское прошлое, другого у страны нет и с ним нужно жить дальше. По мнению К. Кобрина, “работая” с советским прошлым, необходимо ответственно подходить к вопросу о выборе объекта и методов исследования. В частности, интерес представляют те социальные пространства, в которые стратегически вовлечены фрагменты советского прошлого. А. Скидан заметил, что в настоящее время происходит рыночная эксплуатация культурной памяти о советском прошлом, которая выражается в “заигрывании с ностальгией по советскому прошлому у широких масс”, а также в “использовании победившей потребительской культурой знаков побежденной (советской) идеологии”. В этой связи современное российское общество скорее следует называть не постсоветским, а антисоветским.
Актуальная проблематика конференции вызвала немало дискуссий не только в формате официальных выступлений, но и в рамках неформального общения участников. Организаторы в заключение отметили, что проведение Малых Банных чтений в Петербурге становится традицией, создающей новую основу для сотрудничества социальных исследователей-единомышленников и дальнейшего возникновения интересных совместных проектов петербургского и московского научных сообществ.
Ольга Ткач (Центр независимых социологических исследований)