Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2007
Для историков материальная повседневность последнего советского десятилетия оказывается весьма трудным объектом изучения. По исследовательской литературе сейчас гораздо лучше можно представить времена сталинских карточек и торгсинов или хрущевских столовых самообслуживания, чем ассортимент перестроечного универсама1. Для детального описания пионерского детства, отпускных радостей или «кофточек с рук» едва ли пригодятся специализированные журналы для целевого потребителя (от «Семьи и школы» до «Крестьянки»), поскольку они почти до самого конца перестройки оставались во многом витринами «социалистического образа жизни». В реконструкции продовольственного ассортимента тоже не так легко продвинуться дальше анекдотов и карикатур: в привычных архивах откладываются данные о тоннах колбасы или декалитрах молока (рассчитанных на среднестатистическую «душу населения»)2, но с реальной жизнью родителей или старших братьев и сестер эта статистика соотносится очень опосредованно.
Расспрашивая их, историк повседневности становится едва ли отличим от антрополога3 и социолога4, а картина в результате все равно будет выборочной, мозаичной — в первую очередь из-за фактора географического: Москва, закрытый Севастополь, Чимкент, Даугавпилс, Пенза или Череповец в конце 1980-х годов снабжались по-разному; по-разному обеспечивали себя и жители этих городов и их окрестностей5. С самого начала следует особо отметить, что в области аграрного снабжения официальная статистика фиксировала лишь видимые (часто липовые) «объемы» и цифры6, и потому оценка по косвенным показателям, а также обобщение частных данных в таких условиях становятся ведущими принципами исследования. Не беря на себя задачу описания регулярного потребительского рациона населения огромной страны (даже в самом первом приближении и в усредненных показателях), я сознательно ограничился несколькими локальными сюжетами. Я попытаюсь рассказать, из чего состояла продовольственная корзина и как она пополнялась в трех разных местах: в Иркутске, Ленинграде (еще не вернувшем себе историческое имя) и в Тикси — небольшом портовом поселке на берегу моря Лаптевых.
Особенность материала и недостаточность (а часто и заведомая неполнота и недостоверность) официальной информации обусловили выбор главных источников моей работы — это серии фокусированных интервью и анализ региональной прессы. Мои респонденты в Иркутской области и Петербурге принадлежали примерно к одному социальному слою: городскому советскому «среднему классу» (или будущему его пополнению — студентам вузов и техникумов), что также ограничивает репрезентативность получаемой картины, но все же позволяет фиксировать нормы и особенности повседневного снабжения семнадцатилетней давности. Необходимым источником являются материалы местной прессы, поскольку изменения состава «хлеба насущного» фиксировались в ней отчетливее, чем в центральных газетах, занятых политическими схватками и общими масштабными переменами. Нужно, однако, подчеркнуть, что у моих собеседников и тогдашних СМИ были разные акценты и приоритеты относительно проблематики снабжения: журналисты много и охотно писали о горячих социальных (и даже чреватых стихийными бунтами) сюжетах, вроде табачных и алкогольных тем, официальные лица пытались на страницах газет успокоить страсти и представить видимость того, что «ситуация под контролем», а граждане налаживали элементарные практики выживания в ухудшающихся условиях, комбинируя прежние советские хитрости с забытыми «мобилизационными» навыками военных или послереволюционных лет.
ТАЛОНЫ И КАРТОЧКИ: ЧТО, ГДЕ, КОГДА
Символами того времени могут стать две пародии: телевизионная и газетная. В передаче «Оба-на» (вышедшей в начале 1991 года, но снятой явно раньше) пародировались похороны генеральных секретарей (памятные всем по первой половине 1980-х годов), только в последний путь граждане СССР скорбно провожали не правителя, а еду. А в декабре 1990-го ленинградская газета «Смена» на первой полосе размещает коллаж, в основу которого легла картина «Боярыня Морозова». Единственное отличие от оригинала заключалось в том, что вместо раскольницы-боярыни в санях увозили сгущенку, кофе, овощи и фрукты7. Каждый месяц 1990-го прибавлял к «провожаемым» продуктам то соль, то спички, то стиральный порошок, то мужские носки.
Несомненно, что на 1990-1991 годы приходится пик продуктового и товарного голода, но во многих российских городах трудности со снабжением стали привычными уже с конца 1970-х годов. Одним из подтверждений этому могут быть легендарные «колбасные» электрички в Москву из соседних областей, попавшие теперь даже в «Википедию»8. Жизнь в постоянном дефиците, нехватке тех или иных продуктов, которые «выбрасывали» (или их нужно было «достать», «взять по блату»), стала в провинции — и в крупнейших областных центрах — если не привычкой, то нормой. Главный «нацпроект» начала 1980-х, принятая в мае 1982 года Продовольственная программа (рассчитанная как раз до 1990 года) — при всей ее парадно-пропагандистской пустоте — была признаком серьезности стоящей перед страной проблемы.
Уже в 1980-е годы в ряде областей вводятся продуктовые карточки, которые стыдливо называли приглашениями, талонами и так далее9. (На XIX партконференции Егор Лигачев упрекал Ельцина, что тот, будучи первым секретарем Свердловского обкома, «посадил область на талоны».) Решение распределять те или иные продукты по талонам принималось местными властями явно вынужденно, негласно и неупорядоченно, чтоб задним числом успокоить население; реконструировать ассортимент талонов начала и кануна перестройки сегодня можно разве по исполкомовским и партийным архивам. Набор подобных документов при некоторых общих чертах был своим в каждом регионе; главной и суровой переменой 1990 года стало постепенное и неявное превращение нормированного распределения из заведомо частичного, покрывающего локальную недостачу того или иного товара в основной принцип снабжения большей части населения страны. Продовольственный дефицит впервые после хрущевских «перебоев» начала 1960-х дошел до главных городов страны. Как правило, у талонной системы был свой скелет: мясо, сахар, алкоголь, на который постепенно наращивали то, что пропадало с прилавков.
Из чего же складывалась продуктовая корзина 1990 года «на местах»?
Основное влияние на ее содержание оказывали фондовые поставки и так называемое «московское снабжение». Набор обязательных государственных фондовых поставок продуктов питания был довольно большим и включал в себя различные мясо-молочные изделия, сахар, кондитерскую продукцию и многое другое. Фондовые поставки были фактически обязательными для колхозов и совхозов (плюс закупки у сельского населения) и охватывали всю страну. Потом всю эту продукцию централизованно и в плановом порядке распределяли по республиканским лимитам, обл-, гори райпищеторгам, вплоть до магазинов. При этом объем воровства, приписок и так далее по мере расшатывания централизованного механизма гособеспечения и обострения дефицита возрастал в геометрической прогрессии. В 1990 году руководство (колхозов и совхозов, областей и даже республик) уже старалось любыми путями увести урожай от нормированных фондовых поставок, которые должны были производиться по явно заниженным государственным ценам. Именно нарастающие неэффективность и неповоротливость этой системы, где нижние звенья могли только реализовать (или воровать, или «отпускать через черный ход» и т.д.) уже распределенное свыше, и стали главными причинами всеохватывающего продовольственного кризиса.
«Московским снабжением» называли поставки, которые контролировались непосредственно московскими ведомствами, с минимальным числом опосредующих звеньев. Им была охвачена небольшая часть городов и поселков, которые считались особо значимыми для экономики или обороны страны10. За его распределением обычно следили строже, поэтому «до места» доходило куда больше продуктов.
Кроме этих двух типов централизованного распределения, на содержание корзины влияли подсобное хозяйство, семейные и дружеские сети, личная инициатива, навыки и умения.
Например, Иркутск, хотя и был областным центром, снабжался продуктами и промышленными товарами намного хуже, чем находящийся неподалеку Ангарск. В Ангарске основными предприятиями были (и остаются) нефтехимические заводы и цеха по переработке урана. Поэтому иркутяне часто ездили к соседям за продуктами. «Надо было приезжать с утра, иначе ничего не купишь: после обеда все убиралось с прилавков, чтобы иркутяне не скупили — больше всего их после обеда приезжало» (М., 45 лет, Иркутск11).
Удачей для промышленного предприятия считалось прикрепиться к «ангарскому (читай — «московскому». — С.К.) снабжению». Одно из геологических предприятий, которое находилось в Иркутске, — при этом его экспедиция базировалась в пригородном селе — смогло этого добиться, апеллируя к тому, что оно ведет разведку и добычу урана. Два раза в неделю машина геологов уезжала в Ангарск пустой и возвращалась, полная дефицитных продуктов и товаров, которые расходились по талонам среди жителей села. В эти дни в деревню приезжали горожане, которые шли сразу в магазин «Геолог»: «Приходил полный автобус из города. У нас и носки были, и колбаса и масло. Хоть и по талонам, но было» (Ж., 38 лет, с. Усть-Куда). Чтобы оградить себя от приезда горожан, предприятие ввело свои талоны, которые выдавались только местным жителям. Администрация предприятия даже была вынуждена снять запрет на содержание подсобного хозяйства, которое раньше считалось ненужным и вносящим беспорядок в привычную жизнь поселка.
Уже в 1989 году в Иркутске и Ангарске, как и во всех городах области, вводится регламентированное снабжение — талоны. Разница состояла в том, что именно на них можно было купить. Первоначально набор талонов в обоих городах был одинаков: 1 кг мяса (или 800 г колбасы, или 2 банки тушенки); 300 г масла (вторую двухсотграммовую пачку разрезали пополам), 1 кг сахара, табак и спички, алкоголь — одна бутылка водки или две вина. Из-за еще сохранявшегося «московского снабжения» на талоны в Ангарске, по сравнению с Иркутском, можно было купить более качественные и разнообразные продукты. Иркутск в то время не мог похвастать нынешним изобилием СМИ: жители региона довольствовались областной газетой обкома партии и облсовета, областной «молодежкой» да еще парой-тройкой новых на тот момент газет-однодневок. Областная «Восточно-Сибирская правда» уделяла продовольственному снабжению области довольно много места. Пик внимания приходится на весну и осень, когда почти в каждом номере печатались «вести с полей»: сообщения о размерах вспаханных, засеянных, убранных площадей. В середине сентября опубликовано было и распоряжение главы города торговать картофелем и другими овощами прямо с колес, чтобы сократить путь от производителя к потребителю — очевидно, для того, чтобы картошку не могли разворовать или перепродать в «опосредующих» структурах12. Авторы газеты предлагали увеличить производство сельхозпродукции, эффективно ее хранить, ужесточить контроль за распределением продуктов, открыть больше коммерческих магазинов.
Весьма разнообразной была информация о продовольственном вопросе на страницах «Советской молодежи», органа обкома ВЛКСМ (очевидно, журналисты «младшей» газеты чувствовали себя свободней). Но, как и в «Восточке», большинство сюжетов 1990 года посвящено критике распределения алкоголя по талонам. Если полагаться только на газетную информацию, то может сложится впечатление, что население Иркутской области употребляло тогда в пищу прежде всего вино и водку; о причинах этого пристального интереса к распределению алкоголя сказано выше.
В Ленинграде, который в советские времена всегда снабжался лучше прочих областных центров13, «рационирование потребления» запоздало по сравнению с Иркутском почти на год. Сначала была введена торговля только по прописке. Власти использовали изящный эвфемизм «визитки». Население подхватило этот термин, может, потому, что звучал он благороднее, почти «по-западному».
Первыми перевели на талонную систему алкоголь и сахар — с 1 июля 1990 года (с 5 июля купить вино или водку стало возможно только по ним). На один талон полагались 1 бутылка водки и 2 бутылки вина. Если в Иркутске надо было сделать выбор «или водка, или вино», то ленинградцы оказались в более привилегированном положении. Возможно, из-за такого сравнительного «изобилия» винно-водочными талонами в Ленинграде не только спекулировали — их еще и активно подделывали: «Винно-водочных изделий отпущено на 820 тыс. литров больше. Следовательно, талоны подделываются, идут по второму, третьему кругу»14. С рук талоны уходили примерно за 5-7 рублей.
Вводимые с 1 декабря в Ленинграде талоны должны были гарантировать покупку самого минимального набора продуктов каждому жителю города. По ним можно было купить: мясо и мясопродукты (или курицу) — 1,5 кг; колбасы и колбасных изделий — 1 кг; масло сливочное — 0,5 кг; масло подсолнечное — 250 г; яиц — 10 шт.; крупы и макаронных изделий — 1 кг, муки — 0,5 кг15. Одновременно можно было использовать не более пяти талонов на один продукт.
Отдельно указывалось, что карточки на хлеб не вводятся16. Именно так — «карточками» — стали называть талоны горожане, с явной и знаковой отсылкой к памяти о ленинградской блокаде. Официально карточки назывались талонными блоками, и «отоварить» талон можно было, только когда его отрезали от блока — отдельные талоны считались недействительными.
В самом начале введения карточек случился курьез — желающих «отоварить» талонные блоки было мало, все берегли карточки к Новому году. Это вынудило разрешить магазинам торговать колбасой без талонов, за три часа до закрытия, так как она была дешевой (читай — низкокачественной) и быстро портилась. В то же время горожан предупредили, что если они свои карточки сохранят до Нового года, то продуктов может на всех и не хватить17.
ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ: УЧЕТ И КОНТРОЛЬ
Единственный выход в улучшении снабжения города продовольствием власти видели во введении все новых и новых ограничений: нормирование потребления было лишь частью мер, куда входили и контроль вывоза на границах регионов, и ужесточение системы проверок и даже рабочий контроль. Были ли эти средства эффективными?
10 января 1990 года в Ленинграде вступили в силу новые правила торговли, по которым продажа определенных товаров могла производиться только по предъявлении паспорта. В список были включены: мясо и мясопродукты, табачные изделия, масло животное, сыр, цитрусовые. Список непродовольственных товаров состоял из 18 позиций. В их числе оказались сантехника, стройматериалы, ткани, постельное белье, хрусталь, детский ассортимент, товары импортного производства18. Было решено, что в течение некоторого времени отпускать товар будут по паспорту, на смену которому придет визитка. На ней должны быть указаны фамилия, имя, отчество, место жительства и регистрационный номер; должно быть приклеено фото 3х4. Все это должна скреплять печать организации, выдавшей визитку19. Вводя визитки, городские власти надеялись пополнить рынок на 30%20.
Секретарь Ленинградского горкома КПСС С.Г. Петров в интервью «Вечернему Ленинграду» призывал: «…необходимо перекрыть каналы вывоза мясопродуктов в другие регионы. Сегодня во всех окружающих нас областях действует талонная система, что заставляет Ленинград и область принять соответствующие меры»21. Ему вторил председатель Ленагропрома Ю. Максимов в статье с красноречивым названием: «Визитки?.. Единственный выход!»22
Ленинградские газеты — «Ленинградская правда», «Вечерний Ленинград», «Смена», «Час пик» (первый номер этой газеты вышел в конце февраля 1990 года), «Ленинградский рабочий» — уделяли большое внимание проблеме снабжения города продовольствием и предлагали методы решения проблемы, аналогичные иркутским: введение талонов, прекращение вывоза продукции за пределы области, ужесточение контроля за движением товаров. Авторы регулярной рубрики «Неформальное объединение сатириков (НОС)», публиковавшейся в «Вечернем Ленинграде», тут же отреагировали на введение визиток: «В г. Залепухинске с недавних пор даже газеты можно купить только после предъявления паспорта или визитки»23.
Введение такой меры породило новый источник заработка ленинградцев — «торговля паспортом», когда сообразительные горожане одалживали приезжим свой паспорт за деньги. «Ленинградская правда» вину за такое поведение горожан перекладывала на иногородних: «Чересчур предприимчивые гости готовы заплатить от 5 до 7 рублей за право пользования пропиской в магазине»24. О том же пишет и «Вечерний Ленинград»25. Некоторые жители города положительно отреагировали на нововведение. Читательница З. Хохлова пишет в «Ленинградскую правду»: «Весь Ленинград растащили люди из других регионов страны, закупают продукты, как говорится, пудами. Теперь у нас продуктов на прилавках будет больше, я уверена. Все, что произведут, останется у нас»26. Правда, таких откликов было немного. Оппозиционная молодежная «Смена», например, публикует подборку писем, в которых ленинградцы возмущались новыми мерами, которые, по их мнению, аморальны и ущемляют права жителей соседних областей27.
В сложившихся условиях демократы (включая новоизбранных депутатов Ленсовета) едва ли могли оставаться чистыми «рыночниками» и вынуждены были поддерживать введение нормирования как временную, но необходимую меру. Та же «Смена» в январе предлагала более радикальные средства: ввести талоны на гарантированное получение ленинградцами продуктов питания28.
На рыночную основу перешла торговля с республиками Прибалтики. Именно в этом многие руководители города и области видели причину недостатка продовольствия: прибалтийские республики резко сократили поставки продовольствия и значительно подняли цены. Если верить газетным сообщениям, Ленинград оказался во «вражеском кольце» областей, в которых уже введены талоны, и их жители наводнили город, скупая «наши» продукты. Правда, жители Ленинграда вели себя точно так же: конечно, они не ездили за покупками в хуже снабжавшиеся Псков или Новгород, но охотно посещали Латвию и Эстонию, где покупали мясные и молочные продукты, а также одежду. «Ленинградская правда», например, публикует список товаров, которые Латвия тогда запретила к вывозу29. «Да, выезжали [тогда] целыми автобусами по линии профсоюза» (М., 45 лет, Ленинград).
Схожая попытка «продуктовой суверенизации» наблюдалась и в Сибири. Как сообщали газеты, в 1989 году в Иркутской области было произведено 126,7 тыс. мяса, 737 тыс. молока, 103 тыс. овощей30. И здесь за движением продовольствия и товаров пытались установить контроль, проводя регулярно рейды и проверки. Начальник областного управления статистики информировал, что в области из 60 парфюмерно-косметических товаров, предусмотренных списком, отсутствует 50. Оставались только хна, компакт-пудра и хвойные концентраты. Вывод звучал почти издевательски: «Однако не отчаивайтесь! Советская женщина всегда красива и без косметики. Парфюмерия — это все-таки роскошь»31. Далее сообщалось: «Из 229 наименований продуктов в списке проверка выявила отсутствие 125 (сыры и молочные продукты; копченые, сырые, жареные говядина, свинина, баранина; все виды колбас, субпродуктов, полуфабрикатов; чай и кофе; кондитерские изделия)»32.
Одной из причин этого, по мнению чиновников, была утечка товаров за пределы области: «В области остается 20% макаронных и кондитерских изделий, 2% чая, 3% дрожжей, 10% трикотажа, 16% обуви, 40% валенок»33. Нехватку товаров и продовольствия объясняли еще и тем, что их дефицит искусственно создан спекулянтами и саботажниками. Областное управление КГБ даже указало специальный номер телефона, по которому граждане могли сообщать о неразгруженных вагонах и «коммерсантах»34. В местной «Молодежке» регулярно публиковались статистические данные по области — сколько было произведено или привезено продуктов, или, например, о том, что органы ОБХСС выявили 291 нарушение и нашли скрытых товаров на 22 тысячи рублей35 (бутылка водки стоила тогда 9 руб. 10 коп.)36.
Иркутские талоны, которые выдавались один раз в квартал, различались цветом не только в зависимости от квартала, но и от района. Сегрегируя таким образом жителей города — купить мясо или сахар в другом районе было невозможно, — власти надеялись поставить распределение товаров под контроль. Такой «продуктовый сепаратизм» пытались ввести не только внутри города, но и на уровне региона: продажа была ограничена лицами с областной пропиской, а к концу 1990 года на границе были установлены импровизированные блокпосты, чтобы пресечь вывоз товаров из области37. (Подобные заградотряды появлялись, с ведома руководства, осенью 1990 года и на границах областей Юга России.) Все эти меры должны были предотвратить спекуляцию дефицитом, поставить под контроль его распределение. Если верить местным газетам, помогало это плохо: «Восточно-Сибирская правда» пестрит заметками и письмами читателей о спекуляции винно-водочными изделиями и талонами на них (главные обвиняемые — цыгане, таксисты и «бабушки», т.е. пенсионерки, которые сами не пили, но подрабатывали с помощью подобного «бизнеса»). Была попытка ввести талоны с гербовыми печатями райисполкомов, но от этого пришлось отказаться: поставить печать на такое количество талонов оказалось физически невозможно. Ограничились печатями ЖКО и других органов, которые выдавали талоны. Да и от спекуляции и подделок это все равно не спасло: «С введением новой системы кроме 426 тысяч законных талонов отоварено еще 220 тысяч поддельных»38. Приходилось стоять две очереди: сначала для того, чтобы получить талоны, а потом — чтобы купить по ним водку или вино. Из-за этого цена на талоны у спекулянтов подскочила с трех до десяти рублей39. Очереди за алкоголем, особенно в последние дни месяца, когда истекал срок действия талонов, становились огромными, перерастая иногда в открытые бунты. «Советская молодежь» пишет об одном таком бунте40, который произошел в Иркутске. Если бы не вмешательство «случайно» оказавшегося на месте наряда милиции, события могли бы развиваться совсем по-другому: людей удалось успокоить, а магазину было приказано торговать «до последнего покупателя».
Непременным атрибутом ленинградских новостей 1990 года стали результаты проверок и рейдов по складам и подсобкам магазинов. «Ленинградский рабочий» пишет о массовом укрывательстве дефицитных товаров: крупы, мяса, конфет, колбасы, шоколада41. Еще одно последствие запретительных мер — расширение понятия продовольственного заказа. То, что раньше было даруемой сверху закрытой привилегией для немногих, стало теперь одним из вариантов «спасательного круга», за который хватались расторопные активисты. Предприятия, больницы, школы заключали договоры с магазинами на поставку продовольственных заказов; в обмен они обещали предоставлять разнообразные услуги. Корреспондент «Вечернего Ленинграда» с гневом восклицал: «Задумывались ли сотрудники больницы, что преимущественное право на медицинское обслуживание для торговых работников не вполне состыкуется с понятиями социальной справедливости?»42
Проверки и рейды затронули не только магазины; рейд был проведен и в организациях, снабжающих продуктами Ленсовет, Ленгорисполком, Леноблисполком и КГБ. Борьба с привилегиями дошла и до обкомовских бутербродов. В ходе проверки было выявлено, что в столовые этих органов власти поставлялось «300 кг лососевой икры, 55 кг осетровой, шпроты (6,1 тысячи условных банок), копченостей улучшенного ассортимента 25 тонн; сосисок и сарделек 204 тонны. На весь Ленинград улучшенных копченостей 20 тонн». В результате принимается комичное решение: 75% икры и 100% копченостей продавать через коммерческие магазины под маркой «Деликатесы Смольного». Вырученные же от продажи деньги распределялись следующим образом: 30% шло на модернизацию предприятий, производящих деликатесную продукцию, 70% — в органы соцзащиты43. Конечно, эти четыре спецстоловые и не могли накормить весь Ленинград — речь шла об установлении социальной справедливости и демонстративной борьбе с «привилегиями аппарата» в условиях катастрофически ухудшающегося общего снабжения.
Масло в огонь ажиотажа подливало и союзное правительство. 24 мая председатель правительства Н. Рыжков выступил с речью, в которой говорилось о программе перехода к «регулируемому рынку» — а главное, о необходимости повышения цен (поэтапного и контролируемого, разумеется, но…). Именно это последнее и услышали граждане. Речью Рыжкова и был вызван массовый спрос на продукты питания, считал председатель постоянной комиссии Ленсовета по торговле и сфере бытовых услуг В. Таланов: «…все пошло нарасхват. …Предусмотрен более жесткий контроль, поэтому не стоит удивляться, если у вас попросят лишний раз предъявить визитную карточку… Будет также введен определенный контроль на дорогах, чтобы предотвратить вывоз спекулянтами продовольственных запасов из города»44. «Ленинградская правда» приводит следующие цифры: если в городе муки обычно в день продавали 59 тонн, то 25 мая — 115 тонн45. У «Часа пик» другие данные: 24 мая, в день после выступления Н. Рыжкова, в Ленинграде было продано 447 тонн муки — столько же, сколько обычно продавалось за месяц, соли — 230 тонн вместо 27, крупы в этот день ленинградцы купили 400 тонн, хотя ежедневно продавалось не более 80 46.
На этом фоне в Ленинграде в августе проходила международная выставка «Инрыбпром-90», на которой были представлены достижения советского рыболовного хозяйства и рыбоперерабатывающей промышленности. Почти каждая ленинградская газета опубликовала иронические репортажи с места событий. Традиционно осенью жителей города призывали помочь совхозам и колхозам в уборке урожая. «Ленинградская правда» и «Вечерний Ленинград» на первых полосах помещают фотографии «городских помощников», используются старые советские идиомы: «битва за урожай», «отлично поработала группа депутатов…» и прочее47. Обязательным было участие в уборке урожая блокадников. Новые веяния появилось в шефских отношениях, которые постепенно превращались в бартерные: за помощь в уборке урожая городские предприятия получали определенную часть овощей и продавали их своим работникам.
Тотальное сокращение сельскохозяйственного производства фиксировалось в Северо-Западном регионе по всем позициям, за исключением алкоголя — в денежном выражении его произвели в первом полугодии 1990 года на 30 млн. рублей больше, чем в первом полугодии 1989 года48. Доктор экономических наук И. Лебединский в местной газете указывал, что «95% товарных групп сегодня являются дефицитом»49. Кризис обострялся, и это вынудило руководителей Карелии, Ленинграда и Ленинградской области, Новгородской, Псковской и Вологодской областей обратиться к М. Горбачеву и Б. Ельцину с просьбой ограничить вывоз товаров за пределы Северо-Западного региона50. Сокращение площадей посевов, снижение производства мяса на 2,6%, молока на 4,1%, яиц на 2,8%; сокращение на 12%51 товарных запасов, непредвиденное оскудение государственных поставок и неготовность прежней централизованной системы городского снабжения к немедленному переходу на рыночные принципы — все это вынудило правительство города и Совет перейти в конце года на талонное распределение продуктов.
Недовольство населения снабжением вообще и табаком в частности вылилось в открытый бунт, когда Невский проспект в августе оказался перекрыт курильщиками. Председатель продовольственной комиссии Ленсовета Марина Салье в интервью газете охарактеризовала этот эпизод как искусственно созданную провокацию52.
Прежняя государственная система обеспечения продовольствием явно не справлялась с этой нештатной ситуацией, когда государство еще регулировало закупочные цены, но уже едва могло принудить поставщиков продавать по ним продукцию в установленных объемах. Одной из острейших проблем стала медленная разгрузка вагонов с продовольствием. Сообщения об этом напоминают прифронтовые сводки: «300 вагонов с мясом длительное время стоят на товарных станциях города!»53; «200 вагонов с мясом остаются стоять неразгруженными на товарных станциях города»54. Вероятно, их придерживали сами чиновники местной торговой сети, чтоб реализовать уже по рыночным ценам.
«Экспедиции» на совхозно-колхозные поля также не были редкостью. Порой это стихийное «самоснабжение» — когда воровали не для себя (см. ниже), а явно на продажу — носило вполне организованный и полукриминальный характер. Корреспондент «Вечернего Ленинграда» с гневом пишет, что «набивают не только мешки и рюкзаки — целые машины». Ситуация в одном из совхозов обрисована так: «…безвозмездно увозят с полей почти 100 тонн овощей в день и уже растащили половину урожая»55.
Контроль любого рода (от талонов и проверок до вооруженной охраны полей и региональных границ) мог быть только паллиативом, но не позволял решать саму проблему, которая заключалась в отсутствии рыночных механизмов снабжения в тот момент, когда прежняя система фактически рушилась.
«ЧЕГО ЕСТЬ — НАДО БЫЛО ХВАТАТЬ…»
«Отоварка» талонов теперь вспоминается со смехом: «Помню, на мясной талон давали не 800, а 850 грамм колбасы. Если она (продавец. — С.К.)промахнулась отрезать как надо, то она прирезает несколько граммов. Не хватает — еще» (Ж., 32 года, Иркутск). Проблема возникала только тогда, «когда надо было что-то приготовить, вот гость пришел» (М., 45 лет, Петербург). Тут приходилось идти на разные ухищрения: «Мы были более изобретательны: в творог добавляли ягоды, изюм, яблоко» (Ж., 32 года, Иркутск). Новости о том, что в соседнем магазине «выбросили» водку, сосиски, масло, разносились по дому мгновенно: «Мама все бросала и шла покупала» (Ж., 32 года, Иркутск).
В самих магазинах ассортимент товаров был скудный, и если что-нибудь «выбрасывали», тут же образовывалась очередь: «Чего есть — надо было хватать» (М., 45 лет, Ленинград). «Чтобы купить в магазине колбасы на всю семью, приходилось занимать очередь несколько раз, переодевала шапку, шарфом обматывалась. [Показывает.] Хлеба брала несколько батонов. Мне кричали: «Спекулянтка!» А я что поделаю, если у меня дома три мужика?» (Ж., 35 лет, Ленинград). Только появившиеся тогда известные «ножки Буша» вызывали восторг: «Мясистые птичьи ноги, спрессованные в блоки, казалось, снова обрели способность летать в руках окрыленных домохозяек»56. В 1990-м еще выручала и кулинария (домовая кухня), где можно было купить полуфабрикаты: «Это было популярно. Они были весьма среднего качества, но лучше, чем в магазине» (Ж., 65 лет, Ленинград). Везло в этой ситуации, например, экскурсоводам: «Я попадала в разные районы, поэтому могла поймать, где что дают, и могла это купить» (Ж., 38 лет, Ленинград).
Редкая удача — получить продуктовый набор: «Их можно было купить случайно, когда заходишь по делу в какой-нибудь райком партии» (М., 43 года, Ленинград). Стоил он дешево, но купить его можно было только в райкомах или домах политпросвещения. В этих учреждениях действовал пропускной режим, попасть туда можно было нечасто, поэтому немногие ленинградцы пользовались этой привилегией. Такой же редкостью было посещение «Березок», в которых покупали сигареты, консервы, конфеты. Но это было только в случае приезда иностранных друзей, которые покупали только в «Березке», поскольку «они знали и понимали, что с продуктами у нас не очень» (Ж., 32 года, Иркутск). Иногда «знатоки» советской жизни везли с собой все, боясь за качество местной продукции: «Американцы со своей водой приезжали, доставали свои галеты. Очень подозрительно относились к тому, что жена приготовит» (М., 45 лет, Ленинград). Дополнением стола оставались грибы и ягоды: «С братом на электричку и в лес. У нас папа хорошо знал грибные места. Что найдем. Грибы сушили, варенье, конечно, варили» (Ж., 23 года, Ленинград). «Мы что-то покупали, клюкву давили, заготавливали, морс делали» (М., 47 лет, Ленинград).
Особенно сложно приходилось новорожденным и их родителям, независимо от того, Иркутск это или Ленинград: чтобы на молочной кухне получить детское питание, необходимо было рано вставать: «Отец мужа уходил в шесть утра, шел на детскую кухню, забирал питание, приносил и к семи шел на работу. Пойдешь позже — ничего уже не будет» (Ж., 32 года, Иркутск). «Надо было выйти в шесть утра, занять очередь в магазин, который к семи открывался, и тогда тебе там хватало молока. На морозе постоять особенно. Везде чудовищные очереди стоят» (М., 45 лет, Ленинград).
Винно-водочные талоны вынуждали даже тех, кто вовсе не пил или мало употреблял алкоголь, «биться» за вино и водку. Как сказала одна из собеседниц: «…у нас в семье это считалось нехорошо, что талоны пропадут. <…> Вот у нас бутылки и стояли в шкафу. А расходовали только на Новый год или на день рожденья <…> Если бы не талоны, то водку бы мы так часто не покупали» (Ж., 32 года, Иркутск). Кроме того, алкоголь стал «жидкой валютой» — рассчитаться со слесарем или другим мастером за услуги водкой стало обычным делом, деньги ими теперь принимались неохотно; сами талоны на алкоголь стали играть роль суррогатных денег. Кроме платы за бытовые услуги, водку можно было обменять на продукты: «Я приходила на рынок. Мне было стыдно, неловко, не знала, как это предложить. Потом им говорила, они быстро там считали <…> И я покупала грибы, жарила и заливала их в баночки. Потом с картошкой готовили» (Ж., 32 года, Иркутск).
Посещение иркутского рынка было для представителей «советского среднего класса» (инженеров, научных сотрудников и пр.) большой редкостью. Одна из моих собеседниц вспоминала, что, будучи беременной, ходила тогда на рынок «только за черешней — очень хотелось. <…> Мясо не покупали — было очень дорого» (Ж., 32 года, Иркутск). В «северной столице» на рынке тоже «очень дорого было» (Ж., 65 лет, Ленинград). Это и не удивительно: стоимость месячного набора продуктов в Ленинграде по талонам составляла 10 руб., а на Кузнечном рынке, как сообщал корреспондент «Ленинградской правды», цены осенью 1990 года были куда выше: печенка — 60 руб. за килограмм, 400 г сметаны — 8 руб., судак — 20 руб. (за килограмм), огурцы соленые — 8 руб., свинина — 20 руб., виноград — 8 руб., яйцо, один десяток, — 7 руб., курага — 12-18 руб.57 Кстати, по сравнению с другими городскими рынками цены на Кузнечном были ниже — на самом рынке находился магазин «Объединения рынков», который конкурировал с частниками и заставлял их снижать цену. Тот же корреспондент указывал, что посетителей на рынке очень мало, но торговцы не сбавляют цену — все, мол, и так раскупят «южане» и иностранцы.
Большую помощь моим респондентам (это горожане, которым в 1990 году было в среднем около 30-40 лет, часто у них были маленькие дети) оказывали родители. У них всегда можно было перекусить, занять денег, с дачного участка привезти овощи и ягоды, получить посылку: «Денег иногда не хватало, и мы занимали у родителей мужа. Всегда 50 рублей. Мне кажется, что эти 50 рублей у них специально для нас лежали: как только спросишь — сразу мама приносила» (Ж., 32 года, Иркутск). «Муж часто заходил к родителям пообедать, и у них для него всегда лежала пачка пельменей — он их очень любит. <…> Мама из Алма-Аты присылала яблоки. Договаривалась с проводниками за три рубля и отправляла. <…> Еще мама присылала сухофрукты» (Ж., 32 года, Иркутск).
Одним из главных наполнителей иркутской продовольственной корзины становится дача58. Большая часть овощей, ягод, фруктов поступала именно с нее. Даже те, кто никогда не работал на грядках, разве только во времена студенчества, обзаводились участками, выращивали овощи, занимались консервированием. В уже упоминавшемся поселке геологов на всю улицу была только одна машинка, закатывающая банки, и за ней выстраивалась очередь — практики готовить салаты на зиму у геологов тогда еще не было: «Машинка для банок была только у Тамары, и мы к ней ходили. Распределяли, кто и когда берет» (Ж., 38 лет, с. Усть-Куда).
Иркутские студенты, жившие в общежитии, дач не имели, но регулярно получали посылки из дома: мясо, сало, яйца — из деревни; из города — дефицитные консервы (тушенка, сгущенка), чай и кофе. Иногородних студентов подвергали дискриминации: по решению совета ректоров иркутских вузов они не получали талонов на алкоголь. Объясняли это борьбой с пьянством, но у любого магазина купить талоны было несложно. А если студентам удавалось достать дрожжи, то у батареи в комнате появлялась банка с резиновой перчаткой на горле.
У многих ленинградцев дачных участков не было, и не всегда они использовались именно для выращивания овощей, а скорее как место отдыха. Чтобы компенсировать отсутствие своих грядок, приходилось идти на чужие: «Я только поступил в мед[ицинское] училище, и нас возили перебирать картошку на овощебазу. Мы, конечно, оттуда таскали. За нами смотрели, чтобы мы ничего не увезли, и однажды мы там спрятались. Автобус ушел без нас. Добирались автостопом — «КамАЗ» остановился и довез до станции Шушары. Мы, пока электричку ждали, пошли на поле — там такая капуста! Не то, что в магазине, [где] одно гнилье! Мы ее набрали! Приехали полные» (М., 15 лет, Ленинград). «Мы с братом брали рюкзаки и ехали на совхозное поле — раньше вокруг Питера все было засажено. Наберем два рюкзака картошки, морковки, нам на две-три недели хватало» (Ж., 23 года, Ленинград). Нехватку дачных участков и огородов удачно дополняли импровизированные (а иногда и полуорганизованные) набеги на пригородные поля: «Наш факультет, первокурсники, тогда в сентябре, как обычно, был на картошке — последний или предпоследний раз, где-то в Карелии, в одном и том же совхозе. Мы были уже на третьем [курсе], и некоторые из наших парней поехали туда в качестве «шефов», ну, с ведома деканата, конечно. И мы с приятелем однажды отправились к ним вроде как в гости — проведать, с фляжками, естественно, а главное — с рюкзаками за спинами. Мы там полдня с ними пообщались, поковырялись на поле честно, но и рюкзаки уже с картошкой увезли. Ну и они в самом конце возвращались домой с мешками полными, конечно» (М., 24 года, Ленинград).
Большую роль играли родственные и дружеские сети: «У папы был друг, они вместе еще воевали, он к нам все время что-нибудь со своей дачи привозил, полный рюкзак. Мамина сестра из Смоленска присылала сало. Не очень много, но я запомнила, какое оно было вкусное!» (Ж., 23 года, Ленинград). Неформальные связи («блат») в это время играли очень важную роль, хотя многие мои собеседники таких связей не имели. С помощью знакомых можно было достать все, что угодно: «У меня друг уехал и оставил мне какие-то бумаги, в том числе записную книжку. Там было все не по алфавиту фамилий, а по тому, что можно достать или через кого можно было получить что-нибудь. Например: Толя — билеты, Валя — аптека. И вся книжка была такими именами заполнена» (М., 45 лет, Ленинград). «Мой приятель работал на заводе в отделе снабжения, и он мне звонил и говорил: «Кофе <…> но мешок». Зеленый, его надо было жарить, но это все умели. Делились рецептами: чеснок добавить или что еще, как переворачивать. И он говорил: «Но мешок». Мешок 15 килограмм. <…> Цены ниже, чем в магазине. В магазине вообще [его] нет, тут еще дешевле, но 15 килограмм. Я <…> бегал по институту, чтобы распределить. <…> В складчину покупали мешок. Потом звонил и говорил: «Сахар, мешок, 50 килограмм» <…> Если сахар стоил 90 копеек, то [тут] я покупал за 50. «Там цистерну коньяка пригнали». Коньяка можно было взять два литра. Но я брал больше, потому что коньяк всем нужен. В туалетах висели объявления: кто что продает. Я один раз тоже продавал — знакомая попросила продать огромное, просто огромное количество бязи, метров сто. Ко мне приходили в институте, и я отмеривал» (М., 45 лет, Петербург).
Однако, несмотря на все эти сложности и вопреки нынешним представлениям, многим моим собеседникам (особенно связанным с высшей школой) проблемы с продовольствием не казались катастрофическими: «Повседневная жизнь не играла большой роли; культа из еды не делали, покупали, что было» (М., 45 лет, Петербург). В 1990 году еще продолжался книжный и журнальный бум, появлялись ранее запрещенные фильмы на видеокассетах — значительные суммы тратились не на еду, а на книги и фильмы: «Мужу стали платить больше — им пересчитали, добавили, и как доцент он стал получать больше. Раньше у нас денег больших на книги не было, а теперь он дорвался и скупал все» (Ж., 32 года, Иркутск). «Мы в магазинах в очередях не стояли, покупали, что продавалось. А водочные талоны обменивали на макароны или крупу» (Ж., 23 года, Ленинград). «У нас в то время была бурная общественная жизнь, было не до еды. В это время дочь родилась, и мы на рынке только для нее покупали молоко» (М., 45 лет, Ленинград). «Я магазины плохо помню — как раз защищала диссертацию и постоянно моталась в Москву. Но вот что запомнилось, это разговоры сотрудников института, там, в Москве, которые не взяли бутылки — а в тот день должны были давать растительное масло, кажется, 250 грамм» (Ж., 36 лет, Иркутск).
Во время работы над этой статьей мне удалось получить интересный документ: книгу записей доходов и расходов иркутской семьи (выше среднего достатка). Начало книги приходится на июнь 1990 года. Записи делались почти каждый день, за 1990 год сохранились только летние месяцы. Семья состояла из двух взрослых и только что родившейся дочери. Заработки мужа позволяли содержать семью не только по талонам, но и покупать часть продуктов на рынке, тратить значительные суммы на книги, видеокассеты. В первую очередь на рынке покупали фрукты и овощи. Мясо и мясопродукты (печень, сердце или птица) приобретали в магазине по талонам. Большая часть «продуктовых» денег (а в книге есть и записи расходов на промышленные товары: лампочки, обувь, одежду) тратилась на хлеб, овощи (помидоры, лук, редис, укроп, капуста), рыбу, яйца, молочные продукты. Колбаса и фарш упоминаются только в начале месяца (6 июня) и в конце (30 июня), на которые и приходился пик продаж этих продуктов в магазинах. Кроме того, можно сделать вывод, что купить их в течение месяца было сложно — перебои со снабжением были значительны59. (Это же подтверждают областные газеты.)
Итак, в 1990 году у моих петербургских и иркутских респондентов продуктовая корзина пополнялась примерно из тех же источников: продуктов (как правило, распределяемых по талонам), урожая с дачных грядок (чаще — родительских), походов в лес или на пригородные поля, поездок в деревни60 или в лучше снабжавшиеся города, весьма нечастых покупок на рынке или в коммерческом магазине и, наконец, результатов использования «блата».
ЗАПОВЕДНИК СОЦИАЛИЗМА
И хотя продовольственная корзина жителя Ленинграда еще с советских времен оставалась несколько более разнообразной, чем у иркутянина, но она не шла ни в какое сравнение с набором продуктов, который мог себе позволить обычный тиксинец.
Тикси — «морские ворота Якутии», северный порт, который одновременно был важной пограничной военно-воздушной базой. 1990 год стал последним, когда военными самолетами в поселок завезли фрукты и овощи (обычно это делалось каждую осень)61. Основные поставки шли по реке Лене или по Северному морскому пути — «северный завоз». Тикси снабжался не только самыми необходимыми продуктами, но и товарами, которые могли вызвать обморок у жителя столицы автономии — Якутска, в подчинении у которого формально находился поселок. Сырокопченые колбасы, высококачественные мясные и фруктовые консервы (как правило, болгарские или венгерские), сгущенное молоко, которые в том году уже исчезли с прилавков многих городов, оставались для тиксинцев обыденностью.
Важную роль в расширении рациона играл натуральный обмен между коренными жителями и горожанами: за оказанные услуги коренные жители рассчитывались олениной и рыбой (муксун, нельма, ряпушка). Кроме того, рыбу можно было ловить и самому: по дороге на работу многие рабочие порта забрасывали в море «морды» и, возвращаясь, забирали их полными рыбы. Но и в этом своеобразном и изолированном мире обширные семейные сети также гарантировали поддержку родственников и друзей. Если кто-то из родни имел возможность получать в обмен на услуги оленину или рыбу у местных жителей, то они зачастую распределялись внутри семьи или знакомых. Ни рынка, ни коммерческих магазинов в Тикси тогда не было.
Тем не менее в 1990 году и в Тикси были талоны — и не просто талоны, а целые «простыни» из них. Мясные продукты расписывались каждый по отдельности: колбаса вареная, колбаса копченая, свинина, говядина, тушенка; на каждую крупу полагался свой талон; про сахар, сгущенку и алкоголь и говорить не стоит — талоны выдавались практически на все. У жителей Тикси, не привыкших себе ни в чем отказывать, проводящих каждый год отпуск на Черном море, талоны вызвали шок; тогда же появились и незнакомые ранее очереди в магазинах. Мне же, приехавшему тогда из Иркутска, поселок показался складом из известной миниатюры М. Жванецкого: что ни спроси — все есть и в нужном количестве. Магазины (точнее, талоны) были тогда самым значительным источником продуктовой тиксинской корзины. Все это «изобилие» было остатками предыдущего северного завоза. На следующий год снабжение ухудшилось, в поселке начались перебои не только с поставками продовольствия, но и с углем. Тогда же начался отъезд местных жителей на «большую землю».
* * *
В результате сопоставления данных интервью и чтения газет я еще раз убедился в том, что в 1990 году граждане страны наполняли вовсе не одну, а множество продовольственных корзин (несмотря на отмеченное сходство иркутской и ленинградской). Причин этому несколько: прежде всего они различаются не только по регионам, но и внутри них (наполнение стола у жителей пригородов и деревень было иным, чем у горожан); следующая причина заключается в том, что на состав и вес корзины влияли государственные структуры (подразделения Минторга, Госагропрома и т.д.), которые занимались производством и распределением продуктов в масштабах всей страны — а распределение это с советских времен было очевидно иерархизированным. И, наконец, экономическая свобода уже тогда позволяла наиболее предприимчивым людям зарабатывать столько, чтобы покупать продукты в коммерческом магазине или на рынке62.
В 1990 году была написана (кажется, совсем забытая ныне) шутливая песня Аллы Пугачевой с красноречивым названием «Ням-ням» (ее можно даже считать хитом — она попала не только в программу «Рождественских встреч», но исполнялась еще и на концерте в Лужниках, приуроченном к 100 дням президентского срока Ельцина в сентябре 1991 года)63:
<…> Когда тебе грустно, сбежала жена —
Пойди открывай холодильник.
Возьми там салями
И красную рыбу,
Достань сервелат и пожуй, буржуй.
Ням-ням-ням…
Пускай жена гулям.
Ням-ням-ням…
И легче стало вам.
<…>
Все это прекрасно, но вот что ужасно —
Поди-ка, открой холодильник.
Возьми сто талонов, водичкой залей,
Слегка подсоли и — вперед!
Ням-ням-ням…
Нам не привыкам.
Ням-ням-ням…
Зато мы похудам!
Ням-ням-ням, обиды забывам,
Ням-ням-ням, намного легче стало нам.
Что дальше, товарищи, что дальше? Что?
Тут можно было отшутиться, напомнив, что дальше были «Два кусочека колбаски» Алены Апиной (хит 1993 года). А на самом деле 1990 год в воспоминаниях моих друзей, собеседников и знакомых (да и по моим личным ощущениям) остался скорее этаким цветочком по сравнению с двумя последовавшими годами, когда на смену продовольственному кризису пришли задержки зарплат, выдача их продуктами и галопирующая инфляция. Но это и в самом деле уже совсем другая история.
ПРИЛОЖЕНИЕ
РАСХОДЫ ИРКУТСКОЙ СЕМЬИ ЛЕТОМ 1990 ГОДА
Приход — 1057 руб.
Расход: 680 руб.
6.06.
Колбаса, фарш — 12.00;
Конфеты — 2.30;
Хлеб — 0.90;
Лук — 1.00;
Капуста — 3.00;
Видео (прокат видеокассет. — С.К.) — 6.30.
7.06.
Книги — 70.00;
Игрушки — 1.30;
Лампа синяя — 4.40;
Башмаки — 75.00.
8.06.
Хлеб — 0.64;
Яйца — 2.60;
Видео — 3.15;
Костюм — 50.00.
9.06.
Видео — 6.30.
10.06.
Сливки — 1.50;
Тетрадь — 2.05;
Книжки — 2.00;
Лампы — 1.50;
Книги — 30.00;
Видео — 3.15.
11.06.
Хлеб — 0.64;
Рыба — 7.00.
12.06.
Лук — 1.00;
Редиска — 3.00;
Капуста — 1.00;
Печенье — не указано;
Хлеб — 0.60;
Видео — 6.30.
13.06.
16.06.
Сок облепихи — 13.00;
Хлеб — 0.60; Капуста — 1.20;
Омуль — 6.00; Молоко, сливки, сметана — 7.00;
Видео — 6.30. Лук — 1.00; Укроп — 1.00;
17.06.
Вода «Иркутская» — 1.50.
Помидоры 2 кг х 8 р. — 16.00; Укроп — 1.00;
14.06.
Изюм 2 стак. х 3 р. — 6.00; Молоко — 2.00;
Яблоки 1 кг — 15.00; Творог — 1.40;
Халат — 50.00; Кефир — 1.40;
Цветок Насте — 3.00. Соль — 0.70; Жир — 1.92;
18.06.
Маргарин — 1.80;
Видео — 4.00. Такси — 3.00.
19.06.
15.06.
Сок Насте — 7.20; «Крепыш», рожки, сахар, хлеб,
Палки кукурузы творог — 23.40;
(кукурузные палочки. — С.К.) — 1.36; Капуста — 2.00;
Хлеб — 0.60; Видео — 6.30.
Сметана 5 бан. — 3.10; Творог 2 пачки — 1.10; Капуста — 2.00.
_________________________________________
1 Hessler Julie. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917-1953. Princeton: Princeton University Press, 2004; Gronow J. Caviar with champagne: common luxury and the ideals of the good life in Stalin’s Russia (Leisure, Consumption and Culture). Oxford, 2003; Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М., 1998; Лебина Н., Чистиков А. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы НЭПа и хрущевского десятилетия. СПб., 2003; Лебина Наталья. Энциклопедия банальностей. Советская повседневность: Контуры, символы, знаки. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006.
2 Сведения о снабжении крупнейших городов 1990- 1991 годов, приведенные со ссылками на советскую государственную статистику, включены в недавно вышедшую книгу: Гайдар Е.Т. Гибель империи. Уроки для современной России. М., 2006.
3 См., например: Yurchak Alexei. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton: Princeton University Press, 2006. — Примеч. ред.
4 Образ жизни в условиях перестройки: (Динамика, тенденции, противоречия) / Отв. ред. А.А. Возьмитель. М.: ИС РАН, 1992; Образ жизни и состояние массового сознания / Отв. ред. А.А. Возьмитель. М.: ИС РАН, 1992.
5 «Фоном» для наших наблюдений могут выступать материалы знаменитого Таганрогского исследования, начатого еще в 1960-е годы группой Б.А. Грушина: Народное Символами того времени могут стать две пародии: телевизионная и газетная. В передаче «Оба-на» (вышедшей в начале 1991 года, но снятой явно благосостояние: Тенденции и перспективы / Отв. ред. Н.М. Римашевская, Л.А. Оников. М.: Наука, 1991; Социально-экономические исследования благосостояния, образа и уровня жизни населения города: Проект «Таганрог-III» / Под ред. Н.М. Римашевской и В.В. Пациорковского. М.: ИСЭПН РАН, 1992; по сибирским городам — работы новосибирской школы социологии: Азарх Э.Д., Балыкова Н.А., Хахулина Л.А. и др. Благосостояние городского населения Сибири: Проблемы дифференциации (опыт социологического изучения). Новосибирск: Наука. Сиб. отд., 1990; Богомолова Т.Ю., Тапилина В.С., Михеева А.Р. Социальная структура: Неравенство в области материального благосостояния. Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 1992.
6 О степени искажения реального положения дел в экономике советской статистикой см.: Ханин Г.И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991.
7 Смена. 1990. № 300. 30 декабря.
8 Мне самому приходилось в начале 1980-х годов ездить раз в два месяца из Тульской области в столицу за продуктами и вещами.
9 Любопытное свидетельство тому — так называемая тессеристика, отрасль знаний об этих «псевдоденьгах» (как правило, это сфера занятий местных собирателей). Об уральских и вологодских талонах 1970-1980-х годов см.: http://www.bonistikaweb.ru/URALSKIY/makurin.htm; http://www.bonistikaweb.ru/VOLOGODSKIY/ vologodskiy-2.htm (с занятными иллюстрациями), а также статью, написанную в 1990 году: Руденко В. Талон для тессериста // Уральский следопыт. 1991. № 1. С. 78-80.
10 О параметрах «московского снабжения» и особой городской среде см.: Мельникова Н.В. Феномен закрытого атомного города. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2006. («Очерки Истории Урала». Вып. 42).
11 Далее везде возраст указан на 1990 год.
12 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 211. 14 сентября.
13 О советской торговле в Ленинграде см. материалы второго тома: Петербург: История торговли: В 2 т. / Под ред. Н. Смирнова. СПб.: Третье тысячелетие, 2002.
14Ленинградская правда. 1990. № 284. 12 декабря.
15 Ленинградская правда. 1990. № 268. 22 ноября.
16 Ленинградская правда. 1990. № 265. 17 ноября
17 Ленинградская правда. 1990. № 284. 12 декабря.
18 Вечерний Ленинград. 1990. № 7. 9 января.
19 Ленинградская правда. 1990. № 10. 13 января.
20 Вечерний Ленинград. 1990. № 8. 10 января.
21 Вечерний Ленинград. 1990. № 5. 6 января.
22 Ленинградская правда. 1990. № 14. 18 января.
23 Вечерний Ленинград. 1990. № 10. 12 января.
24 Там же.
25 Вечерний Ленинград. 1990. № 28. 1 февраля.
26 Ленинградская правда. 1990. № 17. 21 января.
27 Смена. 1990. № 14. 17 января.
28Смена. 1990. № 11. 13 января.
29 Смена. 1990. № 231. 6 октября.
30 Советская молодежь. 1990. № 27, 6 марта.
31 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 3. 4 января.
32 Там же.
33 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 230. 4 октября.
34 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 290. 18 декабря.
35 Советская молодежь. 1990. № 15. 6 сентября.
36 Советская молодежь. 1990. № 27. 6 марта.
37 Советская молодежь. 1990. № 141. 8 декабря.
38 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 178. 7 августа.
39 Восточно-Сибирская правда. 1990. № 160. 17 июля.
40 Советская молодежь. 1990. № 101. 4 сентября.
41 Ленинградский рабочий. 1990. № 12. 23 марта.
42 Вечерний Ленинград. 1990. № 291. 20 декабря.
43 Вечерний Ленинград. 1990. № 182. 9 августа.
44 Вечерний Ленинград. 1990. № 123. 29 мая.
45 Ленинградская правда. 1990. № 129. 5 июня.
46 Час пик. 1990. № 15. 4 июня. О создании запасов (соль, сахар, крупы, макароны) москвичами уже в первые месяцы 1990 года и исчезновении этих продуктов с прилавков пишет и американский антрополог Нэнси Рис: Рис Н. «Русские разговоры». Культура и речевая повседневность эпохи перестройки / Пер. с англ. М.: НЛО, 2005. С. 240.
47 Ленинградская правда. 1990. № 217. 20 сентября; № 221. 25 сентября; № 224. 28 сентября; № 226. 30 сентября.
48 Ленинградская правда. № 124. 28 июля.
49 Вечерний Ленинград. 1990. № 134. 11 июня.
50 Ленинградская правда. № 263-264. 17 ноября.
51 Там же. № 250. 30 октября.
52 Там же. № 220. 24 сентября.
53 Вечерний Ленинград. 1990. № 41. 17 февраля.
54 Там же. № 53. 3 марта; № 103. 3 мая.
55 Вечерний Ленинград. № 233. 8 октября.
56 Смена. № 166. 20 июля.
57 Смена. 1990. № 246. 25 октября; № 275-276. 1 декабря.
58 К 1990 году садовые участки имело 8,5 млн семей, а коллективно-огородные — 5,1 млн (Нефедова Татьяна, Пэллот Джудит. Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова. М.: Новое издательство, 2006. С. 226-227).
59 См. приложение.
60 Вообще около четверти валовой продукции сельского хозяйства страны уже в начале 1980-х годов формировалось за счет «личных подсобных хозяйств» (по данным новосибирских социологов). См.: Калугина З.И. Личное подсобное хозяйство в СССР: Социальные регуляторы и результаты развития. Новосибирск: Наука, 1991.
61 В 1989 г. Якутское производственное объединение морского транспорта (в которое порты Тикси и Хатанга входили на правах структурных единиц) получило право на ведение самостоятельной внешнеэкономической деятельности. В 1990 г. помимо загранперевозок только на каботажных и внутриарктических линиях флот Тикси перевез 311 тысяч тонн груза. Это было лучшим результатом за всю его историю (сайт поселка Тикси: http://www.tiksi.ru/index.php?sec_id=4&id=94&PHPSE SSID=73157011c1dd15a69d4ed6effec8c08e).
62 Перемены 1990-х на фоне конца 1980-х в городской среде фиксируют В. Вагин (в основном на примере Пскова) и В. Глазычев (на обширном материале Приволжья): Вагин В. Русский провинциальный город: ключевые элементы жизнеустройства // Мир России. 1997. Т. VI. № 4. С. 53-88; Глазычев В.Л. Глубинная Россия 2000- 2002. М.: Новое издательство, 2003.
63 Музыка В. Кочулкова, слова М. Марчуковой (альбом «Это завтра, а сегодня…»). См. также: http://www.disco80.ru/?an=thread&thread=1270762507