(Заметки на полях книг о перестройке)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2007
“ОТ БЕЗЗАВЕТНОГО ЛЮДОЕДСТВА
К НЕ МЕНЕЕ БЕЗЗАВЕТНОМУ ЛИБЕРАЛИЗМУ”1
(Заметки на полях книг о перестройке)
Гайдар Е.Т. ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ: УРОКИ ДЛЯ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ. — М.: РОССПЭН, 2006. — 440 с. — 8000 экз.
Коэн С. “ВОПРОС ВОПРОСОВ”: ПОЧЕМУ НЕ СТАЛО СОВЕТСКОГО СОЮЗА? — М.: АИРО-ХХI; СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. — 200 с. — 3000 экз.
Пок де Фелиу Р. ЭПОХА ПЕРЕМЕН: Россия глазами испанского журналиста. — М.: Время, 2005. — 576 с. — 2000 экз.
ПРОРЫВ К СВОБОДЕ: О перестройке двадцать лет спустя (критический анализ). — М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. — 436 с. — 2000 экз.
Шубин А.В. ПАРАДОКСЫ ПЕРЕСТРОЙКИ: Упущенный шанс СССР. — М.: Вече, 2005. — 480 с. — 5000 экз.
Истории перестройки еще очень нескоро суждено стать полноправной научной дисциплиной, со всеми ее непременными атрибутами — обширной историографией, разными научными направлениями, конференциями, семинарами, сборниками статей по “проблемам источниковедения” и т.д., и т.п. А все потому, что, как ни крути, все мы, кому довелось пережить в СССР эти необыкновенные годы, не только свидетели, но в какой-то мере и участники связанных с нею событий. Вплоть до тех читателей “НЛО”, которые в конце 1980-х гг. еще успели внести собственный посильный вклад в перестройку деятельности своих пионерских организаций — завершившуюся в конечном итоге, как у их приснопамятных старших собратьев, ВЛКСМ и КПСС, полной и окончательной ликвидацией таковых…
Это относится и к авторам тех книг, о которых пойдет у нас речь. Книги эти, при всем их тематическом разнообразии, объединяет то, что каждая из них представляет собой попытку достаточно широкого взгляда на происхождение и ход перестройки, оценку ее итогов с нынешней, уже весьма значительной исторической дистанции, а значит, и с учетом исторического опыта двух минувших десятилетий.
Лишь об одном из авторов, испанском журналисте Рафаэле Поке де Фелиу, можно сказать, что он наблюдал происходивший тогда в СССР грандиозный исторический спектакль из зрительного зала (хотя он, в отличие от обычного зрителя, вносит в эти свои впечатления весьма существенные коррективы, почерпнутые в ходе многочисленных интервью, взятых у “действующих лиц”). Все же остальные авторы пребывали непосредственно “на сцене”. В том числе и авторы “Прорыва к свободе”, подготовленного “Горбачев-Фондом” как раз к двадцатилетнему юбилею перестройки. Многие из них — видные чиновники партийного аппарата, затем — аппарата президента СССР, некоторые — из числа тогдашних “властителей дум” (например, Н.П. Шмелев, Л.Ф. Шевцова). Среди авторов этой книги — даже тогдашний посол США в СССР Джек Ф. Мэтлок, которого тоже никак к числу “зрителей” не отнесешь; правда, от собственных воспоминаний он воздерживается, предоставляя вниманию читателей крайне интересные выдержки из ныне рассекреченных докладов американского “разведывательного сообщества” о положении в СССР в годы перестройки.
О том, в какой роли пребывал в эту эпоху Е.Т. Гайдар, в особенности на “финише” перестройки, напоминать вряд ли стоит. Да и содержание его книги об этом наглядно свидетельствует. В отличие от большинства книг о перестройке она основана на документальных источниках, приведенных — и это следует отметить особо — с подробными ссылками на архивы, что для работ о столь недавнем прошлом совсем уже редкая вещь; среди источников указаны и документы из “личного архива Е.Т. Гайдара”2.
Автор же “Парадоксов перестройки” — достаточно подробного, но, в полную противоположность исследованию Гайдара, основанного исключительно на опубликованных источниках повествования об истории перестройки — А.В. Шубин, также находился среди “действующих лиц”. На с. 138 он упоминает себя как одного из создателей “ведущей неонароднической организации времен Перестройки” — московского “историко-политического клуба “Община””. А ближе к концу книги он переходит к воспоминаниям, когда считает необходимым поведать читателю о своем идейном столкновении с Г.Х. Поповым, которому, по мнению автора, “современный олигархический капитализм может отлить <…> памятник из золота в галерее бюстов Е. Гайдара, А. Чубайса и других “героев”” (с. 417). Мир, как известно, вообще тесен, а, как видим, для “сцены” времен перестройки это характерно в особенности.
Вот и американский профессор Стивен Коэн, автор “Вопроса вопросов”, тоже на этом представлении вовсе не сторонний наблюдатель. Как биограф Н.И. Бухарина он в 1988 г. активно участвовал в процессе реабилитации в СССР этой политической фигуры3. При этом роль С. Коэна была столь значительной, что российские историки Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов впоследствии даже сочли нужным заметить по этому поводу, что, “выбери наша публицистика другого западного ученого на роль просветителя, кто знает, как пошел бы процесс”. Любопытно, что это их замечание приводит в своей книге А.В. Шубин, не преминув при этом отметить, что впоследствии, в эпоху “шоковой терапии”, к которой С. Коэн отнесся резко отрицательно, российская пресса уже не интересовалась мнением своего столь недавнего “просветителя” по этому поводу (с. 183).
Как и в любой хорошей пьесе, у каждого “действующего лица” — своя правда. То есть в данном случае — свои представления о содержании перестройки, ее движущих силах, ее результатах.
Для Е.Т. Гайдара на первом плане, разумеется, — экономика. Именно экономические проблемы предопределили, по его мнению, неизбежность реформ. Среди симптомов непреодолимого кризиса советской экономики автор называет деградацию “командной системы”, алкоголизацию населения, падение плановой дисциплины (с. 141—142). Но даже при самом благожелательном авторском отношении к благим пожеланиям отцов перестройки для него оказывается крайне затруднительным перечислить сколько-нибудь позитивные ее результаты. Не случайно глава о первых экономических шагах руководства М.С. Горбачева названа кратко и безапелляционно — “Череда ошибок”. А уже к началу 1990 г., как констатирует автор, стала очевидной перспектива экономической катастрофы. Исчерпав валютные резервы, СССР в итоге оказывается “на пути к государственному банкротству”. В сочетании с “кризисом империи” (СССР как империя как раз и находится в центре внимания автора) экономический кризис и приводит к распаду СССР, к счастью, принявшему форму “цивилизованного развода”.
Примечательно, что при этом сам термин “перестройка” в том широком смысле синонима преобразований 1985—1991 гг., в котором он используется ныне (фактически же он был введен в общественно-политический оборот в начале 1986 г.), Е.Т. Гайдар не употребляет. Автор “Гибели империи” применительно к периоду 1985—1986 гг. упоминает лишь о разрозненных и бессистемных действиях правительства в сфере экономики. Далее же он говорит об осуществляемой руководством СССР “экономической и политической либерализации”. Именно курс на таковую, избранный в 1987 г., “в условиях острого валютного и финансового кризиса”, которым руководство страны “не было готово управлять”, по мнению Е.Т. Гайдара, “оказал серьезное влияние на тактику развития событий, на то, как рухнула советская экономика”. Иными словами, вместо введения “непопулярных мер”, необходимых, как, по-видимому, полагает автор, в то время для оздоровления экономики, горбачевское руководство приступило к широкомасштабной демократизации. Одобряет ли автор такое решение или порицает его, понять невозможно: он лишь констатирует, что “с политической точки зрения логику принятых тогда решений понять нетрудно” (с. 272). Но, судя по тому, что от экономических результатов принятого тогда, в 1987 г., курса автор “Гибели империи”, мягко говоря, не в восторге; позволим себе предположить, что, если горбачевским руководством тогда был бы принят принцип “сначала экономическая стабилизация, а потом политические реформы”, то Е.Т. Гайдар возражать против этого не стал. В чем, заметим, неизбежно разошелся бы с подавляющей частью уже пробудившейся к тому моменту к политической жизни демократической общественности.
В отличие от Е.Т. Гайдара философ В.М. Межуев, например, абстрагируется от экономических проблем и уподобляет перестройку Февральской революции 1917 г., полагая, что “общее между Февралем и перестройкой, при всем различии этих событий, состоит в беспрецедентной в нашей истории попытке учреждения демократии “на Руси”, ее устроения по образцу западных демократий” (Межуев В. Перестройка, как она видится сегодня // Прорыв к свободе. С. 309).
“Неонародник” А.В. Шубин, в отличие от других авторов, полагает, что перестройка осуществлялась властью “под давлением снизу” (с. 6). События в СССР на рубеже 1980—1990-х гг. он укладывает в весьма произвольную схему “советской революции 1988—1993 гг.” (с. 217). Главным политическим лозунгом новоявленной “советской революции” автор объявляет “восстановление власти Советов”, воплощавшей, по его мнению, идеалы “самоуправления и демократии”. В 1990 г., как он полагает, общество “добилось свободы и еще не потеряло справедливость. Это общество было свободно от государственных границ между братскими народами и от олигархического правления в номенклатурной или буржуазной форме. Шанс на прорыв в будущее еще не был потерян”. Поражение же “советской революции” отбросило общество назад, но автор не теряет надежды, что задачи, “которые не смогла решить Перестройка”, вновь окажутся на повестке дня “в случае успешного развития нашего общества” (с. 444).
Вовсе не считает исчерпанным потенциал советской системы и С. Коэн. Он полагает, что возможности ее реформирования самым прискорбным образом недооценивались. Это, надо сказать, давняя идея С. Коэна. Выступив с ней в советской прессе в 1988 г., когда проблема возможности реформ советского строя оказалась крайне актуальной, С. Коэн своим научным авторитетом оказал поддержку подвергавшимся тогда ожесточенным нападкам со всех сторон сторонникам реформ в руководстве КПСС. Почти двадцать лет спустя его новая, небольшая, но чрезвычайно насыщенная информацией книга, посвященная причинам распада СССР (в частности, дающая весьма полное представление о современном состоянии западной историографии проблем перестройки), рассматривает, в частности, и эту, действительно крайне важную проблему.
Как полагает С. Коэн, ссылаясь при этом на работы Джона Хазарда и Баррингтона Мура, в советской системе “с самого начала была заложена двойственность, делавшая ее потенциально реформируемой и даже готовой к реформам”. А именно: “…с формальной точки зрения, в ней присутствовали все или почти все институты представительной демократии: конституция, предусматривавшая гражданские свободы, законодательные органы, выборы, органы правосудия, федерация”. Да вот беда: советская власть не поленилась снабдить все эти институты “противовесами” (этот термин С. Коэн позаимствовал у Дж. Хазарда, со ссылкой на его работу, впервые опубликованную в 1957 г.), ликвидировавшими их “демократическое содержание”. Под последними автор подразумевает однопартийную систему, “безальтернативное голосование, цензуру и полицейские репрессии”. И, по мнению автора, дабы заставить работать механизмы этой потенциально вполне демократической системы, только и нужны были “желание и умение устранить эти противовесы” (с. 54—55, 146).
Странно, что при этом С. Коэн проигнорировал одно удивительное обстоятельство. Историки, социологи, футурологи могут лишь мечтать о “машине времени”, которая позволила бы проверить их предположения или догадки о прошлом или о будущем. А в этом случае сам ход событий на рубеже 1980— 1990-х гг. уже дал возможность наблюдать последствия ликвидации тех самых “противовесов”, о которых говорит С. Коэн. Причем не только в СССР, но и во всех восточноевропейских социалистических странах. И везде результатом, как известно, стала не демократизация или некая модернизация советской системы, а ее демонтаж и установление представительной демократии (в ряде бывших советских республик затем уступившей свое место авторитарным, в значительной степени неосоветским режимам). Естественно, напрашивается вывод, что на самом деле эти так называемые “противовесы” в советской системе носили не более чем декоративный характер, и говорить о реальном содержании постулируемой С. Коэном “двойственности” этой системы, стало быть, и вовсе не приходится. Скорее это дань определенной идеализации автором советской политической системы, признаки которой легко можно обнаружить и на других страницах его книги. Он, например, полагает, что “Ленин и другие основатели советской системы” “все-таки были приверженцами демократии, хотя и подавляли ее” (с. 21), распространяя таким образом принцип “двойственности” советской системы и на ее лидеров. А советскую экономику периода перестройки С. Коэн считает куда более прочной, чем, скажем, самым непосредственным образом имевший с ней дело Е.Т. Гайдар, в качестве оппонента которого постоянно выступает американский профессор. С. Коэн не согласен с тем, что экономический кризис 1990—1991 гг. “поставил страну на грань катастрофы и даже голода”. Напротив, в констатации Е.Т. Гайдаром “краха советской экономики” он усматривает “самооправдание ельцинских “радикальных реформаторов””, поскольку проводимая ими “шоковая терапия” оказалась для страны “еще большей катастрофой” (с. 74).
В то же время проблемы российской перестройки автор рассматривает в широком контексте мирового исторического развития, что, заметим, большая редкость для отечественных ее исследователей. Характерно в этом смысле, что, говоря о деятельности лидера советских реформ М.С. Горбачева, своих симпатий к личности и политическим взглядам которого С. Коэн не скрывает от читателя, автор сравнивает его действия в последние годы перестройки с политикой президента Авраама Линкольна в годы Гражданской войны. И сравнение это, кстати говоря, оказывается не в пользу Линкольна, поскольку, в отличие от него, по мнению С. Коэна, Горбачев на посту президента СССР до конца остался верен своему “кредо реформ” и “принципиальному ненасилию” (с. 45, 91).
Еще в большей степени тяготеет к глобальному подходу в своем подробном и весьма красочном рассказе о перестройке Р. Пок де Фелиу. Он напоминает — и это напоминание выглядит весьма уместным для современного российского читателя — о грандиозных замыслах переустройства существующего мирового порядка, с которыми вышли на авансцену истории М.С. Горбачев и его реформаторское окружение.
Это и “объединение Востока с Западом”, а в дальнейшем и “интеграция Севера с Югом”, и “программа освобождения человечества от страха перед ядерным оружием” (предполагавшая, кстати говоря, его ликвидацию к концу 1999 г.!). Как полагает автор, стремление Горбачева ввести СССР в “цивилизованный мир” не учитывало того обстоятельства, что “не “принципы международного права” устанавливают порядки в “цивилизованном мире” (13% населения мира), а зачастую — сила и господство, нацеленные на контроль над ресурсами” (с. 74). Стоит заметить, что подобная характеристика миропорядка более адекватна современной, “постгорбачевской”, ситуации в мире, чем биполярному миру рубежа 1980—1990-х гг., когда ликвидация этой биполярности как раз и предоставляла возможности для установления новых принципов международных отношений, — возможности, тогда, к сожалению, упущенные.
Напоминает Пок де Фелиу и об удивительном “феномене Горбачева”, том впечатлении, которое его личность и программа реформ произвели на мировое общественное мнение. Автор и сам полагает, что “было что-то “великое” в “перестройке” и удивительной личности его лидера”, то, “что каким-то образом пережило поражение реформ и позволило Михаилу Горбачеву занять свое место в истории”. Этот необыкновенный эффект, в какой-то степени производимый личностью Горбачева и по сей день (на Западе и Востоке, но только не на его родине), Пок де Фелиу склонен объяснять необычной для эпохи этикой Горбачева, с ярко выраженным в ней гуманистическим началом, крайне неожиданным в определяющей судьбы мира среде большой политики (см. с. 76—77), и это мнение автора, на наш взгляд, не лишено оснований.
Как человеку, хорошо знающему историю перехода собственной страны от диктатуры к либеральной демократии, Р. Поку де Фелиу, возможно, лучше, чем многим отечественным исследователям, понятны трудности и проблемы, с которыми пришлось столкнуться горбачевской перестройке. К чести автора, при всем своем сочувствии лидеру реформ, он пытается дать нисколько не приукрашенную, объективную картину происходившего в те годы в СССР, и в этом несомненная ценность его книги для читателя.
Разумеется, ни одно исследование, относящееся к истории эпохи перестройки, не обходится без того, чтобы дать свое объяснение причин ее поражения. Не исключение тут и книга Р. Пока де Фелиу. Автор — надо сказать, небезосновательно — неразрывно связывает последнее с уходом с политической сцены М.С. Горбачева. Действительно, перестройка и Горбачев не случайно являются в нашем сознании синонимами. Поражение Горбачева было поражением перестройки, и наоборот. А кто же победители? Кто пережил события августа—октября 1991 г., тот хорошо помнит, как ликовали по поводу ухода Горбачева самые различные, зачастую полярно противоположные по своей политической принадлежности персоны. Р. Пок де Фелиу напоминает их имена. Член фракции “Коммунисты России” космонавт В. Севастьянов, только начинавший тогда свою карьеру русского националиста С. Бабурин, лидер группы “Союз” В. Алкснис не находили слов для выражения своей радости. Будущий первый президент независимой Украины Л. Кравчук констатировал: “По всей стране функционеры-коммунисты не могли простить Горбачеву развал партии”. А глава белорусского правительства В. Кебич, комментируя Беловежское соглашение, положившее конец СССР, сделал более чем откровенное признание: “Нас раздражает образ действий Горбачева, и мы подписали бы черт знает что, только бы избавиться от него!” (цит. по: Пок де Фелиу Р. С. 359). А главным победителем, не скрывавшим своего торжества, оказался “второй эшелон” номенклатуры, номенклатура республик. Вслед за роспуском СССР последовал великий передел кабинетов: как констатирует испанский журналист, “эта новая бюрократия получала в свои руки власть над огромной страной и ее собственность, к тому же — освобождаясь от “комплекса неполноценности”, который она ощущала при бюрократии “старшей”, олицетворявшей СССР” (с. 358).
С. Коэн также подчеркивает роль, которую в распаде СССР сыграла республиканская элита — “номенклатурные националисты”. “Это, — отмечает он, — были те же самые бывшие партийные боссы, которые быстренько сменили имидж и поспешили объявить себя главными националистами в своих республиках: от Ельцина и Кравчука в России и Украине до коммунистических царьков центральноазиатских республик и Азербайджана <…>” (с. 102—103).
Таким образом, по мнению С. Коэна, Ельцин, выступая от имени российской демократии, фактически оказался вождем великой номенклатурной революции. Способ, который был избран для упразднения СССР, полагает американский историк, не был “ни легитимным, ни демократическим”. “Это, — констатирует С. Коэн, — был принципиальный отход от горбачевской приверженности социальному консенсусу и конституционализму, возврат к “необольшевистской” традиции насильственных изменений <…>” (c. 111).
Завершая свои размышления о причинах гибели СССР, С. Коэн приходит к выводу, что “ни один из факторов”, приведших к этому исходу, “не был ни неизбежным, ни детерминистическим”. В числе же этих “факторов”, как он отмечает не без эмоционального подъема и почему-то со ссылкой на статью “Советской России”, посвященную 15-летию августовского путча, “были не только (если были) подлинные демократические и рыночные устремления, но и жажда власти, политические перевороты, стяжательство элиты, экстремистские идеи и то, что воспринималось большинством как нелигитимность и “величайшее предательство ХХ столетия”” (с. 116—117). Несмотря на некоторую туманность авторских рассуждений и его терминологии, из всего этого можно все же заключить, что С. Коэн не считает распад СССР неизбежным4.
В отличие от книги С. Коэна, “Гибель империи” Е.Т. Гайдара совершенно лишена эмоциональности. Автор, по сути дела, дает очень простой, но весьма аргументированный ответ: СССР был обречен, поскольку был империей, а всякая империя рано или поздно распадается. Этот тезис иллюстрирован обильнейшими историческими и историко-экономическими материалами. Будь эта книга издана году так в 1989-м, цены бы ей не было, но ныне эффекта новизны, скажем так, от ее чтения не возникает. Сильна книга Е.Т. Гайдара совершенно другим. Если в скором времени войдут в обиход выражения вроде “это вторая глава Гайдара!”, “читай вторую главу!”, это ничуть не будет удивительно (напоминали же когда-то таким образом правоверные марксисты друг другу о любимых главах “Капитала”!). Глава эта называется просто и со вкусом: “Авторитарные режимы: причины нестабильности”. Читать ее можно про себя, можно вслух друзьям и домашним, можно учить наизусть и по памяти цитировать. И при этом примерять блестящие гайдаровские формулы нищеты авторитаризма к сегодняшним российским политическим реалиям. Например:
“Их (авторитарных режимов. — Б.В.) лидеры, устранившие политических конкурентов, подавившие оппозицию, поставившие под контроль средства массовой информации, нередко полагают, что пришли навсегда <…>. Однако ощущение временности, неустойчивости — характерная черта этого способа организации власти” (с. 59, 68).
“За правительством не стоят ни традиция, переходящая из поколения в поколение, ни понятные и общепринятые процедуры подтверждения законности власти” (с. 67).
“Для подавляющего большинства авторитарных режимов установление правил преемственности невозможно. Официальный наследник — угроза автократу” (с. 67).
“История не знает случаев, когда бы череда авторитарных правителей уважала права собственности” (с. 69).
Кажется, можно не продолжать. Добавим только, что пламенные поклонники авторитаризма, которым в нынешней России несть числа среди политологов и политтехнологов, могут благодаря книге Гайдара познакомиться с подробным описанием механизма краха подобных режимов. А рядовой читатель — на вполне конкретном примере усвоить наконец, в чем отличие авторитарного режима от тоталитарного: авторитарному режиму не важно, что люди “говорят на кухне”, лишь бы не мешались в политику, а при тоталитарном за политический анекдот можно угодить и в кутузку. Так что анекдот, по Егору Тимуровичу, выступает в роли универсального критерия, позволяющего вовремя уловить момент, когда нынешний российский авторитаризм, паче чаяния, вдруг пожелает перейти в куда более небезопасный “изм”. Спасибо автору за ценную информацию! Жаль только, что он не поделился с читателем своими соображениями насчет границ дозволенного по части печатного слова. Недавнее дублинское происшествие с самим Е.Т. Гайдаром, едва не закончившееся трагическим исходом, дает почву и для предположения, что автор “Гибели империи” своей книгой уже перешагнул эту, неизвестно кем проведенную границу…
А ведь совсем еще недавно Л.Ф. Шевцова писала об отечественном авторитаризме в сослагательном наклонении: “Не исключено, что Россия должна еще раз пройти через период авторитаризма <…> для того чтобы окончательно убедиться в том, что авторитарная модернизация является мифом и не способна ответить на постиндустриальные вызовы, которые стоят перед Россией” (Шевцова Л. Двадцать лет спустя… // Прорыв к свободе. С. 351). И вот, спустя всего лишь пару лет после того, как это предположение было высказано одним из наиболее авторитетных и уважаемых российских политологов, вряд ли у кого есть сомнения в том, что прогноз этот уже пора поменять на уверенность, и разве что дежурная казенная пропаганда возьмется это отрицать.
Как тут не припомнить, что какую новейшую книгу или статью о перестройке ни возьмешь, меньше всего оказывается помянутой та часть “горбачевского наследия”, которая ныне оказывается самой актуальной. Речь идет о лозунге строительства “правового государства”. Вот уж в чем Россия не только не продвинулась вперед со времен перестройки, а, наоборот, отступила далеко назад и уже зависла где-то между советской правовой системой периода реального социализма и эпохой сталинского людоеда Вышинского.
В самом деле, С. Коэн лишь вскользь упоминает о том, что “конституционализм и законность вообще были самыми характерными чертами политических реформ Горбачева”, что было положено начало формированию “культуры закона и политических традиций”. И в качестве иллюстрации указывает прецедент отмены одного из президентских указов только что созданным тогда Конституционным судом (с. 28—29). Как тут не заметить, что, случись нечто подобное в наши дни, это произвело бы впечатление ничуть не меньшее, чем неожиданное приземление инопланетян на Рублевке!
В книге же Е.Т. Гайдара о нем, этом горбачевском “правовом государстве”, нет ни слова, есть лишь вполне резонные рассуждения о необходимости охраны права собственности. Даже в авторском послесловии, содержащем весьма откровенную критику проявившихся в стране начиная с 2003—2004 гг. “негативных тенденций”, ведущих, по весьма осторожно сформулированному мнению автора, к созданию системы “мягкого авторитаризма” (с. 431—433), эта сторона дела — положение с правами человека, состояние правоохранительной системы, поддержание законности и т.п. — практически не затрагивается.
И лишь Р. Пок де Фелиу не только по достоинству оценивает усилия М.С. Горбачева по созданию “правового государства”, но и совершенно определенно констатирует то обстоятельство, что после распада СССР руководство России фактически отодвинуло идеи правового государства и законности на второй план, сделав своим абсолютным приоритетом экономическую политику. В итоге, полагает автор, вместо демократического и правового государства был создан новый режим — “рыночное государство”, власть в котором безраздельно принадлежит бюрократии (с. 363, 438—444).
Как нам представляется, автор тут совсем недалек от истины. А “ветеранам перестройки” остается утешаться лишь тем обстоятельством, на которое указывает Л.Ф. Шевцова, — что в истории действуют не только исторические закономерности, но и “закон непредвиденных последствий” (Шевцова Л. Указ. соч. С. 345—347). Мы бы сказали, правда, иначе — налицо удивительное явление, которое иногда называют “иронией истории”. В особенности характерное для истории России, всегда бывшей и остающейся непредсказуемой. К сожалению или к счастью — это вопрос спорный…
Благодарим книжный магазин “Фаланстер” (Малый Гнездниковский переулок, д. 12/27; тел. 504-47-95) за помощь в подготовке раздела “Новые книги”.
Просим издателей и авторов присылать в редакцию для рецензирования новые литературоведческие монографии и сборники статей по адресу: 129626 Москва, а/я 55. “Новое литературное обозрение”.
___________________________________
1 Щедрин М.Е. Дневник провинциала в Петербурге // Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 10 т. М., 1988. Т. IV. С. 298.
2 Однако даже и бывшему главе российского правительства оказались, как он констатирует, “в настоящее время недоступны” материалы КГБ, ранее уже опубликованные Владимиром Буковским в его книге “Московский процесс” (М.: Мик, 1996); см.: Гайдар Е.Т. Гибель империи. С. 133. Трудно найти более убедительную иллюстрацию того, что с тех пор времена действительно переменились. Как видим, по сохранившейся с советских времен традиции ситуация в российских архивах точно отражает изменения степени политической свободы и открытости в стране.
3 Книга С. Коэна о Н.И. Бухарине, впервые изданная в Нью-Йорке в 1973 г., в ходе начавшейся в СССР кампании по его реабилитации была срочно переведена на русский язык и издана 150-тысячным тиражом (см.: Коэн С. Бухарин: политическая биография: 1888—1938. М.: Прогресс, 1988). В предисловии к советскому изданию С. Коэн не преминул подчеркнуть, что выход его в свет “можно считать одним из побочных — пусть и небольшим — результатов перестройки и гласности — исключительно смелого политического курса исторического значения, принятого советским руководством после того, как Михаил Сергеевич Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС в 1985 г.” (с. 4).
4 Не считает распад СССР неизбежным и российский политолог Д.Е. Фурман, полагающий, что “все можно было бы изменить и сохранить КПСС (с иным названием) и СССР (конечно, не навсегда <…>)”. Для этого, по его мнению, “нужно было только вовремя “цыкнуть” <…>”. Остается только сожалеть, что Д.Е. Фурман не конкретизировал содержание, вложенное им в столь непривычный для политологии энергичный глагол. Но, судя по тому, что далее он сообщает: “…если бы ГКЧП был детищем самого Горбачева, я бы просто его приветствовал” (Фурман Д. Перестройка глазами московского гуманитария // Прорыв к свободе. С. 329), содержание это не слишком отличается от деяний, которые успели осуществить августовские путчисты. Ничего не поделаешь, и такие демократы (или либералы — как Д.Е. Фурману больше понравится) бывают в России.