Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2007
1990 год предопределил судьбу и Социалистической Федеративной Республики Югославии, и самой идеи общего государства югославянских народов. В политологии и историографии с самого начала 1990-х годов ведутся и, вероятно, не скоро закончатся дискуссии о том, когда распалась СФРЮ. Многие называют 1992 год1, связывая это событие с началом войны в Боснии и Герцеговине и окончательным прекращением связей между бывшими республиками; другие — 1991-й, год десятидневной войны в Словении, начала войны в Хорватии и фактического распада союзных органов власти. Но, на наш взгляд, годом распада Югославии или, вернее, фактического прекращения ее существования как единого государства может считаться именно 1990-й: тогда прекратило существование единое политическое, правовое и экономическое пространство. В 1991 и 1992 годах процессы, начавшиеся в 1990 году, лишь получили свое завершение.
ИСТОРИЯ КАК ПРЕДЫСТОРИЯ
В конце 1980-х многие — и сами жители Югославии, и зарубежные эксперты — надеялись, что именно Югославия быстрее и легче других социалистических стран перейдет от авторитаризма к реальной демократии, от плановой экономики (пусть и в специфических формах) — к экономике рыночной и осуществится давняя мечта, жившая в сознании практически всех, независимо от национальности, жителей Югославии, — присоединение к "Европе". Однако случилось иначе. Именно Югославии и государствам, которые ей наследовали, было суждено пройти наиболее тяжелый и трагический путь распада прежней политической системы среди всех прочих стран Восточной Европы, — путь, не завершенный и поныне.
Первоначально единое югославянское государство под названием Королевство сербов, хорватов и словенцев было провозглашено 1 декабря 1918 года. В него вошли Сербия, области проигравшей Первую мировую войну Австро-Венгрии, населенные хорватами, словенцами, сербами и боснийскими мусульманами (Хорватия-Славония, Истрия, Словения, Далмация и Босния и Герцеговина), Македония и Черногория. Однако, как видно из названия, субъектами этого государства были только три вышеназванных народа; македонцам, черногорцам и боснийским мусульманам, не говоря уже об албанцах Косова, было отказано в признании в качестве "политических субъектов". В 1929 году Королевство СХС было переименовано в Королевство Югославию. Государство во главе с династией Карагеоргиевичей просуществовало до апреля 1941 года, когда потерпело поражение в результате вторжения нацистской Германии и ее союзников — фашистской Италии, хортистской Венгрии и царской Болгарии — и было разделено на псевдонезависимые государственные образования, тяготевшие к моноэтничности, а также зоны оккупации — германскую, итальянскую, болгарскую и венгерскую. В ходе войны (получившей в югославской коммунистической политике и историографии название Народно-освободительной борьбы) коммунистические партизаны под командованием Йосипа Броз Тито при активной поддержке со стороны союзников по антигитлеровской коалиции — прежде всего СССР и Великобритании — освободили страну от оккупантов и одержали победу над националистическими, антикоммунистическими и монархическими силами. В результате югославская государственность была восстановлена уже в иной форме — этнотерриториальной федерации на основе коммунистической политической системы и соответствующего ей экономического базиса. Основополагающий документ новой государственности — Декларация второй сессии Антифашистского Веча национального освобождения Югославии 1943 года — гласил: "Чтобы осуществить принцип суверенности народов Югославии, чтобы Югославия превратилась в подлинное отечество для всех народов и не стала вотчиной каких бы то ни было господствующих клик, Югославия строится и будет построена на федеративной основе, которая обеспечит полное равноправие сербов, хорватов, словенцев, македонцев, черногорцев, народов Сербии, Хорватии, Словении, Македонии, Черногории, Боснии и Герцеговины"2. В состав Федеративной Народной Республики Югославии вошли шесть перечисленных в декларации республик. В 1963 году ФНРЮ была переименована в СФРЮ — термин "народная" был заменен на термин "социалистическая".
На Балканах — и Югославия не была исключением — национальное объединение воспринималось и воспринимается в неразрывной связи не только с долгожданным национальным освобождением, но и с новым обществом "социальной справедливости". Существенную роль в консолидации многонационального государства (каждая нация внутри которого стремилась к полному самоопределению) сыграл террор внутри страны как против некоммунистической оппозиции, так и против коммунистической оппозиции разного толка, — например, тех, кто в 1948 году поддержал позицию Сталина, а не Тито. Название острова-лагеря Голи оток ("Голый остров") из топонима превратилось в политический символ, для югославов синонимичный понятиям "Соловки" и "архипелаг ГУЛАГ".
Наряду с отрицанием этнического национализма периода Второй мировой войны другим консолидирующим Югославию извне фактором стала угроза со стороны СССР и его союзников, опасения по поводу которой не исчезли ни из массовой психологии, ни тем более из сознания многонационального политического класса вплоть до середины 1980-х годов3.
Несмотря на все различия, связанные с самостоятельным развитием социализма в Югославии, советское руководство начиная со времен Н.С. Хрущева официально признавало ее "социалистической страной". Созданная в середине 1950-х годов в рамках подготовки к нормализации отношений специальная комиссия вынуждена была признать, что Югославию никак нельзя считать капиталистическим государством и что в государственном устройстве Югославии присутствуют все элементы социалистического уклада: нет частной собственности на средства производства и банки, все это принадлежит народу; торговля в основном тоже находится в руках государства. Не решена была только аграрная проблема: колхозов там почти не существовало и господствовали единоличные хозяйства4. Вместе с тем дискуссии о принадлежности Югославии к "миру социализма" не прекращались в ЦК КПСС до середины 1980-х годов.
В этом государстве существовала так называемая "либеральная" — естественно, не в строгом научном значении этого слова, а на расхожем интеллигентском сленге 1960-х годов — и до сих пор часто преувеличенно идеализируемая разновидность социализма. Наряду с системой "Голого острова" можно вспомнить и преследования диссидентов, получавших вполне реальные и многолетние тюремные сроки (Милован Джилас, Михайло Михайлов, деятели "хорватской весны" 1971 года и многие другие). С другой стороны, большинству граждан (если только они не были замешаны в "политике") разрешалось свободно посещать "западные", "капиталистические" страны и даже там работать, у "трудящихся" (правда, часто только формально) было больше прав в решении внутренних проблем и определении политики своего предприятия, чем в странах Варшавского договора; допускалась большая, по сравнению с СССР, свобода искусства и политической критики. Однако роль и политику Тито, югославскую версию социализма, "братство и единство наций и национальностей", территориальную целостность Югославии ставить под вопрос не позволялось никому. В конце 1940-х — начале 1960-х годов, после создания югославского государства, основанного на совмещении идеологии "пролетарского интернационализма", этнотерриториальной федерации и личной диктатуры, казалось, что национальный вопрос в Югославии решен окончательно. Главными инструментами этого "решения" были партия — Союз коммунистов Югославии, армия и спецслужбы.
Однако подавление процессов национального самоопределения путем политического, полицейского и военного насилия было эффективным только на определенном этапе. Югославское государство, в том виде, в каком его создал Тито, — при всех существенных отличиях от советской модели — могло существовать только при сохранении власти в руках одного правителя и узкого слоя его "соратников". Уже с начала 1960-х годов усиливается борьба внутри Союза коммунистов Югославии между сторонниками реформ и усовершенствования федерализма, с одной стороны, и приверженцами "жесткой линии", в том числе и усиления централизма, с другой. В 1966 году лишился своих постов сербский "централист" Александр Ранкович, ближайший друг и соратник Тито, отвечавший за "святая святых" — органы безопасности; начались волнения в Косове. В 1967 году выступили в защиту хорватского языка интеллектуалы Хорватии, которые подверглись пусть и относительно мягким, но все же репрессиям5.
События 1971-1972 годов предопределили судьбу Югославии. Именно тогда реформистские движения в Словении, Хорватии и Сербии во главе с лидерами республиканских союзов коммунистов стали набирать силу, и Тито ощутил и понял, что эти идейные поиски уже начали представлять угрозу для него самого, его соратников и режима. В 1971 году было покончено с "хорватской весной" (так называемыми "националистами"), а в 1972 году были разгромлены "либералы" в Сербии. Та же участь постигла и словенских "технократов", и реформистов в союзах коммунистов Боснии и Герцеговины, а также Македонии. Кроме того, Тито и его группировке приходилось учитывать и позицию сербской и хорватской антикоммунистической националистической эмиграции, которая стремилась взять реванш за поражение в 1941-1945 годах (некоторые из эмигрантов идейно и даже лично пытались оказывать влияние на политическую борьбу начала 1970-х годов).
В то же время в 1971 году Й. Броз Тито принял во внимание венгерский опыт 1956-го и чехословацкий — 1968-го: не допустил "братской", "пролетарской" и "славянской" помощи-интервенции извне, но также и не позволил событиям внутри своих собственных партии и государства выйти из-под контроля. Уже зная исторический результат, мы вполне можем утверждать, что для социалистической Югославии эта победа ее создателя, в начале 1970-х отстранившего по всей стране от власти людей, способных провести реформы (и если не сохранить Югославию, то по крайней мере обеспечить ее мирный распад), и воспитавшего новую генерацию беспринципных партийных политиканов-"наследников", оказалась пирровой: было политически уничтожено целое поколение. За это в 1990-е годы было заплачено тысячами жизней. Да и сейчас постъюгославские государства и их народы продолжают расплачиваться по счетам 1970-1980-х годов. И в этом — одна из сторон историко-политической трагедии Йосипа Броз Тито. Стремясь, подобно Сталину, укрепить "свое" государство, он сам парадоксальным образом готовил его мучительный, трагический и кровавый распад.
По Конституции СФРЮ 1974 года в государстве была создана система, которую позднее и по другому поводу назвали "системой сдержек и противовесов": сербское население в Хорватии и Боснии и Герцеговине было противовесом национальным устремлениям хорватов и боснийских мусульман, а новосозданные автономные края в Сербии (Косово и Воеводина) сдерживали дремавший до поры до времени сербский национализм. Согласно Конституции 1974 года Косово и Воеводина получили не только внутриреспубликанский, но и общефедеральный статус. При этом об этнической государственности ни в Косове, ни в Воеводине речь не шла6.
Казалось, что таким образом обеспечивается единство государства. Однако быстро выяснилось, что и эта система не может противостоять объективным историческим процессам национального самоопределения. Тенденции к национальному самоопределению в отличие от исторической ситуации 1918 и 1945 годов вошли в противоречие с идеей общего югославского государства. Выяснилось, что "самоуправленческий социализм" с элементами рынка немногим более эффективен, чем реальный "этатистский" (в официальной югославской терминологии) социализм советского типа. Старая гвардия и Тито дряхлели физически и начинали сходить со сцены. В мае 1980 года Тито умер, и довольно быстро выяснилось, что ориентированная на личность одного руководителя система не в состоянии не только решить проблемы многонациональной страны, но и даже предложить варианты их урегулирования.
Весной 1981 года на фоне тяжелого общеюгославского экономического кризиса косовская проблема обострилась вновь. Как и в 1968 году, начались массовые волнения. Лозунгом их участников вновь стала формула "республика в составе СФРЮ", которая должна была бы охватить территории, на которых проживали албанцы, — в Сербии, Черногории и Македонии7. В этом смысле принципы албанского национального движения ничем не отличались от лозунгов сербских (хорватских, cловенских и т.д.) политических активистов. Целью этих национальных движений издавна было создание моноэтнического государства, которое охватило бы все территории, где проживали и проживают люди "своей" национальности.
В 1986 году был опубликован печально известный Меморандум Сербской академии наук и искусств (САНУ), ставший манифестом сербских националистов, мечтавших либо о превращении всей Югославии в "Великую Сербию", либо об объединении в одно государственное образование всех территорий, на которых проживают сербы. Этот документ состоял из двух частей — анализа положения в Югославии и концентрированных требований националистического крыла сербского общества, включая и антикоммунистически настроенных диссидентов, подвергавшихся преследованиям со стороны режима Тито и его последователей. После публикации текста в белградской газете "Вечерние новости" Меморандум подвергся критике как со стороны официальных властей Сербии, так и со стороны политического класса и интеллектуалов в других республиках СФРЮ. Впоследствии идеи и концепция Меморандума получили широкое распространение в сербском обществе, и он стал одним из "краеугольных камней" современного сербского национального самосознания. Заложенные в нем идеи сербской этнической государственности в конце 1980-х — начале 1990-х годов стали активно использовать различные политические силы — от "реформированного" Союза коммунистов Сербии под руководством Слободана Милошевича8, который не был убежденным националистом, но использовал этнический национализм как средство мобилизации для укрепления и удержания своей власти, до откровенных сербских националистов, вроде Воислава Шешеля и Вука Драшковича. Многие негативные стороны развития югославского общества и государства авторы Меморандума отразили верно. Однако опасность этого документа была обусловлена диктовавшимися им рецептами выхода из кризиса. Представляя "титовскую" СФРЮ как "тюрьму для сербов", академики предлагали такую модель государственного устройства, которая обеспечивала бы господствующее положение сербской нации. На это объективно не могли согласиться лидеры национальных движений других народов Югославии. Меморандум САНУ окончательно разрушил и без того с трудом удерживавшийся наследниками Тито этнополитический и идеологический баланс в стране. В частности, результатом этого стали многотысячные митинги по всей Сербии "в защиту Косова", а апогеем — знаменитое празднование годовщины Косовской битвы 28 июня 1989 года9. При этом сербские национал-коммунисты в пропагандистских целях отождествляли сербские национальные интересы с интересами социализма, представляли цели албанского национального движения (как и цели национальных движений остальных народов СФРЮ) как контрреволюционные и антисоциалистические. Опасность Меморандума состояла еще и в том, что он вызвал (и не мог не вызвать) ответную однотипную реакцию со стороны хорватов, мусульман-босняков, албанцев Косова.
Еще в 1970-е республики Югославии разделились на "развитые" (Словения и Хорватия) и отсталые (Босния и Герцеговина, Черногория, Македония). Автономный край Косово также нельзя было отнести к регионам богатым и успешным. В стране неуклонно нарастали экономические, политические, правовые и иные противоречия. Система ротации — ежегодной замены руководителей высших органов власти СФРЮ и СКЮ представителями разных республик и республиканских союзов коммунистов — при внешней демократичности — не оправдала себя. Она вела лишь к интригам, коррупции и неэффективности управления. Центры принятия решений и ответственности из Белграда все больше перемещались в столицы республик. Полиэтничность состава их населения, прежде всего в Хорватии и Боснии и Герцеговине, в условиях усиления тенденций к национальному самоопределению (понимаемому как политическое единство этнического целого) становилась все большей проблемой. В этих условиях этнонационализм выглядел в глазах многих политиков простым и "удобным" способом политической мобилизации. Наиболее ярким символом этого стало знаменитое выступление Слободана Милошевича в 1989 году на упомянутом выше многотысячном митинге (некоторые говорят о миллионе участников), посвященном годовщине Косовской битвы. В 1988- 1989 годах по инициативе начинавшего свою стремительную карьеру председателя Союза коммунистов Сербии С. Милошевича автономный статус Косова, как и Воеводины, был изменен. Они лишались прежних прав на уровне югославской федерации. В новой Конституции Республики Сербии, принятой в 1990 году, в разделе, посвященном территориальному устройству, заново определяется статус автономных округов — Косова и Метохии, а также Воеводины. Оба эти образования теперь обладали лишь внутриреспубликанским статусом и перестали быть субъектами государственных отношений вплоть до окончательного распада СФРЮ. Их полномочия были сильно урезаны10.
Населенная венграми Воеводина — второй автономный край в Сербии, в котором компактно проживают и иные национальные меньшинства. Отмена С. Милошевичем федеративного статуса этого автономного округа в 1988-1989 годах, закрепленная и в Конституции Сербии 1990 года11, отрицательно сказалась на отношении всех жителей Воеводины, независимо от национальной принадлежности, к Белграду, а начавшаяся централизация вызывала по меньшей мере скрытое, а часто и открытое недовольство. Однако проблема Воеводины — это не только и, может быть, не столько проблема взаимоотношений сербов и венгров, Сербии как государства и проживающего на его территории национального меньшинства, хранящего память о тех временах, когда эта территория входила в состав Венгрии — как части Австро-Венгрии (до 1918 года). Это в большей степени проблема взаимоотношений разных общностей внутри самой сербской нации, сербского этноса. Носителями идеи автономии Воеводины являлись и являются поныне сербские политики, традиционно выступавшие и выступающие против централизма Белграда, приверженцами которого были представители всех партий самой Сербии, независимо от их политической направленности — от националистов и монархистов до демократов. При этом "автономисты" подчеркивали и подчеркивают, что речь идет именно об автономии, хотя бы и обладающей очень широкими полномочиями, но не о федерализации Сербии и, уж тем более, не об отделении от нее.
При анализе событий в Югославии на рубеже 1980-1990-х годов необходимо различать четыре различных стадии конфликта, каждая из которых имеет свою особую сущность и исторический смысл: кризис югославского государства в принципе; кризис его данной исторической формы — этнотерриториальной федерации, каковой была Социалистическая Федеративная Республика Югославия; ее распад; наконец, последовавшая затем война между государствами — ее наследниками, а также конфликты и внутри самих этих государств.
Эти принципиально разные по своей сути явления, к сожалению, часто рассматривают либо как единое явление, либо как стадии или формы одного процесса, с фатальной неизбежностью сменявшие одна другую. Но кризис не вел неминуемо к распаду федерации, а историческая неизбежность распада СФРЮ не означала предопределенности военного пути обретения национального самоопределения. Возможность избежать войны после распада единого государства существовала. Хотя это вовсе не означает, что эта война не имела причин, коренящихся в далеком и не очень далеком прошлом, или не была обусловлена исторически. Следует подчеркнуть, что национальные движения словенцев, хорватов и мусульманбосняков, а также власти Словении, Хорватии и Боснии и Герцеговины не ставили изначально задачи обретения национального самоопределения и государственной независимости именно военным путем.
1990 год стал апогеем борьбы прошлого с будущим, мифа и реальности. Для Югославии он стал последним мирным годом и последним годом ее существования как единого государства, политического, экономического и культурного пространства. В этот год республиканские парламенты вносили поправки в прежние конституции и принимали новые, правительства объявляли экономические блокады и — что самое опасное — начались мелкие конфликты на этнической основе среди населения в Хорватии, Боснии и Герцеговине; при этом мало кто из политиков, политологов и рядовых обывателей мог предположить, какого размера и какой силы на следующий год вспыхнет пожар.
Описание негативных тенденций с известной долей схематичности можно свести к нескольким кризисам — кризису распределительной (хотя и с элементами рынка) экономики в форме самоуправленческого социализма; кризису административной и экономической системы государства в условиях гиперинфляции; кризису коммунистической идеологии; кризису этнотерриториальной федерации как формы решения национального вопроса; кризису тоталитарной политической системы, основанной на власти одной партии под руководством одного вождя; кризису теории и практики югославизма — одной из региональных разновидностей "славянской идеи", а также политической основы многонационального государства.
На рубеже 1980-1990-х годов в недрах югославского общества и государства столкнулись два основных процесса: с одной стороны, изменение форм собственности, неизбежный переход к новой экономической — рыночной — системе (сопровождаемый переделом собственности), с другой — национальное самоопределение. Поскольку ни в СФРЮ, ни в отдельных республиках, превращавшихся в независимые государства, не сложилось развитое полиэтничное гражданское общество — это было неизбежным последствием разрушения социальной структуры и ликвидации многих гражданских (политических и имущественных) прав "при социализме", то и передел собственности стал происходить по этническому признаку, когда этническая общность, а не личность является субъектом государственного, имущественного и прочих видов права. Кроме того, отсутствовала и надлежащая политическая культура, ибо предыдущая основывалась на силовом подавлении двух объективных процессов — возникновения политической оппозиции и процесса национального самоопределения (они ведь ставили под вопрос и существование Югославии в принципе, и ее исторической формы — социалистической федерации). В качестве примера можно привести судьбы первого президента независимой Хорватии Франьо Туджмана и первого президента независимой Боснии и Герцеговины Алии Изетбеговича. Первый из убежденного "титоиста"-интернационалиста уже в начале 1970-х годов превратился в не менее (а скорее, и более) убежденного хорватского националиста, за что подвергся преследованиям. А. Изетбегович изначально был противником коммунизма и интернационализма, о чем свидетельствует его "Исламская декларация", за сочинение и распространение которой он также подвергался преследованиям.
Мировосприятие и структура политического самосознания балканских народов, в том числе и южных славян, отличаются и от российских, и от западноевропейских. Общественная жизнь на Балканах, где многие народы долгое время живут смешанно и/или чересполосно, не имеют "своей" "чистой" этнической территории и до второй половины ХIХ в., как правило, не имели своей национальной государственности, развивается прежде всего в форме национальных, а не социальных, движений. А окружающий мир народами региона воспринимался и воспринимается прежде всего в этнических категориях12.
Роль католицизма у хорватов и православия у сербов в процессе формирования этнического и национального самосознания не была одинаковой.
У сербов православие в гораздо большей степени выполняло этнообразующую функцию, а церковь — национально-политическую, поскольку сербы после поражения своего средневекового национального государства (в 1389 году в битве на Косовом поле) в течение нескольких веков жили не только в иноэтничных, но и иноконфессиональных государствах — Австрийской и Османской империях. При этом для большого числа сербов новой основой — хотя часто только формально — стала православная религия, а история их государства стала отождествляться с этногенезом.
Для хорватов Австрийская империя (как и средиземноморские государства, на территории которых они проживали в Средние века) не были иноконфессиональными. В отношениях с османами и католичество, и православие выполняли этнозащитную и этнодифференцирующую функции. Обе эти функции, особенно последняя, имели большое значение и в отношениях между сербами и хорватами, в особенности когда началась завершающая стадия формирования этносов и наций у народов, проживавших совместно на одной территории.
Специфическая ситуация сложилась в Боснии и Герцеговине, где сформировалась особая этноконфессиональная общность и ныне формируется нация — босняки (боснийские мусульмане). Религиозная чересполосица в Средние века облегчила проникновение ислама в Боснии и Герцеговине после османского завоевания. Босния и Герцеговина дольше других южнославянских территорий находились под властью Османской империи. Исламизация привела к тому, что этническое самосознание населения Боснии и Герцеговины в Средние века стало весьма неопределенным, а мусульманская конфессия стала одним из главных этнодифференцирующих и этноинтегрирующих факторов. Со временем слово "мусульманин" из обозначения конфессиональной принадлежности превратилось в этноним.
Споры о событиях и процессах тех лет идут до сих пор, колеблясь между двумя очень схожими крайностями: сербы считают хорватов "окатоличенными" сербами, а хорваты сербов — православными хорватами. Существовала и существует совсем уж максималистская точка зрения, отрицающая само существование соответственно либо сербов, либо хорватов в ряде районов их совместного проживания. При этом сербы в большей степени отождествляли национальную и конфессиональную принадлежность, что вело к возникновению в национальном сознании жесткой привязки "одна территория — одна национальность — одна конфессия — одно государство". Миф об извечном противоборстве православия с католичеством, об исторической роли сербов в этой борьбе стал основой сербской государственной идеи. Жесткая привязка этнической и конфессиональной принадлежности имела место и в хорватском национальном сознании, что было характерно для развития сознания большинства, если не всех, народов Европы13.
При полном крахе прежней официальной интернационалистской идеологии "братства и единства" понятие имущественного права и социальных гарантий связывалось исключительно с принадлежностью индивида к этнической общности, которая якобы только и может обеспечить эти гарантии, будучи субъектом всех видов права. Вместо примата прав гражданина, индивидуума по-прежнему провозглашался примат права коллективов, общностей — на этот раз этнических. Конфликт, переросший в 1991 году в открытую войну в процессе распада Югославии, был гражданской войной, возникшей в результате отсутствия гражданского общества и одновременно — в процессе его формирования.
Существенное воздействие на югославский кризис оказали и внешние факторы: система международных отношений, основанная на глобальном военно-политическом противостоянии, во второй половине 1980-х годов изжила себя. "Очевидно, что брожение в СССР сильное, а будущее неизвестно. На кого же нам опереться, если развитие событий приведет к дальнейшему ослаблению СССР и абсолютному доминированию США?" — спрашивал сторонник С. Милошевича, тогдашний председатель Президиума СФРЮ Борисав Йович14. В прежнем биполярном мире Югославия играла роли "буфера" и посредника, в чьей стабильности были заинтересованы обе соперничавшие друг с другом стороны15. Именно тогда в Европе обострилась проблема, не разрешенная и по сию пору: как соотнести два основополагающих принципа — национального самоопределения и территориальной целостности, как обеспечить их осуществление мирным путем. В декабре 1990 года в одном из внутренних документов помощник М.С. Горбачева Г.Х. Шахназаров писал: "Речь идет, во-первых, о том, что право народов на самоопределение должно осуществляться так, чтобы при этом не допускалось нарушение суверенитета государств, основным признаком которого является территориальная целостность. Вовторых, любые изменения не должны вести к перекройке границ в Европе, нерушимость которых стала главной гарантией мира и безопасности на континенте. Отсюда вытекает, что не могут признаваться односторонние акты, нарушающие конституционный порядок в том или ином государстве. Пойти по этому пути — значило бы нарушить принцип невмешательства во внутренние дела, породить цепную реакцию, разрушающую всю международную законность"16.
ФОРМИРОВАНИЕ НОВЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ: ПОДГОТОВКА К НЕЗАВИСИМОСТИ
Одним из наиболее ярких явлений в Югославии в 1990 году стало завершение формирования принципиально новой — многопартийной — политической системы. Ее формирование проходило по этнореспубликанскому принципу — после того, как на своем ХIV (чрезвычайном) съезде СКЮ 22 января 1990 года фактически прекратил свое существование. Произошло это, согласно дневнику одного из непосредственных участников, следующим образом: "Милан Кучан, председатель СК Словении, в ходе дискуссии защищал известную позицию Словении о том, что не надо принимать Конституцию Югославии до принятия новых республиканских, и проинформировал съезд, что именно Словения уже предприняла в этом направлении. <…> Съезд прервал работу, когда словенцы после того, как были отвергнуты их многочисленные "добавления" к документам съезда, покинули его… Ивица Рачан, председатель СК Хорватии, проинформировал съезд, что если его работа будет продолжена, делегаты от Хорватии не будут голосовать. Фактически они присоединились к словенцам"17. После этого республиканские организации СКЮ стали превращаться в самостоятельные партии, каждая из которых имела свои особенности и действовала самостоятельно в зависимости от ситуации в той или иной республике. Общим для республиканских Союзов коммунистов было, пожалуй, одно — в 1990 году все они в своих названиях заменили слово "коммунистический" (и производные от него) на "социалистический". Это был символический разрыв с коммунистической традицией, с Тито и с советским опытом, формальное возвращение в "лоно" международного социалистического движения, не принимавшего "диктатуру пролетариата".
Но во главе этих партий в разных республиках, стремившихся к независимости, оказались совершенно разные руководители и партийные группировки, чьи политика и идеология также существенно различались.
Как писал загребский социолог и политолог Славен Летица, плюрализм стал определять политическую жизнь Югославии в самом конце 1980-х годов18. 1989 год стал годом создания новых политических организаций самой разной направленности. Первоначально образование новых политических партий происходило во многом не на основе идейной близости, а на основе этнической принадлежности. После краха СКЮ было три попытки воссоздать общеюгославскую идеологию и общеюгославскую политическую организацию. Собственно говоря, первая из них относится еще к 1989 году, когда стал очевиден крах официального югославизма в титовском варианте.
Одна из партий, представлявших югославистское течение в Хорватии, возникла в 1989 году под названием Объединение за югославянскую демократическую инициативу (ОЮДИ [UJDI]). Ее создатели были сторонниками "демократического югославизма", попытки приспособить коммунистический вариант югославизма к новым условиям, и полагали, что на место "плохого", "неправильного" югославизма может прийти "хороший" и "справедливый". Они не видели того, что в прошлом исторические формы и национальные разновидности югославизма в своей основе восходили к идее и психологии этнического национализма, что югославизм уже сыграл свою историческую роль, что сохранение Югославии возможно было только без югославизма — на основе полиэтничного гражданского общества, которое во многом так и не сформировалось. (Как, впрочем, нет его в полном смысле слова и сейчас, в новых независимых государствах.) Эта партия, не видя, что югославизм давно исчерпал свой демократический потенциал и препятствует процессу национального самоопределения, попрежнему противопоставляла югославизм "национализму и сепаратизму"19. Поэтому ее цель оказалась иллюзорной: югославизм уже не мог служить фундаментом государственности. Более того, он стал одним из главных факторов, обусловивших распад Югославии.
В июле 1990 года глава правительства СФРЮ Анте Маркович попытался создать общеюгославскую реформистскую партию в рамках существовавшей политической системы — Союз реформистских сил за Югославию. Премьер возлагал на нее большие надежды, однако партия проиграла на всех выборах в тех республиках, где она в них участвовала. 19 ноября 1990 года была создана еще одна организация, формально защищавшая концепцию югославизма и единого государства, — Союз коммунистов — движение за Югославию. Наряду с отставными генералами и офицерами ЮНА в ее создании приняла участие и супруга Милошевича Мирьяна Маркович. Однако эта организация была целиком поставлена на службу нарождавшемуся сербскому режиму и не была партией в строгом политологическим смысле этого слова. Это была скорее группа давления, игравшая некоторое время роль связующего звена между армией и сербским руководством.
С институциональной точки зрения первоначально возникшие партии не были таковыми в строгом смысле слова. Сербским, хорватским, словенским политикам и политикам других национальностей предстояло решать те же задачи, что и в конце XIX — начале XX века, в период начала формирования политической структуры общества, — именно этот процесс является составной частью национального самоопределения.
К 1990 году в однопартийном государстве отсутствовал слой профессиональных политиков, не было и демократической политической культуры. Строго говоря, ей и неоткуда было взяться: ни Австро-Венгрию и Сербию, ни межвоенную королевскую Югославию, не говоря уже о Югославии социалистической, нельзя причислить к демократическим государствам. Либерально-демократическое крыло в эмиграции также было немногочисленным и слабым. Значительная часть оппозиционно настроенных интеллектуалов в Сербии, Хорватии и других республиках в первую очередь ориентировались на националистические традиции прошлого. Согласно стилистике и политической конъюнктуре конца 1980-х — начала 1990-х годов названия многих партий включали в себя слово "демократическая" — Демократическая партия, Хорватский демократический союз, Сербская демократическая партия, Партия демократического действия, — однако это отнюдь не означало, что они были действительно демократическими по идеологии и политической роли.
Республиканские Союзы коммунистов нельзя было считать политическими партиями до их выхода из СКЮ и официального установления принципов многопартийности, а партийных активистов республиканских компартий — политиками в строгом смысле слова. Сам СКЮ в целом также был не столько политической партией, сколько политико-государственной структурой. С этой точки зрения СКЮ можно сравнить с КПСС — существование единого государства было обусловлено наличием единой государственной партии. (Несмотря на отличия в процессе распада двух стран — СССР и СФРЮ — в СССР, по крайней мере формально, сначала рухнуло государство.)
На первом этапе создаваемые оппозиционные организации были скорее группами единомышленников, которые, становясь во главе движения, часто выдвигали харизматического лидера. В некоторых странах к власти пришли партии, организованные выходцами из оппозиционных и диссидентских кругов (Хорватия, Босния и Герцеговина): Христианско-демократический союз Ф. Туджмана, Партия демократического действия (ПДД) А. Изетбеговича, Сербская демократическая партия (СДС) Р. Караджича, в других постъюгославских государствах путем переименования и интриг власть сохранялась у "старых кадров" (Социалистическая партия Сербии — СПС С. Милошевича).
Но и диссиденты неизбежно несли на себе печать коммунистической политической культуры, были ее составной частью и во многом сохранили традиции этнического национализма — подчеркнуто конфликтной идеологии и психологии (Франьо Туджман, Алия Изетбегович). С другой стороны, далеко не все "партийные кадры" были консерваторами-догматиками. Наиболее яркий положительный пример — Милан Кучан в Словении, ставший ее первым президентом и заложивший основы современной словенской государственности. Наиболее яркий отрицательный пример — Слободан Милошевич в Сербии. Первый сумел преодолеть коммунистическую традицию; Милошевич, наоборот, сделал ставку на идеологию и методы прошлого. Он стал основоположником постъюгославской сербской государственности, оставив после себя в наследство изолированную и разоренную страну, которая до сих пор не может разрешить ни внутренние, ни внешние конфликты.
В то же время в этнически неоднородной среде партии часто превращались в общенациональные движения — ХДС в Хорватии, ПДД (объединяла мусульман-босняков), СДС и ХДС в Боснии и Герцеговине. Политическая борьба постепенно приобретала характер межнациональной, что не могло не сказаться и на итогах первых свободных многопартийных выборов, и на судьбе государств. Два наиболее ярких примера — первые многопартийные выборы 1990 года в Хорватии, а также в Боснии и Герцеговине. Избиратели (особенно в Боснии и сербы в Хорватии) в большинстве голосовали тогда именно за национальные, а не идеологические партии.
Партии и движения, пришедшие к власти еще до распада Югославии на свободных выборах в республиках — все избирательные кампании прошли в 1990 году, — сами стали создавать и новые государства, и новые правила политической игры20, а выборы стали завершением первого этапа образования многопартийных систем.
8 апреля первые многопартийные парламентские и президентские выборы прошли в Словении. В парламенте большинство получила оппозиция (коалиция ДЕМОС), а президентом был избран глава Союза коммунистов Словении Милан Кучан.
22 апреля и 6 мая состоялись первые многопартийные выборы в Сабор (парламент) Хорватии. Победу на них одержал ХДС, глава которого Франьо Туджман был избран председателем Президиума Хорватии, фактически — президентом. Неожиданностью стало поражение коммунистовреформаторов под руководством бывшего секретаря СК Хорватии Ивицы Рачана. Одним из его последствий стал "исход" сербов из этой партии, поскольку они уже не видели в ней защитника своих национальных чаяний и интересов, а к ХДС относились по меньшей мере сдержанно, считая ее наследницей хорватской националистической радикальной традиции ХIХ века и даже у?сташей времен Второй мировой войны.
11 ноября на первых многопартийных парламентских выборах в Македонии большинство мест получила оппозиция.
18 ноября состоялись первые многопартийные парламентские выборы в Боснии и Герцеговине. Победу на них одержали три национальные и националистические партии — мусульманская Партия демократического действия, Сербская демократическая партия и Хорватский демократический союз Боснии и Герцеговины (хотя "демократическими" они были лишь по названию). На этих выборах потерпели поражение и бывшие коммунисты, и "югославистская" партия Анте Марковича.
Наконец, 9 декабря 1990 года на первых многопартийных выборах в Черногории и Сербии победили соответственно Союз коммунистов Черногории и Социалистическая партия Сербии во главе со Слободаном Милошевичем. Причин поражения оппозиции тут было несколько — ее идеологическая и организационная раздробленность, разногласия по тактическим и стратегическим вопросам, а также то обстоятельство, что все административные рычаги и большинство средств массовой информации остались в руках С. Милошевича и его сторонников в партийном и государственном аппарате. В отличие от других республик, в Сербии, а также в Черногории в самом конце 1980-х годов так и не произошло реальной, хотя бы частичной, смены политического класса.
Партии, выступавшие за межнациональное сотрудничество и имевшие смешанный этнический состав, были связаны главным образом с бывшими или настоящими коммунистами, что в политической ситуации 1990 года не могло принести им популярности. В тот период этнический национализм рассматривался общественным сознанием как единственная альтернатива опостылевшему коммунизму с его лозунгом "братства и единства". Избиратель (и это беда практически всех республик бывшей Югославии), не имея опыта многопартийных выборов и осознанного политического действия, был поставлен перед дилеммой — этнический национализм или прежний коммунизм — и не имел подлинно демократической альтернативы. Но ей и неоткуда было взяться ни в социальном, ни в политическом, ни в идейном отношении.
Период становления новой идеологии национальных движений народов СФРЮ приходится на обширный промежуток в двадцать лет. Первоначально, непосредственно не затрагивая политические вопросы, авторы программных документов концентрировали свое внимание на нерешенных проблемах национального языка, культуры, истории, религии. Казалось, сугубо научный спор вокруг содержания понятий "нация" и "национальность" был отражением не прекращавшегося в социалистической Югославии процесса национального самоопределения. Разрабатывали эти научно-публицистические документы, ставшие символами каждого национального движения, ученые-гуманитарии. При этом особую роль играли мотивы неполноправия национального языка, культуры и религии, исторического ущерба, нанесенного каждому народу его соседями в прошлом и настоящем. В 1967 году была опубликована "Декларация о названии и положении хорватского языка"21; в 1970 году начала нелегально распространяться "Исламская декларация" А. Изетбеговича22; в 1986 году увидел свет Меморандум Сербской академии наук и искусств23, а годом позже в журнале "Нова ревия" свои национальные требования в рамках Югославии сформулировали Общество словенских писателей и нарождавшиеся в этой республике политические партии (к этому надо добавить и "Майскую декларацию", а также Меморандум и предложения общества словенских писателей 1989 года24).
В данном случае хотелось бы особо отметить два обстоятельства. Во-первых, "после этого" не значит "вследствие этого". Нельзя представлять дело таким образом, что раз один из "национально-обособительных" манифестов появился раньше, значит, именно его авторы несут ответственность за распад СФРЮ. Во-вторых, судьба и роль этих документов очень различны и сопоставлять их значение для политической борьбы в 1960- 1970-е годы и на рубеже 1980-1990-х годов надо очень осторожно. Например, хорватская "Декларация" практически не упоминалась в политических документах более позднего периода, хотя ее значение для формирования хорватского национального самосознания, в том числе и политического, трудно переоценить. В то же время "Исламская декларация", автор которой стал политическим лидером боснийских мусульман, была переиздана и стала одним из основополагающих программных документов ПДД и боснийско-мусульманской государственности. Меморандум сербских академиков до сих пор считается в Сербии идеологически значимой программой, а словенские документы уже утратили свою актуальность в связи с тем, что провозглашенные в них цели достигнуты.
Идеи этнического национализма постепенно овладевали значительной частью сербской интеллигенции25. Постепенно, по мере развития событий, правящие круги Сербии (напомним, Союз коммунистов тогда переименовал себя в Социалистическую партию, а ее глава С. Милошевич стал президентом Сербии) увидели единственный шанс удержаться у власти на волне националистического подъема. Война им была нужна для сохранения социалистических командно-распределительных принципов экономического и социального регулирования и отказа от реформ. Точно так же воинствующий этнический национализм был использован и ХДС в Хорватии, и тремя национальными "демократическими" партиями в Боснии — ПДД, СДС и ХДС — и для того чтобы прийти к власти, и чтобы затем удержать ее. Фактически это привело к расколу республики по этническому признаку и образованию трех этнополитических образований — Республики Сербской, хорватской Республики Херцег-Босна и образования, которое формально носило название Боснии и Герцеговины, но большую часть населения которого составляли мусульмане.
Кризис Югославии нарастал по мере обострения отношений крупнейшей "государствообразующей" нации — сербов и их республики с другими народами и их государственными образованиями в рамках СФРЮ и самой Сербии. Это, впрочем, не означает, что противоречия у народов СФРЮ возникали исключительно с сербами. Очень непростые отношения были между, например, хорватами и боснийскими мусульманами, словенцами и хорватами и так далее.
Одновременно с выработкой новых конституционных основ в республиках и формированием в них многопартийных политических систем необходимо было решить основной вопрос: возможна ли трансформация (в неизбежности ее уже не было никаких сомнений) общего единого государства или оно распадется на независимые республики? В первом случае было необходимо найти новую формулу взаимоотношений не только республик и центра, но и самих республик. Во втором случае поднимался вопрос о возможности и необходимости пересмотра существовавших межреспубликанских границ, из внутрифедеративных превращавшихся в межгосударственные. При этом каждое национальное движение стремилось, во-первых, к созданию практически моноэтничного государства, которое охватывало бы максимально возможную территорию, в реальности или в вымыслах принадлежавшую своему этносу, во-вторых, к совпадению этнических и государственных границ.
Выдвигались различные проекты реформ СФРЮ — совершенствование федерации, превращение ее в конфедерацию или некие смешанные федеративно-конфедеративные планы26. Но к концу 1990 года ход событий показал, что ни один из этих планов не получил поддержки всех республик и единственным сценарием будущего стал распад. Поэтому со второй половины года, по мере нарастания тенденции к независимости югославянских государств и фактической ликвидации СФРЮ, движения национальных меньшинств (прежде всего, албанцев Косова в Сербии и сербов в Хорватии) от первоначального требования автономии в рамках существовавших полиэтничных республик все более явно переходят к принципу отделения "своих" этнических районов — либо с провозглашением независимости (Косово), либо с присоединением к другим республикам (сербы в Хорватии — к Сербии). Становилось все более очевидно и то, что мирным этот процесс не будет — население начало вооружаться само и его стали вооружать власти. Использовались и нелегальные закупки за границей, и различные воинские склады органов так называемой "территориальной обороны"27. Руководители федерации и руководители республик начали выступать с заявлениями о том, что все проблемы могут быть решены только мирным путем, и это стало верным симптомом того, что военное решение рассматривается как весьма вероятное. Первоначально и центр, и республики действительно стремились разрешать возникавшие конфликты на основе уже начинавших противоречить друг другу союзной и республиканских конституций: Белград провозглашал незаконными решения республиканских органов, а те, в свою очередь, делали то же самое по отношению к самопровозглашенным образованиям.
Явно обозначившиеся тенденции дефрагментации СФРЮ, затрагивали не только проблемы взаимоотношений республик и центра, стремительно терявшего власть и влияние. В фокусе внимания оказалась проблема нового этнотерриториального разграничения, поскольку каждое национальное движение считало межреспубликанские границы в "титовской" Югославии искусственными, насильно навязанными и несправедливыми. Это ощущение несправедливости границ было довольно широко распространено, поскольку в югославской федерации границы республик в принципе не могли охватить "всю" территорию, которую каждый данный этнос считал "своей". В эпицентре борьбы оказались районы Хорватии, населенные сербами, а также Босния и Герцеговина. Населявшие ее сербы и хорваты ставили вопрос об осуществлении своих давних (с середины ХIХ века) стремлений — присоединении, соответственно, к Сербии или Хорватии. Боснийские мусульмане, составлявшие большинство, выступали за сохранение целостности Боснии и Герцеговины, поскольку только это могло обеспечить целостность территорий, на которых они проживали. "Разделить" эту республику согласно этноконфессиональной принадлежности населения было практически невозможно — "чистые" этнические территории, как уже сказано, в ней отсутствовали. Поляризация национальных движений, проявившаяся на выборах 1990 года, привела вскоре к войне.
В 1990-1991 годах стали нарастать противоречия между Сербией и Словенией, Сербией и Хорватией — конфликты экономического, политического, а затем и этнотерриториального характера. (Впрочем, последнее касалось только сербско-хорватских отношений.) В начале конфликта использовались политические методы и экономические рычаги (отключение Сербией подачи электроэнергии в Словению, бойкот в Сербии словенских товаров и так далее), но итогом стали вооруженные столкновения в Словении между Югославской народной армией и силами самообороны в 1991 году и начавшаяся в том же году война в Хорватии, в которой помимо служащих регулярной армии принимало участие и население (комплектуя "военизированные формирования", создавая свои этнотерриториальные самопровозглашенные образования и изгоняя из них жителей "чужих" национальностей).
Наконец, в 1992 году разразилась война в Боснии и Герцеговине. Еще в марте 1992 года А. Изетбегович с уверенностью заявил: "Войны в Боснии не будет ни внутренней, ни привнесенной извне"28. Он, однако, ошибся. Уже 5 апреля, в день мусульманского праздника Рамазан-Байрам и накануне годовщины освобождения Сараева от оккупантов во время Второй мировой войны, начались боевые действия. Чувство страха перед войной, на которое надеялись многие, не сыграло роли стабилизирующего фактора. Начался боснийский этап трагедии. Иллюзией оказалась и надежда на то, что Европа и США немедленно вмешаются в случае вооруженного конфликта в Боснии.
Войной закончились и попытки сербов, проживавших в Хорватии, отделиться и присоединиться к Сербии. В 1990 году началось формирование самопровозглашенных сербских образований на территории Хорватии, что в 1991 году также привело к войне. Оба кофликта — и война в Хорватии, и война в Боснии и Герцеговине — закончились только в конце 1995 года подписанием, соответственно, Эрдутских и Дейтонских соглашений. При этом, хотя и на разных основаниях — при сохранении целостности Хорватии в форме унитарного государства и путем превращения Боснии и Герцеговины в новое государство (многоступенчатую этнотерриториальную федерацию под международным протекторатом), — было сохранено их территориальное единство и границы обоих государств остались неизменными.
НАЦИОНАЛИЗМ VS КОММУНИЗМ
Дискуссии о содержании и направленности национальной идеологии, о соотношении югославянского и национального (этнического) сознания, о федерализме и унитаризме, о самой исторической легитимности государства начались в Югославии чуть ли не с момента ее создания в 1918 году (и воссоздания в 1945 году).
В книге "Югославянство сегодня"29 (вызвавшей сразу же после выхода в свет в начале 1980-х годов широкий резонанс и жаркие споры) известный загребский литературный критик и публицист Предраг Матвеевич писал: "Югославизм — это не только позиция, принадлежность или символ, но и (реальное) положение вещей, взаимоотношения, формы совместной жизни в Югославии"30. Югославизм как государственная идеология и как принадлежность к одной национальной общности могут и должны различаться. Народы Югославии связывало не столько этническое родство, сколько необходимость объединения для обеспечения своего собственного существования и улучшения своего положения. Далее П. Матвеевич отмечал: "Прежние попытки создать великий наднациональный синтез (пангерманизм, панславизм, латинский или романский дух, панарабизм и др.) показали свою несостоятельность и неосуществимость. Югославянство не относится к этой категории. Поскольку части государственной и политической общности не совпадают друг с другом и не утрачивают своей обособленности внутри целого, в которое они включены, само это целое становится более значимым явлением, чем просто набор элементов, его создавших"31.
Парадокс, однако, состоял в том, что угроза национальному существованию каждого югославянского народа была связана как с сохранением общего югославского государства (в том виде, в котором оно существовало и до, и после Второй мировой войны), так и с его распадом — последствия чего мы наблюдаем в наши дни. Югославизм оказался несостоятельным как антитеза моноэтническому национализму, ибо югославизм (подобно всем остальным панславистским теориям) был основан все на той же идее и психологии этнического родства, оставаясь, по сути, полиэтническим национализмом, который так или иначе, раньше или позже ведет к отрицанию индивидуальности любой из "своих" наций и вступает в противоречие с процессом самоопределения этнических общностей.
Но югославизм, как и общеславянская идея в целом, в исторических условиях конца ХХ века уже не мог быть альтернативой этническому национализму каждого отдельно взятого югославянского народа. Наоборот, будучи лишь особой его формой, югославизм превратился в одну из причин конфликтов между самими этими народами.
Естественно, политики и идеологи сербского, хорватского и национальных движений других народов стремились найти новое историческое (равно как и правовое, этнодемографическое и проч.) обоснование новых форм национального самоопределения. Для многих из них самоопределение стало неким неизменным, раз и навсегда данным "телосом" своей этнической общности, неким вневременным и коллективным не только принципом, но и правом32. Идея полиэтничного государства оказалась дискредитированной в глазах всех народов, поскольку была связана с тоталитарным коммунистическим прошлым — заслуги коммунистов в Народно-освободительной борьбе 1941-1945 годов и восстановлении Югославии оказались забыты, более того, ставились им в вину. Югославизм и коммунизм, опираясь на схожие лозунги "братства народов" или "братства всех трудящихся", создавали только видимость решения социальных и этнических проблем, на деле лишь загоняя их внутрь.
А вот точка зрения на причины кризиса югославского государства сначала оппозиционера, а затем — первого президента независимой Хорватии Франьо Туджмана: "Кризис в Югославии начала 1990-х годов, помимо банкротства однопартийного тоталитаризма, был обусловлен и межнациональными конфликтами. Сербы считали, что у федерации слишком много полномочий, а несербские народы, в особенности хорваты и словенцы, — что слишком мало. Наученные горьким опытом, ни те, ни другие не удовлетворились созданием конфедерации". Туджман, профессиональный историк, критикуя "титовскую" Югославию, утверждал в январе 1990 года, что "все великие идеи универсализма были для больших государств и наций… лишь средством навязать свое господство меньшинствам. Но они никогда не достигали своих целей". И судьба югославского интегрализма, развивавшегося от романтизма прошлого века до социалистического интегрализма рубежа 1990-х годов, была, по мнению Туджмана, лишь одним из примеров, это подтверждающих. В идее югославизма и ее осуществлении на практике он видел только угнетение хорватов, лишение их права на самоопределение, в частности — на создание собственного национального государства33.
Стремясь освободиться от "проклятого прошлого" коммунистической Югославии, новые политические лидеры при этом не замечали, как сами оказывались в зависимости от старых мифов, стереотипов и предрассудков — и от застарелой национальной неприязни. История и современность часто сливаются в их сознании в одно неразрывное целое, утрачиваются различия между прошлым, настоящим и будущим. Эти новые политики рассчитывали в изменившихся исторических обстоятельствах решить вековые проблемы прежними методами, опираясь на принципы минувшего.
Многие ученые, как и раньше, продолжали в новых государствах обслуживать власть имущих. Их работы стали играть роль оружия в межэтнических конфликтах; основной их целью и задачей стало выискивание в истории наиболее болезненных проблем и негативных событий в межэтнических отношениях. При этом они стремились даже не доказать свою правоту, а в первую очередь уязвить и унизить оппонента, возложить вину за происходящее на весь соседний народ.
Историю продолжали, только под новыми лозунгами, использовать для непосредственных политических целей, занимаясь не столько ее изучением, сколько конструированием схем и параллелей, которые порождали новые мифы. Эти мифы не только не способствовали, но и препятствовали появлению на новом этапе процесса самоопределения более адекватного общественного самосознания. Произошло резкое изменение роли исторической памяти в жизни государства и еще не сформировавшегося общества. После краха прежней социальной системы и многонационального государства именно этническая общность, стремившаяся к превращению в монолитную нацию-этнос, стала основой мировоззрения и мировосприятия.
Гуманитарные науки и культура на начальной стадии перемен стали барометром для атмосферы нарастающего неблагополучия. В период обострения межэтнических отношений в Восточной и Центральной Европе история, политология, другие гуманитарные науки (вплоть до данных археологии) часто использовались для обоснования притязаний вновь образовавшихся государств на те или иные территории. Потом они оказались боевым средством в войне начала 1990-х и одними из первых ее жертв. Если проанализировать политико-пропагандистскую войну Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговины (а началась она еще в середине 1980-х годов), то бросается в глаза общность приемов, методов, схожесть взаимных упреков и зеркальность исторических мифов, которыми стороны "обосновывали" свои претензии.
Это явление имеет и другую сторону — проблему ответственности интеллектуалов. Публичные "войны интеллектуалов" в СМИ стали одновременно и симптомом, и фактором, и результатом глубокого кризиса межнациональных отношений в распадавшейся Югославии. По мере нарастания напряженности в межнациональных отношениях в стране, а затем и в государствах-наследниках использование истории в качестве орудия в политической полемике, шире — в этнополитических конфликтах, стало устойчивой тенденцией. История из науки превратилась в пропаганду, возвращаясь, только на ином идейном фундаменте, к тем мобилизационным формулам, от которых хотели уйти интеллектуалы, разрушая коммунистическое государство. "Сознание, восходящее к архаичным или примитивным состояниям, склонно к замене истории этногенезом", — справедливо заметил П. Матвеевич34.
В этих условиях историческое государственное право и национальный принцип, право этнической общности на территорию, ее недра и экономические структуры заменяют нормальные имущественные права гражданского общества. Осознание этносом своей принадлежности к определенному историко-географическому региону — в данном случае хорватов и словенцев к Центральной Европе — обосновывало неизбежность и необходимость их выхода из Югославии и разрыва с сербами, которые относились к культурному типу Юго-Восточной Европы. Играло свою роль и чувство принадлежности к разным конфессиям.
Особое место в исторической памяти хорватов и словенцев занимало отношение к монархии Габсбургов — Австрийской империи (Австро-Венгрии). Оно было существеннейшим элементом исторического сознания сербов, хорватов и словенцев во все периоды существования Югославии. Оценка роли Австро-Венгрии в судьбах этих народов была важна и как обоснование легитимности требований национальных движений, и как важнейший элемент осознания своих традиций, культуры, психологии, образа жизни, наконец, своего места в истории Европы. Это отношение было резко негативным в сербской историографии, но становилось почти апологетическим у хорватских и словенских интеллектуалов. Да и в массовом национальном историческом сознании до распада Югославии монархия Габсбургов в некоторые исторические периоды и определенных политических ситуациях ассоциировалась с большей степенью национальной свободы35.
В конце 1980-х годов романтические воспоминания о монархии Габсбургов вновь ожили и стали важнейшей составной частью "этнического ренессанса" у народов Центральной Европы. При этом речь, безусловно, шла не о воссоздании единого государства, охватывавшего большую часть этого региона, но об альтернативе коммунистическим режимам (за исключением, по понятным причинам, австрийцев), о выгоде экономического сотрудничества, о признании общности многих традиций и основ культуры. Распад Югославии и Чехословакии, сложные отношения между другими народами и государствами Центральной Европы — это не только последствия, но отчасти и продолжение распада былой империи Габсбургов. Историческое развитие пошло по пути создания более мелких, национальных — но реально остающихся полиэтничными — государств.
Идейно-историческое обоснование создания независимого сербского государства, охватывающего никогда не принадлежавшие Сербии территории, вызревало среди националистической оппозиции в республике. Широкий политический и общественный резонанс вызвала опубликованная в сочельник (6 января) 1990 года программа партии "Сербское национальное обновление" Вука Драшковича, стоявшей на резко антикоммунистических позициях. В ней прямо говорилось, что целью партии является "создание сербского демократического и многопартийного государства в его исторических и этнических границах". Под таковыми понимались границы Сербии, обретенные ею в ходе "справедливых, освободительных и победоносных войн" (то есть после двух Балканских и Первой мировой), и восстановление тех границ, с которыми Сербия вошла в состав Югославии в 1918 году. Мотивировалось это требование тем, что в послевоенной Югославии решения о проведении внутренних границ между республиками принимались "коммунистами из Хорватии и Словении", что можно рассматривать как пример отождествления антикоммунистического и национального, о котором говорилось выше.
Нужно сказать, что отнюдь не все ученые и интеллектуалы Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговины и других республик распадавшегося государства оказались проникнутыми конфликтной психологией и идеологией. Многие коллеги, признавая неизбежность и историческую закономерность распада СФРЮ, стремились предотвратить войну и восстановить нормальные отношения между народами36.
ХОТЬ ПОХОЖЕ НА РОССИЮ…
Традиционалисты до сих пор считают "Восточной Европой" государства, входившие ранее в Организацию Варшавского договора и СЭВ, прибавляя к ним и Югославию. Они не замечают, что этот регион, даже будучи политически единым, никогда не был таковым в этнически историко-географическом понимании, что всегда существовала разница между Юго-Восточной (Балканы) и Средней Европой. Не говоря уже о том, что понятие "Восточная Европа" объединяет эти государства с Украиной, Белоруссией и Россией. Нельзя не отметить и тот факт, что сейчас границы этих регионов меняются не только по политическим соображениям, но и в соответствии с развитием национального самосознания проживающих в них народов. Примером этого может служить новая самоидентификация словенцев и хорватов, а также части украинцев, причисляющих себя и свои независимые государства к Центральной Европе37.
Большой интерес вызывает проблема обоснованности и научной корректности сопоставления распада СССР, СФРЮ и ЧССР. Распад СССР и кризис на Балканах протекали параллельно, одновременно шло и становление новых независимых государств; есть много похожего и в судьбах этих государств. Общим является социалистическое прошлое, существование в многонациональных федеративных государственных системах, включавших в себя несколько культурно-исторических и религиозных миров. Причины дезинтеграции государств и динамика кризиса во многом совпадают.
Однако с прямыми сопоставлениями СФРЮ и СССР надо быть очень осторожным. Сравнительный анализ или компаративистика — очень интересный и эффективный подход, но в политике далеко не всегда удачный и часто довольно рискованный. Ведут ли эти сопоставления к действительному уяснению общественным мнением и политическим классом России сути происходящего в сравниваемых странах или используются лишь для внутри- и внешнеполитической пропаганды? Немаловажны и другие вопросы: насколько корректны и обоснованны подобные параллели? Что является предметом сравнения — конкретные ситуации, процессы или стадии развития в той или иной стране, а также в каком контексте — историческом, этнологическом, правовом — происходит сопоставление?
Прямые аналогии неуместны, хотя существовало целое направление сравнительной политологии, где Хорватия отождествлялась с Украиной, Словения — с республиками Прибалтики в составе СССР, Босния, а затем Косово — с Чечней, Россия — с Сербией или Македонией38. Но подобного рода упрощенные сопоставления не имеют под собой никакой серьезной фактической базы и методологической основы. Отечественные аналитики часто сравнивают конкретную политическую ситуацию в России с ситуацией в других странах для дополнительного обоснования нашей внутренней политики. При этом порой происходит недопустимая вещь, когда внешнеполитическая информация подпитывает пропаганду этнического национализма внутри России.
Происходит методологическая ошибка — сравнение не может служить доказательством. При этом, как правило, сравнивающий не является специалистом ни по одной из сравниваемых стран; и вместо объяснения и прояснения ситуации в глазах общественного мнения и людей, принимающих решения, аналогии скорее дезориентируют. Ныне широко распространено сопоставление ситуации в Косове с положением в Приднестровье и на Кавказе. Однако раньше мы наблюдали попытки отождествить, например, ситуацию в Боснии и Герцеговине и ситуацию в Крыму, чеченскую проблему в России с проблемой албанцев в Македонии и т.д. Несмотря на внешнюю эффектность и относительную оправданность, такие попытки ошибочны и некорректны не только по самой сути, но и в политическом плане. Попытки выработать некий универсальный "ключ", общий принцип решения всех однотипных на первый взгляд конфликтов и проблем обречены на неудачу. Причина этого в том, что игнорируются особенности этнической структуры, традиции межэтнических и межконфессиональных взаимоотношений и закономерности этноисторического развития народов каждого данного государства или региона. На первый план выносятся правовые, экономические или социологические схемы и модели, а реальные причины возникновения того или иного конфликта, его развитие и особенности сознательно игнорируются как несущественные. Пример: российские политики считают Косово своего рода юридическим прецедентом для Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, игнорируя отличия Косова не только от всех вышеуказанных случаев, но даже и от ситуации в Хорватии, Боснии и Герцеговине, Македонии. В результате уходит понимание того, что каждый из этих конфликтов, входящий, например, в "дугу нестабильности" (вероятно, эта "дуга" существует в значительной степени как абстракция, с одной стороны, и политико-пропагандистский фантом — с другой), имеет свои неповторимые исторические, этнические и иные особенности и разрешен будет тоже в своеобразных формах и на особых правовых и политических основаниях39.
***
1990-му суждено было стать в Югославии последним мирным годом перед четырехлетней войной. Но именно в этот год вызрели и сформировались ее политико-психологические, идейные и организационные предпосылки. Государство, созданное на основе внутренней мобилизации против внешних врагов — германских нацистов, итальянских фашистов, болгарских и венгерских оккупантов, а затем против блокады со стороны СССР с его союзниками и угрозы их военного вмешательства40, — постепенно изживало себя, не будучи в состоянии предложить иного — кроме силового — решения проблем межэтнических взаимоотношений и национального самоопределения. Еще до смерти своего основателя это общество постепенно погрузилось в состояние застоя, который лишь придавал дополнительную силу межнациональным конфликтам, и затем стало сползать в междоусобный гражданский и межэтнический конфликт. Первые многопартийные выборы в 1990 году знаменовали собой скорее наступление не демократии, а охлократии и популизма, что в известном смысле было закономерным после стольких лет несвободы. В массовом сознании социальные проблемы приобретали этнический оттенок и соединялись с реальными нерешенными проблемами межнациональных отношений, имевших долгую историю. Одним из главных стал вопрос об этнических и государственных границах; и тогда же ясно обозначились первые — пока только идеологические — попытки "приведения их в соответствие" друг с другом. Новые политики и идеологи при этом начали руководствоваться прежними или наспех сконструированными всеобъемлющими мифами, где государственная идеология соединялась с этническим радикализмом. Либеральные и демократические силы, так долго мечтавшие о новой системе и работавшие ради нее, на первых же свободных выборах потерпели поражение практически во всех республиках.
Борьба центробежной и центростремительной тенденций присуща любому многонациональному и полиэтничному государству независимо от социально-экономического строя и особенностей политическогой системы. Эта борьба обусловлена самой природой этнической общности, стремящейся к самоопределению, на каждом витке своей истории в новой форме. Центробежная тенденция в полиэтничном государстве может быть смягчена только максимальной демократизацией и продуманной национальной политикой. А усиление авторитарных и централистских тенденций, нарушение нормального развития общегосударственного рынка и нарастание сопротивления неполноправных народов ведут к утрате широкой полиэтничной социальной базы государства, к его развалу. Вместе с тем этническая общность не может быть субъектом государственного права, она не в состоянии составить фундамент государства, заменить собой полиэтничное гражданское общество.
При этом федерализм нельзя рассматривать исключительно как противоположность централизму. И на юго-востоке Европы нельзя слепо копировать опыт Германии, Швейцарии и США. Вполне обоснованной представляется точка зрения на федерацию как на объединение свободных государств в единое государственное образование с ясным разграничением прав целого и его частей. Федеративное государство — это состояние общества, состояние сознания, и оно не имеет ничего общего с разметкой новых границ и с пересаживанием прежней партийной номенклатуры в перекрашенные старые или новые импортные кресла, что началось в Югославии в 1990 году и продолжилось впоследствии в независимых постъюгославских государствах.
Если раньше автономия рассматривалась как гарант целостности многонационального государства, как способ удержания той или иной этнической общности от создания независимого государства, то по мере усиления процесса политического самоопределения неполноправных народов принцип автономии, с точки зрения центральных властей и государствообразующей нации, становится дезинтегрирующим фактором, проявлением сепаратизма. Отсюда — стремление ликвидировать автономию и тем самым якобы сохранить территориальную целостность. Сторонники центра встают перед дилеммой: сохранять или не сохранять целостность государства, а если и удерживать ее, то с помощью централистских мер или федерализации, конфедерализации, повышения статуса автономии. При этом нужно напомнить, что этнотерриториальная автономия не тождественна подлинному самоуправлению.
У национальных движений неполноправных народов иной выбор — какую форму автономии, территориальную или экстерриториальную, предпочесть, оставаться или нет в составе прежнего полиэтничного государства, соглашаться или нет на усеченные в любом случае суверенитет и государственность. В 1990 году уже максимально остро и конкретно встает вопрос о том, как будут строиться отношения с национальными меньшинствами в рамках автономии, в том числе и в тех районах и республиках, где национальным меньшинством становится государствообразующая нация41.
Внутриэтнические консолидационные процессы, подогреваемые чувством неудовлетворенности положением своего народа в полиэтничном государстве, соединяясь с традициями национальных движений и борьбы за освобождение, приобретают гипертрофированную форму. Они начинают преобладать над межэтническими консолидационными процессами и связями, в основе которых лежало югославянское сознание. Эти внутриэтнические процессы на рубеже 1980-1990-х годов соединялись с центробежными тенденциями в политике республик. "Центр" ничего не мог и не смог противопоставить этому, кроме усиления административных мер и пропаганды югославянского унитаризма.
Страна сталкивалась с теми же противоречиями, что и монархия Габсбургов начала века, и новая Югославия еще пятьдесят лет спустя. Правители Югославии — и до Второй мировой войны, и после нее — не усвоили эти уроки: принципы централизма и унитаризма, этнотерриториальной федерации и автономии рано или поздно себя изживают, а фундаментом государства может стать только развитое гражданcкое полиэтничное общество.
Федерация не могла более обеспечить необходимый уровень и форму национального самоопределения: югославизм как основа государства пришел в конфликт с этим принципом национального самоопределения (конфликт этнос-государство) и не предотвратил столкновения национальных движений населявших это государство народов между собой. Наступил новый этап в процессе самоопределения южнославянских народов, которым оказались тесны рамки этнотерриториальной федерации. Ибо федерация "работает" только тогда, когда она создана исключительно как добровольный территориальный союз, а не "союз этнических общностей" (народов), которым была Югославия.
___________________________________________
1 Зечевиh М. Jугославиjа 1918-1992. Jужнословенски државни сан и jава. Београд: Просвета, 1994; Pirjevec J. Jugoslavija. 1918-1992. Koper, 1995.
2 История Югославии. Т. II. М., 1963. С. 226.
3 Участник одного из решающих для судьбы С. Милошевича заседаний партийного руководства 1987 года Иван Стамболич позднее вспоминал, что, судя по выражению лица "Слобо", "подумал, что на нас напали русские или началась Третья мировая война". См.: Silber L., Little A. Smrt Jugoslavije / Prevod s engleskog.
4 Хрущев Н.С. Воспоминания. Книга третья. М., 1999. С. 126.
5 См.: Романенко С.А. Югославия, Россия и "славянская идея". М., 2002. С. 355.
6 Politicki leksikon. Beograd, 1979. S. 437; Cani B., Milivojevic?C. Космет иlи Kosova. Beograd, 1996. S. 248-250; Ramet S.P. Nationalism and Federalism in Yugoslavia 1962-1991. Second edition. Bloomington and Indianapolis, 1992. P. 187-201.
7 Смирнова Н.Д. Конфликт в Косово как часть "албанского вопроса" // Косово. Международные аспекты кризиса. Московский центр Карнеги. 1999. С. 97-98.
8 Ramet S.P. Nationalism and Federalism in Yugoslavia 1962-1991. P. 225-238.
9 Silber L., Little A. Smrt Jugoslavije. S. 17-19; Gard P. Z?ivot i smrt Jugoslavije / Prevod sa francuskog. Zagreb, 1996. S. 217-232, 366-367.
10 Устав Републике Србиjе. Београд: Савремена администраци╪а, 1992. C. 30-31; Устав Савезне Републике Jугославиjе. Београд, 1992. См. также: Зечевиh М. Jугославиjа 1918-1992. С. 202-212, 221-22; Horvat B. Kosovsko pitanje. Zagreb, 1989. S. 135; Matkovic?H. Povijest Jugoslavije. Hrvatski pogled. Zagreb, 1998. S. 371-373; Pirjevec J. Jugoslavija. 1918-1992. S. 385-387, 394-396; Malcolm N. Kosovo. A Short History. London: Macmillan, 1998. P. 327- 356; Unfinished Peace. Report of the International Commission on the Balkans. Aspen Institute & Carnegie Endowment for International Peace. 1996. P. 112-127.
11 Устав Републике Срби╪е. C. 30-31.
12 Cм., например: Романенко С.А. Югославия: История возникновения. Кризис. Распад. Образование независимых государств. Национальное самоопределение народов Центральной и Юго-Восточной Европы в XIX-XX вв. М., 2000; Allok J. Explaning Yugoslavia. London, 2000.
13 Подробнее об этом см.: Романенко С.А. Католицизм и православие в формировании хорватской и сербской наций на территории Хорватии, Славонии и Далмации // Роль конфессий в формировании южнославянских наций. M., 1999. С. 54-111.
14 ╦ови· Б. Послед°и дани СФР╦. Београд, 1996. С. 69.
15 По указанным проблемам идет широкая дискуссия между учеными разных стран, школ и направлений. См.: Evropa i raspad Yugoslavije / Priredila Radmila Nakarada. Beograd: Institut za evropske studije, 1995; Зечевиh M. Jугославиjа 1918-1992; Denic В. Etnicki nacionalizam. Tragicna smrt Jugoslavije. Beogrаd: B92, 1996; Bilandzic D., Covic B., JurkovicP. et al. Croatia between war and independence. Zagreb, November 1991; Tomac Z. The Struggle for the Croatian State. Zagreb: Profikon, 1993; Banac I. Cijena Bosne. Sarajevo, 1996; Prunk J. A Brief History of Slovenia. Ljubljana, 1994; Pirjevec J. Jugoslavija. 1918-1992; Durakovic N. Prokletstvo Muslimana. Sarajevo: Oslobod-enje, 1993; Why Bosnia? Wrightings on the Balkan War / Ed. by Rabia Ali and Lawrence Lifschultz. Stony Creek, Connecticut, 1993; Gard P. Z?ivot i smrt Jugoslavije; Glenny M. The Fall of Yugoslavia. The Third Balkan War. Third edition. London: Penguin Books, 1996; The Yugoslav War, Europe and the Balkans: How to achieve security? / Ed. by Stefano Bianchini and Paul Shop. Ravenna, 1995; Malcolm N. Bosnia. A Short History. The Iranian Jornal of International Affairs. Vol. VII. № 2. Summer 1995; Geis I. Der Jugoslawien Krieg. Frankfurt am Main, 1993; Волков B. Трагедия Югославии // Новая и новейшая история. 1994. № 4/5. С. 3-32; Балканы между прошлым и будущим / Под ред. А. Язьковой и Б. Шмелева. M.: Апрель-85, 1995; Романенко С.А. Югославия, Россия и "славянская идея"; Вукобрат Б. Предложения по созданию нового сообщества республик бывшей Югославии. Б.м., б.г., и многие другие.
16 Шахназаров Г.Х. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его помощника. М., 1993. С. 56.
17 ╦ови· Б. Последни дани СФР╦. С. 92-93.
18 Letica S. Cetvrta Jugoslavija. Zagreb, 1989. S. 294.
19 Ibid. S. 311-313.
20 Устав Савезне Републике Jугославиjе; Устав Републике Србиjе; Устав Републике Срби╪е и Устав Републике Црна Гора с уставним законима за °ихово спрово░е°е. Тре·е изда°е. Београд: Службени лист, 1999; Закон о ╪угословенском држав анству с об╪аш°е°има. Ustav Republike Hrvatske. 4 izd. Zagreb: Informator, 1992; Ustava Republike Slovenije. Ljubljana, 1993; Устав на Република Македониjа. Скопjе, 1993; Ustav Federacije Bosne i Hercegovine // Slobodna Dalmacija, 1994. 22-27 ozujka; Novi ustavi na tlu bivse Jugoslavije. Beograd: Medunarodna politika, 1995; The Creation and Changes of the Internal Borders of Yugoslavia. Beograd, [n.d.]; Boban L. Hrvatske granice od 1918 do 1993. Zagreb, 1993; Конституции стран Центральной и Восточной Европы. М.: Центр конституционных исследований Московского общественного научного фонда, 1997.
21 Deklaracija o hrvatskome jeziku s prilozima i deset teza. Drugo izdanje. Zagreb, 1991.
22 Izеtbegovic A. Islamska deklaracija. Sarajevo, Bosna, 1990.
23 См.: Михаилови· К., Крести· В. Меморандум САНУ. Одговори на критике. Београд: САНУ, 1995. С. 133-136.
24 Словения. Путь к самостоятельности. М., 2001. С. 106-115.
25 Однако далеко не всей. Большую роль позднее, в трагические 1990-е годы, в духовной и интеллектуальной жизни СРЮ играл всемирно известный Белградский интернациональный театральный фестиваль (БИТЕФ), ставший средоточием гуманистически воспитанной и европейски мыслящей части постъюгославских художников и интеллектуалов. Подробнее о фестивале см.: Вагапова Н.М. БИТЕФ: театр и фестиваль. М., Государственный институт искусствознания, 1998.
26 Например, предложения Словении и Хорватии о конфедерации и Сербии о сохранении федерации. См.: ╦ови· Б. Последни дани СФР╦. С. 203, 209-213.
27 Ibid. С. 145-147, 166-172.
28 DurakovicN. Prokletstvo Muslimana. S. 214. О развитии событий в Боснии и Герцеговине также см.: Arnautovic S. Kako se branila Bosna. Vojnoj-politicki eseji i komentari. Sarajevo: Promocult, 1997; Banac I. Cijena Bosne; BilandzicD., Cigar N., Divijak J. i dr. Rat u Hrvatskoj i Bosni i Hercegovini. 1991-1995. Zagreb, 1999. S. 161-290; Bogovac M. Rat u Bosni i Hercegovini. Politicki aspekti. Zadar: Zadarska tiskara, 2000; Bosna i Hercegovina i bosnjaci u politici i praksi Dr. Franje Tud-mana. Sarajevo: Vjece Kongresa bosnjackih intelektualaca, 1998; MaricF. Pregled pucanstva Bosne i Hercegovine izmedu 1879. i 1995. godine. Zagreb, 1996; OmeragicS. Dogovoreni rat. Sarajevo: Proton, 2001; SokolovicD. Nacija protiv naroda. Bosna je samo jedan slucaj. Oslo: Sypressforlag, n.d.; Malkolm N. Bosnia. A Short History; Garde P. Dnevnik putovanja po Bosni i Hercegovini / Prijevod s francuskoga. Zagreb: Ceres, 1998; Chandler D. Bosnia. Faking Democracy After Dayton. Second edition. London: Sterling, Virginia: PlutoPress, 2000; Friedman F. The Bosnian Muslims. Denial of a Nation. Boulder and Oxford: VestviewPress, 1996. P. 205-254; Wezel/ bal/kanski / Pod redacijaJana Piekl/o, Stefana Wilkanovicza. Krakow: Wydawnictwo Lux libri, 1999. S. 39-53, 86-93, 120-126.
29 Matvejevic P. Jugoslavenstvo danas. Beograd, 1984.
30 Sibl M. Narodni suverenitet i pravo na samoodred-enje // Sto jest i sto hoce HDZ. Zagreb, 1990. S. 51-52.
31 Ibid. S. 17
32 Sibl M. Narodni suverenitet i pravo na samoodred-enje // Sto jest i sto hoce HDZ. Zagreb, 1990. S. 51-52.
33 Tudman F. O povijesnoj nuznosti i protuslovlju samoodredenja i integracije europskih naroda // Sto jest i sto hoce HDZ. S. 72-74.
34 Matvejevic P. Jugoslavenstvo danas. S. 36.
35 Ср., например: Petrovic N. Nacionalno pitanje i slom Austro Ugarske // Jugoslovenski istorijski casopis. 1966. № 1-2; -Dord-evic D. Raspad Habsburske monarhije 1918 — slucajnost ili neizbeznost // Jugoslovenski istorijski casopis. 1968. № 1-2; Sidak J., Gross M., Karaman I., Sepic D. Povjest hrvatskoga naroda. Zagreb, 1968; Durakovic N. Prokletstvo Muslimana.
36 См., например: Роксанди· Д. Против рата. Прилози повиjести илузиjа. Загреб, 1996; Okrugli stol "Srbi i Hrvati" // Erazmus. Zagreb. 1994. Broj 5; Banac I. Protiv straha. Clanci, izjave i javni nastupi, 1987-1992. Zagreb, 1992; Dijalog. Beograd. Broj 1-2; Рrolece 1996. Srpska strana rata. Trauma i katarza u istorijskom pamcenju. Beograd, 1996; Nedovrseni mir. Izvestaj med-unarodne komisije za Balkan. Prevod sa engleskoga. Zagreb; Sarajevo, 1997; Radio B-92. Nasa Borba. Beograd, 1998; Tolerancijom protiv mrznje. Borba protiv rasizma, ksenofobije, antisemitizma i netrpelivosti. Zagreb: Hrvatski Helsinski odbor za ljudska prava, 1997; Srbi u Hrvatskoj. Juc?er. Danas. Sutra. Zagreb: Hrvatski Helsinski odbor za ljudska prava, 1998; Most dijaloga. Razgovori ratu usprkos (april 1994 — juni 1997). Radio Free Europe. Fried-rich Naumann-Stiftung. Media centar Прелом. Banja Luka, 1998, и многие другие издания в Югославии, Хорватии, Боснии и Герцеговине.
37 Cм.: Исламов Т., Фрейдзон В. Средняя Европа — миф, плод воображения или реальность? // Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М., 1992. С. 119- 133; Австро-Венгрия: опыт многонационального государства / Отв. ред. Т.М. Исламов, А.И. Миллер. М., 1995; Центральная Европа как исторический регион / Отв. ред. А.И. Миллер. М., 1996; Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика / Отв. ред. О.В. Хаванова М., 1997.
38 См., например: Minic?M. Ratovi na Kosovu (1998-1999) i u Ceceniji (1994-1996). Sarajevo, 2000.
39 Подробнее о сопоставлении развития СССР и СФРЮ, постсоветских и постъюгославских государств см.: Романенко С.А. СССР — Югославия: модель распада. Россия-Сербия: модель нового самоопределения // Знамя. 1996. № 11; Он же. Десять лет распада СФРЮ // Мировая экономика и международные отношения. 2001. № 9. С. 72-76.
40 Аникеев А.С. Как Тито от Сталина ушел: Югославия, СССР и США в начальный период "холодной войны". (1945-1957). М., 2002.
41 См.: Romanenko S. National Autonomy in Russia and Austria-Hungary. A Comparative Analisis of Finland and Croatia-Slavonia // Nationalism and Empire. The Habsburg Empire and the Soviet Union / Ed. by Richard R. Rudolph and David F. Good. New York, 1992.