(Белорусская номенклатура в год великой трансформации)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2007
(Белорусская номенклатура в год великой трансформации)
1990 год стал для Белорусской Советской Социалистической республики "годом великой трансформации". В течение этих двенадцати месяцев — с точки зрения Истории срок совершенно ничтожный — белорусская элита прошла путь от национального нигилизма к признанию необходимости и закономерности построения суверенного национального государства. Именно в 1990 году были завязаны основные "узлы" проблем, которые затем пришлось долго и не очень успешно распутывать.
Автору трудно писать об этом, ведь описываемый год стал переломным и для его собственной жизни. Поэтому читателя не должно удивлять, что ссылки на тексты исследователей и мемуаристов, опубликованные и отредактированные, будут сопровождаться и ссылками на воспоминания самого автора, вынужденного выступать одновременно в двух малосовместимых ролях — исследователя и мемуариста. Остается лишь надеяться на крепость еще не обветшавшей памяти и сохранившиеся в домашнем архиве записи.
Сегодня вообще многие активные деятели тогдашнего времени превратились в мемуаристов. 1990 год кажется в ретроспективе такой далекой историей, что новое поколение политических активистов суверенной Беларуси попросту не помнит имен "героев вчерашних дней". И воспоминания становятся возможностью апеллировать не к потомкам, а к более молодым современникам, чтобы добиться прижизненной реабилитации, объяснив свою позицию хотя бы задним числом. Так, воспоминания опубликовали трое бывших спикеров Верховного Совета, бывший премьер-министр, бывший министр иностранных дел, бывший первый секретарь обкома КПБ, пятеро депутатов Верховного Совета, бывший министр внутренних дел, многие деятели культуры. Мемуарные фрагменты содержатся и в публицистических статьях, в том числе и в статьях автора данного исследования.
И еще одно замечание. Следуя примеру таких исторических писателей, как Стефан Цвейг и Морис Дрюон, исследовательско-мемуарному тексту автор предпосылает в алфавитном порядке перечень действующих лиц, упоминаемых в нем, с указанием того статуса, которым они обладали в начале и в конце 1990 года. Так читателю будет проще понимать, с кем он имеет дело.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Бровиков Владимир Игнатьевич — посол СССР в Польше. Делегат съезда КПБ, кандидат на пост первого секретаря ЦК КПБ.
Будинас Евгений Доминикович — писатель, публицист, корреспондент журнала "Дружба народов" в БССР, кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Гилевич Нил Сымонович — поэт, первый секретарь правления Союза писателей БССР, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель парламентской Комиссии по образованию, культуре и сохранению исторического наследия.
Гончарик Владимир Иванович — председатель Белорусского совета профсоюзов, народный депутат СССР, кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Гриб Мечислав Иванович — начальник Витебского областного управления внутренних дел, генерал-майор МВД, кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва. Председатель парламентской Комиссии по вопросам национальной безопасности, обороны и борьбы с преступностью.
Грушевой Геннадий Владимирович — доктор философских наук, профессор, активист "чернобыльского" движения, кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва.
Дементей Николай Иванович — председатель Президиума Верховного Совета БССР 11-го созыва, народный депутат СССР, член бюро ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Камай Алексей Степанович — секретарь ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Второй секретарь ЦК КПБ.
Кебич Вячеслав Францевич — первый заместитель председателя Совета министров БССР, народный депутат СССР, член бюро ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель Совета министров БССР.
Кравченко Петр Кузьмич — секретарь Минского горкома КПБ по вопросам идеологии, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — министр иностранных дел БССР.
Леонов Василий Севастьянович — первый секретарь Могилевского обкома КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — председатель Могилевского областного Совета депутатов, председатель Мандатной комиссии Верховного Совета.
Малофеев Анатолий Александрович — первый секретарь Минского обкома КПБ, народный депутат СССР. В конце года — первый секретарь ЦК КПБ.
Наумчик Сергей Иосифович — редактор отдела фельетонов сатирического журнала "Вожык", кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Секретарь парламентской Комиссии по вопросам гласности, средств массовой информации и прав человека, координатор парламентской оппозиции Белорусского народного фронта "Адраджэньне" ("Возрождение").
Позняк Зенон Станиславович — старший научный сотрудник Института истории Академии наук БССР, председатель сойма Белорусского народного фронта "Адраджэньне", кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Середич Иосиф Павлович — заместитель главного редактора газеты "Советская Белоруссия", кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Главный редактор печатного органа Верховного Совета — "Народной газеты".
Слюньков Николай Никитович — народный депутат СССР, бывший первый секретарь ЦК КПБ, член Политбюро и секретарь ЦК КПСС.
Соколов Ефрем Евсеевич — народный депутат СССР, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — председатель Комиссии Верховного Совета СССР по делам пенсионеров и ветеранов; мандат депутата Верховного Совета БССР сложил.
Тихиня Валерий Гурьевич — доктор юридических наук, министр юстиции Белорусской ССР. Затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва, секретарь ЦК КПБ.
Федута Александр Иосифович — учитель русского языка и литературы средней школы № 20 г. Гродно; член ЦК ЛКСМБ; кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — делегат XXIX съезда ЛКСМБ.
Филарет (Вахромеев Кирилл Варфоломеевич) — митрополит Минский и Гродненский, Патриарший экзарх всея Беларуси. Кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва.
Шушкевич Станислав Станиславович — народный депутат СССР, проректор Белорусского государственного университета, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Первый заместитель председателя Президиума Верховного Совета БССР 12-го созыва.
I. БЕЛОРУССКИЙ ЯЗЫК: "ПОДАРОК" ПАРТИИ НАРОДУ?
Несомненно, самым важным политическим событием 1990 года стали выборы в Верховные Советы союзных республик и местные органы власти. Однако в Белоруссии этому предшествовал едва ли не последний законодательный акт, принятый Верховным Советом 11-го созыва. Этим историческим актом стал Закон о языках в БССР.
Социалистическая Белоруссия оказалась в наибольшей степени — по сравнению с другими республиками, входившими в состав СССР, — денационализированной. В полном соответствии с еще хрущевской доктриной о постепенном стирании межнациональных различий советских народов руководители БССР — прежде всего, многолетний первый секретарь ЦК КПБ Петр Машеров — старательно русифицировали республику. Этому способствовала и реальная близость русского и белорусского языков. В результате, несмотря на формальное существование государственного двуязычия, к концу 1980-х годов белорусский язык в республике влачил жалкое существование. Вот как об этом еще в 1988 году высказался известный белорусский писатель, профессор Нил Гилевич:
…Речь идет о судьбе целой нации, о спасении языка и культуры одного из больших славянских народов… Чтобы эти мои слова не показались кому-либо умышленной драматизацией реального положения, приведу хотя бы самые главные факты: ни одно государственное учреждение в республике не работает на белорусском языке, нигде, кроме как в СП (Союзе писателей. — А.Ф.) БССР, вы не получите справку или иной документ на этом языке, ни в одном городе и городском поселке нет ни одной белорусской школы, да и те сельские школы, которые называются белорусскими, далеко не все таковыми являются в действительности, о высшей школе и говорить нечего — там, за исключением филфаков, белорусского слова вообще не услышишь1.
Могу подтвердить сказанное Нилом Гилевичем ссылкой на собственный педагогический опыт. Даже лучшие из моих коллег — преподавателей белорусского языка и литературы — в быту общались исключительно на русском языке и не смущались, когда на уроках школьники отвечали на вопросы, цитируя не белорусскоязычный оригинал, а русскоязычный перевод классических белорусских текстов, обязательных к изучению в средней школе. Могу также сказать, что подобное было невозможно ни в Украине, ни в Литве.
Показательно, что Гилевич в этот период — должностное лицо, первый секретарь правления Союза писателей БССР, персона вполне номенклатурная. В своих воспоминаниях он подробно описал процедуру "сватовства" на этот высокий пост персоны с репутацией "националиста"2. Вместе с тем очевидно, что, несмотря на очевидную "неудобность" человека с большими амбициями и явным "несовпадением" видения национальной проблематики в общении с партийными руководителями, несмотря на личное желание сделать максимально возможное для развития языка и культуры, Гилевич абсолютно вписывался в сложившуюся концепцию лингвогосударственной политики Компартии БССР. Не случайно ведь и "свадебными генералами" республиканского масштаба — председателями Верховного Совета БССР — многие годы были белорусские писатели с хорошей репутацией у читателей: Максим Танк, Иван Шамякин, Иван Науменко.
Русификация осуществлялась партийными деятелями под аккомпанемент искренних речей патриотически настроенных деятелей белорусской культуры3. Петр Кравченко вспоминает:
Помню, на какой-то конференции с участием минской творческой интеллигенции Геннадий Бартошевич (тогда — второй секретарь ЦК КПБ. — А.Ф.) выступил на белорусском языке. Когда он возвращался на свое место в президиуме, первый секретарь ЦК КПБ Николай Слюньков с презрительной ухмылкой бросил ему:
— Ну что ты перед этим быдлом распинаешься!4
Однако к зиме 1989/90 года вопрос о роли белорусского языка назрел настолько, что партийное руководство республики было просто вынуждено взять инициативу в свои руки. Вернее, не взять, а попытаться перехватить.
Дело в том, что на протяжении предшествующих двух лет тема положения белорусского языка в обществе активно поднималась представителями так называемых "неформальных" молодежных объединений. Выпускниками и студентами Белорусского государственного университета были созданы кружки "Талака" ("Толока"), "Тутэйшыя" ("Здешние"), "Майстро╒ня" ("Мастерская"), чья деятельность получила широкий резонанс в студенческой среде и других белорусских вузов. Наконец, о том же активно говорил и Белорусский народный фронт "Адраджэньне". Это представляло несомненную опасность, поскольку творческая интеллигенция — при всем презрении к ней партийной элиты — традиционно пользовалась уважением в белорусском народе.
Активист Белорусского народного фронта и будущий депутат Сергей Наумчик вынужден констатировать роль компартии в принятии Закона о языках:
26 января 1990 года, перед прекращением своих полномочий, Верховный Совет 11-го созыва принял Закон о языках. Это было сделано в ответ на требование общественности — так, при обсуждении проекта в печати 15 тысяч человек высказались за придание белорусскому языку статуса единственного государственного языка. За месяц до принятия закона такой статус был вынужден признать и ЦК КПБ на своем пленуме, стремясь перехватить инициативу БНФ, который требование гарантий белорусскому языку сделал одним из главных своих программных положений.
Однако общественные настроения могли бы быть и не учтены, как случилось это на несколько недель ранее с новым избирательным законом, если бы в комиссии и непосредственно на сессии ВС в защиту государственности белорусского языка не выступили депутаты Нил Гилевич, Геннадий Буравкин, Иван Чигринов, Иван Шамякин, вице-премьер Нина Мазай, министр образования Михаил Демчук и секретарь Минского горкома компартии Петр Кравченко. Среди депутатов были активные противники закона, прежде всего из числа промышленной номенклатуры. Однако это был тот самый случай, когда многолетняя привычка голосовать, как приказывает партийное начальство, сработала не во вред, а на пользу нации5.
Здесь чрезвычайно показателен список тех, кто поддерживает принятие Закона о языках, возвращающего белорусскому языку статус единственного государственного. Четверо в этом списке — писатели (Гилевич, Буравкин, Шамякин, Чигринов). Однако, несмотря на все их несомненные литературные заслуги, с ними соседствуют вполне номенклатурные фигуры. Иван Шамякин — бывший председатель Верховного Совета БССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, бывший первый секретарь правления Союза писателей БССР. Иван Чигринов — народный писатель Белоруссии, секретарь правления Союза писателей БССР. Геннадий Буравкин — председатель Гостелерадио БССР, будущий полпред БССР в ООН. К ним присоединились вице-премьер по социально-культурным вопросам Нина Мазай (бывший первый секретарь ЦК ЛКСМБ) и министр образования Михаил Демчук (бывший заведующий отделом ЦК КПБ). Совершенно очевидно, что в период всевластия (пусть даже — кажущегося!) компартии вся эта номенклатурная когорта не могла бы выступить с подобной инициативой без перспективы утраты статуса и связанных с ним привилегий. То есть — "отмашка сверху" была дана.
Идеолог минской городской парторганизации Петр Кравченко приводит фрагмент своего выступления на сессии 26 января 1990 года:
Если бы язык был всего лишь средством общения между людьми, народы давно бы использовали с этой целью латынь, санскрит или эсперанто. Сколько языков в мире, столько и цивилизаций на земле. Поэтому мы стоим за родной язык, но также за каждый язык, за каждый народ — это делает нас гуманистами6.
Последний тезис Кравченко весьма показателен. Он не упоминает о существовании БНФ, но явно противопоставляет "партийный", то есть правильный, подход антипартийному, антикоммунистическому. Опытный и амбициозный коммунистический идеолог имеет в виду и позицию прибалтийских "народных фронтов", о которой белорусское партийное руководство помнит постоянно. И всего через неполных полтора месяца парламентская власть в трех балтийских республиках перейдет в руки тех, кого Кравченко в этот период явно не считает "гуманистами".
Оппоненты Петра Кравченко уловили поданный им сигнал. Их трактовка принятия Закона о языках серьезно отличается от официальной. Вот, например, что пишет известный национально ориентированный публицист Сергей Дубавец:
Сейчас, кстати, когда это дозволено, покатилась целая волна художественных причитаний по поводу гибели языка, истории, культуры: гибнем, пропадаем, отобрали! В принципе, все это правильно, но совершенно бессмысленно, если не сказать — во вред. Экзистенциальный вариант осмысления этой ситуации таков. Язык — есть, история — есть, культура — есть. Ничего с ними не сделается, никто не отбирает, спасать их не нужно — не тонут, не горят. Купала, Калиновский, Евфросиния Полоцкая тоже есть. Это мы сами относительно них "УТРАЧИВАЕМСЯ", впадаем в апатию. А стоило бы задуматься: может, не "прививать народу любовь" ко всему этому национально-культурному комплексу, что обычно вызывает обратную реакцию, а заставить ЭТО РАБОТАТЬ, если угодно — ЖИТЬ?
<…> Любая национальная идея в завершенном виде имеет целью государственный суверенитет нации. Без этого идея — как дом без крыши. И все усилия наших "старателей" заманить в такой дом наш народ ни к чему не приводят7.
По поводу "дозволенной" государственности белорусского языка выражает скепсис и ведущий белорусский писатель Василь Быков:
Необходимо понять, что долгожданный акт придания белорусскому языку статуса государственного — не более чем очередной бюрократический маневр, национальный обман. При сегодняшних, далеких от демократии позициях нашего руководства проблема национального языка по-прежнему остается нерешенной. Для того, чтобы белорусский язык стал понастоящему народным, государственным языком, нужна замена антинационального сервилистского строя на суверенно-демократический, что нам пока и не светит8.
Следует учитывать, что недовольство "брошенной костью" выражалось на фоне реальных попыток белорусских властей выполнять принятый Закон. Петр Кравченко вспоминает: "В 1990 году, когда я уходил из горкома партии, сорок восемь школ из двухсот в Минске стали белорусскоязычными"9. Это был очень хороший результат: до принятия Закона о языках белорусскоязычных школ в Минске не было вообще. Однако этого было уже мало.
Иными словами, намерение партийного руководства Белоруссии успокоить национальное движение в стране и перехватить инициативу у оппозиционной интеллигенции привело на самом деле к радикализации требований оппозиции и усилению противостояния. Подчеркнем еще раз: не к союзу, не к совпадению позиций, а именно к противостоянию. Национальная культура становится символом борьбы за государственный суверенитет. В этом отношении показательна постановка режиссером Николаем Пинигиным запрещенной в течение многих лет в Советском Союзе пьесы признанного белорусского классика Янки Купалы "Тутэйшыя". "Тутэйшыя" были поставлены на главной сцене республики — сцене Академического театра имени того же Купалы, расположенного буквально в двух шагах от здания ЦК КПБ. В сценографии спектакля был использован запрещенный бело-красно-белый флаг, под которым, согласно преданию, белорусско-литовские полки сражались в битве при Грюнвальде10. Появление его в конце спектакля зрители встречали стоя, настоящей овацией. Но этот же флаг был одновременно и флагом БНФ.
II. ВЫБОРЫ: "СТЕНА — ДА ГНИЛАЯ…"
Выборы в местные Советы и республиканские парламенты в советские времена традиционно носили формальный характер. "Абсолютное большинство депутатов были политическими дилетантами. В стране Советов все народовластие было исключительно декоративным. Говорю это осознанно, потому что сам неоднократно избирался депутатом Советов разных уровней"11, — вспоминает Мечислав Гриб.
В 1990 году это было уже невозможно. К 4 марта — дню выборов — белорусский избиратель успел привыкнуть к "телевизионной демократии": трансляции заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР задали модель поведения начинающих белорусских политиков и одновременно убедили избирателя в том, что депутаты обязаны бороться за их голоса. Электоральное право начало восприниматься именно как право.
"Бороться за голоса" было тяжело. Свидетельствует активист оппозиции Сергей Наумчик:
Формально кандидаты имели "равную" возможность проводить встречи в трудовых коллективах. Но кандидатам от БНФ попасть на завод или в НИИ было значительно тяжелей; чиновники же легко проходили куда угодно. К примеру, кандидат в депутаты по одному из витебских округов, начальник областного управления милиции Мечислав Гриб посещал заводы, студенческие аудитории, родительские собрания в школах — чтобы проинформировать о борьбе с преступностью. Его конкурент от БНФ, руководитель клуба "Узгор’е" археолог Игорь Тишкин такой возможности не имел12.
Здесь показательно, что милицейскому генералу противостоит интеллигент-археолог. Оппозиция убеждена в том, что завоевать голоса можно правильными словами, что нужно демонстрировать избирателю высокий интеллект и образованность. В крупных городах это зачастую срабатывало. И даже большим начальникам — к их числу относится, несомненно, и начальник областного УВД — приходилось несладко:
Хорошо помню встречу со студентами Витебского ветеринарного института в 1990 году. Пришел я туда в генеральской форме, так как меня об этом попросил секретарь парткома института. В студенческой аудитории для встречи со мной собрались студенты нескольких групп. Когда мы вошли в аудиторию, то увидели, что студенты стоя выкрикивают какие-то слова, топают ногами, на наше приветствие не отвечают и не садятся. Я растерялся, потому что никогда ранее такого не встречал и не знал, как поступить.
С большим трудом удалось немного успокоить студентов и уговорить их выслушать меня. Признаюсь, что я даже вспотел от напряжения13.
Я баллотировался в родном Гродно, по округу, где находилась школа, в которой я работал. Меня выдвинул Гродненский обком ЛКСМБ, затем — райком, по другому округу. Когда на третий округ меня повели члены горкома комсомола, я не выдержал и снял с этого — третьего — округа свою кандидатуру, потребовав выдвижения первого секретаря горкома ЛКСМБ Анатолия Подгорного, считавшегося "неформалом". Но даже в "родном" округе мне приходилось тяжело. Было очевидно, что избирателю мало правильных слов, он жаждет "подкупа". Один из стариков, пришедший на встречу, сказал мне:
"- Паренек, хороший ты паренек! Но кто ж тебя, молодого, там слушать будет?"14
Как вспоминает председатель Избирательной комиссии БНФ Виктор Ивашкевич, "номенклатурные кандидаты широко использовали государственные средства на подкуп избирателей — мостили дороги, ремонтировали квартиры, открывали пивные палатки и т.д."15. Не скрывает этого и "партийный неформал"16 Петр Кравченко:
Немалую роль (в избрании депутатом уже в первом туре. — А.Ф.) сыграло и то, что я обошел практически все дома своего округа, постучался буквально в тысячи квартир. Мой рабочий день заканчивался в полночь.
Мне удалось мобилизовать городские службы, они заасфальтировали несколько переулков, которые до этого утопали в грязи. И по округу пошла молва: "Человек обещает и делает!"17
Однако даже несмотря на то, что вся властная машина была поставлена на "проведение" в Верховный Совет своих кандидатов, зачастую партийный и административный аппарат не понимал, где эти самые свои, а где чужие. Достаточно сказать, что по одному из округов, где выдвигал меня гродненский комсомол, выдвигался первый секретарь горкома КПБ Георгий Забродский, по другому — член бюро райкома КПБ главный врач района Сергей Котов и начальник политотдела армии полковник Сергей Посохов. И если в первом случае подразумевалось, что я сниму свою кандидатуру, уступив "старшему товарищу", то во втором произошла настоящая свалка с участием двух коммунистических и одного комсомольского кандидатов.
Еще более странная история произошла в Машеровском избирательном округе Минска. По округу выдвигался член бюро ЦК КПБ, лидер Белсовпрофа Владимир Гончарик. Однако в противовес ему горком компартии неожиданно начал поддерживать никому не известного архитектора — тоже члена партии — Леонтия Зданевича. Даже районная партийная организация была "ориентирована" на поддержку "рядового коммуниста" Зданевича. Гончарик проиграл выборы, а Зданевич оказался членом парламентской оппозиции БНФ.
В ряде случаев, однако, оппозиция проигрывала — особенно там, где годом ранее ее представители выигрывали на волне популизма. Вспоминает первый секретарь Могилевского обкома КПБ Василий Леонов:
Я пошел по тому же Костюковичскому району, в котором проиграл выборы в народные депутаты СССР. Прошел год, стало видно, что обещания народных депутатов СССР так и остались обещаниями. И я встречался с теми же людьми, что и год назад. Собрания шли совсем иначе, люди протрезвели18.
"Протрезвели" — значит, начали голосовать "правильно". Иногда для того, чтобы не пропустить в парламент особо опасного кандидата, власти использовали прием "неотвергаемой альтернативы". Чаще всего в качестве такой альтернативы выступали медики, работники правоохранительных органов или религиозные деятели. В частности, против известного публициста и советника лидера БНФ Зенона Позняка Евгения Будинаса был выдвинут митрополит Минский и Гродненский, Патриарший экзарх всея Беларуси Филарет. Митрополит, имеющий богатый опыт сотрудничества с властью, устраивал в качестве депутата компартию гораздо больше, чем личный друг первого секретаря ЦК КПБ Ефрема Соколова Евгений Будинас, продемонстрировавший, что даже личные отношения отступают перед политической волей к демократии, — и ушедший в оппозицию.
В противовес влиянию блестящего оратора Филарета была выпущена листовка, где, в частности, говорилось:
Можем ли мы вспомнить хоть один случай, когда руководство Православной церкви в Белоруссии призвало к милосердию правительство по отношению к инакомыслящим, воззвало против притеснения рабочих, против вопиющего социального неравенства, против роскоши правительственных клиник в пользу сельских больниц? Выступил ли владыка Филарет с протестом против насилия властей 30-го октября (1988 года — имеется в виду посвященная Дзядам, традиционному дню поминовения усопших, акция демократической общественности Минска, разогнанная властями при помощи милицейских водометов. — А.Ф.), вступился ли за молодежь, возмутился ли мизерностью прибавок к пенсии малоимущих и миллиардными прибавками к зарплате аппарата?..19
Выиграть у главы Белорусской православной церкви было невозможно, даже опираясь на поддержку БНФ20. Однако клонировать Владыку и поставить его клон на каждый из округов, где баллотировался потенциальный депутат от Фронта, в качестве кандидата-соперника также было невозможно.
Активно использовал Фронт и тематику аварии на ЧАЭС. Бездействие союзной власти дало козыри в руки общественным активистам. Так, например, профессор философии Геннадий Грушевой смог очень быстро, опираясь на структуры Фронта, создать фонд "Детям Чернобыля" с отделениями практически во всех районах и городах Могилевской и Гомельской областей. Фонд начал отправлять детей из пострадавших районов за границу — прежде всего в Германию. С 1990 года за пятнадцать лет своего существования фонду "Детям Чернобыля" удалось познакомить с жизнью в Европе свыше полумиллиона детей. Многие из них, как сказал нам профессор Грушевой, давая интервью для нашей книги "Лукашенко. Политическая биография"21, впервые именно тогда узнали и о существовании туалетной бумаги и зубной пасты, и о "Макдоналдсе", и о том, что телеканал может быть не один22. Потом они рассказывали об этом в семьях как о чудесах из сказки.
Чернобыльский социум разделился. С одной стороны, случившееся несчастье дало возможность для реализации гражданского потенциала значительного числа людей, не желавших подчиняться законам "зоны"23. Но, с другой стороны, как справедливо заметил еще в 1996 году Юрий Шевцов, он дал огромное число потребителей, не готовых самостоятельно решать свои проблемы. И это накладывало отпечаток на результат выборов: ненавидя номенклатуру, обвиняя ее в своих несчастьях, жители Гомельской и Могилевской областей наиболее последовательно голосовали за номенклатуру, не надеясь больше ни на кого.
Тем не менее кое-где даже в этих консервативных регионах демократам удавалось "пробить стену". В результате уже первый тур продемонстрировал, что далеко не везде компартия контролирует ситуацию настолько жестко, чтобы обеспечить себе победу.
Итог голосования был весьма примечателен: лидер БНФ Зенон Позняк в своем округе получает около 70 процентов голосов, а в округе через улицу секретарь горкома партии, его идеологический оппонент, получает те же семьдесят процентов голосов, и оба побеждают в первом туре. И это при одинаковом электорате — те же рабочие автомобильного завода, те же цыгане, поскольку они жили и там, та же техническая интеллигенция24.
Как показывает политолог Петр Натчик, из 98 депутатов, которые прошли в первом туре (в Верховный Совет. — А.Ф.),
34 депутата занимали высокие должности в партийных учреждениях. Подавляющее большинство из них составляли первые секретари районных или областных комитетов партии…
Административная элита значительно отставала от партийной, от нее было избрано 23 депутата. Однако вместе кандидаты от старой власти составляли больше половины депутатов, избранных в первом туре.
Среди руководящей группы депутатов — председателей колхозов и предприятий — наблюдается устойчивое преобладание председателей колхозов: 11 против 3. Почти все они избирались в округах, которые совпадали с местом расположения предприятия. Та же самая тенденция характерна и для депутатов, которые возглавляли учреждения, не связанные с производством.
Фактически результаты первого тура были отражением деятельности… моделей предвыборной агитации, в которой наибольший успех имели кандидаты, использовавшие свой политический статус и служебное положение25.
Мы еще вернемся к этим цифрам. Пока же обратим внимание на то, насколько неожиданно сильной оказалась оппозиция. 25 февраля 1990 года БНФ проводит самый грандиозный в истории Беларуси митинг в Минске. Свидетельство Сергея Наумчика:
Собралось около ста тысяч человек. Впервые Минск видел такое массовое выступление, и впервые на нем состоялась публичная дискуссия между БНФ и руководством КПБ, а именно — между лидером БНФ Зеноном Позняком и первым секретарем ЦК КПБ Ефремом Соколовым (выступление последнего началось под выкрики "Шапку сними! Перед народом говоришь!", а закончилось скандированием площади "В отставку!").
Митинг потребовал срочной отставки руководства БССР, была принята резолюция с требованием к Гостелерадио предоставить живой телеэфир организаторам митинга. Стотысячная колонна двинулась по Ленинскому проспекту к телецентру на улице Коммунистической. В 18 часов в прямой телетрансляции выступили Зенон Позняк, Винцук Вечерко и Алексей Марочкин. После их выступления сорок минут на телеэкранах была неподвижная заставка; затем появились первый секретарь ЦК Соколов, Председатель Президиума ВС Дементей, министр юстиции Валерий Тихиня, секретарь ЦИК Лагир и некоторые другие руководители, которые обрушились с обвинениями на БНФ, а стотысячный митинг назвали "толпой экстремистов"26.
"Закричать" Ефрема Соколова, совершенно неприспособленного к выступлениям на площади, было несложно. Я помню, какое впечатление в конце 1990 года — незадолго до съезда КПБ, на котором он уйдет в отставку, — Ефрем Евсеевич произведет на школьника Сергея Слуцкого, моего ученика, с которым мы вместе слушали речь "последнего фараона коммунистической Беларуси" на "съезде-прологе" — XXIX съезде ЛКСМБ. Старомодный, уютно кабинетный и вполне благопристойный Соколов не напоминал того "партократа", который "уселся на шею народу" и получил пресловутые привилегии. Но он не был и реальным политическим лидером республики. Школьник Сережа, не понявший, кто держит перед ним речь, спросил у меня:
— Это министр сельского строительства?
— Это первый секретарь ЦК КПБ.
Сережа не поверил. И основания для этого у него были. Ведь Соколов говорил вовсе не о том, что от него желали услышать. Он говорил о дорогах, о животноводческих комплексах (здесь он был докой — за что и получил, будучи первым секретарем Брестского обкома КПБ, заслуженную Звезду Героя Социалистического труда), о квартирах, о производстве удобрений. А от него ждали другого! Ждали, что он нарисует перспективы, а не будет отчитываться о достижениях, в которые никто, в том числе и комсомольские активисты, уже не верил.
Вместе с тем нужно отметить, что ярость антисоколовских настроений была связана еще и с чернобыльской тематикой, активно эксплуатировавшейся в течение 1990 года оппозицией и демократически настроенной прессой. И здесь следует обратить внимание на одну закономерность. Уже тогда, в 1990 году, именно в зоне, пострадавшей от чернобыльской аварии, начинают активно развиваться патерналистские ожидания от государства. "Чернобыльцы" были свято убеждены в том, что государство "обязано" искупить свою вину перед ними. И конкретных руководителей местного и общегосударственного уровня — от генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева до первого секретаря Гомельского обкома КПБ Алексея Камая — объявляли ответственными за то, что эта "вина" не искупается. И на том же съезде ЛКСМБ именно секретарь райкома одного из наиболее пострадавших районов, Краснопольского (Могилевской области), Николай Стефаненко задал Ефрему Соколову вопрос:
— У вас есть моральное право руководить республикой?
К чести Соколова, он нашелся:
— А у вас есть моральное право разговаривать со мной в таком тоне?
— Есть. После аварии я выезжал из Краснополья только на пленумы обкома и ЦК комсомола27.
— Действительно, — ответил последний "красный фараон" Беларуси. — Вам я должен отвечать по существу.
И отвечал. Рассказывал, как республика осталась наедине со своей бедой, как союзный центр делал все возможное, чтобы скрыть от народа правду, сознательно засекречивая многие факты и цифры28.
Но вернемся к митингу и последовавшему за этим телеэфиру оппозиционных представителей. Позняк, явно режиссировавший этот эфир, стремился произвести впечатление. Мало того, что перед зрителями появился он сам — лучший оратор оппозиции, зажигавший слушателей своей фанатичной верой в правильность избранного курса, рядом с ним в кадре был молодой интеллектуал, активный участник молодежных неформальных кружков, выпускник филфака БГУ Винцук Вечерко. Это несомненный сигнал не только для интеллигенции, но и для номенклатуры: хрупкий молодой человек в тонких очках — сын заместителя председателя Госплана БССР, бывшего помощника первого секретаря ЦК КПБ (Петра Машерова!) Григория Вечерко. И наконец, художник Алексей Марочкин — высокий, сильный мужчина, от которого так и веяло уверенностью в победе и спокойствием.
Появившиеся через сорок (sic!) минут после них пожилые и мешковатые партийно-государственные деятели производили убогое впечатление. Единственный, кто выгодно отличался, — министр юстиции профессор Валерий Тихиня, сделавший после этого сомнительно блистательную карьеру (в конце 1990 года его изберут секретарем ЦК КПБ)29.
Власть продемонстрировала полную политическую слабость. Дело было не в том, кто и что говорил в этом "двухсерийном" политическом спектакле. Даже визуально руководство республики проигрывало оппозиции.
И второй тур, к началу которого несомненные партийно-номенклатурные лидеры уже имели мандаты и пришел черед номенклатуры второго ряда, сложился для компартии далеко не столь благоприятно. В большинстве округов Минска, крупных и средних городов представители оппозиции вышли во второй тур.
Во втором туре был избран 131 депутат. Преимущественное большинство тут составляли те, кто не занимал должностей в государственных властных учреждениях. Во втором туре в парламент прошло только по 17 представителей партийной и административной элиты, в том числе только 4 функционера областного уровня30.
Я помню выступление инструктора ЦК КПБ Александра Разумова на пленуме ЦК ЛКСМБ 5 марта (на следующий день после первого тура выборов), когда он радостно "информировал" молодежную организацию партии:
— Выборы продемонстрировали, что коммунистическая партия по-прежнему пользуется поддержкой граждан. В Верховный Совет избраны все вторые секретари обкомов, товарищ Леонов и товарищ Камай31.
Участники пленума, в отличие от инструктора ЦК КПБ хорошо понимавшие преждевременность столь "радостной информации", только переглядывались. Из выдвигавшихся аппаратных комсомольских сотрудников только первый секретарь ЦК ЛКСМБ Владимир Кудлаш и инструктор ЦК ЛКСМБ Валерий Курдюков (участник войны в Афганистане, инвалид, орденоносец) были избраны депутатами. При этом во многих округах "комсомольцам" — даже секретарям обкома и первому секретарю ЦК ЛКСМБ! — пришлось сражаться не только с "неформалами", но и с представителями самой КПБ. Это была негласная месть комсомолу, при принятии нового Закона о выборах публично отказавшемуся от квоты представительства в Верховном Совете и тем самым сорвавшему появление "черной сотни" КПБ в новом белорусском парламенте.
Но и у самой КПБ было мало поводов для радости.
III. ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ:
ПАРТИЙНЫЙ, НО НЕ КОНТРОЛИРУЕМЫЙ
Выборы в Верховный Совет БССР привели к обострению конфликта внутри правящей номенклатуры. Согласно действовавшему в то время законодательству один человек мог быть депутатом максимум двух уровней.
Первые секретари обкомов КПСС, большинство из которых уже имели мандат союзного депутата, не выдвигались в парламент республики, а сосредоточились на выборах в областные Советы, так как по предложенной Горбачевым схеме они должны были возглавить эти Советы. Руководящая роль в Верховном Совете республики отводилась председателям облисполкомов. Это и стало миной замедленного действия.
Парламент оказался без "идеологического надзора".
Примерно 80% депутатов были членами КПСС. Отдельные из них напрямую выходили на ЦК КПБ и стремились проводить линию партии в организации работы всего Верховного Совета. Однако это не удалось. Многие депутаты-коммунисты считали себя представителями в первую очередь избирателей своего округа, а не партийной организации. Сказывались результаты перестройки. <…> ЦК КПБ уже не мог руководить Верховным Советом старыми методами, а новых методов руководства он не знал, да и знать не хотел32.
Перед первой сессией Верховного Совета БССР 12-го созыва Ефрем Соколов провел пленум ЦК КПБ. Потом собрал партийную группу, накачивал депутатов. И все равно, когда пошли голосовать, оказалось, что никакой партгруппы нет.
Внутри областных депутаций отношения складывались далеко не ровные. В каждой были и секретари обкома партии, и председатели облисполкома. В каждой появились уже новые тенденции: кто первый прокричит, кто выскочит. Но жизнь требовала от депутатов решения возникающих вопросов. Надо было выбирать руководителей. В результате всеобщей договоренности, с учетом мнения и демократов-неформалов, была избрана на руководящие посты связка "Дементей — Шушкевич"33.
Дело было не только в том, что руководители исполкомов, в руках которых был сосредоточен контроль над государственной собственностью, уже начали тяготиться зависимостью от партийных вождей и стремились к полной самостоятельности. (Это понятно: фактически они вынесли на своих плечах не только собственные выборы, но и выборы партийных работников, обеспечив им реализацию большинства предвыборных обещаний.) Но и нижестоящая хозяйственная номенклатура почувствовала себя свободной от обязательств перед партией. Так, когда на пост председателя парламентской Комиссии по экономической реформе, достижению экономической самостоятельности и суверенитета республики (пост ключевой в любом парламенте) выдвинули директора Борисовской швейной фабрики имени Н.К. Крупской Леонида Козика, партийная группа оказалась не в состоянии убедить его снять свою кандидатуру в пользу депутата, одобренного соответствующим партийным органом.
Именно директорский корпус чувствует себя новым хозяином республики. На это у него есть реальное право.
Подобно большинству остальных союзных республик бывшего СССР, максимальный уровень производства был достигнут Беларусью в 1990 году. К этому году республика обладала промышленностью, которая отправляла за пределы БССР примерно 80% всей производимой продукции. Ни в одной стране бывшего Восточного блока доля экспорта в промышленном производстве не была столь высока — в Чехословакии за пределы страны уходило около 60% продукции промышленного производства, что считалось очень высоким уровнем34.
Если добавить к этому противостояние между партийным и государственным аппаратом, картина получается достаточно впечатляющая: партию явно расшатали изнутри. Соответственно выглядят и позиции партии в Верховном Совете. Вот впечатления молодого депутата Анатолия Лебедько:
Это был нежестко структурированный парламент: одна монолитная фракция — БНФ, еще одна глыба фракции коммунистов, которая, впрочем, таяла с каждым днем. А с остальными можно было лепить любую конструкцию, люди меняли свои взгляды у всех на глазах. Хотя подавляющее большинство составляли члены КПСС или те, кто вышли из КПСС35.
А к этому следует добавить и то, что рядом с "проверенными" ортодоксами из партийных функционеров сидели в депутатских креслах радикальные оппозиционеры. Навязать им нужные ЦК решения было невозможно36.
Нужно заметить, что ЦК КПБ не смог навязать даже своего спикера Верховного Совета. Но это не означает, что спикер не устраивал партийное руководство республики. Просто это был самый слабый из возможных кандидатов.
До сих пор не знаю, почему не стал выдвигаться первый секретарь ЦК Ефрем Евсеевич Соколов, хотя по тогдашней практике идти в председатели ВС должен был именно он, — таково мнение депутата и секретаря Минского горкома КПБ Петра Кравченко. — Скорее всего, он просто испугался борьбы, нервотрепки и, конечно, опасности проиграть. А такая перспектива была. Вот и решил выставить слабого Дементея, который в тот момент был председателем Президиума Верховного Совета. И это предложение прошло мягко37.
Я оказался единственным первым секретарем обкома, избранным в республиканский парламент, — вспоминает Василий Леонов. — Накануне первой сессии прошел пленум ЦК КПБ, на котором рекомендовали на пост председателя [Президиума] Верховного Совета БССР Николая Ивановича Дементея. Некоторые меня потом спрашивали: "А почему же не выдвинули тебя?" А меня и не могли выдвинуть. У первого секретаря Могилевского обкома была репутация партийного неформала. Кроме того, в связи с преодолением последствий чернобыльской аварии у меня были капитально "испорчены" отношения со многими руководителями в партийных и советских органах республики и союзного центра38.
Так у партийного руководства осталась в распоряжении единственная возможная кандидатура на пост высшего должностного лица республики. При этом не было гарантии, что даже само большинство поддержит Николая Дементея. Несмотря на то что среди избранных депутатов около 90% являлись членами КПСС, сформированная по инициативе ЦК КПБ партийная группа насчитывала только 160 депутатов, то есть 46%. То, что ЦК КПБ уже не может безраздельно контролировать ситуацию в Верховном Совете, продемонстрировали выборы председателя, по Конституции — высшего должностного лица Белоруссии. Выдвинутый ЦК Николай Дементей в первом туре голосования набрал только 161 голос против 162. Кандидаты, предложенные оппозицией, профессор Станислав Шушкевич и космонавт Владимир Коваленок, набрали соответственно 101 и 47 голосов. 13 депутатов голосовали против всех. Во втором туре Дементей все же смог победить, однако ценой компромисса: Шушкевич стал его первым заместителем.
Биографы Шушкевича Александр и Людмила Класковские, на наш взгляд, выражают видение ситуации самим Станиславом Шушкевичем39:
…Он (Шушкевич. — А.Ф.) сделает для себя вывод, что Дементей — вовсе не такая одиозная, карикатурная личность, какой рисовала его оппозиционная пресса, особенно акцентируя внимание на ошибки в произношении и грамматике.
Шушкевич не почувствует в нем той одержимости, того цинизма, с каким сражались за свои "корытные" интересы другие представители партократического клана. Николай Иванович, похоже, искренне верил, что усвоенные им с детства лозунги на самом деле направлены на пользу народа и что он, Дементей, исполняя волю партии, служит святому делу40.
Гораздо более жесткую оценку даст Дементею спустя годы его товарищ по партии Петр Кравченко:
Дементей был всем удобен. Он умел ладить со всеми, а потому остался в обойме и после Машерова — при Киселеве, Слюнькове, Соколове. Он со всеми находил общий язык, что сделало его политическим долгожителем, который оказался востребован даже при Лукашенко, сделавшем его сенатором41.
Вряд ли Кравченко прав. Дементей, конечно, не был обычным партийным приспособленцем. Он принадлежал к когорте "плачущих большевиков", откровенных в своей политической и человеческой слабости. В этом и состояла вся его "удобность". Я помню, как в апреле 1991 года, на единственном заседании бюро ЦК КПБ, где я оказался в качестве секретаря ЦК ЛКСМ Белоруссии, вел себя Николай Иванович. Обсуждалась проблема прокатившихся по республике рабочих забастовок. Дементей буквально стонал: "Вы что — не понимаете? Какие цены? Горбачева менять нужно!" Еще более виден его страх перед новым и непонятным на документальной пленке, где засняты его переговоры с пришедшими к нему представителями минских стачкомов. Дементея трясет, он постоянно повторяет: "Вы можете убить меня, но я…" — и не понимает, что убивать его никто не собирается, что с ним ведут нормальные политические переговоры42.
Таким был этот "лучший представитель" ЦК КПБ, который был делегирован пленумом ЦК на высший государственный пост в республике. Предполагалось, что ЦК КПБ и дальше будет руководить работой Верховного Совета — через послушного и управляемого Дементея, а "неформал" Шушкевич в качестве первого заместителя председателя Верховного Совета должен будет играть роль демократического "декора". В результате связка "Дементей — Шушкевич" должна была символизировать новый союз — союз коммунистической номенклатуры и новой влиятельной политической группы, парламентской оппозиции БНФ. Однако в реальности союза не получилось, что стало ясно практически немедленно после начала работы нового состава Верховного Совета БССР:
Уже на второй день сессии большинство депутатов отказались проголосовать за регистрацию БНФ (против высказались 150 депутатов — преимущественно секретари коммунистических комитетов, военные, депутаты от ветеранских организаций). Это был один из первых парадоксов Верховного Совета: представители политической партии были избраны в парламент, а самой партии юридически не существовало, мало того — парламент отказывал ей в праве на существование43.
Итог можно подвести словами Петра Кравченко (пусть и сделав скидку на то, что партийный идеолог иногда задним умом очень даже крепок бывает и приписывает тогдашней ситуации то, что вряд ли было реализуемо в принципе):
В партии тогда не нашлось той критической массы патриотически думающих функционеров, которые пусть не в интересах страны, а ради личных амбиций смогли бы трансформировать КПБ в некое подобие парламентской цивилизованной партии, способной активно действовать в новых условиях44.
Однако с точки зрения не ретроспективы, а перспективы Кравченко прав. Прав в том, что в белорусской коммунистической партии, имевшей когдато в числе своих руководителей Кирилла Мазурова и Петра Машерова, не нашлось на этот раз своих Бориса Ельцина, Альгирдаса Бразаускаса, Нурсултана Назарбаева, Мирчи Снегура или Леонида Кравчука. Все эти абсолютно разные политики вместе с тем имели каждый собственное видение "национального проекта" — знали, чего они хотят, были готовы бороться за реализацию этих "проектов" и мобилизовать значительную часть партийно-государственного аппарата. Им было что строить. Белорусская компартия такого проекта не имела.
IV. ОППОЗИЦИЯ: ПОБЕДИТЕЛИ НЕ МОГУТ
И НЕ ХОТЯТ ПОЖИНАТЬ ПЛОДЫ СВОЕЙ ПОБЕДЫ
Но и оппозиция, сумевшая провести в парламент приблизительно шестьдесят лояльных к себе депутатов, в той или иной степени придерживавшихся демократических взглядов, рано торжествовала победу. Вернее, она не смогла и не захотела ею воспользоваться. "Экстремизм Позняка и К╟, думается, был одной из главных причин, что в судьбоносное время у нас, в отличие от других союзных республик, разлом произошел не по линии "за" — "против" Беларуси, а по замшелой классово-ортодоксальной догме "демократ" — "партократ""45 — вот типичное впечатление умного представителя коммунистической номенклатуры, вовсе не зацикленного на собственно коммунистической идеологии. А ведь о союзе с национальной оппозицией номенклатура мечтала! "Эх, нашли бы в себе силы усесться за один стол где-нибудь в Беловежской пуще Соколов и Буравкин, Кебич и Позняк, глядишь, наш уникальный объект — Беларусь, который в те годы развивался покруче любой из республик СССР, вырулил бы на широкую дорогу без стольких бед…"46 — вздыхает спустя годы Петр Кравченко.
Второй компромисс коммунистической и оппозиционной элит состоялся при утверждении нового премьер-министра БССР. Им стал Вячеслав Кебич. Даже злой на язык Василий Леонов не скрывает своего уважительного отношения к кандидатуре будущего премьера:
Молодой, деловой — особенно на фоне своих коллег, большинство из которых просто ничего не решали, Кебич без проволочек решал многие вопросы, с которыми я к нему обращался47.
На тот момент Кебич оказался наиболее приемлемой кандидатурой. За ним не было славы партийного ортодокса. Он считался одним из наиболее прогрессивных, даже демократично настроенных руководителей БССР (возглавляя Госплан республики)48, — вторит Василию Леонову и Петр Кравченко.
Вяч. Кебич тогда был одним из наиболее реформаторски настроенных представителей правящей номенклатуры. Утверждение Кебича прошло фактически в условиях полного консенсуса, поскольку у оппозиции не было своего кандидата, способного взять на себя ответственность за работу правительства.
Поддержав кандидатуру Кебича, оппозиция одержала вторую "кадровую" победу. Ставленник промышленного лобби республики, Кебич хорошо понимал, что есть вопросы, в которых он попросту не компетентен. И он с радостью предоставил оппозиции возможность руководить собой — именно в этих вопросах. Как вспоминает депутат Сергей Наумчик,
депутат мог получить аудиенцию у Председателя Совмина <…> (причем в тот самый день и, как правило, вне очереди) или кого-то из его заместителей, и обычно на просьбы ставились положительные резолюции.
Именно таким образом были продвинуты многие инициативы образовательно-культурного характера49.
И далее:
Если в некоторых случаях, например, кто-то из наших оппонентов (иногда и сам Кебич) не могли связаться с Позняком, они выходили или на Борщевского, или на Голубева, или на меня (мы исполняли обязанности координаторов Оппозиции) и могли быть уверены, что договоренности будут исполняться50.
35 депутатов, официально вошедших в состав парламентской оппозиции, и 100, вошедших в состав Демократического клуба, собравшегося вокруг Станислава Шушкевича, были слишком серьезной силой, чтобы правительство не осознало необходимости с ними считаться.
Оппозиция понимала, что ей необходимо демонстрировать свой политический и законотворческий потенциал.
Осенью 1990 года представители парламентского большинства были удивлены, когда оппозиция БНФ вынесла на 2-ю сессию несколько десятков законодательных предложений, преимущественно — касающихся экономики и государственного строительства. С этого момента из уст наших оппонентов, во всяком случае в Овальном зале (на сессионных заседаниях Верховного Совета. — А.Ф.), практически не звучали упреки, что "БНФ выступает только за белорусский язык и не занимается экономикой" <…> Оппозицией БНФ была подготовлена программа перехода Беларуси к рыночным взаимоотношениям, подкрепленная соответствующими законопроектами — о банках и банковской системе, Земельным кодексом и др.51.
Главной экономико-политической идеей БНФ, выработанной совместно с союзниками Фронта из других союзных республик, стала идея
так называемого Балтийско-Черноморского коллектора (БЧНК) — системы нефте- и газопроводов, призванной объединить энергосистемы региона Межморья и обеспечить им возможность получения энергоносителей не только из России.
В основе БЧНК была идея построить приемные нефтетерминалы в Одессе (Украина), Бутинге и Клайпеде (Литва), возможно, Вентспилсе (Латвия). Построить небольшие перемычки между украинскими и белорусскими нефтепроводами и внутри Беларуси, между двумя линиями нефтепроводов, а также обеспечить возможность прокачки нефти из морских терминалов Прибалтики на юг, вплоть до Украины. Нефть в Одессу могла приходить из Персидского залива или по также предполагавшемуся тогда закавказскому трубопроводу. После этого страны БЧС, достигнув энергетической независимости от России, могли бы пойти на резкое повышение транзитных платежей на российское сырье и усилить свое участие в разработке каспийских запасов нефти и газа52.
Это не было собственно экономической программой. Это была лишь попытка сформулировать те возможные выгоды, которые республика могла получить от политического суверенитета. Профессиональных экономистов, имевших опыт работы на республиканском и общесоюзном уровне, у Фронта не было. Они были в правительстве, но и правительство, и парламентская оппозиция БНФ видели друг в друге не столько союзников, сколько попутчиков, от которых рано или поздно придется избавиться. Они строили разную государственность, отстаивали разные идеалы и не намеревались искать общий53.
Именно поэтому фракция БНФ заявляет о создании "теневого кабинета", премьером которого становится депутат Владимир Заблоцкий. Очень важный сигнал для нового руководства правительства: оппозиция не считает его "своим". Это создаст напряженную ситуацию, которая достигнет своего пика уже через два года, когда в 1992 году противостояние между правительственной фракцией "Беларусь" и оппозицией оформится окончательно.
Но парламентская оппозиция не находит общего языка и со вторым поддержанным ею кандидатом — первым вице-спикером Верховного Совета Станиславом Шушкевичем. Несколько позже Зенон Позняк даст ему такую характеристику:
Шушкевич, как известно, оставил КПСС, потом предал БНФ, пройдя, однако, благодаря ему в два Верховных Совета — республики и Союза и став первым замом Председателя Верховного Совета Беларуси. Потом переметнулся к номенклатуре. Это случилось, по-видимому, потому, что политика — вещь непорядочная. Каждый может менять свои политические взгляды и пристрастия, как ему вздумается, хотя я таких людей не ценю…54
Даже стороннему наблюдателю, в роли которого выступал в то время автор, было очевидно (сессии-то транслировались по телевидению): Позняк относится к Шушкевичу значительно хуже, нежели к Дементею. Того он просто презирает, а Шушкевича едва ли не ненавидит, точно завидует ему. Напомним: в прибалтийских республиках руководители народных фронтов уже заняли государственные посты, а в Беларуси им приходилось довольствоваться депутатскими мандатами. И даже свою программу могли реализовать лишь в той степени, в какой она соответствовала интересам других депутатских групп.
Так, например, оппозиции удается добиться решения об учреждении Верховным Советом своего печатного органа — "Народной газеты", которую возглавил представитель демократов опытный журналист Иосиф Середич — бывший заместитель главного редактора газеты "Советская Белоруссия", получивший известность благодаря тому, что в разгар повышения заработной платы партийным работникам он, будучи номенклатурой ЦК КПБ, отказался от этого повышения. При Середиче "Народная газета" становится наиболее популярной белорусской газетой, сам Середич — одним из наиболее влиятельных белорусских политиков, а обозреватель Павел Якубович — теневой фигурой влияния. Якубович, получивший в свое время чрезвычайную популярность благодаря своим судебным очеркам, фельетонам и футбольным репортажам, в этот период пытается помочь демократам-парламентариям найти общий язык с белорусскими "силовиками" — в частности, руководителями МВД и КГБ.
Следует учесть также, что в апреле 1990 года начинает выходить негосударственная газета "Свабода"55. Ее главным редактором становится депутат-оппозиционер Игорь Герменчук. Номенклатура, далеко не лояльная к партийной власти, рассматривает "Свабоду" как возможность распространения компрометирующей партийные органы информации и использует ее для слива компромата. Сам Герменчук, пользуясь депутатским мандатом, обеспечивает невозможность административного давления на газету. Так оппозиция получает две трибуны: одну — парламентскую (в том числе возможность выступления в государственных СМИ), другую — в самой популярной газете республики.
Нужно сразу отметить, что попытка ЦК КПБ организовать информационный отпор "Свабоде" в лице газеты "Мы и время", позиционировавшейся как орган партийной организации Минского часового завода "Луч", оказалась бессмысленной. Аргументы в пользу сохранения коммунистической власти уже не воспринимались. Об этом свидетельствовали и небывалый рост тиражей становившейся все более антикоммунистической "молодежки" — газеты "Знамя юности", и тот авторитет, которым пользовалась "Народная газета", номера которой с текстами выступлений популярных депутатов-оппозиционеров зачитывались буквально до дыр.
Вершиной парламентской деятельности оппозиции в 1990 году стало принятие Декларации о государственном суверенитете БССР.
О необходимости принятия подобной Декларации БНФ говорил всегда. Заместитель председателя БНФ профессор Юрий Ходыко прямо связывал идеи суверенитета и демократии:
Мы надеемся, что интеллектуальные силы белорусского народа, которые понимают необходимость такого рода политических решений, как Декларация о независимости, должны консолидироваться вокруг этой идеи БНФ уже сейчас <…>. Мы не мыслим реальный суверенитет в рамках тоталитарной системы, в рамках сохранения политических условий, которые существуют ныне. Мы считаем, что подлинно независимой Белорусская Республика может быть только тогда, когда она станет демократической. Лучше, чтобы эти процессы шли параллельно56.
Однако только тогда, когда соответствующий акт принимает Верховный Совет РСФСР, руководство БССР идет на принятие собственной Декларации. Это даст повод председателю парламентской Комиссии по законодательству Дмитрию Булахову заявить на второй день работы комиссии по разработке Декларации: "Декларация запоздала, по крайней мере, на год. Однако, хотя реальные условия в обществе созрели давно, на этажах власти эта идея продолжала расцениваться как крамольная"57.
Именно при принятии Декларации Зенон Позняк продемонстрировал великолепные свойства тактика, невероятную для кажущегося ортодокса политическую гибкость. Когда 27 июля 1990 года Верховный Совет принимает Декларацию о государственном суверенитете, оппозиция демонстративно заявляет, что считает Декларацию слишком консервативной, так как в ней подчеркивается приверженность заключению нового Союзного договора, и перед началом голосования депутаты от БНФ покидает зал заседаний. После этого коммунистическое большинство парламента радостно принимает текст, хотя и не решается придать ему статус конституционного закона.
Следует отметить также, что принятие Декларации было чрезвычайно важно для ЦК КПБ. После принятия аналогичного акта Съездом народных депутатов РСФСР, фактически оппонировавшим союзным органам, консервативное крыло белорусской компартии стремится заполучить собственные козыри в борьбе с Горбачевым и группировкой Александра Яковлева и Вадима Медведева в ЦК КПСС.
В ноябре 1990 года ультраконсервативная фракция "Союз" предприняла в Верховном Совете СССР атаку на Михаила Горбачева, потребовав ужесточения политики союзного центра и ограничения суверенитета республик. Было решено заслушать на сессии Верховного Совета СССР и руководителей союзных республик.
Николай Дементей, формально первое лицо Белоруссии, отказался от выступления, и по решению белорусской делегации от имени Белоруссии выступил Вячеслав Кебич. Выступление премьера было жестким. Он констатировал, что Союз переживает глубокий кризис и существует только конституционно и что сегодня "ни одна республика своим суверенитетом уже не поступится". Он подчеркнул свою приверженность рыночным реформам и подверг критике экономическую политику союзного правительства, и в первую очередь экономическую блокаду Прибалтики (в том числе и потому, что эта блокада была экономически невыгодна Белоруссии: балтийские республики потребляли значительную часть продукции белорусских агропромышленных предприятий). Кебич также подверг жесткой критике Михаила Горбачева и Бориса Ельцина, чье личное политическое противостояние, по его мнению, ведет к развалу Союза. Практически аналогичную позицию заняли лидеры всех союзных республик. Атака на реформы и суверенитет республик провалилась. Однако Вячеслав Кебич сделал первую серьезную политическую заявку на лидерство в республике, что сильно насторожило и руководство ЦК КПБ, и оппозицию.
Так оппозиция не пожелала разделить власть с правящей элитой, интегрироваться в ее состав и стать нераздельной частью. "У демократической оппозиции будут сдавать нервы, она начнет раз за разом сбиваться на излишние эмоции, декларировать слишком жесткие, категорические лозунги"58. Ее лидеры не поняли, что в национальном государстве, которое они собирались строить, должно было найтись место всем, вне зависимости от политических симпатий и антипатий59. "Общенационального проекта", не делящего общество на "своих" и "чужих", а мобилизующего всю элиту, белорусская оппозиция не смогла или — что, на наш взгляд, весьма вероятно — просто не пожелала предложить. В результате ее победа так и не была формализована.
Как утверждают сегодня тогдашние активисты парламентской оппозиции, "если бы депутатов БНФ было больше, судьба страны могла бы быть совсем иной"60. Это совершенно справедливо. Однако История не терпит сослагательного наклонения, и она сложилась лишь так, как могла сложиться в конкретных социально-политических условиях 1990 года.
V. КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ БССР: ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
Осени 1990 года предстоит стать последней в истории двух крупнейших коммунистических организаций БССР — комсомола и коммунистической партии. Пока никто не мог этого предвидеть.
Съезд КПБ должен был состояться в декабре 1990 года. Однако ему предшествовал съезд ЛКСМБ. Он и стал репетицией того, что произошло на партийном форуме.
Фактически на комсомольском съезде развернулась откровенная борьба между консерваторами и реформаторами. Первый секретарь ЦК ЛКСМБ Владимир Кудлаш, избранный депутатом Верховного Совета БССР, но проигравший на выборах председателя парламентской Комиссии по делам молодежи инструктору ЦК ЛКСМБ Валерию Курдюкову (формально это выглядело выбором между кандидатом в члены бюро ЦК КПБ и воином-"афганцем"), решил покинуть свой пост. Выявились два потенциальных преемника. Это были секретари ЦК Алексей Кривденко и Константин Остринский.
Съезд показал, что мнение партии уже никого в комсомоле не волнует. Принимая Устав ЛКСМБ, съезд проголосовал и за удаление нормы об ориентации на коммунистическую партию, и за изъятие упоминаний ленинско-коммунистической идеологии. Единственное "наследство", от которого комсомольцы не решились отказаться, — это название организации, которому предстоит просуществовать еще тринадцать месяцев.
Голосование за первого секретаря проходило в несколько туров. Раскол осуществился по "территориальному" признаку. Наиболее ортодоксальные организации — в первую очередь, из "чернобыльских" районов Могилевской и Гомельской областей, Минской области и Гродненской области — поддерживали Алексея Кривденко (бывшего первого секретаря Гродненского обкома ЛКСМБ). Витебская, Минская городская, Брестская делегации поддерживали Константина Остринского (бывшего заведующего отделом пропаганды ЦК ЛКСМБ). Кривденко ориентировался на позицию ЦК КПБ, Остринский обещал реформировать комсомол в независимую молодежную организацию.
Поздно ночью в результате компромисса (была достигнута договоренность о том, что проигравший займет пост второго секретаря ЦК, чтобы сохранить единство Союза) с перевесом в несколько десятков голосов победил Алексей Кривденко.
Только потом стало понятно, что означало грустное лицо Константина Остринского: двух победителей быть не может. Судьба проигравшего — сойти со сцены.
По сходному сценарию — противостояния, борьбы, вынужденных компромиссов — проходил в декабре и XXXI съезд компартии Белоруссии.
Ефрем Соколов решил не выставлять свою кандидатуру для переизбрания и сосредоточился на руководстве белорусской депутацией в союзном парламенте, где ему предоставили почетное место председателя Комиссии по делам пенсионеров и ветеранов. Одновременно он решил сложить с себя обязанности депутата Верховного Совета БССР: бывший руководитель республики понимал, что его присутствие в парламенте в роли безгласного статиста не добавит ему авторитета.
Бюро ЦК предложило в качестве его преемника второго секретаря ЦК Алексея Камая. Однако в ходе съезда стало очевидным, что шансы Камая равны нулю ("чернобыльские" регионы категорически отказывались его поддерживать). Это было связано с тем, что на бывшего первого секретаря Гомельского обкома КПБ Камая фактически возложили политическую ответственность за проведение в 1986 году первомайской демонстрации — по полной программе, с детьми в пионерской форме, — в то время как облака из зараженных радиоактивным пеплом "чернобыльских" районов уже несли на Гомель дождь. Поскольку именно к 1990 году "чернобыльская" тематика стала доминировать в публицистике (она легко использовалась как оппозицией партийной номенклатуре республики, так и республиканским руководством против союзного центра), Камай превратился в козла отпущения. Ему пришлось довольствоваться второй ролью.
Основная борьба развернулась между бывшим вторым секретарем ЦК и экс-премьер-министром БССР Владимиром Бровиковым, который выступал за рыночные реформы при сохранении политической монополии КПСС (фактически отстаивал тот вариант экономического развития, который позже будет называться "китайским путем", а на самом деле разрабатывался в отделе промышленности ЦК КПСС под руководством бывшего первого секретаря ЦК КПБ, члена Политбюро ЦК КПСС Николая Слюнькова), и ультраконсерватором, первым секретарем Минского обкома КПБ Анатолием Малофеевым, который в одинаковой степени был противником и демократии, и рынка.
Бровиков был умным и сильным политиком. К тому же он недавно вернулся из Польши, куда был выслан из республики на должность посла СССР (такая практика устранения из активной политической жизни национальных деятелей была характерна для эпохи позднего социализма), и стал свидетелем "круглого стола" и мирного перехода власти от коммунистов к демократам. Несмотря на использовавшуюся им риторику лояльности к союзному центру, который представлял на съезде секретарь ЦК КПСС Александр Дзасохов, Бровиков был классическим национал-коммунистом. Сегодня, спустя много лет, когда самого Владимира Ивановича уже нет на свете, можно утверждать, что это был неиспользованный шанс коммунистической партии мирно трансформироваться и постепенную эволюционировать по направлению к социал-демократической партии западного типа — как это произошло с литовской компартией под руководством Альгирдаса Бразаускаса.
Наиболее авторитетным и влиятельным сторонником Бровикова был первый секретарь Гродненского обкома Владимир Семенов. Длительное время находясь в тени многолетнего руководителя Гродненской области Леонида Клецкова, он сумел пробиться на первую роль, лишь выступив в качестве альтернативы одному из лидеров БНФ, профессору Михаилу Ткачеву, на выборах народных депутатов СССР. Став народным депутатом СССР, Семенов превратился в неформального лидера партийной организации области: не желая упускать из своих структур обладателя мандата союзного депутата, не любившая Семенова партийная бюрократия вынуждена была согласиться на его избрание главой обкома. Но на пост председателя областного Совета Семенову избраться уже не дали.
Вокруг Бровикова и Семенова консолидировалась та реформаторская часть компартии, которая была готова к экономическим преобразованиям, но еще не видела для себя выхода из политического тупика. Нет сомнения в том, что в случае победы эта группа попыталась бы заключить договор с ориентированным на промышленную элиту республики правительством Вячеслава Кебича.
Альтернативой Бровикову выступал Анатолий Малофеев. Он был ортодоксальным сторонником "жесткой руки"61, поэтому было естественно, что партийное большинство, не увидевшее лидера в Алексее Камае, сконцентрировалось вокруг Малофеева.
Итоги первого тура не выявили победителя. Малофеев набрал 300 голосов, Бровиков — 274, Камай — 63, Владимир Григорьев (первый секретарь Витебского обкома) — 52, против всех — 9. Во втором туре Малофееву отдали свои голоса сторонники Камая и часть сторонников Григорьева (ходили слухи, что в благодарность за поддержку Камаю был обещан пост второго секретаря ЦК КПБ и в перспективе пост премьер-министра республики, поскольку Малофеев чувствовал сильного конкурента в лице Кебича).
Итог был следующим: Малофеев — 378, Бровиков — 293, 27 делегатов голосовали против всех. В связи с тем, что Малофеев не был депутатом ВС Белоруссии, а Камай, несмотря на свой высокий партийный статус, явно не справлялся с руководством партийной группой, после съезда пленум ЦК избрал секретарем ЦК, отвечавшим за работу с партийной группой в парламенте и за взаимодействие со структурами гражданского общества, Валерия Тихиню — министра юстиции и депутата Верховного Совета.
Таким образом, после XXXI съезда в Белоруссии сложилось три основных политических центра. Консервативный — ЦК КПБ во главе с Анатолием Малофеевым — опирался на поддержку партийного аппарата, в первую очередь республиканского и областного уровней. В Верховном Совете эта группа контролировала примерно половину депутатского корпуса и имела твердое большинство в белорусской депутации на Съезде народных депутатов СССР.
Второй политический центр — это умеренно-реформаторская группировка председателя Совета министров республики Кебича. Кебич опирался на поддержку хозяйственной номенклатуры, директората, руководителей исполкомов и партноменклатуры районного уровня, которая сумела сосредоточить в своих руках не только партийную, но и исполнительную власть. В Верховном Совете в этот период Кебич в большинстве случаев мог рассчитывать на поддержку "Демклуба", части коммунистов, вел негласные консультации с оппозицией.
Третий политический центр — это БНФ, получивший не только поддержку улицы, но и парламентскую трибуну. На протяжении 1991 года именно эти три группировки будут вести ожесточенную борьбу за власть в Белоруссии.
Они не были монолитными. Никто не представлял себе, что на самом деле следует делать. Имелось некоторое количество политических "проектов", но они не имели поддержки подавляющего большинства избирателей. Отсюда бесконечные споры внутри самих политических структур.
VI. ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Так коммунистическая партия БССР отказалась от самореформирования. Не пойдя на формальный раскол — по примеру КП Литвы, — белорусские коммунисты сами лишили себя возможности трансформации в социал-демократическом направлении. Если учесть к тому же и их явный страх перед национально-демократическим движением, и неспособность противопоставить ему какую-либо внятную идеологию, кроме идеологии "сильной руки", становится понятно, что будущего у партии не было.
Последний "торжественный" съезд КПБ не оставил у умных представителей белорусской номенклатуры сомнений в том, чем все это закончится. Республика, которую Алесь Адамович назвал "коммунистической Вандеей", подтвердила, казалось бы, ортодоксальность своей политической элиты, но на самом деле продемонстрировала слабость системы. Партия, цеплявшаяся за власть, была уже неспособна консолидировать даже тех, кто был обязан ей своим положением в обществе. Власть неуклонно переходила от партийного к государственному аппарату, который еще совсем недавно — до 1989 года — казался всего лишь исполнителем партийной воли.
Но дело было даже не в съезде.
Помню впечатления от первого телевизионного эфира после пленума ЦК КПБ, сформировавшего новый состав руководства белорусской партийной организации. В студии сидели все секретари ЦК КПБ. Ведущий по очереди давал им слово. Малофееву — говорил Малофеев. Камаю — говорил Малофеев. Трутневу — говорил Малофеев. И все время говорил Малофеев. От этой "картинки" веяло такой тоской, что хотелось выключить телевизор. Или просто — выйти из комнаты.
В октябре 1990 года я принял твердое решение уйти с партийной работы. ЦК далеко, ему ни тепло, ни холодно, а ты каждый день общаешься с людьми, выслушиваешь, что они говорят, сам видишь, как наступает хаос, развал, а ты ничего изменить не можешь… Кроме того, нас заставляли сидеть в двух креслах одновременно — председателя областного Совета депутатов и первого секретаря обкома. А на двух креслах не усидишь. К чему две должности? И Соколову сказал: или я останусь в обкоме, или уйду в облсовет, но за два портфеля держаться не буду62.
Так ушел с партийной работы первый секретарь Могилевского обкома Компартии БССР Василий Леонов. Ушел, понимая, что это — единственный способ остаться в политике.
Радостно воспринял приглашение Вячеслава Кебича войти в состав правительства секретарь Минского горкома КПБ Петр Кравченко. Только вместо предлагавшегося ему поста первого вице-премьера попросил "синекурную", как тогда казалось самому премьеру, должность министра иностранных дел республики. И объяснил это так:
— …Через год это (МИД. — А.Ф.) будет одно из самых важных министерств в республике… Или вы не понимаете, что дело идет к суверенитету?!63
Действительно, дело шло к суверенитету. Но это был уже совершенно иной год.
_____________________________________
1 Гилевич Н.С. Просто Вам это не болит, Виктор Сергеевич (Реплика по поводу одной мысли В.С. Розова) // Книжное обозрение. 1988. 7 октября.
2 См.: Г╗лев╗ч Н.С. М╗ж роспаччу ╗ надзеяй: Абрыс пройдзенага шляху ╒ сьвятле адной мары // Дзеясло╒. 2006. № 5 (24). С. 199-203.
3 На Нила Гилевича, например, шокирующее впечатление произведет заведующий отделом культуры (sic!) ЦК КПБ доктор философии (sic!) Иван Антонович, который "в совершенстве, просто великолепно владел белорусским языком — этот вчерашний чиновник-международник, доктор философии, утонченный и амбициозный Иван Иванович. Что значит сын настоящей белорусской деревни! Никто ни до него, ни после него на должности заведующего отделом ЦК КПБ не мог похвалиться таким знанием родного языка" (цит. по: Г╗лев╗ч Н.С. М╗ж роспаччу ╗ надзеяй… С. 210).
4 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении: Записки дипломата и политика. М.: Время, 2006. С. 103.
5 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). Варшава; Прага, 2006. С. 17.
6 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 111.
7 Дубавец С. Где наши точки отсчета? // Литературная газета. 1990. 12 сентября.
8 Быков В.В. Хлеб и достоинство // Литературная газета. 1990. 27 июня.
9 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 109.
10 Показательно, что символика, предлагаемая БНФ в качестве национальной, апеллировала к прошлому — причем к прошлому в том его временном изводе, который был плохо известен широким массам и входил в исторический кругозор незначительной группы белорусских интеллектуалов и представителей творческой интеллигенции.
11 Гриб М.И. Белорусский мост: История, факты, события. Б.м., 2006. С. 57-58.
12 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). С. 18-19.
13 Гриб М.И. Белорусский мост: История, факты, события. С. 53.
14 "Хлопчык, добры ты хлопчык! Але ж хто цябе, маладога, там слухаць будзе?" (бел.).
15 Цит. по: Букчин С.В. Белорусская трагедия (1986-1999). Страна и народ в зеркале публицистики. Варшава, 2000. С. 69.
16 Мы вынуждены употребить этот термин для характеристики Петра Кравченко и Василия Леонова, несмотря на явную разницу во взглядах двух этих политиков. Дело в том, что идейных "платформ" в КПБ практически не существовало. Под "партийными неформалами" мы подразумеваем тех партийных и комсомольских функционеров, которые, видя неспособность партийной системы как таковой адаптироваться к новым требованиям времени, пытались самостоятельно "делать политику" на своих "участках", выбиваясь из общего чиновничьего ряда. Собственно говоря, автор и сам в 1990 году был таким же "неформалом".
17 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 37.
18 Леонов В.С. Работа над ошибками. Смоленск, 2003. С. 35.
19 Открытое письмо к избирателям Сторожевского избирательного округа № 47 // Букчин С.В. Белорусская трагедия (1986-1999). Страна и народ в зеркале публицистики. С. 68.
20 Как невозможно оказалось и создать массовую автокефальную православную церковь. Во многом, на наш взгляд, это было связано с тем, что религиозная жизнь в Белоруссии и при социализме была достаточно плюралистична: католический костел был на практике ничуть не менее влиятельной силой, чем РПЦ. Помню слова одного из тогдашних заместителей председателя Витебского облисполкома, сказавшего в частной беседе: "Когда я смотрю на карту распространения религиозных конфессий в области, мне кажется, что я вижу очаги будущих взрывов". Но именно поэтому взрывов и не произошло: "пар" религиозного недовольства, если такое и было, выходил без уничтожения "котлов". Вместе с тем, как справедливо отметил Ю.А. Дракохруст, в Белоруссии "большинство населения — по разным оценкам, от 60% до 75% — не только исповедует православие, но и принадлежит к белорусскому экзархату Русской православной церкви" (см.: Дракохруст Ю.А. Где кончается Белоруссия? // Неприкосновенный запас. 2006. № 3. С. 108). И это не могло не сказаться на общем развитии ситуации в республике.
21 Федута А.И. Лукашенко. Политическая биография. М.: Референдум, 2005.
22 В книгу не вошло, сохранилось на диктофонной пленке в личном архиве автора.
23 Слово "зона" применительно к территории радиоактивного загрязнения, разумеется, связано не с фильмом Андрея Тарковского "Сталкер", а с омонимической характеристикой концентрационного лагеря сталинской эпохи. В принципе, это определение совершенно справедливо: Чернобыль также лишил большинство населения свободы, в том числе и свободы выбора.
24 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 37.
25 Натчык П. Выбары Вярхо╒най Рады БССР у 1990 г. // Найно╒шая г╗сторыя беларускага парлямэнтарызму. Менск: Анал╗тычны грудок, 2005. С. 33.
26 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). С. 19.
27 Это правда. Краснопольский район очень быстро начала покидать молодежь. А главный молодежный функционер района в это время ездил по деревням и помогал старухам — вдовам участников войны — крыть крыши и рубить дрова. О Стефаненко рассказывали легенды.
28 О том же говорит и Василий Леонов в своих мемуарах "Работа над ошибками". Нет сомнений в том, что к 1990 году чернобыльская тематика стала основой конфликта между союзной и республиканской партийной номенклатурой. Но ощущение собственной беспомощности не мобилизовывало, а заставляло белорусских партаппаратчиков бояться и народа, и союзного руководства. Леонов был здесь как раз исключением.
29 Сомнительной карьеру его можно назвать потому, что этот блестящий юрист, не вовремя попытавшийся пересесть в партийную лодку, будет политически раздавлен во время августовского путча: его, депутата Верховного Совета, члена высшего политического руководства белорусской компартии, буквально заплюют, когда он будет идти на внеочередную сессию. Спасет его от разъяренного народа дружина БНФ, и седому экс-министру придется униженно благодарить активиста Фронта Вячеслава Сивчика, когда тот будет провожать его до "скорой помощи" (у Тихини начался сердечный приступ). Позже его страх перед толпой скажется в 1996 году, когда во время противостояния ветвей власти в республике (подобного тому, через которое тремя годами ранее прошла Россия) Валерий Гурьевич, уже будучи председателем Конституционного суда Беларуси, не захочет апеллировать к народу и предпочтет сдаться на милость президента Лукашенко.
30 Натчык П. Выбары Вярхо╒най Рады БССР у 1990 г. // Найно╒шая г╗сторыя беларускага парлямэнтарызму. С. 35.
31 Первый секретарь Могилевского обкома КПБ В.С. Леонов не был избран народным депутатом СССР, и это давало ему возможность баллотироваться в Верховный Совет БССР (по Конституции гражданин мог быть депутатом не более двух Советов одновременно). А.С. Камай в этот период уже рассматривался в качестве потенциального претендента на пост первого секретаря ЦК КПБ. Кроме того, все остальные секретари ЦК КПБ уже были избраны народными депутатами СССР и областных Советов.
32 Гриб М.И. Белорусский мост: История, факты, события. С. 56.
33 Леонов В.С. Работа над ошибками. С. 45.
34 Шевцов Ю.В. Объединенная нация. Феномен Беларуси. М.: Европа, 2005. С. 100-101. Ранее исследования Ю. Шевцова, часть которых вошла в цитируемую книгу, публиковались в "Белорусской деловой газете".
35 Цит. по: Федута А.И. Лукашенко: Политическая биография. С. 48.
36 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 12.
37 Там же. С. 39.
38 Леонов В.С. Работа над ошибками. С. 35.
39 Людмила Класковская работала советником председателя Верховного Совета Республики Беларусь Станислава Шушкевича.
40 Класко╒ская Л.У., Класко╒ск╗ А.У. Стан╗сла╒ Шушкев╗ч. Пуцяв╗на лёсу. М╗нск: Полымя, 1994. С. 74.
41 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 39.
42 Позже Дементей жестоко отыграется за тот свой страх 1990-1991 годов. Когда в 1995 году депутаты от оппозиции будут демонстрировать побои, нанесенные им лукашенковскими "силовиками" прямо в зале заседаний Верховного Совета, раздастся голос Николая Ивановича: "Мало!"
43 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). С. 20.
44 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 104.
45 Леонов В.С. Работа над ошибками. С. 49-50. 46 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 23.
47 Леонов В.С. Работа над ошибками. С. 32.
48 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении… С. 12.
49 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). С. 23.
50 Там же. С. 24.
51 Там же.
52 Шевцов Ю.В. Объединенная нация. Феномен Беларуси. С. 191.
55 "Свобода" (бел.).
56 Цит. по: Букчин С.В. Белорусская трагедия (1986-1999). Страна и народ в зеркале публицистики. С. 71.
57 Там же. С. 70.
58 Класко╒ская Л.У., Класко╒ск╗ А.У. Стан╗сла╒ Шушкев╗ч. Пуцяв╗на лёсу. С. 71.
59 Помню, в частности, как годом позже депутат Валентин Голубев будет с трибуны Верховного Совета отрицать даже за реформированным комсомолом право на существование: "А не нужны нам никакие союзы молодежи — ни коммунистические, ни некоммунистические!"
60 Навумчык С.I. Сем гадо╒ Адраджэньня, альбо Фрагмэнты найно╒шай беларускай г╗сторы╗ (1988-1995). С. 18.
61 Позже, в 1991 году, будучи членом Политбюро ЦК КПСС, Малофеев публично поддержит идею введения чрезвычайного положения в стране.
62 Леонов В.С. Работа над ошибками. С. 36.
63 Кравченко П.К. Беларусь на распутье, или Правда о Беловежском соглашении. С. 27.