Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2007
Что такое шахтерское участие в политике? У кого бы вы об этом ни спросили, скорее всего, вы получите ответ: это забастовки. Это верно в значительной степени, однако все-таки не вполне. В 1989-1990 годах, у истоков современной политической системы как таковой и в самом начале политической активности шахтеров, был момент, когда шахтеры претендовали на нечто большее, чем просто давление на власть через забастовки. "Политизация" шахтерского движения в значительной степени следовала тогдашней логике событий. В июле 1989 года шахтеры еще сгоняли с трибун всех, кто использовал в речах слово "политика"1. В июне-июле 1990 года те же шахтеры провели свой собственный съезд и собственную политическую забастовку. Понять причины, которые заставили шахтеров столь существенно поменять приоритеты своей общественной деятельности, — одна из центральных задач этой статьи.
ПРАЗДНИК НА ПЛОЩАДИ
Начало шахтерского протеста — июль 1989 года. Разумеется, отдельные забастовки имели место и до этого момента: подписывались разного рода обращения к региональным властям, "ходоки" от некоторых шахт побывали в ряде центральных изданий и в программе "Прожектор перестройки"2, но серьезного резонанса эта активность не получила. Тем большим сюрпризом стала шахтерская забастовка лета 1989 года, которая прошла синхронно во всех шахтерских центрах.
Стихийно была полностью остановлена работа шахт в основных центрах — Донбассе, Кемерове, Воркуте, в меньшей степени — в Московской области и на севере Казахстана. На примере Донбасса, ситуация в котором отражается в доступных нам источниках наиболее детально, можно заключить, что забастовочные структуры полностью заменили собой местную власть — не только потому, что местные власти "от греха подальше" решили не вмешиваться в ход забастовки, но и потому, что жители городов воспринимали шахтерские структуры как "свою" власть. В Донецке, например, в стачком обратилась жена погибшего шахтера с просьбой отремонтировать ей жилье3. Наблюдателей забастовки больше всего поражало то, что на улицах не было видно пьяных. Более того, и в Донбассе, и в Кузбассе на время забастовки именно по требованию шахтеров были закрыты магазины, торговавшие винно-водочной продукцией4 (мотивировка этого решения заключалась в том, чтобы не дать властям возможности влиять на ход событий). Напротив, одно из обвинений в адрес властей состояло в том, что они пытаются завезти в магазины большое количество продуктов и, прежде всего, водки.
Забастовки с самого начала строились на противопоставлении шахтеров "всем остальным": не только местным властям и руководству отрасли, но и вообще "гражданским". Шахтеры выделяли себя как профессиональную корпорацию и в таком качестве обращались к центральной власти. Это обращение несло в себе элементы театральности. Повсеместно забастовка проходила на площадях: в Донбассе, например, на площадь пропускали только тех шахтеров, которые приходили на мероприятие в рабочей одежде или с рабочими жетонами, а неявка без уважительных причин приравнивалась к прогулу. В данном случае нужно было открыто продемонстрировать сам факт забастовки.
С самого начала забастовки цель бастующих заключалась в том, чтобы на согласованном документе, принятом "по итогам забастовки", были поставлены подписи М.С. Горбачева и Н.И. Рыжкова. Но, как полагали тогда шахтеры, оградить себя от обмана они могли только на своей территории. Поэтому они протестовали против отъезда делегации в Москву, настаивая на том, чтобы Горбачев и Рыжков приехали к ним сами (предлагали даже оплатить им проезд) или чтобы прямо в Донбассе была организована выездная сессия Верховного Совета СССР. Когда эти требования не прошли, предложили провести телемост с трансляцией на всю страну — миллионы свидетелей-телезрителей, казалось, гарантировали "честную игру"5. Шахтерские представления о "неправильном" устройстве "другого" мира оказались столь сильны, что, когда в Москву из Донбасса направилась шахтерская делегация, в качестве охраны к ней были приписаны четыре демобилизованных "афганца".
Аналогичным образом, после того как 24 июля 1989 года, в 22 часа, донецкие шахтеры переговорили с главой своей делегации в Москве и получили информацию о том, что договоренность наконец достигнута, они не согласились разойтись и закончить забастовку, а ждали возвращения делегации, чтобы своими глазами увидеть подписи Горбачева и Рыжкова под документом. Уход с площади, по мнению шахтеров, чреват тем, что сразу же после него "будет принят Указ о забастовках, который не позволит им консолидироваться, и все, что было близко к завершению, останется незавершенным, то есть все останется по-старому"6. После публичного прочтения документа и массовых аплодисментов на площади начиналось братание. Весьма любопытно, что только после достижения результата забастовки к шахтерам примкнули и присутствовавшие на площади "гражданские". Интересна последняя речь главы стачкома: "Впервые мы себя почувствовали не серой массой, а людьми. Не рабами, а личностями, способными в обстановке сплоченности, дисциплины и солидарности одержать победу. Добиться того, что по праву нашего труда принадлежит всем нам. Спасибо, братья, за единство. Спасибо за доверие"7.
Суть забастовки заключалась в том, что шахтеры установили четкие границы между "чужим" и "своим" миром и вышли на контакт с единственной силой, которая, как им казалось, еще что-то могла изменить в их жизни, — партийно-правительственным центром. Налицо чисто мифологическая картина — делегация четко оформленного сообщества, противостоящего энтропии, отправляется в "чужое" пространство, успешно проходит там все испытания и возвращается с искомым результатом. Оставшиеся в это время совершают вполне иррациональные действия, которые тем не менее должны помочь "отбывшим" успешно выполнить поручение. Иначе говоря, речь идет об ожидании чуда и посильных усилиях по его "обеспечению". Отсюда, во-первых, ощущение некоторой праздничности ("Подвозились продукты — "тормозки" шахтеров, бойко торговал общепит — вода, безалкогольные напитки, пирожки, печенье, подъехало кафе "Бистро" — пицца, жаркое, пирожки, мороженое, квас во фляги шахтеров бесплатно"8) и эмоционального единения ("Сменами приходили на площадь перед "Белым домом" <…> Жены приносили мужьям еду. Было ощущение какого-то праздника, единства"9).
Эта забастовка на уровне обыденного сознания отнюдь не была политической акцией. Это осознавали и сами шахтеры, которые не признавали факта политической борьбы. Они говорили лишь о неправильном положении вещей и, как следствие, совершали такие действия, которые могли заменить неправильное положение вещей правильным. Представления шахтеров о причинах забастовки носили предельно общий характер. Насколько можно судить по источникам, шахтеры с радостью воспринимали все замечания свидетелей забастовки о том, что "в шахтах XII век"10, и сами активно настаивали на отсутствии в их работе и быте каких-либо примет "нормальной жизни"11. Реальный же итог забастовки состоял в том, что шахтеры начинали воспринимать центральную власть как партнера по переговорам.
Разумеется, по итогам забастовки был подписан ряд протоколов (отдельно — с шахтерскими регионами, отдельно — с городами), а также подготовлено Постановление Правительства СССР № 608, обобщившее основные пожелания шахтеров. Однако выполнены все названные документы были весьма выборочно. Следовательно, и контакты шахтеров с "центром" в основном заключались в попытках добиться выполнения договоренностей. Политические требования первоначально не предъявлялись (первые — да и то единичные — возникнут лишь тогда, когда станет ясно, что правительство саботировало исполнение Постановления № 608). После забастовки начался недолгий период, когда шахтеры пытались решить свои проблемы за счет контактов с центральной властью неконсолидированно, не выработав еще ни "теории взаимодействия", ни политической модели происходящего.
НАЧАЛО ПОЛИТИКИ
Ресурс, который использовали шахтерские лидеры в контактах с "центром", гарантировал сильное впечатление, которое произвела на страну шахтерская забастовка. В перспективе давления на центральную власть в прочих мерах, которые предпринимали шахтеры — будь то массовые забастовки в Кузбассе и Воркуте в начале августа 1989 года или единичные забастовки на шахтах, — не было большой необходимости. В большинстве случаев они были вызваны скорее местными причинами (например, в Кузбассе — продолжением строительства Крапивинской ГЭС).
Только в Воркуте, шахтеры которой изначально были настроены радикальнее прочих, уже августовская забастовка была отчасти направлена и против московских органов власти. Подобную линию поведения можно объяснять, возможно, более поздним временем создания шахт этого региона (и, как следствие, меньшим возрастом "шахтерских традиций"), а также значимостью в нем таких проблем, как "крепостное право" (согласно трудовому законодательству, шахтер не мог перейти с одной шахты на другую без утраты "северного коэффициента"12). Как бы то ни было, у воркутинских шахтеров переход к собственно политическим действиям занял сравнительно немного времени. Они попытались договориться со своими "товарищами по борьбе" о предъявлении радикальных политических требований уже в конце 1989 года. На 4-й конференции рабочих комитетов Кузбасса (ноябрь 1989 года) представитель воркутинцев С. Мосолович призвал поддержать требование отставки правительства через объявление забастовки шахтерами всего Кузбасса. Однако делегаты конференции ограничились лишь телеграммой Н. Рыжкову с предупреждением о возможности проведения забастовки солидарности, потребовали снять арест со счета стачечного комитета Воркуты, восстановить статус этой организации и устранить информационную блокаду. В ответ на телеграмму воркутинцев с просьбой об организации забастовки Совет рабочих комитетов Кузбасса на словах выразил им поддержку, но одновременно просил шахтеров Воркуты и Инты "проявлять ответственность, осторожность, взвешенность, не давать поводов для дискредитации рабочего движения страны". Когда же в конце года делегация лидеров шахтерского движения посетила Воркуту, отчет об этом визите содержал упреки в адрес воркутинцев за их нежелание искать иные формы борьбы, кроме забастовок, несвоевременность политических требований и сотрудничество с Российским народным фронтом и "Демократическим союзом"13.
"Мейнстрим" шахтерской политики до начала 1990 года предполагал в основном регулярные визиты региональных делегаций в Москву. Чаще всего — до конца сентября 1989 года — эти визиты были связаны с "добыванием" продуктов и техники (тем более, что согласованные в ходе июльской забастовки "Протоколы" включали в себя пункт об "улучшении снабжения шахтерских регионов потребительскими и продовольственными товарами"). Особенно ярко эта практика была востребована лидерами шахтерского движения Кузбасса. На этом примере мы и остановимся подробнее.
Структурами, которые осуществляли контакты с "центром", стали повсеместно образованные, точнее — преобразованные из забастовочных, рабочие комитеты. "На шахтах, а в некоторых случаях и на предприятиях других отраслей <…> были избраны рабочие комитеты, которые делегировали своих представителей в городской комитет, а те — в областной. Заработная плата рабочкомовца, работавшего в каком-то из комитетов на освобожденной основе, складывалась из добровольных отчислений трудящихся предприятия… Такой порядок содержания был относительной гарантией того, что их товарищ будет проводить политику, угодную рабочим, а не чиновникам"14.
Таким образом, шахтерское движение выстраивалось по принципу "снизу вверх". Например, решение об участии в забастовках каждая шахта принимала индивидуально. В Москву самостоятельно ездили представители рабочих комитетов всех уровней, начиная с шахтового и заканчивая областным. Попытки областного рабочего комитета как-либо упорядочить деятельность городских и шахтовых комитетов сталкивались с вполне понятным недоверием и в конечном счете оказывались обречены. Никакого организованного диалога шахтеров как общности с центральной властью не получалось. "Ходоки" от шахт и городов — в условиях прогрессирующего дефицита — все чаще ездили за продуктами и техникой (которую должны были распределять представляемые ими рабочие комитеты) и достаточно часто "перекупались" властями. Осенью 1989 года подобная практика была пресечена (в частности, в Кузбассе — решением областного рабочего комитета), однако она дискредитировала сам принцип "хаотического" представительства, характеризовавшегося отсутствием четкой координации между рабочими комитетами различных уровней. Стало ясно, что "неподготовленный" контакт с властью может привести к утрате шахтерскими лидерами их независимой позиции. Как только эти выводы были сделаны, шахтерское движение стало двигаться в сторону централизации и на глазах политизировалось.
Ключевым моментом для шахтерского мейнстрима, исключая Воркуту, оказалась 4-я конференция рабочих комитетов Кузбасса. Она была созвана в момент, когда невыполнение правительством ключевых пунктов 608-го Постановления стало очевидным всем (первая — за пределами Воркуты — связанная с этим забастовка прошла 23 октября в Кузбассе). Эта конференция изначально планировалась как политическое мероприятие, поскольку созывалась от имени "Союза трудящихся Кузбасса" — политической организации, которая была создана после июльской забастовки, но после этого не выходила на авансцену. Работа конференции транслировалась по радио на весь Кузбасс, то есть это событие фактически было уподоблено Съезду народных депутатов СССР. На конференции впервые были произнесены политические заявления, связанные не непосредственно с шахтерскими делами, но с положением дел в стране в целом. Это было следствием понимания того, что проблемы шахтеров — результат масштабных политических ошибок и неэффективности действующей власти как таковой.
В докладе говорилось, что вместо максимального удовлетворения материальных и духовных потребностей личности, как цели социализма, народ получил нищенский уровень существования. Вместо ликвидации эксплуатации — экономическое и внеэкономическое принуждение. Вместо общественной собственности на средства производства — государственную собственность, при помощи которой от производителя отчуждались результаты его труда. Вместо народовластия — власть коммунистической партии и чиновничества. Вместо развития культуры и создания условий для всестороннего развития личности — идеология обмана. Конференция признала, что основной задачей "Союза трудящихся Кузбасса" должно быть создание такого общества, в котором произойдет кардинальное изменение в развитии производительных сил, где собственность и власть будут принадлежать народу, где будут соблюдаться права и интересы личности15.
Радикальных требований (например, отставки правительства) пока не предъявляли. Однако в выступлениях на конференции звучали слова о необходимости отказа от "сталинской модели социализма" (скорее всего, позаимствованные у либеральных историков и экономистов): на языке эпохи это означало протест против бюрократии. Вскоре после конференции в Кузбассе была проведена предупредительная забастовка, на которой, наряду с экономическими требованиями, выдвигались и политические: отмена 6-й статьи Конституции СССР, принятие нового Закона о выборах народных депутатов, изменение Закона о разрешении трудовых конфликтов и т.д. В ходе этой забастовки на ряде митингов было объявлено, что рабочие комитеты сохранятся до тех пор, пока будет существовать бюрократия.
Кроме указанных выше причин, политизация деятельности шахтеров была связана с выборами народных депутатов РСФСР и в региональные Советы (в той же степени, в которой активизация разного рода неформальных структур в 1988 и 1989 годах была связана с избирательными кампаниями на XIX Партконференцию и Съезд народных депутатов СССР). Шахтерские лидеры (от имени "Союзов трудящихся", которые к началу 1990 года организуются во всех шахтерских регионах) участвовали в региональных выборах и повсеместно получали представительство в региональных советах.
"Союзы трудящихся" были до известной степени продолжением начатой в ходе забастовки шахтерской игры: будто бы в общественной и политической деятельности они выступают лишь в качестве замкнутой профессиональной корпорации. Шахтерские организации продолжали дистанцироваться от разного рода неформалов, объясняя это тем, что они с ними "слишком разные". Однако политическая картина мира, выстраивающаяся в документах шахтерского движения, достаточно быстро сближается с представлениями "левых" неформалов. Согласно представлениям и тех, и других, в прошлом были приняты решения, которые исказили ход истории и привели к неправильному результату. Однако, в отличие от неформалов, шахтерские лидеры не предпринимали исследований, которые должны были прояснить, когда именно и по какой причине была совершена роковая ошибка. Тем не менее необходимость "переустройства" (в том числе и политического) постепенно становилась для них все более очевидной.
К концу 1989-го — началу 1990 года шахтеры смогли, хотя бы отчасти, "централизовать" свое движение, создать в его рамках политическую организацию и сформулировать четкую политическую картину происходящего. Несмотря на некоторые различия в понимании методов борьбы, о политическом единстве шахтеров на тот момент можно говорить без больших преувеличений. Кроме того, шахтеры выдвинули из своей среды политических лидеров, часть которых вошла в "Союзы трудящихся", а часть осталась в структуре рабочих комитетов. Наконец, шахтеры имели все основания для давления на власть. В начале 1990 года стало окончательно ясно, что все контакты с "центром" относительно 608-го Постановления не привели ни к каким позитивным результатам. Правительство отказалось подписать эти документы, мотивировав свое решение тем, что они диктуют необходимость изменения всей концепции правительственных реформ.
В ПОИСКАХ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛЕГИТИМНОСТИ:
ОБЩЕСТВЕННЫЕ РИТУАЛЫ
И ИХ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ
Шахтерское движение 1990 года решительно отличалось от того, каким оно было в 1989 году, и от того, каким оно стало в 1991-м. 1989 год был ознаменован многочисленными забастовками и двумя неудавшимися "походами" рабочих комитетов в Москву, 1991-й — многочисленными забастовками, продолжавшимися с самого начала года. 1990-й же — это год лишь одной значимой забастовки (11 июля) и сразу трех съездов (двух шахтерских и одного — Конфедерации труда).
Здесь не обойтись без экскурса в политическую психологию периода перестройки. Что собой представлял съезд? Фактически он воспроизводил модель некоей идеальной общности и, как следствие, был абсолютным политическим выражением этой общности. Более легитимное политическое образование, чем правильным образом созванный съезд, в период перестройки представить себе было невозможно. Съезд отличался от обычного политического собрания еще и тем, что все съезды (или Советы, что в целом одно и то же) — представляли собой различные идеальные модели, а значит, были теоретически равноправны и независимы. Любимый мною пример: Автозаводский район города Горького уже к лету 1990 года был объявлен райсоветом отдельным городом16 (даже московские райсоветы задумались об этом ближе к концу года). Структура власти, состоявшей из множества съездов/Советов, описывалась современниками как "слоеный пирог"17. Поэтому любая общность, претендовавшая на независимое участие в политике (можно вспомнить модное тогда слово "суверенитет"), была обречена на проведение съезда (Советы могли быть сформированы лишь по территориальному принципу). Спасаться в условиях развития кризиса каждый предпочитал самостоятельно, так что съездов было предостаточно…
Впрочем, вернемся к шахтерам. Точнее было бы сказать, что съездов в шахтерской жизни 1990 года было даже больше, чем три. Шахтеры вели активную борьбу в Советах тех регионов, где они пользовались влиянием. В Кемеровском областном Совете шахтеры составляли основу "демократической фракции". Однако было очевидно, что в Советах своих регионов шахтеры все же составляют меньшинство (сторонники "демократических" сил в Советах шахтерских регионов составляли, по нашей оценке, от трети до четверти). Тем больше появилось оснований формировать "собственные" съезды и выступать с их помощью в качестве носителей высшей политической субъектности18.
Первые месяцы 1990 года шахтерские лидеры были заняты завершением переговоров о судьбе 608-го Постановления правительства и работой в региональных Советах. Параллельно шахтеры участвовали в подготовке Первого съезда независимых рабочих движений и организаций СССР (который принял решение об образовании названной выше Конфедерации труда). Съезд состоялся 30 апреля — 2 мая 1990 года в Новокузнецке. Характерно, что инициативная группа в Москве решила подготовить съезд независимых рабочих движений еще в июне 1989 года в ответ на циркулировавшую неофициально информацию о подготовке в недрах ЦК КПСС "съезда рабочих". Иначе говоря, шла борьба — как это ни парадоксально звучит — за то, в чьих руках окажется политический субъект под названием "рабочий съезд". В дальнейшем аналогичная борьба — между руководством отрасли и лидерами рабочих комитетов — пойдет и за "шахтерский съезд".
Съезд Конфедерации труда отличался от аналогичных шахтерских мероприятий тем, что существенную часть документов на нем готовили московские интеллектуалы (в частности, экономист Виктор Шейнис и социолог Леонид Гордон). Принятые там документы существенно отличались от решений, например, конференций рабочих комитетов. В частности, в документах съезда вообще отсутствует упоминание социализма. Съезд заявил и серьезные политические требования: он выступил за ликвидацию официального статуса парткомов на предприятиях, в вооруженных силах, МВД, КГБ, прокуратуре, суде и пр., за национализацию имущества КПСС, за отставку действующего правительства и формирование нового с участием демократической общественности19. Вместе с тем, акцент делается на том, что политические и экономические перемены должны осуществляться мирным путем.
Съезд Конфедерации труда больше никогда не собирался, однако был сформирован орган, названный Советом представителей Конфедерации труда (58 чел.), а также Координационный совет (в него входило по одному представителю от Донецка, Кемерова, Москвы и Свердловска). В дальнейшем основную роль в рабочем движении (которое не слишком отличалось по составу лидеров от шахтерского) играл Совет представителей Конфедерации труда. Заметим, что в конце 1991 года именно в его юрисдикции оказались рабочие комитеты.
Съезд Конфедерации труда показал, что шахтеры и неформалы не представляли собой единого целого. Предложенные съезду проекты документов были приняты в значительной степени по той причине, что 52% делегатов представляли Кемеровскую область и в целом были едины с шахтерскими лидерами. Показательной является история с принятием резолюции об отношении к КПСС. Неформалы, для которых этот вопрос по понятным политическим причинам был самым интересным, устроили столь активное его обсуждение, что рабочие (шахтерские) лидеры предложили вообще исключить его из повестки дня. К тому же Съезд Конфедерации труда был слишком громоздким образованием, чтобы играть какуюлибо активную роль в политике. Логичной альтернативой ему стал Первый съезд шахтеров.
Это событие представляет для нас большой интерес. Первый шахтерский съезд прошел с 11 по 15 июня 1990 года в Донецке. Этот съезд, в отличие от второго, организовывался шахтерами самостоятельно, так что представительство на нем, на наш взгляд, объективно отражало структуру шахтерского движения. Заметим, что его участники воспринимали его как настоящий съезд и существенную часть времени уделили проверке того, правильно ли определено представительство делегатов и соблюдены ли все формальности, которые делают мероприятие, названное съездом, настоящим съездом. Угроза того, что на "нашем" съезде может произойти то же, что на союзном, который к лету 1990 года утратил "сакральный" статус, воспринималась шахтерами весьма остро и эмоционально. "Мы смотрим по телевизору дебаты на съездах и возмущаемся, глядя на аппаратные игры. А сами допускаем, чтобы председательствующий оказывал давление на делегатов"20, — сказал тогда один из участников.
То, что съезд шахтеров проводился "по всем правилам", усилило его авторитет в глазах самих шахтеров. Для приглашенного на съезд Н. Травкина такая озабоченность процедурой казалась совершенно "нормальной": "Я бы не делал трагедии из одного дня, из-за того, что мы не можем договориться насчет повестки, мы все наблюдали по телевидению I Съезд Советов Союза, Украины, Ленсовет, Моссовет; на эти вопросы не только день уходит, недели уходили"21.
Интересной представляется и еще одна деталь. Очевидно, что участники съезда уравнивали его со съездами/Советами территориальных образований. Несмотря на некоторые двусмысленные ситуации (например, приветствие съезду от Моссовета заканчивалось выражением надежды на "тесное сотрудничество обновленных Советов Москвы и Донецка"22), эта идея существенно влияла на поведение шахтеров на съезде. На общем пространстве всех съездов они видели себя лишь немногим ниже общереспубликанского уровня.
Главное для шахтеров на их первом съезде — объявить о своей независимости. Даже положение о том, что шахтеры не примыкают ни к одной политической партии, на съезде прозвучало следующим образом: "I Съезд шахтеров, выражая волю делегатов, подчеркивает полную независимость рабочих организаций угольной и горнодобывающей промышленности от любых политических образований. Независимые рабочие движения и организации трудящихся подчиняются только воле своих членов и считают, что никакие политические силы и партии не должны руководить ими. Наше стремление к независимости определяет и наше отношение к КПСС"23. А когда принималась резолюция об отношении к КПСС, представители одной из делегаций высказывали сомнение, насколько "демократично" принимать резолюцию о другой организации. В ответ один из лидеров съезда заявил: "Мы имеем право принимать резолюцию по отношению к любым партийным органам Советского Союза, включая КПСС"24.
На обыденном уровне — в выступлениях простых шахтеров — это представление о независимости звучит особенно остро:
Дорогие наши правители!
Дорогой президент!
Хватит, наверное, заботиться о нас. Лучше, чем я сам, никто обо мне не позаботится. Дайте мне свободу. Дайте мне свободно трудиться и получать столько, сколько я смогу заработать, чтобы мне прокормить себя и своих детей, одеться самому и своей семье. Самому решить — как обучать детей, как их вылечить, когда нужно будет, как позаботиться о своей старости, жить там, где я хочу, любить и верить в то, что мне по душе, может быть, каждый год отдыхать на Канарских островах и ездить в "кадиллаке"25.
Отношение к политике "центра" на шахтерском съезде в целом не сильно отличалось от того, которое было декларировано на Съезде Конфедерации труда:
Все мы живем в условиях административно-командной системы, характерная для нее монополия государственной собственности, отсутствие рынка и конкуренции обрекают экономику на застой и отставание, а народ на нищету… Высшие руководители страны обещали изменить это положение. Но жизнь показала, что реформы всерьез не проводятся… Основное, что нужно сейчас, — создание правительства, у которого хватит умения и решимости покончить с монополией государственной собственности и фактической монополией КПСС в политике, осуществить реальный переход к демократии и рынку…26
Заметим, что представление о рынке у шахтеров было достаточно абстрактным. На съезде неоднократно говорилось о том, что рынок должен быть средством обеспечения "нормальной" жизни — как в западных странах27. При этом гарантией от опасностей рынка является "настоящий" профсоюз — как в западных странах (иностранных гостей съезда весьма активно расспрашивали о том, как "правильно" организовывать профсоюзы). В документах съезда перечисляется множество обязательств, которые должно взять на себя, а затем и выполнить государство. Шахтеры отдавали себе отчет и в том, что ряд шахт должен быть закрыт, однако они были уверены: долг государства — максимально смягчить социальные последствия таких решений.
Делегатам съезда удалось договориться далеко не по всем вопросам. Вопервых, физически не было возможности учесть пожелания представителей отдельных шахт. В одной из резолюций было обещано обработать высказанные на съезде пожелания после его завершения и предъявить их властям, однако очевидно, что учесть абсолютно все требования было невозможно. Во-вторых, что гораздо важнее, с самого начала обозначилось противостояние между шахтерами Кузбасса и украинских регионов — прежде всего Донбасса. Украинские шахтеры представляли на съезде большинство (58%) и пытались взять съезд под свой контроль. Делегация Кузбасса (24%) в начале работы съезда пыталась возражать: просила объявить перерыв в работе и даже угрожала уходом из зала, однако затем не стала обострять ситуацию. Делегаты от Кузбасса не были включены в состав оргкомитета по подготовке Второго съезда и не смогли обеспечить принятие решения о проведении этого съезда в Кузбассе (втором по значимости шахтерском регионе). Несмотря на внешнее единство шахтеров, на съезде между ними выявились ощутимые противоречия, которые и были использованы "центром" в ходе подготовки ко Второму шахтерскому съезду.
Совершенно очевидно, что и идеология, и даже лексика, которую использовали шахтеры на съезде, в основном были заимствованы у демократических сил. Неудивительно, что как в ходе подготовки съезда, так и в особенности после его завершения активизировались контакты между шахтерскими лидерами и властями союзных республик. 23 июня 1990 года состоялась встреча Б. Ельцина с представителями рабочих комитетов Кузбасса, на которой было решено координировать усилия, чтобы сделать "возможными единые действия в любых экстремальных ситуациях"28. В августе, в ходе визита Ельцина в Новокузнецк, было подписано "Заявление о намерениях", в котором стороны обязывались поддерживать друг друга в проведении реформ.
Сразу же после съезда было принято решение о проведении суточной политической забастовки в связи с годовщиной июльской стачки 1989 года (об этом договорились рабочие комитеты Донбасса, Кузбасса, Воркуты, Ростовской области, их поддержал Совет представителей Конфедерации труда)29. О необходимости забастовки на съезде говорили неоднократно, хотя в резолюциях о ней ни слова нет. Тем не менее даже дата забастовки — 11 июля — была названа в документах съезда как момент, когда шахтеры должны предъявить властям свои требования. Таким образом, единственная за год всеобщая забастовка была, во-первых, символическим повторением забастовки годичной давности, а во-вторых, прямым следствием проведения шахтерского съезда. Можно сказать, что и забастовка, и проведение Второго съезда, который был назначен уже на август, были антикризисными мерами — соответственно, в циклической и линеарной временной перспективах. Съезд обеспечивал максимально быструю реакцию шахтерского сообщества как политического субъекта на события в стране, а забастовка — обновление шахтерского движения как позитивной силы. Кстати, если вспомнить, какой позитивной эйфорией сопровождалась забастовка июля 1989 года, неудивительно, что шахтерским лидерам хотелось повторить эти моменты.
Как и в предыдущем году, шахтеры приложили огромные усилия к тому, чтобы обеспечить в ходе проведения забастовки порядок. Были созданы рабочие дружины, налажена связь с милицией, установлен контроль над точками продажи спиртного. Приняли решение о том, что забастовка будет проходить не на площадях городов, как это было в 1989 году, а непосредственно на предприятиях. Было очевидно, что если забастовка пройдет "неправильным образом", то не произойдет чаемого "очищения мира".
Отдельного внимания заслуживают требования, которые на этот раз предъявили забастовщики (заметим, что требования "спускались" вниз шахтерскими лидерами, тогда как порядок проведения забастовки определялся трудовыми коллективами). В их числе были: отставка правительства СССР, заключение нового Союзного договора, приведение Конституции СССР в соответствие с Конституциями союзных республик и Всеобщей декларацией прав человека, национализация имущества КПСС, введение антимонопольного законодательства, лишение депутатов от общественных организаций депутатских мандатов СССР, деполитизация вооруженных сил, МВД, КГБ, органов суда, прокуратуры, государственной прессы и народного образования30. Ясно, что эти требования носили крайне радикальный характер и никогда не могли бы быть приняты властью. Более того, они были намного более радикальны, чем выступления на шахтерском съезде, с момента окончания которого прошло менее месяца.
Радикализация требований шахтеров была очевидно связана с тем, что в начале июля 1990 года проходил XVIII Съезд КПСС. На этот съезд не были допущены не только представители московских демократических кругов (в частности, представители Демплатформы в КПСС), но и члены КПСС от шахтерских движений. Российские власти готовили на этом съезде демарш: они предъявили там программу выхода из кризиса, а после того, как она была предсказуемо заблокирована, объявили о своем выходе из партии. Весьма вероятно, что российские власти координировали свои действия с шахтерскими лидерами (которые, в частности, поддержали требования РСФСР о заключении Союзного договора). Кроме того, всеобщая политическая забастовка, проведенная одновременно с партийным съездом, существенно уменьшала его политический эффект. В Кузбассе по итогам забастовки консервативный Кемеровский областной Совет принял ряд либеральных решений: в частности, была создана комиссия по инвентаризации имущества КПСС с целью возможной его национализации.
События лета 1990 года интересны еще по одной причине. 2 июня в Кузбассе прошли митинги, посвященные годовщине событий 1962 года в Новочеркасске (эти митинги проходили по призыву Съезда Конфедерации труда). Если участие в июльской забастовке было почти повсеместным, то в митингах принимало участие лишь по 200-300 человек в каждом городе. Эти митинги проходили под существенно более радикальными лозунгами, чем забастовка. Лозунги носили отчетливо антикоммунистический характер (к примеру, "Идеология ленинизма — идеология красного фашизма"). Участники митингов требовали создания депутатской комиссии по расследованию обстоятельств расстрела 1962 года, привлечения к суду его виновников, полной реабилитации жертв, выплаты пенсий семьям погибших31. Незначительность числа участников митингов означает, на наш взгляд, что шахтеры так и не приняли идеи справедливой реабилитации жертв политических репрессий32. Их существенно больше интересовали современность и меры по исправлению актуальной ситуации. Анализу и исправлению давних ошибок как гарантии правильного движения вперед не придавали большого значения33. В то же время даже для руководящих органов КПСС, благодаря усилиям московских интеллектуалов, необходимость реабилитации жертв репрессий стала фактически бесспорной. Даже 22-я Кемеровская областная партконференция, проходившая в те дни, поддержала обращение участников митинга о расследовании преступления в Новочеркасске.
КОНЕЦ ПОЛИТИКИ
Лето 1990 года стало поворотным моментом, который в существенной степени определил будущую политическую судьбу шахтерского движения. Шахтерские лидеры сделали выбор в пользу жесткой конфронтации с властями, поскольку те не спешили учитывать предложения шахтерских съездов и конференций. Со своей стороны, после того как шахтеры подружились с российскими властями, власти союзные стали воспринимать их как особенно опасного противника. Это отношение проявилось уже по итогам июльской забастовки 1990 года — впервые забастовщиков стали лишать премий и переносить их летние отпуска на зиму. Имели место случаи, когда директоров шахт и начальников снимали с занимаемых должностей "за низкую воспитательную работу", причем именно в связи с забастовкой.
Период острой конфронтации пришелся на момент, когда политическая составляющая шахтерского движения начала переживать кризис. В условиях ухудшения жизни шахты не всегда хотели платить деньги освобожденным от основной работы деятелям рабочих комитетов. Как следствие, нередкими стали случаи роспуска не только шахтовых, но и городских комитетов. Созданные шахтерами Союзы трудящихся не выдерживали конкуренции с политическими партиями (в ряде городов количество членов этих организаций уже к осени 1990 года сократилось вдвое по сравнению с максимальными показателями). Например, в 5-й конференции рабочих комитетов Кузбасса, проводившейся Союзом трудящихся Кузбасса, принял участие 321 делегат вместо запланированных 577. Разумеется, делегаты приняли все ожидавшиеся от них документы, в том числе и достаточно радикальные политические заявления, однако большого резонанса эта конференция не вызвала. В этой ситуации рабочие комитеты решили сосредоточиться на создании независимого шахтерского профсоюза (следуя указаниям шахтерского съезда). Вследствие этого политические организации рабочих комитетов, которыми и были Союзы, вскоре прекратили свое существование. Совет представителей Конфедерации труда, в который вошла часть шахтерских лидеров и который с переменным успехом координировал деятельность связанных с ним партий, сохранился, но собственной политической инициативы, по определению, проявлять не мог.
Последним политическим "шансом" шахтеров оставался Второй съезд шахтеров. Однако в августе 1990 года он так и не состоялся, а прошел лишь в конце октября, причем снова в Донецке. Значимым оказалось то, что в процессе подготовки съезда министру угольной промышленности М. Щадову удалось переиграть шахтерских лидеров: он добился от объединенного оргкомитета съезда, во-первых, согласия на зачтение своего доклада в качестве основного вопроса повестки дня съезда, во-вторых, права участия в съезде нескольких десятков работников министерства и руководителей объединений34. Далее, оказалось, что ряд шахтерских лидеров (преимущественно из Кузбасса) оказались в списках лишь приглашенных, а не полноправных делегатов, причем преимущественно "украинский" съезд не согласился исправить допущенную ошибку. Ключевым решением, которое должен был принять съезд, было решение о создании независимого шахтерского профсоюза. Данное решение было заблокировано в ходе обсуждения на "основном" заседании съезда, однако 130 делегатов, собравшись отдельно, все же объявили об образовании независимого профсоюза. Раскол означал, что сама идея шахтерского съезда как "идеального представительства" оказалась дискредитирована. Как следствие, позитивная модель участия шахтеров в политике (как независимого политического субъекта, подобного Советам республик) оказалась несостоятельной. Шахтерские лидеры были в целом вынуждены вернуться к силовому давлению на власть путем проведения массовых забастовок, под знаком которых и прошел следующий, 1991 год.
ЧТО И ТРЕБОВАЛОСЬ…
Что же можно сказать о причинах обращения шахтеров к политике? Лишь то, что они повторили уже знакомую траекторию: почти таким же образом неформалы начинали с защиты окружающей среды или сохранения памятников и приходили в ряды, соответственно, "левых" и "правых" организаций. Отличие шахтеров состояло лишь в том, что они начали этот путь в 1989 году и прошли его гораздо быстрее — всего за полгода.
Можно ли сказать, что шахтеры изначально были обречены на неудачу в осуществлении их политического проекта? Скорее да, чем нет. Политизация действий шахтеров была предсказуема в той же степени, что их попытки договориться с властью: последней было просто не до выполнения договоренностей. Однако, занявшись политикой, шахтеры проиграли дважды. Во-первых, они проиграли политическим партиям, которые предложили продукт более высокого качества. Слабость шахтерских лидеров и шахтерского политического продукта отчасти определялась тем, что привлечь внимание к социал-демократическому проекту в 1990 году было трудновато, а либеральная идеология убедительнее звучала из уст интеллигенции; к тому же на все политическое взросление у шахтеров был всего год, и они просто не успели "набрать уровень". Во-вторых, они проиграли "центральной власти". На III Съезде народных депутатов РСФСР Ельцин выиграл существенно более острую борьбу, а шахтерские лидеры упустили контроль над ситуацией на своем II Съезде (произошло это во многом потому, что среди шахтерских лидеров не нашлось ни одного, кто мог бы объединить представителей различных регионов). Как следствие, российский съезд на время стал "иконой", а шахтерский — более не был созван. Это поражение и подготовило будущий образ шахтера: с каской на Горбатом мосту…
_______________________________________
1 Ср.: "Меня несколько раз чуть не согнали с трибуны только потому, что я употребил слово "политика"" (Васильев А., Кранс М. Шахтерская "альтернатива" // Коммунист. 1990. № 13. С. 60).
2 См., например: Мендел Д. Забастовка шахтеров: впечатления, комментарии, анализ // Социс. 1990. № 6. С. 55- 58; Коммунист. 1989. № 9.
3 Московские новости. 1989. № 31. С. 9.
4 См.: Ибрагимова З. Площадь Боли, или Другого выхода у Кузбасса не было // Огонек. 1989. № 32. С. 2; Бестужев-Лада И. Как при забастовке, но без забастовки // Горизонт. 1989. № 11. С. 22; Информационный бюллетень Информационного агентства Свободного международного объединения трудящихся (ИА СМОТ). 1989. № 24. С. 1.
5 Информационный бюллетень ИА СМОТ. 1989. № 24. С. 4.
6 Там же. С. 7-8.
7 Там же. С. 7.
8 Там же. С. 1.
9 Янкулин В. Стачка // Столица. 1991. № 14. С. 6.
10 Ибрагимова З. Указ. соч. С. 2-3.
11 Ср.: "А когда купить нечего, можно и бастовать" (Янкулин В. Указ. соч. С. 6).
12 См., например: Николаева Л. Противостояние // Позиция. 1989. № 5. С. 5.
13 Рабочее движение Кузбасса. Документы и материалы. Кемерово, 1993. С. 173, 188, 196.
14 Там же. С. 92.
15 Там же. С. 113.
16 Панорама. 1990. № 7. С. 1.
17 Выражение Николая Травкина.
18 "Политическая субъектность" здесь понимается как признаваемое другими право индивида/группы на самостоятельное участие в политике на основе собственных продвигаемых в политическое сознание смыслов. Следует, впрочем, оговорить, что общепринятых определений этого понятия не существует.
19 Рабочее движение Кузбасса. С. 165.
20 I Съезд шахтеров. Донецк, 1990. Ч. 1. С. 14.
21 Там же. С. 28.
22 Там же. С. 11.
23 I Съезд шахтеров. Ч. 2. С. 92.
24 Там же. С. 87.
25 I Съезд шахтеров. Ч. 1. С. 48.
26 I Съезд шахтеров. Ч. 2. С. 87.
27 Согласно социологическим опросам, именно в 1990 году желание граждан СССР (а затем и России) жить "как в западных странах" достигло рекордной отметки. См.: Согрин В. Политическая история современной России. М., 1994. С. 69.
28 См.: Наша газета. 1990. 26 июня.
29 См.: Гласность. Ежедневная хроника. 1990. 6 июля.
30 См.: Рабочее движение Кузбасса. С. 190.
31 См.: Наша газета. 1990. 5 июня.
32 Возможно, значение имело и то обстоятельство, что события в Новочеркасске происходили за пределами Кузбасса, так что жители региона не были их свидетелями.
33 О значимости "вспоминания истории" см.: Туркин С. "Вспоминание истории" в период перестройки: как процесс, и не только… // Неприкосновенный запас. 2006. № 47. С. 67-76.
34 См.: Рабочее движение Кузбасса. С. 212-213.