Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2007
Газета может рассматриваться как один из наилучших источников изучения логики повседневности, основа которой — стихийно складывающееся сопротивление резким изменениям среды. Теория повседневности увязана с историко-антропологическим подходом, когда ценности, признанные отдельно взятой личностью, принимаются во внимание, несмотря на соответствие/несоответствие общему социальному вектору1. При этом наиболее важными становятся именно энергия сопротивляемости и комплекс неких "ноу-хау", необходимых для приспособления к измененным условиям существования.
Тем не менее "штучность" этого подхода никак не исключает обобщений и необходимости четко детерминированной аналитической схемы. Для получения таких обобщений обратимся к сравнительному анализу газет разного уровня (от всесоюзных до районных)2.
ЗИМА. КРИЗИС ДЕЛЕГИРОВАННЫХ ПРАВ
От какого наследства мы отказываемся
В первом номере газеты "Златоустовский рабочий" за 1990 год публикуется стихотворение В. Прохорова, которое можно считать отражением уже зародившегося массового рессантимента:
В стороне, где утро вместе с гимном
Возвещает заводской гудок,
Запуржило пухом тополиным
Маленький уральский городок.
Духовой оркестр на танцплощадке
Память вихрем вальса бередит.
И поскольку все еще в порядке
(Перестройка только впереди),
Истины незыблемы и святы,
Все иконы — строго по местам,
Не отсюда русские солдаты
Воевать уйдут в Афганистан.
Здесь, еще не зная слова "фактор",
И живут и трудятся с душой.
Не заложен ядерный реактор
И продуктопровод под Ашой3.
Нет магнитных бурь и экологий,
Воздух по утрам хрустально чист.
Мчит верхом на палке босоногий,
Красный до соплей кавалерист.
Вновь полузабытые мотивы
В памяти возвышенно легки.
Может, сам и выдумал счастливым
Мир тот, утвержденьям вопреки?
И пытаюсь пристально вглядеться
В те истоки веры и любви.
Почему в моем далеком детстве
Людям проще было быть людьми?4
Ностальгия по "старому доброму советскому времени", звучащая в этих строках, является очевидным фоном, "нижней", "базовой" нотой того аромата, который имеет 1990 год в нашей истории. Год характеризовался падением уровня жизни населения, и предчувствие ухудшений сопровождает газетные публикации, подобно неустранимому нимбу. Впрочем, стихотворение интересно самим набором фактов современности, которые воспринимаются критически, как знаки "утраты основ". Это свержение прежних идеалов и "икон" (очевидно, что под "иконами" здесь подразумеваются портреты советских вождей, тем самым перестройка ставится в один ряд с революцией, рушившей церкви), замена человеческих отношений понятием "человеческий фактор" (хотя первоначально словосочетание "человеческий фактор", введенное в официальную риторику в первые годы правления М.С. Горбачева, как раз и было попыткой на партийном новоязе призвать к учету интересов людей), взрыв в Чернобыле, правда об Афганистане, крушение пассажирских поездов под Ашой, всеобщее увлечение нетрадиционной медициной и главное — бесчеловечность, заставившая людей забыть о доброте и любви. Весь этот разнокалиберный набор объединен в сознании автора понятием "перестройка".
Неуловимые и плохо фиксируемые ощущения такого рода могли бы быть обозначены как "качество жизни". Качество жизни советского человека рубежа десятилетий резко падало, и он не мог этому противопоставить ничего, кроме отчаянной битвы за "жизнь вообще", жизнь без свойств и без качеств. Газетный 1990 год с этой точки зрения позволяет нам проследить общее движение страны от надежд и активных действий к депрессии и апатии. Уходящая эпоха выступает по отношению к 1990 году в качестве "золотого века", который только что подвергался отчаянной критике, — и вдруг советская жизнь показалась раем.
"Мы" против "нас"
Редакционная статья на первой полосе "Известий" от 1 января 1990 года представляет собой характерный пример перестроечной риторики:
Совсем еще недавно сам вопрос, какой мы видим власть Советов, навряд ли имел право на жизнь. И уж наверняка принес бы немало неприятностей тому, кто вздумал бы его задавать. За бессмысленным оптимизмом казенных лозунгов и покорным "единодушием" ничего не решавшего и только поднимавшего в нужный момент руки Верховного Совета, за безденежьем и бесправием местных Советов скрывается одно: декларируемое с высоких трибун народовластие давно перестало иметь что-то общее с народом. Ушедший год и несколько месяцев предшествующего ему резко поменяли наше представление о сути и роли Советов, их месте в нашей жизни. Вместо депутатов-роботов на внутриполитической арене появились депутаты-личности — думающие, спорящие, сомневающиеся. И именно поэтому мы, наверное, предъявляем к ним высочайшие требования, которые не могли (да и не хотели, пожалуй) предъявлять их предшественникам. Не меньшие у нас претензии и к власти Советов, потому что у каждого сейчас одно желание — чтобы она стала действительно властью народа5.
Со стилистической точки зрения в этом фрагменте наиболее очевидно разделение на зоны "они" и "мы". За "мы" стоит неиндивидуализированное, абстрактное "большинство", которое, как следует из заметки, ждет от депутатов (которые и занимают зону "они") активных действий. "Мы их наконец-то сами выбрали — теперь пусть они устроят нам достойную жизнь" — таков подтекст этого обращения и самое общее формулирование "чаяний". Наиболее значима в этом тексте модальность требования — при этом отчетливо различимы как стоящий за этой требовательностью инфантилизм, так и опустошенная риторика лозунга "вся власть народу". Перед нами — классический образчик выхолощенного призыва. В то же время в тексте назван основной, по мнению автора (или авторов), порок разрушающейся системы власти: безденежье и безвластие местных Советов (читай: сосредоточение всех "народных денег" у парторганизаций, забывших о своей миссии и о народе). Так прочерчивается сценарий развития внутриполитической ситуации: вновь избранные депутаты принимают соответствующие законодательные акты, благодаря которым у местных Советов появляются деньги и реальная власть — потому что власть и деньги будут отняты у партии. Так как каждый депутат выбран придирчивым и ответственным большинством избирателей, то он, как инициативный и честный человек, обеспечит справедливое распределение средств. И тогда наступит реальное народовластие. Семантическое наполнение этого словосочетания также прозрачно: наступит эпоха, когда тебе дадут то, чего ты хочешь. Перед нами модель, отражающая настроения всеобщей "дележки".
Очевидно, что стилистика редакционной статьи во многом отражает содержание новогоднего обращения М.С. Горбачева, назвавшего прошедший, 1989 год годом первых массовых забастовок и тяжелых дисфункций в народном хозяйстве. Он отметил необходимость диалога, взаимопонимания, уважения к различным позициям, поиска взаимоприемлемых решений, упомянул о начале формирования парламентского опыта работы, о двух съездах, состоявшихся в 1989 году. В обращении генерального секретаря была показательная метафора: "Словом, в уходящем году были посеяны зерна, которые, можно не сомневаться, принесут всходы. Нелегко прорастают они в нашей почве, нуждаются в постоянном уходе и заботе. Но если выживут, укоренятся — а мы обязаны об этом позаботиться, — то принесут всей стране и каждому человеку богатые плоды"6. Парафраз, использованный в тексте обращения, отсылает нас к библейской притче о сеятеле. Эта аллюзия предполагает, что в стране идут изменения к лучшему, которые потребуют тяжелого труда и встретят серьезное сопротивление. Характерный момент — не уточняется, что будет мешать зернам и кто такие "мы". Если под "мы" понимается весь народ, то какие проблемы могут быть со "всходами"? В подтексте фразы Горбачева указание на "нашу почву", которая и является главным препятствием для роста "зерен". Под "почвой" мы можем понимать вековой уклад и привычки людей ("нас"). Таким образом, основной конфликт представляет собой столкновение "нас", идущих вперед, с "нами" же, не желающими туда идти.
Газета становится полем отражения уже не столько внутриполитического, сколько внутриличностного конфликта, в который оказывается втянута вся страна.
За социальную справедливость, или КПСС — враг народа
Крупнейшая газета Свердловской области "Уральский рабочий" подтверждает значимость этого конфликта. Так, в редакционной колонке в номере за 3 января главный редактор Ю. Коньшин анализирует письма, поступившие в редакцию, и отмечает: "Еще и еще раз перебираю стопки истекающих болью обид, слезами унижений "ходоков по инстанциям" <…>. Так, как мы жили до сих пор в роли просителей, жить дальше нельзя"7. Так дальше жить нельзя — парафраз определения революционной ситуации по В. Ленину — "низы не хотят", что для человека с советским опытом по ассоциации тянет за собой продолжение цитаты: "верхи не могут". Основной вопрос, тревожащий страну, сформулирован в этой же заметке в виде цитаты из читательского письма: "Мы хотим более ясно знать, куда мы идем. Назад, к социализму? Вперед, к капитализму? Или наоборот: вперед к социализму? Назад к капитализму?" Вероятно, именно для ответа на этот вопрос "Уральский рабочий" начала 1990 года целые полосы отводит для публичного обсуждения ситуации в КПСС.
До самой весны газета повествует о кризисе Свердловского обкома партии, демонстрирует свободу в освещении этих событий, подчеркивает, что в обком партии, например, писем приходит за год столько же, сколько в газету за один месяц, разворачивает дискуссию об отделении ВЛКСМ от КПСС. Тем не менее важно, что все эти независимые, казалось бы, публикации снабжены специальными метками, свидетельствующими о легитимности текста, — например, ссылками на слова Горбачева на Пленуме ЦК КПСС о том, что вопрос о роли КПСС в обществе сегодня — самый главный8.
"Уральский рабочий" использует старые риторические приемы, освоенные в советские времена: партийные лозунги вкладываются в уста простых рабочих и колхозниц. Так, фраза "Сегодня народ может и должен выбрать своих депутатов, которые не будут равнодушно дремать на сессиях" оказывается частью заметки, написанной В. Кушнаревым, монтажником строительного управления № 7 г. Невьянска9. Сам этот факт может рассматриваться двояко — как подлинная заметка, которую вдруг вздумал отправить в газету монтажник из маленького городка (в таком случае перед нами пример усвоения риторики, заученной фразы, которая вошла в сознание за полгода, прошедшие со времени I Съезда народных депутатов, и компенсировала прежние лозунги), или как редакционный трюк, демонстрирующий, что редакция газеты приспосабливается к игре, интуитивно осознавая, что игроки меняются, но правила остаются прежними: главное — угодить новому начальству. Первый сценарий более вероятен, но и сама растерянность редакционных коллективов и главных редакторов очевидна.
Тот же "Уральский рабочий" в январских и февральских номерах приводит десятки историй, связанных с социальной несправедливостью. Основной конфликт в них — отношения униженного народа и унижающего его государства. Очевидно, что государство, бюрократические органы, инстанции, не решающие наболевшие вопросы граждан, — это частные воплощения универсального зла, которым в 1990 году многие считали КПСС.
Лавирование газеты между антипартийными настроениями в обществе и необходимостью быть рупором обкома можно рассматривать как тактику "и вашим и нашим", направленную на выживание газеты в условиях непредсказуемой идеологии завтрашнего дня. Именно поэтому обсуждение платформы к XXVIII съезду КПСС превращается в повторение формул, спущенных из "центра": "Порвать с авторитарно-бюрократической системой, несовместимой с социалистическими принципами. Наш идеал — гуманный, демократический социализм". Такая формула не предполагает разрыва народа с КПСС.
Однако уже в феврале дискуссия по поводу партии становится более жесткой. 1 февраля Л.Ф. Бобыкин принял решение оставить пост первого секретаря; публичное заявление областного партийного руководителя о намерении уйти в отставку было для СССР беспрецедентным10. По этому поводу 15 февраля в Свердловске был созван пленум обкома КПСС. На четырех полосах газета печатает выступления участников, отражающие глубокую неуверенность в том, что происходящие перемены осмысленны и результативны, и прямые заявления — "надоела растерянность, неясность". Интонации — достаточно резкие. Например, В.Н. Лейбель, слесарь опытного завода "Уралэнергоцветмет" г. Березовского, отмечает: "На февральском пленуме ЦК т. Лигачев заявил, что ему чертовски захотелось конструктивно поработать. Слава богу, на пятом году перестройки к нему пришло это желание. Не поздно ли?"11 (напомню, что процитированная Лейбелем фраза Лигачева стала тогда предметом многочисленных шуток в СМИ). Но одновременно в той же газете публикуется много речей в поддержку обкома. Участники пленума призывают защитить партийную систему как единственный гарант порядка в стране. После 15 февраля "Уральский рабочий" печатает десятки антипартийных статей и выступлений, но главный лозунг — строительство "гуманного, демократического социализма" — сохраняется. Таким образом, реальное направление антипартийного дискурса — критика конкретных лиц, которые сейчас стоят у власти на местах. Идеология социализма публичной критике в "Уральском рабочем" не подвергается. Главной причиной "пробуксовывания" считается сопротивление партаппаратчиков. Так создается новый образ врага.
Очевидно, что надежда на депутатов, которые теперь все "приведут в порядок", оказывается все более призрачной. Особенно это бросается в глаза при обращении к районным газетам. Здесь можно выделить несколько доминант.
Во-первых, местные руководители демонстрируют в более явном виде, чем официальные лица крупных центров, выхолощенность перестроечной риторики, ее смысловую исчерпанность. Так, в газете "Советское село" (орган Варненского райкома КПСС и районного Совета народных депутатов Челябинской области12) передовая статья от 4 января представляет собой обращение первого секретаря райкома КПСС А.И. Герасименко. Название этого обращения характерно: "Одна из важнейших политических задач"13.
Перестройка содержания, стиля, форм и методов работы первичных партийных организаций, без сомнения, сегодня одна из важных политических задач в районе. Коммунисты и труженики района говорят: "Авторитет парторганизации мы видим в способности первичной парторганизации проводить политическую линию по-новому, в умении повести за собой коллектив, возглавить перестройку. Нам хотелось бы, чтобы парторганизации заново осмыслили и воплотили в жизнь ленинское положение о том, что "каждая ячейка и каждый партийный комитет стал опорным пунктом для агитационной, пропагандистской и практической организационной работы среди масс"".
Конечно, вряд ли труженики сельского района могли говорить таким стилем — да еще и с цитатами из Ленина. Но важнее, что сам выбор риторического лексикона максимально неконкретен. Пока в прессе больших городов спорят о судьбе партии, пусть и в завуалированной форме, в сельском районе звучат устаревшие лозунги "агитационная, пропагандистская работа". Пустота семантики (за что агитировать? что пропагандировать?) не смущает районного функционера. Эта статья может рассматриваться именно как знак полного кризиса партийного аппарата, адепты которого сами не в состоянии ни перестроиться, ни приспособиться к изменениям.
В газете "Златоустовский рабочий" (орган Златоустовского горкома КПСС и городского Совета народных депутатов) от 10 января опубликована "платформа" горкома партии, представляющая собой такое же пустое повторение ничего не значащих слов, обращенных неизвестно к кому ("добиться организационной перестройки работы на всех уровнях", "добиться достижения социальной справедливости для всех слоев и категорий населения, добиться организации противодействия ведомственному диктату" и т.п.)14.
Однако характерно, что партийная риторика в это время не воспринимается как непременный элемент газетных полос. Так, в "Златоустовском рабочем" уже 16 января появляется возмущенное письмо А. Заева с критикой местной партийной платформы и неожиданной, хотя, возможно, и неосознанной цитатой из "Гамлета": "Возьми подшивки нашей газеты годовалой, трех-пятилетней давности. Да что там — довоенной поры. Увидишь те же самые слова, слова…"15
В "Советском селе" приводится письмо А. Коростелева из села Покровка: "В Челябинской области 34 района. Пусть подсчитают наши экономисты, сколько начальников сейчас приходится на одну Марью, которая доит, и на одного Ивана, который пашет… Так мы Продовольственную программу никогда не выполним"16.
Это одна из главнейших надежд "простого советского человека" — давайте упраздним "управленцев" (то есть партаппарат), и тогда будет возможно построение социализма, выполнение Продовольственной программы — в общем, достижение хотя бы терпимого качества жизни.
Счастье в отдельно взятом районе
Наиболее заметные настроения, которые в меньшей степени просматриваются в центральной и крупной региональной печати, — это настроения отделения и обособления. Стихийно, снизу, зреет решение о единственном способе выжить — отделиться от проблем крупного хозяйства страны, контролируемого в неведомых центрах неведомыми субъектами, взять в свои руки тот небольшой кусок хозяйства, который можешь контролировать ты сам, и устроить "социализм в отдельно взятом" углу страны. Эти настроения можно рассматривать как реакцию на тотальный кризис делегированных прав. Так, "ветеран труда" Д. Хиталенко в своем письме в газету отмечает, что совхоз, в котором он живет, "заозерный" и добираться до центра (то есть до села Варна) из него трудно — поэтому и "надо наладить все свое", чтобы не ездить в город "за валенками-сапогами"17. Письмо отличается некоторой сумбурностью, но общий пафос ясен: начальство не справляется с задачами, потому что ждет указаний "сверху", а надо прислушаться к здравым мнениям "снизу".
Еще более характерны настроения отделения для программы кандидата в народные депутаты РСФСР директора Межозерного рудника Учалинского горно-обогатительного комбината В. Ниятбаева18: "Вся власть, наконец, не на словах, а на деле должна быть передана Советам. Партия должна заниматься только идеологической работой. В стране 18 миллионов управленческого аппарата <…>. Самая большая армия контролирующих органов, которая ни за что не отвечает, а работать мешает. Сократить весь этот аппарат хотя бы на 30-40 процентов. А может быть, и больше". 18 миллионов человек — приблизительная численность всей КПСС на конец 1980-х годов; эта цифра во времена перестройки постоянно муссировалась в печати. Ниятбаев отождествил КПСС и управленческий аппарат, принадлежа не только ко второму, но, скорее всего, и к первому: директору рудника быть членом партии полагалось по должности. Далее кандидат отмечает, что РСФСР производит продукции больше, чем потребляет сама, энергично вынося приговор — это ненормально. Он полагает, что России надо отделиться от остальных республик СССР, а столицу РСФСР — перенести на Урал. Выступление завершается ламентациями: "Что изменилось на селе за последние 40-50 лет? Появились телевизоры, машины и мотоциклы. Зато исчезли лошади, вкусный деревенский хлеб и красивая природа". Но все же путь у деревни один, продолжает автор, — инвестиции, механизация, дороги.
Таким образом, выхолощенный лозунг "вся власть Советам" начинает наполняться конкретным содержанием: "вся власть местным Советам". Слова "вся" и "местным" в этом лозунге свидетельствуют о том, что все большее количество людей видело спасение в жизни на своем куске земли по своим правилам. Характерно, что программа кандидата в депутаты содержит революционный по форме, но консервативный по сути призыв к разделению страны на участки, достаточно малые для того, чтобы на них было легко "навести порядок". Порядок наведем "мы сами" — тем самым патерналистская модель отступает и появляется надежда на реальное местное самоуправление (это может считаться полемикой с горбачевским тезисом о "нас самих", мешающих "нам" же).
Вот, например, обращение трудового коллектива (газета не указывает, какого именно, но обращение вынесено на первую полосу и звучит как обращение всего населения района) в "Советском селе". Обращение озаглавлено лозунгом: "В местные Советы — сторонников перестройки!"19 Название содержит прозрачный намек: в стране происходит диверсия против идеалов перестройки, партия хочет удержать власть, именно партаппаратчики тормозят движение страны к счастливой жизни, значит, надо
их убрать и заменить их всевластие властью свободных от партийного диктата честных хозяйственников. В обращении — четыре требования:
1. Председателя райисполкома избрать референдумом (так! — М.З.) всего района.
1. Создать рабочие группы контроля.
2. Районному руководству отказаться от прибавки к заработной плате.
3. Результаты проверки обкома напечатать целиком.
Очевидны главные сюжеты представлений о "наведении порядка". Вопервых, подозрение, что где-то скрыта правда о злоупотреблениях "начальства". Во-вторых, попытка реализовать мечту о "народном вожаке", которого не назначат сверху, а выберут сами трудящиеся (в этом усматривается попытка преодоления кризиса делегированных прав — район маленький, все друг друга знают, избирается свой человек, которому все доверяют, дальше остается только отделиться от ненужных "верхних" структур). Мечта о неподкупном контролере характерна в этот период времени для всех уровней населения, не исключая и самых известных политиков. Возможно, эта "ревизорская утопия" нуждается в отдельном рассмотрении с точки зрения ключевых ментальных схем. Пока достаточно отметить, что в теории все казалось просто: нужно избрать главным "своего" (честного, не вора, не партократа), "самим" организоваться для контроля — и порядок обеспечен.
Особого внимания заслуживают третья и четвертая позиции приведенного списка требований. В них обнажается механизм социальной зависти — чувства, которое и порождало стремление к "справедливому" дележу. Результаты проверки Варненского райкома КПСС со стороны обкома были засекречены. Это однозначно прочитывалось как признание в злоупотреблениях: предполагалось, что обком не хочет выносить сор из избы: поставит райкому на вид и этим ограничится. Люди хотели знать правду о руководстве, причем эта "правда" мыслилась как информация о материальных благах, бессовестно присвоенных райкомовцами именно тогда, когда "простой народ" живет в бедности.
Бегство в действительность
Для дальнейшего анализа этого представления о "правде" уместно привести известную историю, произошедшую в Чернигове и попавшую на страницы "Московских новостей"20.
Номенклатурная "волга" в центре города столкнулась с "жигулями" и пыталась уехать с места происшествия без всяких объяснений, но путь ей перегородил трамвай, поэтому водителю пришлось объясняться с хозяином пострадавшей "простой" автомашины. Объяснение быстро перешло в стычку: водитель "волги" и его пассажир, заведующий орготделом облисполкома В. Заика, были пьяными и вели себя вызывающе. Вокруг спорящих собралась толпа, моментально вставшая на сторону пострадавшего хозяина "жигулей". В качестве своего рода "суда Линча" толпа потребовала осмотра облисполкомовской "волги" и моментально обнаружила там целый склад деликатесов — копченые колбасы, языки, другие дефицитные мясные изделия и водку. Возмущенные горожане буквально искалечили "волгу" и оттащили ее на площадь перед обкомом в качестве "вещественного доказательства". В городе прошло несколько митингов (6-7 и 13 января), после которых в Чернигов срочно приехал тогдашний первый секретарь ЦК КП Украины Л.М. Кравчук, на встрече с партактивом области заявивший: "…необходимо ставить вопросы так: кто извращает принципы перестройки, демократии, гласности, тому не место в наших рядах". В результате всех этих событий ушли в отставку руководители Черниговской области — первый секретарь обкома Л.И. Палажченко и председатель облисполкома В.Н. Гришко.
Этот эпизод рассматривается в газете как знак того, что граждане СССР дошли до предела терпения и охвачены революционными настроениями. Между тем и ситуация февраля в Свердловске, и январские события в Чернигове показывают, что партаппарат, с социологической точки зрения не отделенный от остального населения страны, а интегрированный в него на особых правах, оказывается подвержен настроениям бегства. Уход в отставку крупных руководителей, занимающих партийные посты, может рассматриваться не столько как знак "прозрения" или "пробуждения совести", сколько — чаще всего — как симптом приспособления к новым условиям. Подобно тому, как животные чувствуют приближение землетрясения по незаметным для человека признакам, партаппаратчики лучше всех остальных чувствовали приближение социального катаклизма21.
Модель управления, отлаженная десятилетиями, уже разрушена, изъедена изнутри, опустошена. Но сохраняет оболочку, видимость работающей системы. Свидетельством воспроизведения этой системы на символическом уровне являются утопические сценарии перестройки — например, выраженные в лозунгах "рабочего контроля" и усиления рабочего влияния в КПСС22.
Партийные руководители среднего ранга в основном понимают безжизненность самой модели. Ни старая власть, ни новая — депутатская — не в состоянии противостоять деструкции. Инстинктивно вырабатываются сценарии спасения. Например, призывы к реанимации профсоюзов. Советские профсоюзы как институция в целом не были причастны к организации массовых забастовок в 1989 году, но использовали их как повод для доказательства своей значимости. В Свердловске была учреждена газета "Рабочее слово", выходившая как орган профсоюзов и проникнутая неокоммунистической риторикой. Газета выходила только в 1990 году. В редакционной колонке первого номера главный редактор Р. Исхаков пишет: "Слово гласности — мощное оружие социальной терапии <…>. Профессиональная газета должна быть в России не роскошью, а эффективным оружием борьбы"23. Но, к сожалению, газета как орудие конструктивной социальной борьбы в постсоветской России тоже оказалась утопией.
Ростки капитализма
После принятия Закона о кооперации страна, по сути, вошла в капиталистический этап развития. Газетные материалы показывают, что 1990 год становится периодом, когда представление о социалистическом характере кооперации ("Социализм — строй цивилизованных кооператоров" — эта переиначенная фраза из работы В. Ленина "О кооперации" была чрезвычайно популярна в 1988-1989 годах24) рушится, а "капиталистическая реальность" еще невозможна. В феврале на страницах газет разворачивается дискуссия о собственности. Возможно, наиболее точно об этой дискуссии в своем сатирическом прогнозе "Сурово, но без паники" еще в начале января сказал Леонид Треер: "На сессиях Верховного Совета будет интенсивно прорабатываться вопрос о переходе к рыночной экономике. Закон о собственности будет одобрен в пятом чтении и вынесен на всенародное обсуждение, которое даст противоречивые результаты <…>. Для устранения идеологических барьеров капитализм будет объявлен зачаточной формой социализма"25.
В "Советской России" появляется статья доктора экономических наук Л. Любимова "В плену стереотипа"; автор пытается разоблачить устаревшую риторику в области собственности, что выглядит неожиданно для этого в целом крайне консервативного издания26. Л. Любимов делает подробный обзор форм собственности в промышленно развитых государствах, выступая против стереотипов "жестокий капиталист — задавленный труд, безжалостный собственник — полуголодный трудящийся". Всего этого "давно уже нет". Автор подчеркивает, что аренда и кооператив, с трудом внедряемые в СССР, — не единственные формы частной собственности. Гораздо важнее акционерные общества. "Плюрализм собственности (включая, безусловно, и частную собственность), как показал опыт десятков и десятков народов, — это общечеловеческая ценность, т.е. достижение эволюции исторического опыта людей <…>. У нас нет никаких конфигураций [форм собственности]. Есть единая госсобственность. Ею бесконтрольно распоряжается аппарат, который осуществил отчуждение советских трудящихся от средств производства, узурпировал распределение (да и потребление — совместно с торговой мафией) и, боясь потери власти, запугивает всех, кого может, перспективой "возврата к капитализму"".
В этой статье можно наблюдать попытки трансформировать само отношение к слову "капитализм" — вернуть ему нейтральное, деловое звучание, превратить его из ярлыка в понятие.
Но вот другой пример: А. Бойко, доктор экономических наук, в статье "Существо собственности: Ответ на возражения оппонентов по проекту закона"27 в (казалось бы, намного более либеральных) "Известиях" отмечает, что частная собственность в регулируемой централизованной экономике — это благо. Главное — везде поставить ограничители, чтобы частные предприятия не разрастались. Например, чтобы "наемный работник, проработав, скажем, один год, имел бы право на подключение к собственности хозяйства в рамках своего пая. Это, с одной стороны, ограничило бы аппетиты собственника к числу наемных работников, а с другой — обеспечивало последним перспективу превращения в сохозяев собственности…". Характерна политическая риторика вывода, к которому приходит автор статьи: "Итак, можно утверждать: никаких коридоров в капитализм законопроект о собственности не открывает".
В целом кооперативное движение на страницах "Известий" предстает как "локомотив перестройки". Характерны такие тексты, как заметка В. Кондратьева "На иждивении кооператива"28, где речь идет о паразитировании государственной структуры "на трудовой шее" кооператива. В этом и подобных материалах кооперативное движение рассматривается как особая инициатива народа, своего рода обновленная социалистическая модель, а государственные структуры — как эксплуататорские и именно поэтому враждебные.
Спецкор "Известий" И. Круглянская в статье "Жернова, или О том, как работает система, перемалывающая зерна экономической реформы" развивает метафору "зерен" из новогоднего обращения Горбачева. В статье рассказывается несколько историй о трудной судьбе молодого советского капитализма. Зачин статьи — очередная аллюзия на библейские притчи: "Было время открывать кооперативы, а сейчас, похоже, время их закрывать". Случай первый — районный исполком в Краснодаре закрыл кооперативное кафе "Французская кухня". Это кафе строили два года, облагородили подвал столетнего дома, хотели дом перестроить в гостиницу, а для жильцов выстроить новый, стодвадцатиквартирный (хватило бы и на очередников района), а то у людей в этом старом доме общий туалет — один на этаж. Но все же исполком потребовал кафе закрыть. Основной аргумент администраторов: людям есть нечего, а у них там подают крем "мари-луиз"… Спецкор отмечает, что, кроме элитного ресторана, кооператоры открыли кафе для молодежи и круглосуточную столовую, удобную для этого района. Кооператив выкупил также коровники, парник под шампиньоны, построил свою коптильню. И все же исполком решил все эти объекты закрыть и деятельность кооператива прекратить через неделю после открытия кафе.
Вторая история повествует о том, как в том же Краснодарском крае закрыли кооперативную мельницу Бейсуг. Но кооператив не подчинился и продолжает работу. Его заклевала местная печать — как это, несколько парней миллионами ворочают, буржуи. "Ну не фантастика ли? Создавали дело несколько человек, а сколько гробят его? Вся государственная машина против мельницы. Председатель исполкома Краснодарского края на втором съезде назвал кооператоров проходимцами, эксплуататорами, контрой: "Не из того мы, большевики, теста сделаны, чтобы каждая контра на колени нас могла ставить!" <…> Так что работают жернова. Но и мельница работает".
Общий пафос статьи — поддержка кооператоров — людей творческих, умных, инициативных. "Начальство" вновь выступает в качестве главного тормозящего механизма. Факты, собранные в статье, призваны доказать: кооператоры — наше будущее, наша надежда, им надо помогать, они смогут обустроить страну (в отличие от беспомощных исполкомов). Кроме того, информация о том, что "запрещенная" мельница работает, выступает в качестве рецепта для других кооперативов, которые оказываются под ударом местных властей. Защита отнимаемой государством собственности как единственное средство борьбы с изжившими себя формами хозяйствования может рассматриваться как еще одна инициатива "снизу". Такой "саботаж наоборот" — тоже своего рода адаптация к изменившимся условиям существования, а сам факт продолжения работы кооперативной мельницы после официального запрета показывает, что власть перестала быть властью и не имеет достаточных сил для того, чтобы контролировать исполнение своих же решений. Именно в вопросе о собственности и новых (капиталистических) формах хозяйствования очевидны те тенденции, которые нельзя было задавить и оставалось лишь законодательно оформить.
ВЕСНА. ГОРБАЧЕВ — НОВЫЙ ВРАГ НАРОДА
Товарищ Президент
В марте М.С. Горбачев становится президентом СССР. После этого моментально выясняется, что новый статус делает его еще более уязвимым для критики, чем раньше. Кризис делегированных прав развивается по нарастающей: президентом Горбачев был избран не при всеобщем голосовании, а Съездом народных депутатов, который и сам, в свою очередь, был избран прямым голосованием не весь (в него входили также депутаты "от общественных организаций"). Провозвестника новой жизни, символ освобождения СССР от гнета партийной идеологии, Горбачева теперь называют тормозом перестройки и считают одиозной фигурой29. Попытки защитить президента-генсека рикошетом ударяют по нему же. Так, например, публицист Андрей Нуйкин замечает: "Право слово, в последнее время складывается порой впечатление, что мы, демократы, публицисты, депутаты, прорабы перестройки, свою часть работы по преображению общества уже проделали и единственное, что нам еще осталось, — это перевоспитать Горбачева. И как только он начнет нас во всем слушаться, перестройка бодро взмахнет хвостом и с веселым ржанием, без помех устремится по хорошо укатанной западными демократиями дороге в царство всеобщего довольства и процветания"30.
В том же выпуске "Известий" на первой полосе опубликовано едкое и полемичное выступление Э. Гонзальеза под названием "Товарищ Президент". Само это сочетание выглядит оксюморонно, нелогично, обречено на вымирание. Или товарищ, или президент. При этом "товарищ" обозначает "полюс КПСС", а "президент" — "полюс перестройки". В определенном смысле выступление Гонзальеза можно рассматривать как продолжение мыслей Анатолия Друзенко, высказанных в рубрике "Политический дневник" еще 2 марта31: "Мы действительно будто в узком тоннеле, где уже нет, увы, пути ни вправо, ни влево. Только два варианта — либо вперед, либо назад".
Публикации в газетах всех уровней становятся все более резкими и озлобленными. В "Советском селе" не обходится ни одного номера без открытых нападок на руководство всех звеньев. "Уральский рабочий" 6 марта публикует открытое письмо колхозников под названием "Хватит стоять на коленях!", где речь идет об отвратительной политике на селе и взвинченных ценах на продукты в потребкооперативах32. Сама стилистика выступлений становится все более агрессивной и резкой. Образ врага расплывчат, но в основном связан с понятием "руководство". В Свердловске и Златоусте проходят митинги протеста — газеты сообщают об этом. Нельзя сказать, что "митинговая демократия" приживается повсеместно: в газетных обзорах ее скорее рассматривают как жест отчаяния, безнадежный и бессильный. Но общее обострение напряжения очевидно. Абстрактное "руководство" уже не сводится к столь же расплывчатому понятию "партаппарат": за этим словом в газетной публицистике начинает проступать единый образ общего врага — Горбачева.
В "Известиях" в рубрике "Обсуждаем проект платформы ЦК КПСС к XXVIII съезду партии" Алексей Кива публикует статью "Мифы уходящих времен". И заглавие, и содержание этой статьи полемично по отношению к выдвинутой Центральным Комитетом платформе. Главной мишенью автора оказывается "половинчатость" позиции Горбачева, с одной стороны, пытающегося встать над партией, а с другой стороны, не собирающегося ее "распускать". Статья развенчивает лозунг "гуманная модель социализма" ("социализм с человеческим лицом"); автор доказывает, что противопоставляемый этому "гуманному социализму" "эксплуататорский капитализм" — пропагандистский миф, крепко засевший в головах людей. Автор горько иронизирует: "Зачем же давать себя дурачить тем, кто заинтересован в распространении баек о возможном возврате капитализма на плечах новых форм собственности? Оглянемся вокруг: такой сверхэксплуатации, какая практикуется в нашей стране при тотальном огосударствлении и гигантских ведомственных монополиях, нет ни в одной скольконибудь развитой стране. Страшно, что люмпенская психология заразила так много людей в нашем обществе: "Я беден, но и тебе не дам разбогатеть; ты слишком умен, я тебе укорочу язык; много ученых развелось, а лопатой работать некому" <…> Если мы опять начнем сооружать "гуманную модель социализма", нам уже никто и ничто не поможет"33.
Признание советской социалистической модели особо извращенной формой капитализма может рассматриваться как явный прорыв в перестроечном мышлении и дискурсе. Общепринятые к той поре сомнения в курсе страны перерастают в открытые обвинения в адрес президента. Характерная черта центральной прессы весны — усиление напряженных интонаций. Это проявляется и в содержании самих материалов, и в заглавиях. Ю. Левада в статье "Что же дальше?"34 размышляет о политической ситуации в стране. Он говорит о том, что депутаты были избраны год назад — это слишком большой срок для нестабильного периода. Настроения и процессы в стране за это время радикализовались. "Советское, деидеологизированное государство при президенте, парламенте, многопартийности и т. п. декларировано, но остается еще его создать. Готовых "деталей" почти нет. О плановом демонтаже и рациональной перестройке всеохватывающего партийно-государственного механизма сегодня уже поздно и мечтать. Процессы распада необратимы, в том числе и в общественных системах". В работе Левады заметна еще одна утопия переходного периода — использование готовой модели ("советское государство") для наполнения ее новым содержанием ("деидеологизированное <…> при президенте, парламенте, многопартийности…"). Однако и этот пассаж можно рассматривать как намек на Горбачева, не сумевшего найти оптимальную тактику перестроечного процесса. Технологическая метафора ведущего социолога страны выглядит привлекательно именно с точки зрения ее эффектности ("о плановом демонтаже <…> сегодня уже поздно и мечтать", — следовательно, в предшествующий период такой "плановый демонтаж" мог обсуждаться, но эта возможность упущена) и тем самым оказывается выпадом против руководства страны. За всеми этими комментариями вырисовывается новый образ врага: Горбачев открыл всем дорогу в правильном направлении, а потом сам же встал поперек этой дороги.
В региональной печати в это время наблюдаются две основные тенденции — отражение антипартийных настроений и дебаты о возможности трансформации КПСС и сохранения ее ведущей роли в строительстве нового общества. Целые полосы "Уральского рабочего" отдаются статьям и выступлениям, в которых излагаются идеи по реформированию партии. Однако за всеми этими бесплодными попытками что-либо изменить начинает все явственнее звучать вопрос: когда же будут выполнены данные прежде обещания? Виновный в их неисполнении, как кажется всем, уже известен. 26 апреля Горбачев приезжает в Свердловск, и город встречает его без особого энтузиазма. Сдержанность газетных отчетов об этом визите является лучшим доказательством напряженных антигорбачевских настроений апреля35.
"Мы Ленина носим на древках, оструганных пьяным ножом"
В передовице "Советской России", опубликованной 22 апреля (в день рождения большевистского руководителя), Ленин подчеркнуто назван основателем Советского государства. Газета клянется защищать его личность и наследие от любых нападок. Все это можно рассматривать как последовательное отражение общей "неокоммунистической" платформы газеты. Но опубликованная 8 марта — за полтора месяца до этого — в "Уральском рабочем" статья "К 120-летию В.И. Ленина" основана на более сложной идеологической конструкции. На общем фоне перестроечного дискурса одиозная лексика, явно отсылающая к прежним эпохам советской власти, пронизана намеками на нынешние времена, заряжена энергией нападок на Горбачева. Ленин в статье предстает истинным борцом за вечные идеалы: "Его жизнь и сейчас высокий образец служения великой цели"36. Сам факт публикации такого материала задолго до юбилейных дней может рассматриваться как вызов. Очевидно, что Ленин здесь предстает в качестве "нетленного укора" ныне действующей власти. Но, пожалуй, самым показательным материалом, отразившим значение ленинского юбилея 1990 года в общем потоке событий, можно считать первую полосу "Златоустовского рабочего" от 21 апреля, объединившую под заголовком "Завтра исполняется 120 лет со дня рождения В. И. Ленина" четыре материала и портрет.
Лаконично-телеграфная подпись под непарадной фотографией: "В.И. Ленин. Москва. Февраль 1920 года. Кинокадр. Фотохроника ТАСС". Никаких эпитетов вроде "великий вождь и основатель…". Этот "минус-прием" можно рассматривать как вариант риторической фигуры — юбиляр не нуждается в громких и пустых словах. Характерен выбор темы для юбилейной передовицы: в ней анализируются результаты социологического опроса "Мы и Ленин". Само заглавие материала демонстрирует устойчивую "вертикальную" модель, восходящую к самым истокам ленинского мифа (в котором Ленин был, несомненно, "иерархическим верхом", а воспринимающее сознание — "низом": "я себя под Лениным чищу…"), однако опрос показывает, что представление о взаимодействии "нас" и "Ленина" из вертикально-иерархического стало явно превращаться в паритетное, "горизонтальное". Например, на вопрос "Что для вас значит имя и дело Ленина?" один из респондентов ответил: "Отношение к имени В.И. Ленина положительно, святых не бывает, каждый человек имеет право на ошибку". Общее положительное отношение к Ленину, отмеченное в опросе, в статье описано более подробно, чем критика (примерно 40% опрошенных выступили критично). Инструктор горкома КПСС Л. Зайцева, подготовившая этот материал, избегает приводить примеры критических оценок. Однако она указывает, что 47,7% опрошенных высказали сомнение в выборе социализма как единственно правильного пути развития, "произошло определенное разочарование в теории марксизмаленинизма".
Сам этот юбилейный материал показывает, что имя Ленина потеряло былой ореол. Это "падение кумира" скрывает за собой массовое неприятие партийной линии. Характерно, что в опросе приняли участие не только члены партии, но и беспартийные; члены КПСС составили примерно 44,5% общего числа опрошенных. Опрос в "Златоустовском рабочем" также дает основания оценить "доюбилейную" статью в "Уральском рабочем" именно как полемическую по отношению к Горбачеву. Реальное отношение к Ленину в стране в 1990 году было неровным и даже нервным — Ленин оставался последней незыблемой цитаделью социалистической модели, но уже повсеместно возникали резкие выпады против него как первоначального виновника всего происходящего в стране. Один из самых эпатажных текстов, снижающих образ Ленина, — рассказ Виктора Ерофеева "Жизнь с идиотом" — был написан в 1988 году. Златоустовские юбилейные публикации показывают, что не только среди столичных интеллектуалов уважительное отношение к Ленину стало редкостью — распад общесоветского культа шел всей стране37. Отметим также информацию о торжественном заседании горкома партии — это информационная заметка в несколько строк, подчеркивающая отсутствие громких слов в адрес "вождя и основателя". Обычная в прежние годы практика публикации юбилейного доклада теперь исчезла: доклад пересказан сухо, несколькими фразами.
Особое место на полосе занимает рубрика "100 слов в субботу", посвященная проведению субботника. А. Зарницкая, автор материала, отмечает: "И чем ближе был день субботника, тем становилось очевидней, что хотя стало непопулярным говорить о социалистических ценностях, у нас достаточно людей, которые останутся преданными нашим лучшим трудовым традициям, и пусть этот "ген" нашей рабочей родословной скажется не только сегодня, но и в будущем". Именно субботник, в позднесоветской традиции прочно увязанный с днем рождения Ленина, оказывается спасительной для социалистической идеи "соломинкой".
Подвал первой полосы занимает стихотворение В. Глыбовского "Неюбилейное". Если первая часть стихотворения представляет собой парафраз известных строк Маяковского ("А был он лобаст и отчаян, / рубил по-российски, с плеча"), то далее идут собственные мрачные соображения автора, явно расходящиеся с каноном изображения Ленина в литературе брежневских времен:
Не зная ни веры, ни века, Тусуясь привычным гужом, Мы Ленина носим на древках, Оструганных пьяным ножом. А завтра, глядишь, это в прошлом, — Свихнувшись под митингов гам, О стяги мы вытрем подошвы, Чтоб нас не нашли по следам.
Несомненно, в этом стихотворении Ленин остается сакральной фигурой. Автор проводит параллель между Христом и вождем, подчеркивая, что спаситель был один, а от иуд некуда деться. Не случайно в завершающем пассаже местоимение "ему" написано с прописной буквы:
Что снится Ему в эту зиму
Среди непонятной Москвы?
Ушедшие сраму не имут,
А мы не брезгливы.
Увы!
Невнятный смысл последних стихов указывает на некоторую раздвоенность сознания, на грусть и разочарование автора.
Юбилейная полоса в газете провинциального российского города оказывается индикатором отношения не только к нынешней власти, но и ко всему пройденному пути. Общий подтекст материалов — нет, мы не можем отказаться от наших "трудовых генов", но не можем и не чувствовать, что идеи Ленина терпят крах или, во всяком случае, оказались в кризисе. Политическая фигура Горбачева невольно оказывается втянутой в силовое поле "не-юбилейных" настроений. Ленин противопоставлен нынешнему лидеру в вертикальном измерении (основатель, разумеется, выше продолжателя), но и сопоставлен с ним в горизонтали ошибок и непоследовательности: "Свыше 55 процентов всех анкетируемых подтверждают, что выбор исторического пути был верен, однако исторические возможности, открывшиеся перед нашим обществом после Великой Октябрьской революции, в основном не были реализованы". Этот упрек можно рассматривать как перифраз главной претензии к Горбачеву.
Анархия и диктатура в одном флаконе
Пиком антигорбачевских настроений стала демонстрация 1 мая на Красной площади, в которой участвовали представители оппозиционных общественных движений ("неформалы"), несшие лозунги, среди иных, и резко антиправительственного содержания38. "Известия" поместили "прогорбачевский" отчет об этом событии, однако сам факт того, что на страницах газеты сообщались некоторые подробности о происшедшем, можно рассматривать как выражение критической позиции — пусть и подспудной. "Почему-то иные неформалы, пришедшие на Красную площадь, считали, что лишь огульным охаиванием правительства да прямыми оскорблениями в адрес Президента они не только показывают свою храбрость, но и ускоряют перемены в стране…" В репортаже И. Андреева сообщалось также, что присутствующие на трибуне Мавзолея были вынуждены покинуть Красную площадь39. Заглавие репортажа о митинге 1 мая ("От края до края") может рассматриваться и как подпись к фотографиям (толпы людей на площади), и как вариация на тему поговорки "из крайности в крайность". Уход руководства страны с трибуны Мавзолея означал признание поражения и собственной слабости. Вот почему критика политики Горбачева неизбежно перевела общий тон газетных публикаций в принципиально другой регистр: началось обсуждение того, сильна ли власть президента.
Г. Зюганов в "Советской России" публикует текст под названием "Маскарад без масок"40. Избранную им риторическую стратегию можно считать относительно новым в консервативно-советской прессе способом критики руководства страны "справа". В этом материале никак не анализируется ситуация и даже не выносятся однозначные приговоры. Это — свободное эссе, описывающее прогулку по улицам Москвы; перечисляются обнаруженные Г. Зюгановым признаки распада хозяйства, быта, социальной системы. Выводы остается делать самому читателю. Общий подтекст материала прозрачен: страна стоит на краю, нужна сила, которая отведет ее от этой опасной грани.
В "Известиях" А. Проценко в статье "Легко ли быть демократом"41 приводит перечень мнений о современном состоянии России и утверждает на основании этого перечня, что основное настроение сейчас примерно следующее: "…пусть все развалится и пусть народ потребует крепкой руки".
В "Уральском рабочем" аналогичная мысль становится заглавием статьи: "Без сильной власти перемен не будет"42.
С нынешней точки зрения может показаться, что настроения всеобщего дележа противоречат ожиданиям сильной власти. Однако из анализа газетных публикаций можно заключить, что на глубинном уровне в представлениях людей обе модели соединялись как равно необходимые, но "по очереди", — приблизительно так: сперва быстро все поделим, а потом пусть придет "сильная власть" и наладит нам жизнь.
Настроения, колеблющиеся между анархизмом и ожиданием "сильной руки", находят в прессе 1990 года самое разное выражение. Так, в "Златоустовском рабочем" в обзоре писем приводится цитата: "Принесли бумажку на выборы. А я не буду голосовать и дочь не пущу. Не верю больше болтунам, обещаниями сыта…"43 Автор обзора агитирует все же на выборы пойти: "Мы понимаем: это должны быть другие Советы народных депутатов, которые, получив реальные средства, реальную власть, могли распоряжаться ими во благо людей, во благо нас с вами". Прежняя, "зимняя" мечта о сильных Советах все еще жива, хотя очевидно: люди ощущают все большее разочарование.
ЛЕТО. РЫНОК КАК ДУШЕГУБКА
Альтернативы рынку нет
Доклад Н.И. Рыжкова с изложением экономической программы правительства, произнесенный 24 мая на заседании Верховного Совета СССР44, стал своеобразным стартовым выстрелом. После того как Рыжков заявил, что рынок будет связан исключительно с повышением цен на товары первой необходимости, причем в несколько раз, общество охватывают панические настроения. Большинство газет публикует письма читателей, которые могут быть сведены к вопросу, обращенному к правительству СССР, сформулированному очень энергично, в стиле "вы что, с ума сошли?".
Политические силы поляризуются. Нет смысла определять эту поляризацию в категориях "левые-правые". Лучше сказать, что с одной стороны — сторонники срочного возвращения к прежней "административнокомандной системе", с другой — радикалы, требующие полного преобразования существовавших в СССР институтов собственности. Состоявшаяся в конце июня партийная конференция привела к избранию крайне консервативного И. Полозкова на пост генсека ЦК новосозданной Компартии РСФСР. При этом "Известия" с горечью отметили, что большинство избранных на конференцию членов были "партаппаратчиками", что никакие квоты по соотношению рабочих, колхозников, интеллигенции и т.п. среди делегатов конференции выдержаны не были. Журналист Борис Резник делится своими впечатлениями о конференции: "Подошел румяный партработник и, видимо, ничуть не сомневаясь в однородности делегатского состава, единстве его взглядов, сказал: — Поздравляю, друзья! Теперь наша задача — свалить Горбачева. Будем без него выбираться из того тупика, в который он нас завел! (Следующая фраза — комментарий автора статьи. — М.З.) Дорогу они видят одну — назад, в застой, где им жилось комфортно и сытно"45.
В описании партконференции в "Известиях" важна не столько сама ситуация победы "аппаратчиков", освобожденных партийных деятелей, действительно теряющих свои места и "кормушки", сколько появление знаковых понятий — тупик, дорога, "вперед" и "назад". Эта риторика постоянно воспроизводится в газетах с самого начала 1990 года, но теперь приобретает зловещие оттенки. Особенно прозрачно это связано с коллективными страхами по поводу того, как именно правительство планирует перейти к рынку. В "Московских новостях" от 17 июня академик ВАСХНИЛ, либеральный экономист В. Тихонов в статье "Нас убивающий обман"46 пишет: "Судя по всему, приближается хозяйственный хаос <…>. И в этой ситуации правительство выступило с давно обещанной программой "перехода к регулируемому рынку". Если отвлечься от аморфных формулировок и традиционных неаргументированных обещаний, то программа сводится к одному конкретному действию — повышению цен <…>. Переход к рыночной системе без раскрепощения товаропроизводителя и сферы обмена продуктами его труда есть либо нелепость, либо самообман, либо просто обман".
Доклад Рыжкова был очередной попыткой консервативного крыла Политбюро перехватить инициативу у более либерально настроенных экономистов и государственных структур47. Однако стихийно возникавшие, хотя и неизбежно уродливые в условиях кризиса денежного обращения рыночные структуры в 1990 году явно вытесняли "плановую экономику". Об этом можно судить по информации в газетах самого разного уровня. Например, "Советское село" еще от 4 января содержало следующую информацию: "Кооператив "Новинка" принимает заказы на пошив верхней одежды, бижутерию (далее следует табличка с перечнем товаров и ценами. — М.З.). Пришлите открытку с заказом по адресу: Молдавская ССР, Окницкий р-н, пгт Атаки"48. Таким образом, крестьянин из уральской деревни мог заказать и получить по почте пальто, сшитое в молдавском сельском кооперативе. Кооператив сам искал своего клиента. Такой рекламы не было, например, в газете "Уральский рабочий": объявление было обращено именно к жителям села, где дефицит товаров был велик, а предло жения не было вовсе49. Объявления о деятельности кооператива "Новинка" со все расширяющимся списком позиций публиковались в "Советском селе" на протяжении всего года.
Доклад Рыжкова о переходе к рынку был попыткой "присвоить" то, что происходило без всякого участия власти. От власти в этой ситуации ждали грамотного смягчения последствий перехода, гарантий и социальной защиты. Однако такую программу правительство Рыжкова выработать, похоже, не могло. Наиболее впечатляющим последствием этого для газетного дискурса становится то, что после доклада Рыжкова декларации инфантильных (патерналистских) настроений и соответствующая лексика из газет исчезают практически полностью. "Пора выполнять обещания", "сколько можно ждать" и аналогичные призывы больше не используются. Судя по газетам, именно в этот момент в обществе распространяется мысль о том, что выживание в новых условиях — личная инициатива каждого. Крах социальных иллюзий приводит к полной смене интонаций в газетах разного уровня.
Меняются интонации не только у представителей "обычной" общественности, но и у оппозиции Горбачеву "справа" — с неокоммунистических позиций. Приведем в качестве примера фрагмент манифеста Марксистской рабочей партии — Партии диктатуры пролетариата50: "Нас уверяют, что альтернативы рынку нет, так как народ не хочет возврата к административным методам бюрократического правления. Это ложь! Альтернатива есть <…>. Это самоуправление и хозрасчет рабочих коллективов, передача им собственности на средства производства, право самим определять численность, состав и оплату администрации, сокращение госаппарата и передача власти от Советов, находящихся под полным контролем госаппарата, органам рабочего самоуправления, в том числе забастовочным комитетам".
Заявление это, несмотря на его грозный тон, как ни странно, уже представляет собой характерный пример новой тактики выживания. Ни одна из провозглашенных позиций не могла быть реализована на практике. Подоплека большинства процитированных лозунгов — непонимание глубины и самих основ охватившего страну экономического кризиса, апология забастовочных комитетов, которые могут навести на предприятиях порядок — очевидно, под руководством новосозданной партии или в соответствии с ее установками51. Но главное, что и за этим манифестом стоит представление о том, что стоит сократить аппарат, как появятся свободные деньги и жизнь улучшится. Тем не менее перед нами все же пример оживления риторики революционного 1917 года, которая воспринимается как противоядие против кризиса власти. Этот "гибельный восторг", впрочем, очень слаб и выглядит скорее курьезно и жалко, чем страшно.
Для лета, помимо рыночного вопроса, характерно также решение судьбы Союза, обсуждение союзного договора, лозунги "сплотимся во имя подлинного возрождения России и укрепления Советского Союза", "за консолидацию и обновление" и т.п. Важно, что в условиях надвигающегося голода, о котором авторы газетных статей, как правило, не говорили впрямую, но который после доклада Рыжкова ждали многие, эти лозунги остаются пустыми — потому что ни читателей, ни журналистов уже не интересует исход дебатов вокруг СССР. В день открытия XXVIII съезда КПСС в газете "Советское село" передовая статья была названа тоскливо и выразительно: "Когда же станем лучше жить?"
"Уральский рабочий" перепечатывает речь Б.Н. Ельцина на съезде:
Страной больше нельзя командовать. Народ может дать отставку любой политической силе, какой бы влиятельной она ни была в прошлом. Он поддержит только ту политическую организацию, которая позовет не в заоблачные коммунистические дали, а будет каждодневно делом защищать интересы каждого человека, помогать сделать его и всю страну нашу передовой, богатой и счастливой.
Этот фрагмент характерен с точки зрения формирования оппозиции "Горбачев — Ельцин", которая становится определяющей во второй половине 1990 года. Ельцин выступает с позиции антикоммуниста. На первый взгляд, он говорит о неких "политических силах" вообще, но, конечно, имеет в виду именно КПСС. Таким образом, Ельцин обозначает преимущества демократической позиции перед коммунистической: реальная помощь людям сегодня, а не мучительная жизнь ради абстрактного "светлого будущего".
"Советская Россия" продолжает провозглашать коммунистические лозунги — например, публикует статью под названием: "Перестройка и социализм неразделимы"52.
К августу со страниц газет, кажется, вовсе исчезают коллективные обращения. Резко падает поток писем в редакции. Если в январе-мае "Уральский рабочий" каждую неделю с гордостью сообщал, что в редакцию пришло больше тысячи писем, то с июня колонка редактора обходится без точных данных. В августе паника по поводу повышения цен сменяется паникой по поводу урожая.
Битва за урожай и призрак голода
Набивший оскомину лозунг оказывается не только актуальным, но и зловеще неметафорическим. Битву за урожай страна ведет сама с собой. Газеты переполнены "вестями с полей". Сам способ подачи этих новостей резко отличается от обычной модели "советских уборочных". Никаких восторгов по поводу удивительного плодородия 1990 года никто не испытывает. Урожай зерновых 1990 года оказался необычно большим, однако богатство это было непосильным для советской экономики. Собирать урожай было некому; непонятно было, как и кому его нужно продавать; не известно даже, зачем хранить. Можно выделить несколько симптоматичных риторических моделей, позволяющих оценить общий настрой.
1. Искренний порыв людей помочь сохранить собранный урожай. Порыв можно квалифицировать как вполне коммунистический, похожий по своей сути на энтузиазм ранних субботников. Так, в "Уральском рабочем" публикуется письмо ветерана Б. Солонина с призывом прекратить всякие совещания и отправиться на уборку: "Нетрудно догадаться, что нас ждет нынешней зимой, если этого не сделать. Я сам готов ехать"53.
2. Столь же искренняя и однозначная пассивность и массовое нежелание работать — "возиться в грязи". В "Известиях" передовая статья от 19 августа так и названа: "Кто сказал, что жатва — всенародное дело?" Замечу, что в подшивке, которую я читала в Российской национальной библиотеке, в этом номере газеты синей пастой вставлена буква "р" в слове "жатва". Подозреваю, что это язвительное замечание сделано кем-то из читателей "по горячим следам", а не через несколько лет после событий; в таком случае эта поправка тоже выражает настроения 1990 года. "Жатва" и "жратва" уравнены: нет смысла жать, если "народу" не дадут жрать. Ощущение бессмысленности уборочной, невозможность в советских условиях эффективного стимулирования труда в экстренной ситуации — вот что просматривается за сообщениями газет.
3. Привычные для брежневской эпохи (впрочем, и вообще для советского режима) административно-командные методы спасения урожая. Например, в газете сообщается, что в Варненском районе Челябинской области введено чрезвычайное положение в связи с "битвой за урожай". Газеты печатают указы и постановления правительства, касающиеся студентов, которых в обязательном порядке отправляют на поля.
4. Первые ростки рыночных отношений во время уборочной — приглашение горожан на уборку урожая с возможностью собрать для себя необходимое количество лука, картошки и т.п.; расчет наличными с колхозниками, работающими на уборке урожая. В газетах разного уровня приводятся примеры действенности таких методов и указывается их общая половинчатость, нецивилизованность.
4 сентября "Известия" сообщают о первых очередях за хлебом в Москве. При этом хлеба не стало меньше, а людей не стало больше, однако началась заготовка хлеба впрок — страна кинулась сушить сухари. Парадоксальность ситуации — с одной стороны, огромный урожай, тысячи тонн пшеницы, полные закрома, с другой — призрак голода — определяется многовековым горьким опытом. Отчуждение горожанина от производства сельской продукции (впрочем, как и крестьянина), превращение "урожая" в мифические цифры, а на деле — в гнилое (именно так будет сказано в "Известиях" — "сгноили зерно"54) — все это не раз и не два ощущали на себе советские жители. Однако в советский период каждый человек был уверен в государственной "пайке" — пусть в минимальных размерах, пусть в виде талонов на продукты, пусть в виде импорта канадского зерна взамен своего погубленного. Осень 1990 года воспринималась обществом как время "социального дарвинизма" — выживет тот, кто сам позаботится о себе. Журналист "Известий" Э. Гонзальез с горечью отмечает: "…природа вдруг подарила нам небывалый урожай всего <…>. Теперь все это уйдет под снег разом <…>. Сделаем, чтобы следующей осенью урожай собирал тот, кто сеял, а не тот, кого пригнали из-под палки"55.
Очереди за хлебом были переходом "тактики выживания" в фазу откровенной паники. Поэтому инерция заявлений о "железной руке", которую ждет народ, может рассматриваться именно как инерция ("Реальность такова, что люди не верят в возможность быстрой стабилизации, страшатся рынка, цепенеют от разгула преступности. Случайно ли, что обыденное массовое сознание все активнее и громче требует "железной руки", которая смогла бы навести порядок в стране?.. Как бы странно ни выглядела эта диалектика — к демократии через силу, — она все больше обретает черты реальности"56). Именно осенью в газетах появляется все больше сообщений о том, как люди приспосабливаются к условиям, не поддержанным никакими гарантиями и защитами.
В политическом дискурсе главным словом становится "стабилизация". В докладе Рыжкова это слово звучит многократно и производит впечатление заклинания: "…сегодня как никогда нужны консолидация, объединение всех здоровых сил, заинтересованных в стабилизации экономики, выходе страны из кризиса <…>. Мы обязаны быстро завершить разработку единой общесоюзной программы перехода к рынку и при поддержке народа решительно взяться за ее претворение в жизнь"57. Следует отметить показательную смену императива в речах Рыжкова: в докладе он дает наказ словно бы лично себе ("Мы обязаны быстро завершить разработку…"), хотя очевидно, что если от этого доклада чего-то и ждут, то готового решения и осмысленного плана действий. Впрочем, выбор этой модальности "самоуговаривания" показывает также и то, что Рыжков так или иначе ощущает пустоту и бессмысленность собственного выступления, где неуместным было все — от сообщения об отсутствии программы перехода к рынку (хотя прошло около трех месяцев с момента провозглашения им лозунга "Альтернативы рынку нет") до реверанса "при поддержке народа", предполагающего извечное разделение на неких верхних "нас" и нижних "вас".
ОСЕНЬ. СОЦИАЛЬНАЯ ЦЕНА АДАПТАЦИИ
Нас пугают, а нам не страшно — нам все равно
Отчаянные сообщения о том, что исполкомы полностью берут власть в свои руки ("Златоустовский рабочий"), о роспуске комитетов народного контроля и создании депутатского контрольного комитета и наделении его чрезвычайными полномочиями (беспрепятственные проверки, пользование служебным транспортом, право отстранения руководителей и пр.)58 не имеют особого результата — ни в откликах читателей, ни в журналистских материалах. Очевидно, что, вернувшись из отпусков и начав новый год, который традиционно в России соотнесен с годом учебным и привязан к нему, "простой советский человек" был лишен той бодрости, которая со провождала начало 1989/90 учебного года — тогда только что закончился I Съезд народных депутатов. С социально-психологической точки зрения перед нами — картина приспособления людей к изменившимся условиям существования. Никакая новая "чрезвычайка" в этой ситуации работать не могла, и сколько бы исполкомы ни провозглашали себя "полноправными", права их заканчивались там же, где начинались, — на бумаге. Хозяйственный механизм страны, по-видимому, "пошел вразнос" настолько, что работали только "точечные" объекты, а отрасли в целом терпели кризис.
В это время в газетах публиковались призывы, которые в той ситуации выглядели уже совершенно пустыми. Например, доктор философских наук Н. Михайлов в "Известиях" отмечает "высокое напряжение" в обществе и заявляет: "Политической стихии должны противостоять гражданское согласие, порядок и здравый смысл"59. Очевидно, что категория долженствования в этом случае выглядит по меньшей мере риторической.
Алексей Кива размышляет о "покаянии партии". По его мнению, перестройку тормозит массовое сознание: люди привыкли к социальным наркотикам. "В этой обстановке покаяние партии было бы как нельзя кстати…" Он считает, что партия могла бы признать порочность самого подхода строить жизнь по заранее придуманной схеме. "Прошедшие семьдесят лет, в течение которых, живя в богатейшей стране мира, мы так и не сумели накормить народ, воочию показали, что капитализм, если и зло, в чем нас пытаются уверить, то куда меньшее, нежели казарменный социализм. К сожалению, другого социализма мы пока не знаем"60. Видимо, этот призыв тоже был запоздалым: дебаты об общественном статусе КПСС уже мало кого интересовали. Реальной власти партия лишалась на глазах; выступить мощной силой, которая в состоянии вдохнуть в разрушенный механизм жизнь, она уже не могла. Характерно, что XXVIII съезд партии привлек сравнительно небольшое общественное внимание по сравнению со съездами народных депутатов СССР и РСФСР. Публичное покаяние партии в этот момент, насколько я могу судить из нынешнего дня, уже не дало бы никакого значимого психологического и экономического эффекта.
Казалось бы, большее значение должны иметь заявления правительственных органов. Однако даже плохо скрытый конфликт между Ельциным и Горбачевым (Ельцин на сессии Верховного Совета РСФСР предупредил, что программа Горбачева грозит экономической катастрофой, впереди — гиперинфляция)61 остается на периферии общественного внимания. Очевидно, что газеты за это время во многом потеряли тесную связь с читателями.
Именно осенью меняется статус многих газет: они проходят перерегистрацию, коллективы редакций становятся учредителями своих изданий. В это время меняются концепции изданий, они становятся более определенными и политически, и идеологически, и творчески62. Читательская аудитория, нуждающаяся в удовлетворении самых базовых потребностей, нередко просто отказывается от газет, ограничиваясь программами ТВ63. Эта ситуация ухода читателей ощутима по тону газет, по распаду всех материалов на два разнородных, почти автономных потока: с одной стороны — освещение внутриполитической жизни страны, с другой — немногочисленные письма и корреспонденции с мест, в которых речь идет о каждодневных бытовых трудностях.
Политическая информация в газетах между тем становится устрашающей. 15 ноября правительство СССР под руководством Рыжкова "отпустило" — точнее, административно повысило, назвав этот "отпусканием", — цены, до этого отказавшись от реализации программы "500 дней" и от любых иных планов макроэкономических структурных преобразований. Б. Ельцин был прав: этот путь вел к коллапсу экономики и — добавим — усилил тенденции к "бегству" союзных республик. Верховный Совет СССР квалифицировал эти действия как неудовлетворительные. В конце ноября Верховный Совет поставил президенту ультиматум: Горбачеву было предложено в двухнедельный срок принять решительные меры по наведению порядка в экономике. Через четыре дня Горбачев обнародовал Указ об усилении рабочего контроля в целях наведения порядка в хранении, транспортировке и торговле продовольствием и товарами народного потребления.
Открылся чрезвычайный IV Съезд народных депутатов СССР. На нем депутат от КПСС Сажи Умалатова первой попросила слова и предложила выразить недоверие президенту. "Все, что мог, Михаил Сергеевич сделал: развалив страну, столкнув народы, великодержавную страну пустил по миру с протянутой рукой"64. С. Умалатова была "зашикана" депутатами и на все время работы съезда превратилась в постоянный объект для иронических выпадов. Отметим, что это "зашикивание" было следствием не сервилизма, а изменения общественных настроений — время обвинений Горбачева "снизу" прошло. И не потому, что люди стали к нему относиться лучше: просто многие интуитивно ощутили (или осознали в результате размышлений), что в развертывающейся игре он — уже не решающая фигура. "Пешки" решили, что им надо биться самим, и вступили в борьбу без правил, без цели и с очень небольшими надеждами на помощь извне. При этом массовом "разбегании" люди, кажется, уже мало обращали внимание на протесты аналитиков, предупреждавших о катастрофических последствиях курса правительства: "Наша страна впервые подошла к тому рубежу, за которым лежит экономический хаос. Дефицит составит 250 млрд. А это сигнал приближающейся катастрофы, для описания последствий которой у нас не хватает слов. Поток пустых денег затопит нас, разрушив экономику окончательно"65. "Московские новости" называют продовольственный кризис следствием саботажа, а "Советская Россия" призывает КПСС стать "партией диктатуры порядка".
Призывы к чрезвычайным мерам и предупреждения либеральных экономистов, похоже, доносятся до читателей как будто из другого мира. Если раньше на страницах газет разворачивались целые дискуссии, связанные с "острыми" выступлениями специалистов, то теперь газеты не публикуют никаких откликов читателей на "страшные" прогнозы. Более того, и сами журналисты, штатные аналитики избегают комментариев. Первая причина этой отстраненности — неверие людей в то, что правительство СССР способно хоть что-то исправить и что его поэтому есть смысл в чем бы то ни было убеждать. Еще в июне "Известия" печатали пространное эссе Бориса Васильева о современном состоянии России: "Все в совокупности — разворовывание государства от фирмы "Океан" до горстки шурупов; матерщина, ставшая средством общения не только на наших улицах, но и в кабинетах властей всех рангов и даже в армии; агрессивность, породившая общегосударственное хамство от магазина до учреждения; зависть, уже материализуемая в ненависть к кооператорам, арендаторам и вообще всем тем, кто живет лучше; массовое неуважение к женщине, к старости, к слабости, к инвалидам войны и Афганистана — создает ощутимый всей страной, всем народом уголовный фон повседневного бытия <…>. Приходится с глубокой горечью признать, что духовная мощь России погибла"66. Но такой "похоронный звон" для страны откровением не был: к осени подобные настроения, видимо, были приняты людьми как новые условия жизни.
В октябрьской статье журналист и депутат Верховного Совета СССР Алла Ярошинская задается вопросом: что происходит в стране, есть ли хоть какая-то власть?67 Ей вторит Ж. Тощенко: "Народ <…> инстинктивно исповедует центристское сознание — он хочет стабильности, благополучия, здравого смысла, гарантий устойчивости своего положения <…>. Торжество центристского сознания — наш завтрашний день"68.
Это не очень аргументированное в статье положение можно рассматривать как реакцию на всеобщую индифферентность, угасание массовой политической активности. Удобное понятие "центризм" является эвфемизмом для обозначения общей апатии.
Волки и овцы
Именно осенью на страницах уральских районных газет появляются заявления о том, что "народ" вновь приносится "начальством" в жертву неведомой идее. Сутью этих заявлений была идея возвращения в утраченное и потому казавшееся прекрасным и хорошо приспособленным для жизни социалистическое прошлое. При этом "начальство" выглядело враждебным этой идее именно потому, что "попустительствовало" "перестроечному мусору" — например, в СМИ. Манипулятивные технологии, которые можно "вычислить" по публикациям осеннего времени, не очень отличаются от хорошо проверенных временем и эпохой "коллективных протестов" брежневской эпохи. Сложность анализа в таком случае связана именно с "неразличимостью" самой материи таких выступлений. Кто это писал — "волки" или "овцы"? Сочинена публикация полностью по заказу в редакции либо искренне написана реальными "простыми людьми" (но тоже по заказу или, лучше сказать, по "наущению")?
Приведем в качестве примера текст, во многом подхватывающий идеи известного письма Н. Андреевой "Не могу поступиться принципами": обращение коммунистов первичной организации совхоза "Новый Урал" Варненского района Челябинской области в ЦК КПСС69. "Простые труженики села", как обозначили себя авторы обращения, называют происходящее в стране кощунством по отношению к идеалам "нашей социалистической Родины", к жертвам Гражданской и Отечественной войн. "Особенно злобные выпады проявляются в программе "Взгляд" Центрального телевидения, где все насыщено нападками на КПСС, открытым сексом, бездумными криками в диком экстазе горе-ансамблей. Подобная программа не должна преобладать в нашей стране, пропагандирующей братство, солидарность людей всех национальностей, за лучшую жизнь трудящихся, за мир и счастье". Коммунисты просят ЦК КПСС — минуя руководство Гостелерадио — противопоставить этой "вакханалии" другие передачи, "правдиво", "документально" отражающие "жизнь страны". В финальной части обращения сказано: "Да, коммунисты делали все возможное для преодоления сложившихся обстоятельств в процессе построения социализма. И не вина партии в том, что отдельные ее члены допускали ошибки. Ведь путь, по которому развивалось общество, неизведан. Любая цивилизация имела свои ошибки. В целом же КПСС вела массы на борьбу за лучшую жизнь народа. На современном этапе коммунисты в авангарде за стабилизацию хозяйства с последующим переходом к рыночным отношениям, за углубление процесса, дающего возможность быть хозяином страны каждого гражданина СССР".
Редакция, кажется, не подвергла это обращение никакой правке — многочисленные грамматические ошибки оставлены в неприкосновенности. Несогласованность общего строя обращения, косноязычие изложения мыслей могут рассматриваться как знак поверхностности усвоения риторических фигур. Но сам протест "простых сельских тружеников", проявившийся в одном конкретном требовании — транслировать передачи, альтернативные "Взгляду", наводит на размышления. Вероятно, обращение в "Советском селе" могло быть инспирировано челябинским обкомом по негласному указанию из Москвы или по собственной инициативе (недаром же оно напечатано на первой странице) в первую очередь для поддержки государственного давления на программу "Взгляд" и на поддерживавшие ее общественные круги. Связано это с тем, что в ноябре 1990 года после того, как главой Гостелерадио стал Л. Кравченко, резко усилилось давление на "Взгляд" и на историческую программу "Веди", которую делал "взглядовец" Дмитрий Захаров (отчасти это было связано с тем, что все "взглядовцы", кроме Захарова, избрались в Верховный Совет РСФСР и выступали со все более антикоммунистических позиций, то есть превратились в политические фигуры; напомню, что "Взгляд" в декабре 1990 года фактически закрыли — до августовского путча 1991 года). Стиль обращения подтверждает, что авторство могло принадлежать самой редакции (скорее всего, реальное письмо подверглось бы хотя бы минимальной правке). Но заметим, что "труженики села" (кто-то из активистов — колхозников или пенсионеров) могли написать такое обращение вполне искренне.
Три главных "объекта" критики в письме — нападки на КПСС, "выигравшую войну", "секс" и "дикая музыка" — были беспроигрышными аргументами. "Западный" стиль жизни, ворвавшийся в СССР, многим совсем не казался прекрасным, особенно снятие сексуальных табу. "Разврат" на телевидении в глазах многих был веским доводом против того сценария, по которому развивалось "новое общество"70. "Подверстывание" под этот аргумент политического (антикоммунистического) направления "Взгляда" и можно рассматривать как манипулятивную технологию. Тогда не так уж важно — кто писал и по чьему заказу. Важна нацеленность такого документа, определяемая как "сбор подписей" против "неуправляемых" (и не подавляемых административно в силу отсутствия прежних механизмов) "демократов". Для административного вмешательства нужны были аргументы. Обращение в "Советском селе" было одним из них.
Несколькими днями раньше передовая статья, посвященная 73-й годовщине Октябрьской революции в том же "Советском селе" завершалась утверждением: "И есть основания утверждать, что в СССР, в частности, мы имеем дело с кризисом, обещающим не закат, а обновление и возрождение общества на основе современного понимания сущности социализма как великой идеи"71. Упрямое представление о том, что "мы живем при социализме", правда, немного трансформирующемся, можно рассматривать как один из главных способов адаптации к изменившимся условиям.
Морковь вы не узнаете
Чем локальнее статус газеты, тем она ближе к проблемам своих читателей и дальше от правительственного кризиса. Поэтому в районных газетах ярче прослеживается массовый переход к тактике выживания, резкое снижение политической активности и падение доверия людей к властным институциям.
Тактика выживания № 1 во многом описана в предыдущем разделе: несмотря на неразбериху, продолжать жить по законам, завещанным отцами, то есть советским. 25 октября в "Советском селе" печатается стихотворение Альфреда Пряникова:
А за поселком у ракит веселых
К земле стремглав планируют стрижи.
И вновь директор к зданью новой школы
Спешит взглянуть — растут ли этажи?
Душа звенит, играя каждой стрункой,
Как дышится спокойно и легко!
На сонной ферме белопенной струйкой
Ударилось в бидоны молоко72.
В той же газете через неделю с небольшим опубликована заметка директрисы сельской школы: "73-ю годовщину Великого Октября ученики Лейпцигской средней школы (здесь Лейпциг — село в Челябинской области. — М.З.) будут отмечать необычно. Накануне мы провели школьный праздник урожая. А это действительно было праздником всей школы, так как наши ученики летом работали комбайнерами, занимались ремонтом школы, выращивали овощи на школьном огороде. 73-я годовщина станет праздником и для наших второклассников. Все они станут в ноябре уже не просто школьниками, а октябрятами. Идет в школе репетиция праздничного концерта. С ним наши дети выступят на торжественном собрании колхозников, посвященном Октябрю…"73 Общая риторика этого сообщения (как и стихотворения Пряникова) неотличима от риторики брежневских времен. Кажется, что и поэт, и директор, и даже средняя школа села Лейпциг живут в условиях развитого социализма. За этим стоит самая распространенная адаптивная реакция второй половины 1990 года — закрыть глаза на все перемены, создать себе условный неизменный мир, тем самым сохраняя устойчивость реакций и ощущение стабильности.
Тактика выживания № 2 — идеологическое сопротивление переменам. В таком случае перемены признаются, признается и сложность условий жизни, однако в противовес этому выдвигается чувство гордости за советский режим, отражающее модели поведения, зафиксированные в стихах Маяковского ("у советских — собственная гордость…"). В таком случае врагом оказывается новый строй и его представители, которые объявляются "буржуями".
Так, в Свердловске 8 октября начинается всеобщее обсуждение проекта смены названия города — за возвращение исторического имени Екатеринбург. Противники переименования апеллировали к чисто "хозяйственному" возмущению ("что, не знаете, куда миллионы потратить?", "людям и так есть нечего!" и т.п.). Более развернутая мотивировка высказана в письме читателя газеты "Рабочее слово" М.С. Х-ова. Он отмечает, что не понимает, какая именно Екатерина будет увековечена в названии, но точно знает, что одна из них продала Аляску, а другая известна своим легким поведением. "Наша семья против, чтобы любимый Свердловск получил имя какой-то проститутки"74. Какая именно Екатерина "продала Аляску" (составлявшую, видимо, предмет национальной гордости М.С. Х-ова), неизвестно (Аляска была продана США в царствование Александра II); кроме того, жена Петра I Екатерина Алексеевна (впоследствии императрица Екатерина I), в честь которой город был назван в 1723 г., "легким поведением" известна не была. Очевидно, Х-ов перепутал Екатерину I с Екатериной II — точнее, с ее окарикатуренным образом из обсценного фольклора.
Другой пример отторжения новой реальности — рассказы о поездках за границу. Рассказы путешественников, вновь открывавших для себя мир после десятилетий закрытости, — обширные очерки, газеты отдают под них иногда несколько подвалов, так как интерес к другим странам очень велик. В "Советском селе" тоже печатается такой "многосерийный" очерк, отметим реакцию жителя российской провинции на продуктовое изобилие: "Хорошо вам готовить пищу при таком выборе. А вот вы попробуйте из одной серой вермишели так приготовить, что пальчики оближешь!"75
Тактика выживания № 3 — полное отречение от прежних идеалов, честное признание ошибки, покаяние. Обычно смягчается мотивами трагической вины (обреченности на ошибки). Избавление от прошлого позволяет человеку приспосабливаться к среде по правилам, игнорирующим прежние идеалы как иллюзии. Так, "Златоустовский рабочий" 7 ноября на полутора полосах печатает поэму Владимира Суслова "Сказ без прикрас о партийных вождях и немножко о нас: Точка зрения". Поэма прерывается фрагментами статьи И.В. Сталина "Головокружение от успехов", речи Н.С. Хрущева на XXII съезде партии и др. Содержание поэмы — горько-ироничное и ерническое пересказывание истории КПСС и Советского Союза. Издевки автора, как и в поэме "По праву памяти" (1969 76) Александра Твардовского, густо сдобрены саморазоблачительным "мы". Автор не противопоставляет себя "врагам-коммунистам", он ощущает вовлеченность всех в одно общее деяние. Единственный выход — разрыв этой дурной бесконечности, отказ от надежд на возвращение социализма в любом обличье. Анализируя современную ситуацию, автор замечает:
Все испробовали в жизни,
Все как есть, ни дать ни взять.
И чего на коммунизме
Нас заклинило опять?
Очевидно, что этот пассаж продиктован прочно витающими в воздухе идеями "возврата к прошлому" (вопреки лозунгу-заклинанию "возврата к прошлому нет и не будет" — под прошлым в этом заклинании подразумевалась советская, "административно-командная" система). "Зацикленность на коммунизме" — это тактика выживания, которую автор поэмы осознает как всеобщую, а потому опасную. Поэтому задача его — предотвратить такой возврат, остановить людей, заставить их взглянуть на прошлое без идеализации и приукрашивания.
Поэма завершается решением поэта отдать эту книгу кому-нибудь,
Чтобы он, к такому чтиву
Проявляя интерес,
Знал, что лучше детектива
Краткий курс КПСС.
Эту тактику можно было бы прокомментировать как надежду на "изгнание" коммунистической идеологии из общества (если убрать всех коммунистов и перестать надеяться на них, то можно чего-нибудь добиться). Действия Суслова соотносимы с "пропедевтическими" целями Достоевского в "Бесах" — показать обществу ту бездну, куда зовут новые идеологи, отринуть этих идеологов от своего сознания, очиститься. Только у Суслова "бесы" "старые", хорошо известные, предсказуемые, а потому и стоит только удивляться, по мысли автора, почему люди все еще верят им, на что-то надеются.
Кстати, материалы о демонстрации 7 ноября в Златоусте вышли под общей "шапкой" "Серый Октябрь".
И, наконец, тактика № 4 — самая распространенная и массовая. Это полное исключение из жизни политических тревог и "проклятых вопросов бытия" и сосредоточение на физическом выживании. Например, в "Советском селе" в связи с кризисом табачных изделий печатается заметка врача о прекрасном поводе бросить курить, воспользовавшись этим дефицитом. "Советскому селу" вторят публикации в "Златоустовском рабочем", где сообщается о нормах на заводах — пачка махорки в неделю на четверых. Тот же "Златоустовский рабочий" выпускает в декабре приложение под лозунгом: "Ни слова о политике!" Первый раздел приложения — "Обед из того, что есть". Редактор отмечает, что раньше журналисты газеты стремились рассказать читателям об интересных рецептах иностранной кухни, объясняли значение неизвестных слов — например, "брокколи" или "авокадо", а теперь "дай бог, как говорится, такие слова, как молоко, мясо, сахар не забыть". Поэтому читателям предлагаются рецепты только из тех продуктов, которые они могут раздобыть. Например, морковный торт. "Состав: 2 стакана моркови, натертой на крупной терке, 200 г маргарина, 1 стакан сахара, 1-2 яйца, муки — сколько возьмет (зависит от сочности моркови). Приготовление: Разотрите сахар с яйцами. Растопите маргарин. Смешайте все продукты, замесите тесто, но некрутое. Испеките три-четыре коржа, смажьте их сметанным кремом или вареньем. Морковь вы не узнаете". К новогоднему столу предлагается также салат из сырого лука: одна луковица средних размеров, большое яблоко или средний соленый огурец, лимонный сок по вкусу, 3 столовых ложки подсолнечного масла (или 5 ложек сметаны), половина чайной ложки горчицы…
ИТОГИ ГОДА. ТРУДНО БОГАТОМУ ВОЙТИ В РАЙ
Совершенно очевидно, что 1990 год был временем изживания основных иллюзий и надежд, связанных с "перестройкой социализма". Газетный текст превращается в документ, фиксирующий главные этапы разочарования и, наконец, распространившуюся в обществе политическую апатию.
Остается ответить на вопрос, почему газета не превратилась в грамотного помощника "перестраивающегося" читателя, готового к новому типу жизни, расстающегося с социалистической коллективистской моделью. Ответ прост: газеты, ориентированные на советскую модель отражения действительности, в принципе не могли освоить тему богатства и возможных путей к достижению собственного благополучия. Правда, и всеобщая разруха — не лучшая площадка для личных инициатив. Рассказы о кооператорах и арендаторах, скорее, печально констатируют безуспешность этих попыток, а формы труда на большинстве предприятий остаются на уровне "планового хозяйства". В "Известиях" М. Петров пишет: "Каждый новый шаг к экономической самостоятельности предприятия ли, кооператива или частного хозяина приближает нас всех к достатку. Когда в результате трудов праведных богатеет один человек — богаче становится и страна"77. Эти заявления странно выглядят в голодном ноябре 1990-го, но само появление такой статьи симптоматично. "Человек с рублем" появился в СССР и стал не исключением, а новым правилом. Именно в 1990 году развивается столь тонкая и случайная в предшествующие три года сфера отечественного капитализма. Но для миллионов читателей газет богатство прочно ассоциируется с воровством. Поэтому дорога к утверждению грамотных механизмов в экономике оказывается слишком трудной и извилистой.
Богатая и процветающая страна — мечта каждого — должна, согласно чаяниям, возродиться из пепла по мановению чьей-то умной руки. При этом богатство это должно быть равномерно распределенным, равновеликим. Газеты не берут интервью у предпринимателей, не рискуют нервировать своего читателя, предпочитают обсуждать тему талонов на масло и яйца, стиральный порошок и мыло. Устремленность газетного текста к бедным, муссирование темы падения жизненного уровня и может рассматриваться как главный итог 1990 года. Консервация тактики выживания, возведение ее в единственно возможный образец — это и есть срез общественных настроений и во многом сценарий дальнейшего развития страны.
_____________________________________
1 Основательный обзор литературы по проблемам логики и истории повседневности см.: Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М.: РОССПЭН, 2001. С. 9-31.
2 Обзор сделан по годовым комплектам газет "Известия", "Советская Россия", "Московские новости", "Уральский рабочий" (Свердловск), "Рабочее слово" (Свердловск), "Златоустовский рабочий" (Златоуст), "Советское село" (Челябинск). Цитаты приводятся с сохранением грамматических особенностей источника.
3 "Продуктопровод под Ашой" — намек на крупнейшую в истории СССР железнодорожную катастрофу, происшедшую 4 июня 1989 года. На трубе так называемого продуктопровода "Западная Сибирь — Урал — Поволжье", по которому транспортировали сжиженную газобензиновую смесь, образовалась узкая щель длиной 1,7 метра. Из-за протечки трубопровода и особых погодных условий идущий из трубы газ скопился в низине, по которой в 900 метрах от трубопровода проходила Транссибирская магистраль (в 11 километрах от станции Аша, на территории Иглинского района Башкирии). 4 июня 1989 года в 01.15 по местному времени (3 июня в 23.15 по московскому) в момент встречи (без столкновения) двух пассажирских поездов прогремел мощный взрыв и вспыхнул гигантский пожар. В поездах № 211 Новосибирск-Адлер (20 вагонов) и № 212 Адлер — Новосибирск (18 вагонов) находилось 1284 пассажира (в том числе 383 ребенка) и 86 членов поездных и локомотивных бригад. Ударной волной с путей было сброшено 11 вагонов, из них 7 полностью сгорели. Оставшиеся 26 вагонов обгорели снаружи и выгорели внутри. По официальным данным, погибло 573 человека (по другим данным — 645), 623 стали инвалидами, получив тяжелые ожоги и телесные повреждения. Мощность взрыва была оценена экспертами в 300 тонн в тротиловом эквиваленте. Было разрушено 350 метров железнодорожных путей, 17 километров воздушных линий связи. Возникший при взрыве пожар охватил территорию около 250 гектаров. Продуктопровод был сдан в эксплуатацию в 1985 году. В 1992 году на месте трагедии был сооружен восьмиметровый обелиск.
4 Златоустовский рабочий. 1990. 3 января. С. 3.
5 Какой мы видим власть Советов // Известия. 1990. 1 января. С. 1.
6 Новогоднее обращение М.С. Горбачева // Там же.
7 Коньшин Ю. Колонка редактора // Уральский рабочий. 1990. 3 января. С. 1.
8 Известия. 1990. 7 февраля. С. 1.
9 Уральский рабочий. 1990. 6 января. С. 2.
10 См. об этом в Хронике за 1 февраля. — Примеч. ред.
11 Уральский рабочий. 1990. 15 февраля. С. 2.
12 Основную часть площади района занимают сельскохо зяйственные угодья, специализируется на животноводстве и выращивании злаков.
13 Советское село. 1990. 4 января. С. 1.
14 Златоустовский рабочий. 1990. 10 января. С. 2.
15 Златоустовский рабочий. 1990. 16 января. С. 2.
16 Советское село. 1990. 11 января. С. 2.
17 Советское село. 1990. 16 января. С. 1. В том же письме ветеран критикует "начальство": пашня не родит, потому что земля плохо обработана, выпасы убиты копытами — их надо боронить. "А кругом бюрократы, не желающие прислушаться к народу".
18 Ниятбаев В. В интересах всех избирателей [в рубрике "Платформа кандидата в депутаты"] // Советское село. 1990. 20 января. С. 2. Ниятбаева в депутаты так и не выбрали. В настоящее время В. Ниятбаев (называющий себя "рядовым пенсионером") изредка публикует письма по актуальным политическим вопросам в газете "Челябинский рабочий", выступая против монетизации льгот и т.п. (см., например: http://www.chelpress.ru/newspapers/ chelrab/archive/16-03-2005/3/A122337.DOC.shtml).
19 Советское село. 1990. 10 февраля. С. 1.
20 Цыганков С. Капля, переполнившая чашу: После митингов в Чернигове // Московские новости. 1990. 28 янв. С. 5. О дальнейшем развитии событий в Чернигове см., например: http://src-h.slav.hokudai.ac.jp/ukrregions/data/ 105.html.
21 Характерна дальнейшая траектория движения В.Н. Гришко: в марте 1990 года он баллотировался на выборах в Верховный Совет Украины и был избран депутатом.
22 См., например: Молчанов В.А. Какой социализм мы построили? Из выступления в Свердловской ВПШ в декабре 1989 года // Рабочее слово. 1990. № 14 (апрель). В Интернете: http://www.cprf.ru/forum/viewtopic.php?t =20617&sid=890d9f485f761abf575dc0cdda6986cd.
23 Рабочее слово. 1990. № 1/2. С. 2. Характерно, что незадолго до издания этой газеты, в 1989 году, Рафаиль Исхаков закончил Высшую партийную школу в Свердловске; до того, как возглавить "Рабочее слово", он занимал должность заведующего отделом газеты "Уральский рабочий".
24 Полностью цитата выглядит так: "Строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией — это есть строй социализма; строй, где средства производства принадлежат рабочему классу, ему же принадлежит государственная власть. Кооперация в обстановке капиталистического государства — коллективное капиталистическое учереждение. При соединении частнокапиталистических предприятий с предприятиями последовательно социалистического типа возникают кооперативные предприятия, рост кооперации тождественен росту социализма" (Ленин В.И. О кооперации // Ленин В.И. Полн. собр. соч.: В 55 т. Т. 45. М., 1970. С. 373). — Примеч. ред.
25 Московские новости. 1990. 7 января. С. 16.
26 Советская Россия. 1990. 10 февраля. С. 5.
27 Известия. 1990. 2 марта. С. 2.
28 Известия. 1990. 4 января. С. 2.
29 Еще в 1989 году поэт-сатирик (будущий "правдоруб") Игорь Иртеньев опубликовал написанное элегическим дистихом стихотворение "Подражание древним" о I Съезде народных депутатов СССР, в котором Горбачев дважды замыкал перечисление знаковых фамилий депутатов, сначала — наиболее по тем временам революционных, затем — наиболее реакционных: "Ельцин, Коротич, Попов, Сахаров, Гранин, Заславский, / Власов, Станкевич, Дикуль, Друцэ, Собчак, Горбачев. // Мазуров, Гроссу, Белов, Карпов, Масол, Родионов, / Червонопиский, Патон, Гвоздев, Касьян, Горбачев" (цит. по: http://irteniev.msk.ru. mastertest.ru/verse.php3?id=00000193).
30 Нуйкин А. В том ли месте мы возводим баррикаду? // Известия. 1990. 13 марта. С. 3.
31 Друзенко А. Не будем забывать, от чего мы ушли // Известия. 1990. 2 марта. С. 1.
32 Напомню, что "потребительские кооперативы" — торговые структуры, существовавшие на селе в их специфически советской форме начиная с 1924 года (подробнее см.: Основы теории и история потребительской кооперации: Учебное пособие [http://www.sibupk.nsk.su/Public/ Chairs/c_cooper/TeorCoop/History/g2_4.htm]), — имели мало общего с кооперативами времен перестройки, которые представляли собой легализованные частные предприятия.
33 Известия. 1990. 3 апреля. С. 3.
34 Известия. 1990. 11 апреля. С. 3.
35 В любое другое время для уральского города приезд руководителя СССР стал бы крупнейшим и ярчайшим событием, газета могла бы заранее предупреждать о приближении "даты", а уж сам приезд стал бы "новостью номер один", которой были бы посвящены десятки различных материалов либо крупный, на всю полосу репортаж-отчет. Однако в апрельской ситуации "Уральский рабочий" ограничивается кратким сообщением о прибытии Горбачева (правда, об этом сказано на верхней трети первой полосы), фотографией "Горбачев среди трудящихся" и сухим перечнем посещенных генсеком предприятий. В других материалах газеты это событие не освещается.
36 Уральский рабочий. 1990. 8 марта. С. 1.
37 Ср. описания юбилейных торжеств советской эпохи: Тумаркин Н. Ленин жив!: Культ Ленина в Советской России. СПб., 1997. С. 225-239.
38 Подробнее см. в Хронике за 1 мая (там же — комментарии В. Шейниса к этому событию). См. также цитаты из газетных репортажей в расширенном варианте хроники, помещенном на приложенном к этому номеру CD. — Примеч. ред.
39 Андреев И. От края до края // Известия. 1990. 2 мая. С. 1.
40 Советская Россия. 1990. 5 мая. С. 3.
41 Известия. 1990. 4 мая. С. 1. Название статьи — аллюзия на знаменитый документальный фильм Юриса Подниекса "Легко ли быть молодым?" (1987).
42 Уральский рабочий. 1990. 23 мая. С. 2.
43 Златоустовский рабочий. 1990. 3 марта. С. 1.
44 См. Хронику за 24 мая (в Хронике за это и следующие числа мая — о реакции общества и местных властей на этот доклад) и в Хронике за июнь — подборку мнений экономистов о программе Н.И. Рыжкова. — Примеч. ред.
45 Известия. 1990. 27 июня. С. 1.
46 Московские новости. 1990. 17 июня. С. 3.
47 Подробнее о борьбе экономических концепций и о трансформации экономики в 1990 году см. в статьях К. Сонина и Е. Сабурова в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
48 Советское село. 1990. 4 января. С. 4.
49 В городах ситуация с одеждой была немногим лучше. Подробнее об этом см. в статье Л. Горалик в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
50 Рабочее слово. 1990. № 23/24. С. 4. От редакции: Учредительный съезд МРП-ПДП состоялся 24-25 марта 1990 года в Москве. В дальнейшем партия неоднократно раскалывалась, в настоящее время существует под названием Марксистская рабочая партия, очень немногочисленна. Принятая в 1991 г. программа МРП исходит из тезиса о государственном капитализме в СССР и об отсутствии в этой стране социализма в какой бы то ни было период ее истории.
51 Манифест Марксистской рабочей партии — одна из многочисленных попыток различных партий, претендующих на политическое или идеологическое влияние, взять рабочее движение под свой контроль. Подробнее о забастовочных комитетах см. в статьях С. Туркина и С. Храмова в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
41 Известия. 1990. 4 мая. С. 1. Название статьи — аллюзия на знаменитый документальный фильм Юриса Подниекса "Легко ли быть молодым?" (1987).
42 Уральский рабочий. 1990. 23 мая. С. 2.
43 Златоустовский рабочий. 1990. 3 марта. С. 1.
44 См. Хронику за 24 мая (в Хронике за это и следующие числа мая — о реакции общества и местных властей на этот доклад) и в Хронике за июнь — подборку мнений экономистов о программе Н.И. Рыжкова. — Примеч. ред.
45 Известия. 1990. 27 июня. С. 1.
46 Московские новости. 1990. 17 июня. С. 3.
47 Подробнее о борьбе экономических концепций и о трансформации экономики в 1990 году см. в статьях К. Сонина и Е. Сабурова в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
48 Советское село. 1990. 4 января. С. 4.
49 В городах ситуация с одеждой была немногим лучше. Подробнее об этом см. в статье Л. Горалик в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
50 Рабочее слово. 1990. № 23/24. С. 4. От редакции: Учредительный съезд МРП-ПДП состоялся 24-25 марта 1990 года в Москве. В дальнейшем партия неоднократно раскалывалась, в настоящее время существует под названием Марксистская рабочая партия, очень немногочисленна. Принятая в 1991 г. программа МРП исходит из тезиса о государственном капитализме в СССР и об отсутствии в этой стране социализма в какой бы то ни было период ее истории.
51 Манифест Марксистской рабочей партии — одна из многочисленных попыток различных партий, претендующих на политическое или идеологическое влияние, взять рабочее движение под свой контроль. Подробнее о забастовочных комитетах см. в статьях С. Туркина и С. Храмова в этом номере "НЛО". — Примеч. ред.
52 Советская Россия. 1990. 1 августа. С. 3.
53 Уральский рабочий. 1990. 8 августа. С. 3.
54 Известия. 1990. 30 сентября. С.1.
55 Гонзальез Э. Почему мы молчим о рынке // Известия. 1990. 13 октября. С. 1.
56 Известия. 9 сентября. С. 3.
57 Известия. 12 сентября. С. 3.
58 Русаков А. Снова к "чрезвычайке" // Рабочее слово. 1990. № 39. С. 2.
59 Известия. 1990. 9 сентября. С. 3.
60 Кива А. Нужно ли нам покаяние? // Известия. 1990. 16 сентября. С. 1.
61 Уральский рабочий. 1990. 18 октября. С. 1.
62 В это время начинаются измениения в работе редакций, направленные на перемены в самой редакционной иерархии — с целью высвобождения творческого потенциала журналистов. См. подробнее: Киршин Б.Н. "Челябинский рабочий": формула успеха. Челябинск, 2003.
63 Там же.
64 Известия. 1990. 18 октября. С. 1.
65 Алексашенко С., Ясин Е. Драма бюджета. Чем обернутся ее последствия для страны в целом и для каждого в отдельности // Известия. 1990. 1 декабря. С. 4.
66 Васильев Б. И все же я уверен, что Россия привержена Добру // Известия. 1990. 15 июня. С. 3.
67 Ярошинская А. Как мы стали заложниками // Известия. 1990. 16 октября. С. 3.
68 Тощенко Ж. Центризм: прогноз на завтра // Там же.
69 Советское село. 1990. 20 ноября. С. 1.
70 Характерно, что в фильме Александра Бородянского и Карена Шахназарова "Сны" (1993) раннепостсоветская действительность маркировалась конкурсом "Бюст России", финалом которого был аукцион на право поцеловать грудь победительницы — по сюжету шоу представляло собой настоящую вакханалию и должно было демонстрировать нравственную бездну, в которую, по мнению авторов фильма, скатывалась Россия 1990-х.
71 Советское село. 1990. 6 ноября. С. 1.
72 Советское село. 1990. 25 октября. С. 4.
73 Колдаева М. Праздник урожая // Советское село. 1990. 6 ноября. С. 1.
74 Рабочее слово. 1990. № 40. С. 3.
75 Жилин В. Поездка за границу // Советское село. 1990. 15 сентября. С. 4.
76 Впервые опубликована в журнале "Знамя" (1987. № 2).
77 Петров М. Не надо бояться человека с рублем // Известия. 1990. 19 ноября. С. 1.