Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2006
Эта подборка материалов представляет читателю творчество Ники Скандиаки — одного из наиболее радикальных новаторов в современной русской поэзии. Так как этот автор не слишком известен, приведем краткие биографические данные. Ника Скандиака родилась в 1978 году в Ленинграде, выросла в США, в настоящее время живет в Великобритании. Пишет стихи, переводит современных англоязычных поэтов на русский язык и русских поэтов ХХ века — на английский. Публиковалась в журналах “Воздух” и “Reflection/Куадусешщт”, в Интернет-журнале “TextOnly”, альманахе “Вавилон”, антологиях “Девять измерений” и “Освобожденный Улисс”.
Самое замечательное в поэзии Скандиаки — пафос реабилитации реальности, создание языка для “эффектов присутствия” — состояний прямого, неопосредованного и интенсивного переживания мира, которые Ханс Ульрих Гумбрехт назвал “эпифаниями”1. В публикуемой ниже статье Артемия Магуна замечено, что постулирование начала, производящееся в этих стихах, особенно важно в эпоху бесконечных сетований о конце искусства, политики и т.п. — эпоху, язвительно названную Вячеславом Курицыным “fin de всё”. Реабилитация, однако, происходит в стихах Скандиаки не через возвращение из современной эстетической ситуации в сколь угодно широко понимаемое “прошлое”, а через конструирование внутри нее небывалой, принципиально новой точки зрения. В статье Алексея Парщикова показано, что именно рефлексия мироотношения человека, живущего в эпоху компьютеров и Интернета, дает Скандиаке возможность “восстановить ауру” природных явлений, произведений искусства, душевных движений, жестов рук и иных движений тела — в том мире, где, казалось бы, уже никакой “ауры уникальности” существовать не может. Парщиков показывает, что этот эффект является следствием осознанного вхождения Скандиаки в межкультурный, межъязыковой поэтический диалог — точнее, полилог. Скандиака не просто “пересаживает” в русский стих художественные приемы, выработанные русско-, англо- и франкоязычными поэтами 1960—1990-х годов, но переосмысляет их в контексте новейшей социокультурной ситуации 2000-х, в которой изменились статус и функции как самой коммуникации, так и ее “материальных условий” (Х.У. Гумбрехт).
“Эпифания в эстетическом переживании представляет собой событие, потому что самоуничтожается в процессе своего возникновения”2. Скандиака превращает такой способ восприятия действительности в принцип построения текста, словно бы ткущегося на глазах из вспышек, из смысловых сдвигов. Понятно, что наряду с чувством “радости узнавания” (О. Мандельштам) стихотворения, основанные на этом принципе, неизбежно вызывают растерянность: привычные эстетические координаты в них уже не помогают ориентироваться. Такое состояние растерянности, своего рода апофатического интереса — вполне, повторим, необходимый элемент восприятия нового в искусстве — осмыслено как стадия понимания в эссе Татьяны Венедиктовой. А заметка Екатерины Дмитриевой помещает творчество Ники Скандиаки в “большой контекст” русской и европейской поэзии ХХ века и еще раз убедительно доказывает, что новое искусство всегда создается не только благодаря разрыву с традицией, но и в диалоге (пусть даже и в споре) с ней. Тем более — искусство, которое стремится стать одновременно восстановлением и началом.
“Я стремлюсь к тому, чтобы речевые жесты испустили первый брачный вопль” (Ника Скандиака3).
И.К.
________________________________________________
1) Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: чего не может передать значение / Пер. с англ. С. Зенкина. М.: НЛО, 2006. С. 110—111, 114—115.
2) Гумбрехт Х.У. Цит. соч. С. 116.
3) Из частного письма.