Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2006
Самым простым ответом моим критикам была бы просьба перечитать, а лучше и точнее сказать — прочитать мою статью. По непонятным для меня причинам Н. Брагинская увидела в моей статье историко-социологические портреты дорогих ей ученых, а Н. Перлина — “проект” истории советской фольклористики 1920—1930-х годов. Еще более занятно, каким образом краткая статья, посвященная риторике отечественной гуманитарной науки 1930—1950-х годов применительно к контекстам фольклористики и классической филологии, подвигла Брагинскую к самозабвенно обличительному постскриптуму, а Перлину — к предостерегающим воспоминаниям о “выплеске деконструкта” “без человеческого лица” в моей статье пятилетней давности, касавшейся перспектив отечественной фольклористики. Избранный моими критиками судебный пафос ad personam хорошо иллюстрирует некоторые из положений моей работы (как пример rhetoric of accommodation, “риторики приспособления”, подменяющей содержательное обсуждение научных текстов эмоциональными филиппиками по адресу их авторов), но плохо помогает делу. Очевидное раздражение, продиктованное скрытыми от меня причинами (помимо корпоративной защиты доброго имени О.М. Фрейденберг и извинительного желания проафишировать свои научные заслуги), затрудняет осмысленный (не говорю уж — доброжелательный) научный диалог.
Не имея возможности к его продолжению с Н. Брагинской и Н. Перлиной, я надеюсь на такой диалог с теми читателями, для кого история отечественной науки допускает не только биографический и библиографический, но и дискурсивный анализ — изучение специализированных (“научных”) текстов в их соотнесении с неспециализированным риторическим окружением: идеологической пропагандой, массовой культурой, кинематографом, фольклором и fakelore’ом и т.д. Многообразие жизненных обстоятельств, по-разному объясняющих характер научных исследований современников сталинской эпохи, оправдывает, как мне представляется (с опорой на уже сравнительно многочисленные работы в области науковедения и Ideengeschichte), такой анализ хотя бы в том отношении, в каком мы вообще можем говорить о советской науке как о некоем целостном метанарративе. Что заставляет авторов, столь разных по своим судьбам, образованию, идеологическим пристрастиям, создавать тексты, которые обнаруживают интригующие сходства на уровне риторики, стиля, особенностей аргументации, выбору тем? Примером того, что вопросы эти не являются праздными, могут служить те же реплики Н. Брагинской и Н. Перлиной, демонстрирующие легко опознаваемую риторическую стратегию (оппонирующую, понятное дело, охаиваемой моими критиками советологии), которая апеллирует не к тому, что сказано в тексте, а к тому, что в нем отсутствует. При внимании к эпистемологической эффективности такой риторики изучение советской науки обещает быть, как я думаю теперь, не только любопытным в историко-научном отношении, но и субъективно поучительным.
P.S. Досадно, что в тексте, вынесенным мною на суд читателей, мне не удалось избежать недосмотров. Errare humanum est… Фильм “Руслан и Людмила” поставлен не А. Роу, но И. Никитченко и В. Невежиным (с Интернетом и впрямь нужно быть осторожнее), а злополучная рецензия, столь сильно огорчившая Н. Брагинскую, написана, возможно, не О.М. Фрейденберг, а М.М. Фрейденбергом. Не исключено, что в ней найдутся и другие ошибки. Я буду искренне благодарен всем, кто мне на них укажет.