(Москва, РГГУ, 17 — 19 мая 2006 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2006
Международная конференция по медиа, проходившая в РГГУ в мае 2006 года, относится к числу научных конференций, для характеристики которых определяющим является состав участников, а не тема. Разумеется, тема конференции также важна, однако в том смысле, что именно эти исследователи обратились к ее рассмотрению. Конференция была инициирована сообществом, сложившимся вокруг журнала “Синий диван” (ред. Елена Петровская). Ее концептуальная рамка во многом определялась философско-антропологическим интересом и открытостью к осмыслению актуальных культурных процессов и практик, характерными для данного издания. Кроме того, некоторые участники конференции — Сьюзен Бак-Морс, Валерий Подорога, Фредрик Джеймисон, Елена Петровская — принимали участие в международном философском семинаре в Дубровнике в 1990 году, и хотя профессиональное общение продолжалось в последующие годы, атмосфера той встречи, где обсуждались перспективы “Запада” и “Востока” после распада Советского Союза, сохранила значимость для участников конференции на фоне нынешних политических тенденций в России и США.
В одной из дискуссий Сьюзен Бак-Морс заметила, что такого объекта, как медиа, не существует или же что медиа — это “слабый” объект. Это очень точное замечание: медиа для участников конференции представляли не столько объект, сколько изначальное и неустранимое условие, в котором находится исследователь. В этом смысле невозможно приложить к медиа готовый аналитический инструментарий той или иной дисциплины, но необходимо разбираться со следствиями, которые влечет за собой включение медиа в перцептивную и аналитическую ситуацию. Что касается “слабости” медиа, то преимущество “слабых” эффектов над “сильными” в новых условиях — один из устойчивых тезисов, звучавших на конференции. В своем обзоре мы не будем строго придерживаться программы, а постараемся охарактеризовать основные направления анализа медиа, представленные на конференции.
В ряде докладов медиа были представлены как активная, в определенном смысле агрессивная среда, захватывающая сферы, ранее занятые другими институтами и практиками. В докладе Кирилла Разлогова (Российский институт культурологии, Москва) “Медиа на переломе эпох” был поставлен вопрос о месте авторитета в современной культуре. По мысли докладчика, примерно с 1870-х годов в культуре сосуществуют две авторитетные парадигмы: просветительская (связанная с идеей образования), представленная традиционными гуманитарными элитами, и развлекательная, представленная медиа. Сегодня развлекательная парадигма все больше одерживает верх, и именно медиакультура становится местом, претендующим на интеллектуальный авторитет. Возникшие во второй половине ХХ века теории медиа от поп-арта до постмодернизма следует рассматривать всего лишь как попытки со стороны интеллектуалов, причем не слишком удачные, вернуть себе прежние позиции. Профессора университетов и гуманитарии все больше превращаются в субкультуру, причем субкультуру маловлиятельную. Размышление о медиа сегодня должно учитывать этот изменившийся перевес сил. Важно реагировать не только на медийность как новое качество современной культуры, но и на факт влиятельности и, в определенном смысле, неподконтрольности медиа.
В докладе Владимира Миронова (Институт политики, Москва) “Диктатура СМИ и проблема освобождения” речь шла о символическом “захвате реальности” со стороны СМИ. В условиях власти медиаобраза над реальностью оказывается невозможным поставить вопрос об “освобождении” индивида. Различные телевизионные жанры — от рекламы и сериалов до новостей — целиком поглощают внимание человека, заранее восполняя все его недостачи и потребности, еще до того, как они успеют возникнуть.
Олег Гениссаретский (Институт синергийной антропологии, Москва) в докладе “Развитие событий: о рецепции корпоративных схем управления в ауре медийной креативности” обратил внимание на то, что медиаидустрия построена по корпоративной логике. Корпоративный мир предполагает особую среду для существования события и по-своему организует существование человека во всех его проявлениях. Корпоративное существование присваивает многие понятия, определяющие человеческий опыт. Так, идея творчества превращается в корпоративном мире в креативность.
Концепциям времени и пространства медиа были посвящены доклады, соответственно, Валерия Подороги и Фредрика Джеймисона. Валерий Подорога (Институт философии РАН, Москва) в докладе “Событие в системе массмедиа” предпринял философский анализ временных структур медиа. Рассмотрение медиа через событие позволяет уйти от традиции работы с медиа в социологии (П. Бурдьё, Н. Луман) и опереться на традицию работы с событием и временными структурами в философии XIX—XX вв. (Ф. Ницше, А. Бергсон и др.). Сингулярная логика события предполагает представление о мире как подвижном, разорванном — в зазорах этих разрывов возникает возможность для реализации собственно человеческой “миметической” способности. Массмедиа разрушают потенциал событийной философии сингулярности. Общество как потребитель массмедиа ожидает единой непротиворечивой картины мира. При этом медиа, в особенности в России, лишены какой-либо автономности, являются пассивным инструментом власти и предстают как идеологическое или же рыночное образование.
Фредрик Джеймисон (Институт критической теории, Дюкский университет, США) в своем докладе “Образы глобализации” задался вопросом, какое выражение находит глобализация в воображаемом современного человека. По его мысли, наиболее адекватное представление о структурах этого воображаемого сегодня дает визуальная (кино и видео), а не литературная культура. Это связано не только с большей популярностью визуальной культуры, но и с тем, что визуальное дает более полный доступ к реальности глобализированного мира. Язык накладывает ограничения на циркуляцию культурных текстов, тогда как визуальная культура не имеет границ. Кроме того, литературная история была историей национальной, а сегодня мы переживаем упадок национализма XIX века. Осмысления требует кардинальное изменение культурного субъекта (зрителя) в условиях глобализации: посещая даже самую отдаленную экзотическую страну, сегодняшний турист сталкивается уже не с Другим, а лишь с собственной реальностью, поскольку на Земле не осталось “необитаемых” мест, которые не были бы превращены в визуальный продукт. Такого субъекта характеризует изначальная включенность в ситуацию глобализированного мира, в отношении которого нельзя занять внеположную позицию. Глобализация, однако, не выражается в визуальной культуре непосредственным образом, на уровне сюжета. Маркерами глобализации становятся два мотива: теория заговора и утопические ожидания. Современный глобальный капитализм на всех уровнях образует столь сложную сеть, что ее невозможно представить. Настойчивый мотив заговора — способ хоть как-то зафиксировать эту сложность взаимосвязей в современном глобализированном мире, вообразить субъекта, которого можно было бы обвинить в существующих проблемах. Паранойя становится привычным состоянием коллективного чувствования. Наряду с паранойей, распространенной реакцией на эти новые условия глобализации становится построение утопий: глобализация порождает надежды на возможность существования нового человека, новых форм коллективности и новой экологии. Эти два порядка чувствования — ужас и надежда на спасение — маркируют границы нашей мысли о способах репрезентации глобализации. И та, и другая реакция идеологичны. Важно отдавать себе отчет в этой идеологичности и удерживать в мысли обе логики, обнажая условия нашего мышления.
В докладе Михаила Рыклина ““Они это сделали, но мы этого хотели”: Как возможно событие — прямо сейчас” речь также шла о глобализированном характере современного мира в медийном его измерении и следствиях этого нового мира для философии. В докладе отмечалась несостоятельность западной философии перед лицом такого (медиа)события, как “11 сентября 2001 года”. Современная философия в очень малой мере способна ответить на вызовы, которые несут с собой глобальный мир, глобальные медиа и связанный с ними глобальный зритель. Либеральные нормы и институты, на которых основывается философия, не могут предложить адекватный язык для описания современного мира, поскольку модусом существования этого мира является режим чрезвычайного положения, усиленно выдаваемый за норму властями национальных государств под предлогом безопасности населения.
Значительная группа докладов была посвящена медийности как существенной характеристике культуры “модерности”. При этом уделялось внимание как значимости материального носителя медиа, так и нестабильности, подвижности смыслов, изначально за ними закрепленных.
В докладе Вольфганга Байленхоффа (Институт медиа Рурского университета, г. Бохум, Германия) “Кино как массмедиа и как медиум массы” было убедительно продемонстрировано, что представление о массе, толпе в ХХ веке было опосредовано визуальными медиа, в частности кинематографом. Язык визуального представления массы начал формироваться уже в первых кинематографических опытах, в том числе в ранней кинохронике, предметом которой зачастую становились массовые события. В ряде случаев само присутствие человека с киноаппаратом было поводом для собирания толпы. В кинематографе 1910—1920-х годов, в том числе в фильмах С. Эйзенштейна, происходит уточнение и закрепление визуальной модели массы: ранее хаотически организованное, уподобленное броуновскому, движение массы приобретает направление и цель. Подобное визуальное представление не было лишь фиксацией существующих “вовне” практик, оно оказало существенное влияние на понимание феномена массы в ХХ веке. В частности, схожие структуры представления массы можно обнаружить в работах З. Кракауэра и Э. Канетти.
Джонатан Флэтли (Уэйнский государственный университет, США) начал свой доклад “Походить/нравиться: Энди Уорхол и аффективность” с демонстрации одной из кинопроб Уорхола — пробы Марселя Дюшана. И хотя в отличие от моделей большинства проб, Дюшан — человек нам известный, к тому же он курил во время пробы, что также создавало дополнительный сюжет, этот четырехминутный ролик ставит нас перед фактом лица Другого, созерцание которого оказывается сложной задачей. “Сходство” и “любовь”, “аффективная привязанность” (и то, и другое означает английское слово “like”) — в числе наиболее важных категорий для Уорхола, причем они оказываются связанными друг с другом. Для Уорхола восприятие сходства предполагает возможность аффективной связи. Мы стремимся быть похожими на то, что потеряли; наши привязанности — повторение прежних привязанностей. В привязанности к подобному открываются утопические возможности массового общества: “Я люблю суп, мне нравится, когда другие любят суп, мы можем любить его вместе и любить друг друга”. Подобие становится местом коллективного аффективного опыта. Кинопробы Урхола, перенося зрение из повседневного пространства в пространство кинематографическое, выявляют основания этого коллективного аффективного опыта и тем самым — структуру опыта восприятия, свойственного “современности”.
О проблеме подобия и серийности в фотографическом изображении речь шла и в докладе Оксаны Гавришиной (Российский государственный гуманитарный университет, Москва) “Чья реальность? Портрет в литовской фотографии 1940—1950-х годов”. Материалом для анализа послужили фотографии двух литовских фотографов — Витаутаса Станиониса и Петраса Велички. Среди этих фотографий особенно выделяется серия Станиониса, которую составляют снимки, первоначально исполненные как фотографии на паспорт жителей городка Сейрижай в 1946—1948 годы, но сегодня образующие самостоятельную портретную серию. Удивительным образом эти сугубо практические снимки уподобляются кинопробам Уорхола. Но если Уорхол для вскрытия механизма восприятия, свойственного “современности”, использовал замедленную демонстрацию отснятых роликов, в серии Станиониса эту роль исполняет наличие фона, не предназначавшегося изначально для зрителя, но восстановленного в современной публикации. В некоторых фотографиях мы видим обстановку комнаты, где производилась съемка, человека, который держит белый “задник”, в других жители на паспорт сфотографированы по двое, и это удвоение изображения разоблачает его условность. В серии Станиониса основанием для подобия является не массовая потребительская культура, но политика массовизации со стороны власти. Однако и здесь “похожесть”, серийный принцип изображения позволяют реализоваться иным значениям, актуализировать коллективный опыт, отсылающий к месту, к ландшафту, в котором укоренены эти люди.
В докладе Натальи Конрадовой (Российский институт культурологии, Москва) “Памятник как разновидность медиа” речь шла об изменении смыслового наполнения мемориалов Первой и Второй мировых войн. Почти в каждом населенном пункте в России и многих европейских странах встречаются мемориалы мировым войнам ХХ столетия. Среди них можно увидеть как стандартные памятные стелы, отлитые по единому шаблону, так и неординарные авторские памятники. Некогда такие мемориалы были направлены на сохранение памяти о погибших земляках и адресованы, в первую очередь, локальному сообществу или же вписаны в большой проект национальной памяти. В последние десятилетия отмечается ослабление этих изначальных смыслов. Для местных жителей памятники утрачивают непосредственную связь с войной, становятся элементами повседневной среды, обрастают легендами и поверьями, для туристов стандартные памятные стелы становятся признаком принадлежности к единой культурной традиции, пропуском в “европейскость” или же “советскость”. Эти стандартные памятники можно уподобить отелям, принадлежащим к одной сети, которые можно найти в разных уголках света. Здесь также узнаваемость, схожесть приобретает особое значение, тогда как неординарные памятники становятся местной достопримечательностью и наряду с другими достопримечательностями заносятся в путеводитель.
В двух докладах был представлен конкретный анализ современных российских медиа. В докладе Веры Зверевой (Институт всеобщей истории РАН, Москва) “Представление реальности на современном российском телевидении”, сопровождавшемся тщательно подобранными видеопримерами, была прослежена трансформация новостных и аналитических программ российского телевидения. В качестве одной из основных тенденций было отмечено вторжение формата развлекательных передач — мозаичности, беспроблемности, зрелищности — в программы новостей и еженедельные аналитические программы.
Екатерина Кратасюк (Российский государственный гуманитарный университет, Москва) в докладе “Конструирование реальности в российских СМИ: новости на телевидении и в Интернете” обратилась к анализу специфики русскоязычного Интернета. Клишированные представления предполагают наличие оппозиции “телевидение — Интернет”, где телевидение противостоит Интернету как официальное — неофициальному, контролируемое властью — свободному. Однако анализ показывает, что, по меньшей мере, в отношении новостных ресурсов такое различение не работает. Как на телевидении, так и в Интернете новости не содержат общезначимых проблем, и там, и там невероятно важным оказывается соответствие “формату”. Своеобразие “рунета” выражается, скорее, в блогах, которые содержательнее новостей и зачастую функционируют как альтернативные новостные каналы. Описание специфики российского Интернета, таким образом, требует введения иных параметров, кроме специфики медийной среды как таковой. Иной аспект, связанный со спецификой русскоязычного Интернета, касается коннотаций, которые приобретает эпитет “русский”. В отличие от публицистических статей, эпитет “русский” применительно к Интернету лишен значений державности (многие авторы русскоязычного Интернета — эмигранты). “Рунет” приобретает значение элитарного, качественного медиа, и, что немаловажно, объединяющего людей с общими интересами.
Еще одна группа докладов была посвящена проблеме образа, точнее, соотношению видимого и невидимого применительно к образу.
В докладе Сьюзен Бак-Морс (Корнельский университет, США) “Троица суверенов у Сокурова” ставился вопрос о языке политического и его связи с кинообразом. Прежде чем подойти к анализу трилогии Александра Сокурова, посвященной трем фигурам власти ХХ века — Гитлеру, Ленину и японскому императору Хирохито (соответственно, “Молох”, “Телец”, “Солнце”), С. БакМорс поставила вопрос о необходимости введения новых оснований для разговора о политическом. Современная политическая теория строится на текстах политических философов раннего Нового времени. Т. Гоббс и Т. Джефферсон предприняли попытку демистифицировать суверена, но, как мы понимаем сегодня, эта попытка не удалась. С. Бак-Морс предложила вернуть план невидимого в понимание власти, опираясь на работу французской исследовательницы М.-Ж. Мондзэн, посвященную иконе и теологическим теориям власти и образа эпохи споров иконоборцев и иконопочитателей в Византии VIII— IX веков н.э. Суверен, понимаемый не как образ, а как икона, оказывается связующей фигурой между видимым и невидимым миром. Икона представляет собой систему властных взаимоотношений: воплощенный сын как экономия отца. Визуальный порядок есть манифестация “экономии власти”. Возврат к политической теории, которая учитывает невидимое и называет видимый образ местом взаимоотношения видимого и невидимого, позволяет по-новому понять фильмы Сокурова. Трилогия Сокурова с позиции привычных представлений о политическом кажется неудовлетворительной. Ленин, Гитлер, Хирохито показаны в ней как странные, слабые фигуры. Кажется, что Сокуров освобождает своих “героев” от ответственности за гибель миллионов людей. Но, по мнению С. Бак-Морс, совсем не это интересует Сокурова. Ленин, Гитлер и Хирохито для него — фигуры суверенной власти, иконы в абсолютной форме. При этом возникает любопытная параллель между “экономией власти” и “экономией” фильмического изображения. Особенно показательна с этой точки зрения сцена из фильма “Молох”, где Гитлер смотрит кадры кинохроники. В этой сцене чудесная “экономия” кинообраза выявляет чудесную “экономию” власти, основанную на установлении связи между видимым и невидимым.
О соотношении видимого и невидимого речь шла и в докладе Елены Петровской (Институт философии РАН, Москва) “Образ и визуальное”. Основной тезис ее доклада заключался в необходимости различения образа и изображения. Образ, по Петровской, располагается на стороне невидимого, тогда как изображение — на стороне видимого. При этом невидимое не отрицает видимое, а рассматривается как условие его возможности. Е. Петровская наметила ряд возможных определений образа: образ может быть охарактеризован как сновидный (образы разомкнуты другим образам); паразитарный (по логике возникновения и сцепления образов между собой); связанный в гораздо большей мере с “пунктумом”, чем “студиумом” (в терминологии Р. Барта); сингулярный. У образа нет возможности завершиться. У образа нет эстетики. В связи с образом мы можем говорить о коммуникации, однако не лингвистической, а аффективной. Особенно важно то, что невидимые, точнее, сверхвидимые образы тем не менее несут на себе печать исторического, по крайней мере в виде следа. Они отсылают к социальным образованиям, которые не всегда достигают уровня исторических субъектов, но тем больше требуют понимания.
Олег Аронсон (Институт философии РАН, Москва) в своем докладе “Медиаобраз: логика неуникального” также говорил о той составляющей образа, которая находится на стороне невидимого. Его, однако, интересовала способность образа противостоять коммодификации, превращению в товар. Кажется, что в условиях современного развитого потребительского общества рынок способен присвоить все, и в первую очередь то, что имеет отношение к уникальному. Медиаобраз, связанный с кинематографом (как его понимал Ж. Делёз), открывает ценность неуникального. Ценность неуникального заключается в том, что неуникальное не может быть повторено. Максимально стертое значение не подлежит воспроизведению. С логикой неуникального связана логика существования и выживания. В банальности открывается возможность избежать захваченности универсальным, ибо банальность допускает постоянное бесконечно малое отклонение от любой возможной универсальности.
В заключительный день конференции состоялся “круглый стол” “Политика и этика в СМИ” с участием ведущих российских теле-, радио- и интернетжурналистов — Елены Фанайловой, Виталия Лейбина, Натальи Лосевой, Николая Руденского и других. Основным вопросом, вынесенным на обсуждение, был вопрос о том, что выступает в роли ограничения для высказываний журналистов в современной российской ситуации и в какой мере можно говорить об этике применительно к профессии журналиста. В данном обсуждении одной из основных тем также была ограниченность ресурсов аналитического языка для описания медиа. В этом смысле конференция в целом, безусловно, не закрывает, но только открывает вопрос о том, какой может быть современная теория медиа.
Оксана Гавришина