Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2006
Обсуждение темы “связи времен” нечасто выходит за пределы историософских спекуляций о характере переживаемой эпохи и параметрах ее самоопределения. Однако для современных обществ отсылка к своему прошлому как к иному, наряду с цивилизационно-“пространственными” размежеваниями (Север—Юг, Восток—Запад), выполняет важнейшую функцию коллективной самоидентификации. При этом апелляция к домодерному, средневековому прошлому предстает в характерно раздвоенном виде: речь идет о гипотетической и заведомо осовремененной картине исторической реальности, связь с которой вместе с тем остается чрезвычайно ощутимой (идет ли речь о “субъективной” памяти, “объективных” институтах или связующей их традиции).
Так, идея-прогноз “нового средневековья” Н.А. Бердяева (на фоне большевистской революции) была несомненным знаком межвоенной кризисной эпохи. Чуть позже Бердяева, в книге “Наследие нашего времени” (1935), Эрнст Блох сформулировал идею неодновременности (Ungleichzeitigkeit), разноскоростности протекания и переживания исторической жизни в разных социальных средах предфашистской Германии — именно так представления и мифология Средних веков становились важным фактором вполне модерной политической мобилизации. Как подчеркивается в публикуемой в данном разделе работе немецкого историка Людольфа Кухенбуха, непрекращающееся “изобретение” своего Средневековья в эпоху модерна не только не мешает плодотворной работе ученых-медиевистов, но, напротив, задает для нее необходимую методологическую рамку. Статья Тамары Кондратьевой, посвященная реактуализации тогда же, в 1930-е годы, практик домодерного прошлого, по-новому освещает известный спор о том, в какой степени становление сталинизма может объясняться доктринальными (марксистскими) принципами и/или “культурными” (заданными автократическим прошлым) традициями. (Целиком статья Т. Кондратьевой публикуется на сайте “НЛО”.) Исходные установки этого спора недавно были вновь переосмыслены в дебатах о природе “сталинской субъективности” и опыте советской цивилизации, в том числе и на страницах “НЛО” (в номерах 71 и 73 — в статьях И. Клейна, С. Ушакина и А. Эткинда).
Исходный тезис Кухенбуха о качественном разрыве между нашим модерным настоящим и средневековым прошлым (этот разрыв должен учесть и уметь обойти историк) и постулирование непрямой преемственности российской “цивилизационной” матрицы в статье Кондратьевой непосредственно касаются проблемы нелинейности и гетерогенности социального и исторического времени. Эта нелинейность задается и разной степенью присутствия структур прошлого в опыте настоящего — но тогда перед историком, филологом и философом встают вопросы о механизме и характере воздействия этих структур, об адекватности языка их описания. Со времен Буркхардта и Хейзинги именно культура рассматривалась в качестве ключа к пониманию общественной жизни прошлого (блестящие примеры нового применения такого подхода содержат работы А.Я. Гуревича, памяти которого посвящен один из разделов этого номера). Нынешний блок статей, перекликающийся с помещенным в 47-м номере “НЛО” разделом “Актуальное Средневековье”, ставит этот вопрос уже не только применительно к современности, а в плане собственно историческом (где история — одновременно и само прошлое, и наука о нем). Новый виток исторического сознания и самосознания гуманитария — а не только историка per se — задается ныне в двойном регистре: понятийного анализа нашего инструментария и его релевантности, а также через наше обращение к актуальному прошлому сквозь призму исторических “тенденций большой длительности”.
А. Дмитриев