(Пушкинские Горы, 11-15 июля 2006 года)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2006
Четырнадцатый год в рамках “Пушкинского проекта” при сотрудничестве с Государственным музеем-заповедником А.С. Пушкина “Михайловское” проходят традиционные конференции, важная особенность которых — “игра на чужих полях”, попытка рассмотрения литературного материала “извне”, со стороны “внеположных” литературоведению научных систем. Тем не менее установка эта не отменяет собственно литературоведческого подхода, а призвана обогатить его.
На этот раз в конференции участвовали в основном литературоведы, лингвисты, искусствоведы, однако во многих докладах речь шла о психологической природе зависти.
Усилия двадцати шести исследователей из России, Канады, США, Бельгии, Италии под руководством профессора Санкт-Петербургского госуниверситета В.М. Марковича не привели к уточнению самого определения зависти и прослеживанию единого “сюжета завидования”. Главным итогом конференции стало определение множества родственных зависти явлений и обнаружение “чреватого завистью” психологического поля. Антропологический подход к зависти в большинстве докладов, с одной стороны, сузил возможности выработки обобщающего научного результата, но, с другой, продемонстрировал атрибутивность зависти по отношению к личности. Формы переживания зависти зависят от того, кто переживает, и классификации в этой сфере более чем условны. “Поле зависти” вбирает в себя ревность и ревностное служение, ностальгию и злорадство, ненависть и преклонение. Так, в докладе Ю.В. Доманского “Завидует ли Сальери Моцарту?” под вопросом оказалось само обозначение состояния центрального героя. Исследователь утверждал, что самообозначение состояний нетождественно самим этим состояниям. В докладе С. Денисенко “Я не завидую тому, кто вас там ждет, тоскуя…” говорилось о замещении зависти ревностью в русском песенном романсе. В докладе М. Загидуллиной “Оппозиция зависть / ревность: типология моделей творческого поведения” ревностное служение Искусству, требующее уничтожения всех недостойных этой высоты, противопоставлялось трем основным проявлениям зависти в творческой среде (уход, конкурентная борьба, основанная на “опережающем завидовании”, месть и стремление уничтожить противника). В советской лирике второй половины ХХ века М. Александрова обнаружила такую форму зависти, как ностальгия, и показала многообразие проявления ностальгических переживаний в лирике этого периода.
Еще одним значимым результатом конференции стало выявление двух линий отношения к зависти в культурной традиции: различные возможности “приручения” зависти, использования ее потенциала в позитивных целях и признание зависти страшным грехом, разрушающим и уничтожающим личность. При этом принципиальна сама ситуация завидования: это может быть, например, “социально-бытовой” вариант, когда зависть вызвана материальным неравенством, или, например, соревнование в творческой среде, когда объектом зависти становится мера таланта и успеха другого творца, а зависть связана с кризисом самооценки.
Проблема социальной зависти многократно поднималась в самых разных докладах. Так, О.С. Муравьева в докладе “Русский аристократический салон и социальная зависть” рассказала о поле напряжения, возникающем между русским и “эталонным” французским салоном. Вертикаль завидования определяется законами подражания и стремления “соответствовать” определенной социальной модели, которая и придает личности статус. При этом важно, что в русской традиции изначально разночинная среда заменила подражание аристократам механизмом полного отрицания, а аристократическую культуру подвергла презрительному осмеянию. Это главное отличие русской ситуации становления буржуазного общества от западноевропейской. Вопросам социальной зависти посвятил свое полемически-публицистическое выступление ““Зависть” Аркадия Белинкова” С. Овечкин. В докладе А. Щербенка “Советский ресентимент: сталинская зависть между Ницше и Кляйн” речь шла о способах эксплуатации зависти (и в противовес ей альтруизма) в качестве одного из рычагов становления советского общества. Зависти в писательской среде были посвящены доклады Е. Остроуховой (““Зависть поэта”: “У него растет, а у меня не растет!” (размышление о зависти как литературной теме)”), где была прослежена закономерность употребления слова “зависть” в стихотворных текстах XX века; доклад Е. Куранды “Писательское соперничество и проблематика зависти”, в котором речь шла о Сенковском как завистнике Пушкина; доклад Е. Григорьевой “История одной зависти: Пушкин и Боратынский”. В докладе Н. Веселовой ““Иосифу Бродскому, по поводу получения им очередной денежной премии”: “Зависть” и зависть Эдуарда Лимонова” излагались историко-литературные факты взаимоотношений в эмигрантской писательской среде, а художественные произведения рассматривались как ходы в шахматной партии. Сложную систему отношений между героями и автором в романах Набокова анализировал в своем докладе “Зависть к автору в романах Набокова” американский исследователь С. Давыдов. Герои, наделенные писательским талантом, оказываются в сильной позиции по отношению к своему создателю, чья жизнь, в отличие от их “литературной” судьбы, конечна. В докладе выпады героев против писателей-предшественников рассматриваются как сознательная авторская провокация.
Библейская традиция отношения к зависти была проиллюстрирована докладом Ю. Беловой “Семь смертных грехов в трактовке Жака Калло”. Обратившись к изображениям зависти как смертного греха, исследовательница рассматривала такую эмблему зависти, как зеркало. “Зависть в религиознобиблейском и психоаналитическом толковании: “Демон” Лермонтова как пример проявления зависти” — такова была тема доклада итальянской исследовательницы О. Смичич. С психоаналитической точки зрения зависть — врожденный рефлекс, связанный с отношением младенца к питающей его груди. Единственный путь преодоления зависти — благодарность, замещающая чувство собственности. Трагедия Демона именно в том, что он не сумел подняться до благодарности, а значит, навсегда остался завистником Бога.
Психоаналитических вопросов касались и другие исследователи. Это доклады И. Калинина (“Зависть как фактор литературной эволюции. Русский формализм и неэдипальная история литературы”), С. Титаренко (“Книга Иова и ее интерпретации в психоанализе и русском модернизме: “Ответ Иову” К. Юнга и “Человек” Вяч. Иванова”). В докладе О. Гринбаума “Ритмообразы “зависти” и “ненависти” в пушкинской галерее поэтических образов” было показано соответствие ритмико-экспрессивных параметров восприятия стиха Пушкина биоритмам головного мозга. В докладе сопоставлялись различные эмоциональные состояния с точки зрения ритма стиха: наиболее напряженным из всех проанализированных фрагментов оказался момент принятия решения на основе зависти (второй монолог Сальери).
Разумеется, был ряд литературоведческих исследований, рассматривающих мотив зависти в разных произведениях. Оппозицию гениальности и посредственности в “Евгении Онегине” и “Борисе Годунове” рассматривал канадский исследователь Д. Клейтон (“Онегин — Ленский, Димитрий — Годунов: об отношениях между гением и шарлатаном как источнике зависти”). Е. Шрага исследовала проявление мотива зависти у Пушкина и Кюхельбекера (“Зависть в мотивной структуре “Повестей Белкина” А. Пушкина и романа В. Кюхельбе
кера “Последний Колонна””). В докладе И.В. Лукьянец прослеживались различные интерпретации зависти во французской традиции (“Зависть Жан-Жака, или Парадоксы чувствительности: Зависть во французской моралистике от Декарта до Ж.-Ж. Руссо”). Отсутствие самого понятия “зависть” в исконно русской литературной традиции вплоть до XIX века стало объектом исследовательской рефлексии М. Билинкиса (“О малых и больших грехах и завистниках в Российской империи XVIII века”). Бельгийская исследовательница К. Алавердян рассматривала мотив зависти в творчестве Толстого (“Зависть как признак “неблагообразия” в романе “Анна Каренина””). Творчеству Ф. Сологуба посвятили свои доклады А. Магалашвили (“Зависть-голод и зависть-стыд как причины самоубийства в творчестве Федора Сологуба”) и Д. Боснак (“Ресентимент в лирике Ф. Сологуба”). М. Андрианова рассматривала тему зависти в романе А. Битова “Пушкинский дом”.
Во время конференции был проведен “круглый стол” на тему: “Переживает ли история литературы кризис?” Общим итогом обсуждения вопросов, в свое время обстоятельно проанализированных на страницах “НЛО”, было осознание несомненной значимости и общей позитивности происходящих в науке о литературе процессов, стимулирующих исследовательскую мысль и превращающих слово о литературе в собственно литературу (субъективное путешествие по текстам), а науку о литературе делающих мало отличимой от ее объекта.
Конференция, посвященная зависти, стала полноценным доказательством доверчивой открытости литературоведения другим научным и даже в строгом смысле слова ненаучным нарративам, которые оно готово принять и адаптировать — либо само адаптироваться к ним.
Марина Загидуллина