Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2006
Уважаемые редакторы «НЛО», как и многие Ваши читатели, хочу поблагодарить Вас за замечательный 77-й номер журнала. Это и достойный памятник нашим любимым коллегам, которых унес от нас 2005 г., и одновременно уникальное по богатству научное событие, выделяющееся даже на высоком профессиональном уровне Вашего журнала.
Однако в двух материалах номера есть отрывки, на которые мне хотелось возразить по существу. В один из них вкрались фактические неточности, в другом неприятно удивляет этическая тональность высказываний об ушедшем ученом.
* * *
Начну с уточнений. В посмертно публикуемой статье «Семинар А.К. Жолковского — Е.М. Мелетинского» М.Л. Гаспаров рассказал и о предшествовавшей этому семинару работе «группы по лингвистической поэтике», организованной в московском Инязе. Михаил Леонович говорит, что деятельность группы началась в «конце 1967 г.» (с. 115), а всю продолжительность работы оценивает в «два года» (с. 116). Это неверно: семинар в Инязе работал более четырех лет. Я был на первом организационном собрании этого коллектива и именно там впервые увидел Михаила Леоновича. Поэтому могу засвидетельствовать, что оно было на два года раньше, в осенне-зимний семестр 1965/66 учебного года, скорее всего, еще в 1965 г., но никак не позднее января 1966 г. В подтверждение этой датировки могу сказать, что к моменту нашей следующей, уже личной, встречи с М.Л. Гаспаровым и начала нашей переписки в конце апреля 1966 г. с того первого заседания прошло несколько месяцев.
К рассказу Михаила Леоновича об этом семинаре можно сделать еще несколько уточнений. Официально он назывался «Секция поэтической речи», что указывало на его организационную причастность к кафедре, на которой работал И.Р. Гальперин. Кафедра входила в состав английского (педагогического) факультета МГПИЯ и называлась не «кафедрой английского языка», как сказано в мемуаре М.Л. Гаспарова, а кафедрой грамматики и стилистики английского языка. Соответственно, «Секция поэтической речи» неформально присоединилась к двум другим официально существовавшим в составе кафедры секциям — грамматики и стилистики.
Доклад А.А. Леонтьева с обзором достижений русской поэтики 1920— 1950-х годов, о котором упоминает М.Л. Гаспаров, был, насколько помню, одним из первых на новой Секции и тоже проходил раньше, нежели сказано в статье. Скорее всего, еще в 1966 г. А в связи с 50-летием советской власти он был уже опубликован в книге «Теоретические проблемы советского языкознания» (М.: Наука, 1968), а не прочитан, как говорит М.Л. Гаспаров.
Но, как известно, парадные издания готовились задолго. Поэтому неудивительно, что доклад А.А. Леонтьева был прочитан раньше.
Пользуюсь случаем расширить перечень участников Секции. На одном из заседаний доклад об особенностях английского стихосложения прочитал поэт и чтец Вл.Вл. Рогов (1930—2001). Доклад в основном соответствовал стиховедческому послесловию, помещенному затем в составленной Роговым книге «Poetical Works of John Keats» (М.: Progress, 1968). На этом заседании присутствовал ветеран стиховедения А.П. Квятковский и, кажется, даже выступал.
Бывал на Секции и специалист по теории тропов Вл.И. Корольков. Таким образом, работа отнюдь не замыкалась вопросами стиховедения.
* * *
Теперь о горестном недоумении, которое вызвало у меня рассуждение о Д.С. Лихачеве в очерке М.О. Чудаковой «Обвал поколений». Со ссылкой на совместные обсуждения «с А.П. Чудаковым в 1970-е годы» М.О Чудакова оценивает Д.С. Лихачева как ученого, который «должен был достойно занимать второй ряд», но оказался «невольно вытолкнут судьбой» в первый ряд (с. 266). По ее мнению, Д.С. Лихачев «невольно» реставрировал «в нашем извращенном обществе сталинскую схему: один главный в каждой области культуры. Наличие одного такого академика <…> было удобно дряхлеющей советской власти, но стало удобно постепенно и власти постсоветской, а также и самой интеллигенции, так как <…> снимало с нее необходимость личных действий» (там же, подчеркнуто в оригинале. — С.Г.).
Не стану спорить с М.О. Чудаковой об оценке ученых свершений Д.С. Лихачева — в конце концов, это дело личных научных пристрастий и вкусов. К тому же я (как, впрочем, и М.О. Чудакова) не специалист по древнерусской литературе — основной области лихачевских штудий. А здесь значимо прежде всего мнение именно специалистов.
Но как можно было сказать, что Д.С. Лихачев был удобен советской власти в 1970-е годы? У всех нас на памяти его постоянные сражения с областными и городскими властями Ленинграда. А с 1979 г., после решительного отказа подписать письмо, шельмовавшее А.Д. Сахарова, Дмитрий Сергеевич стал объектом изощренных провокаций и травли уже на общегосударственном уровне. Поэтому, когда стало известно о поддержке деятельности Лихачева Р.М. Горбачевой и М.С. Горбачевым, эта поддержка была воспринята интеллигенцией не как «освобождение от необходимости личных действий», а как восстановление справедливости, сопоставимое с возвращением из ссылки А.Д. Сахарова. В такой оценке увидели и признак долгожданного поворота власти к общечеловеческим нравственным ценностям и к русской культуре в целом.
А дальнейший небывалый рост авторитета и популярности Дмитрия Сергеевича уже никак не зависел от действий власти, но явился результатом его собственной активной деятельности и его личного обаяния, открывшегося всем благодаря телевидению. Не случайно ведь этот авторитет полностью сохранился до конца его жизни, хотя какое бы то ни было «единение» с властью оборвалось с концом горбачевского пятилетия. Недаром при Ельцине кровное детище Лихачева — Фонд культуры — было отдано под нераздельную власть Никиты Михалкова — человека совсем иных устремлений и личных качеств.
С.И. Гиндин