Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2006
1
Многоуважаемые Коллеги, Ирина Дмитриевна и Мария Львовна, Сердечно признателен за приглашение принять участие в обсуждении книги Р.Д. Тименчика, для меня бесконечно дорогой. Много сказать не сумею, попробую обозначить главное в моих соображениях по ее поводу. Чтобы обозначить тонус моего к ней отношения, я получил у Р.Д. разрешение опубликовать первый мой отклик в частном письме к нему (в двух точках прикоснувшись к тексту). Что следует в приложении — только попытка экспликации, для своих же, но все-таки “внешних”. Еще раз благодарю, неизменно Вас уважающий Н. Котрелев
2
Рома, дорогой! У меня жар (до 39), сквозь него восхищаюсь и завидую твоей книгой, твоей книге. Не сомневаюсь, что ты сам знаешь, что она создает эпоху (даже если не будет подобной еще много лет). Да и навряд будет повторение риторической модели — в смысле организации текста, собственно, хорошо комментированных текстов и так немало). Эпоху не в acumiana (хотя, само собой разумеется, и в ней). Твоя книга — шедевр исторического мышления и, следственно, исторической литературы. Попробую сказаться.
Мне всегда был неприятен альтмановский портрет АА — своим салонным кубизмом, бессмыслицей фоновых кубиков, обозначающих время моды. Твои примечания — кубики, боковые картинки, сырые, в запас и в нота бене. Но они — органическая, необходимая часть всех образов картины (их четыре, кажется: автора, времени, Автора ЗК и АА — [мб, и ААА — ты установочными заявлениями от двух последних задач отмежевываешься, просто умалчиваешь о них, но, кажется, — листал наперед, избежать их не можешь]). Твои примечания не завершены содержательно и стилистически, как делаются клейма на иконе, а именно к слову и впрок. Восторг эстетический вызывает свобода присоединения нужнейших фрагментов — во всех местах, в любом месте: взаимоподдержка и сообщение слов твоего текста и элементов примечательной аппликации, кругообращение крови, создающее и воссоздающее жизнь.
Дело не в количестве лоскутков из “Британских союзников”, ни в малой степени (взяли привычку к делу и к бессмыслице подшивать их и X-ы, и — horribile dictu — К-с). Дело в том, что не остается сомнения в драгоценности “сора” жизни, даже когда он страшен, как докладная Абакумова, или трагические показания Пунина, или бесстыдство истории с Вертинским.
Рома, если бы жар тела мог перелиться в жар слов!..
Ты осуществил текст, мне мечтавшийся, и не знаю, доживу ли я до своего подобного.
Недостаток пока один — иногда интонация авторской, РДТ, речи нехороша, раза два послышалось.
Скажи, почему часто заглавная буква в начале фразы — в квадратных скобках?
Прими поцелуи и аплодисменты.
Твой НК, почитатель.
3
Книга Тименчика — триумф документализма, документального повествования. Сперва может показаться, что позволительно “основной” текст, без примечаний, напечатать самостоятельной книжкой страниц в двести пятьдесят — в виде убористой монографии. Но чем дальше и дольше двигаешься в книге, то читая подряд “основной” текст и соответствующие примечания, то первое или второе, не обращая внимания на призывы знаков сноски, или по порядку страниц, или от именного указателя — либо от оглавления (очень неудачного, поскольку “поэтичного” — ну что мне может обещать главка “Впечатанное в кадр”? “Клубок жизни разматывается в обратном направлении”? и все тому подобно, к сожалению), то к ряду, то прыжками, наугад, где откроется — чем дальше и дольше двигаешься в книге, тем яснее понимаешь, что выпечатать “основной” текст нельзя. Мало того, что он потеряет доказательную базу. И не в том только дело, что не подтверждается догадка — мол, в примечания загнаны документы прошлого, а документы, современные событиям, инкорпорированы в крупный шрифт. Нет, ты понимаешь, что “основной” текст без его игры, вольной или невольной, с примечаниями, — гаснет, и ты, читатель, теряешь полноту впечатления, не постигаешь суть изображенного, сути предмета книги.
Помню, при конце первой советской власти несколько молодых архивистов носились с предложением издавать материалы прошлого, отдавая “приоритет документу”, как они говорили, чтобы, мол, комментатор не заслонял собою перед читателем подлинное свидетельство времени. Эти юноши были даровиты, работоспособны и инициативны, но ничего толкового не вышло из возвращения к приемам “Русского архива” — не вышло ничего в смысле обновления принципов, методов, тем паче — расширения и углубления нашего знания. Дело не в том, что “документы лгут”. Само по себе это восклицание — не более чем хлесткая фраза на потребу дня (в лучшем случае за нею — мифотворец, полагающий истиною одну творимую им легенду), сколь угодно фундированная на данный момент интерпретация превращается тотчас по своей фиксации, хотя бы голосом при свидетелях, в очередной документ, снова “лживый” с формальной точки зрения. И единственной действительностью, доступной нашему усвоению и разум-ному контролю, остается действительность документов, если же вся действительность лжет, то на кой с нею и вожжаться? Чтобы записаться в ряд лгунов, лжесвидетелей?
“Массовый читатель” (презренный призрак, сочиненный, воспитанный подлой культурой Нового времени) не может понять сколь угодно простого текста без комментария. “Русский архив” читают только академисты, прочим он и не под силу, и неинтересен, да и не нужен. Благородная культура — культура комментария и комментаторов. Не случайно один терсит бросил мне фразу (точно зная, что я друг Тименчика, провоцировал, обгадить хотел и меня) — я, значит, пушкинские новые документы сейчас публикую, откопал, просто надо знать, где искать, а уж комментируют пусть “тименчики”. Я замкнул слух и заградил уста, не снизошел даже и для защиты друга и ремесла.
Тименчик — гений комментария. Он — идеальный читатель; правда, только одним боком тот читатель, для которого писала Анна Ахматова, — поскольку видит в ее тексте и то, чего поэт в нем сам не прозревал (а часто, вероятно, от себя и прятала). Несомненно, публичному обсуждению Тименчик подвергает только то, что в тексте есть, а не то, что он — как всякий неидеальный читатель — неизбежно вставляет туда от себя, беззаконно наращивая чужое произведение. К сожалению, и Тименчик не может избежать творчества, родового проклятия культуры Нового времени, но в его случае именно преданность документу сводит до минимума искажающий эффект оптики “человека-творца”. Книга Тименчика — все же лишь материалы к комментарию на записные книжки Анны Ахматовой, работа in progress, доверительно сообщаемая неизвестным продолжателям. Попробуем вообразить издание, где основной нитью был бы текст записных книжек, — как там в комментарии лег бы текст Тименчика? Его пришлось бы упразднить, разобрать и утилизировать повторно. Текст Тименчика слишком самостоятелен.
Комментарий Тименчика строится из документов; собственно говоря, его примечания — текст, графически параллельный “основному”, только графически, как строки в двух ключах на нотном стане транскрибируют единый поток звуков. В определенном (и самом главном) смысле “основной” текст — всего лишь нить, связующая отдельные документы и эту связь легитимирующая и объясняющая. Однако композиция документов у Тименчика — не авторский коллаж, не картинка в трубочке-калейдоскопе “человека играющего”. Работа Тименчика — раскладывание пасьянса, где каждое движение подчиняется строгому правилу и успех дается только при выборе единственно правильного пути (метафоры можно множить — работа лоцмана, миссия Вергилия и т.п.).
Одно из правил этой реконструкции действительности состоит в том, что представлению подлежат все документы, нам известные по данному поводу. Должен быть обозначен документальный контур “случая”, и если производится отбор свидетельств, то мотивы селекции должно объяснить. (Досадное упущение первого издания — в нем нет списка неиспользованных документов, если таковые остались, впрочем.)
Принципиально важно, что все привлеченные свидетельства приводятся ex toto, в полном объеме. Казалось бы, только забота о ленивом или попавшем в цейтнот коллеге — нет, это забота об интегральности предлагаемого среза истории, где все должно быть на своем месте, тут попечение о читаемости своего текста: представьте себе этот нарратив с цитатами, замененными библиографическими ссылками, — книга пропадет!
Европейская культура, по существу дела, отказалась от принципиальной установки гуманизма на достоверное знание по первоисточникам, ею едва терпимы в ученом гетто Муратори и Моммзен. Следует думать, что причина отказа в том, прежде всего, что гуманистическое знание предполагает властную иерархию знающих. Культура не сумела, естественно, обеспечить непосредственное знание, она только передоверила функцию мандарина выдвиженцу от “широкого читателя”, журналисту, институту массовых посредников. Казалось бы, средства Интернета, гиперссылки позволяют, подразумевают переход от всякого слова к источнику, данному full text. Ан нет, откройте любой новостной сайт, на любом языке и с любым расширением — ru, uk, it и т. д., всё com — и попробуйте перейти к документу, о котором говорит (почти всегда заинтересованно, оплаченно лгущий) “свободный” представитель “четвертой власти”: вы никогда не увидите ссылки, позволяющей вам проконтролировать сообщение. Я бы запрещал или подавлял сайты, не обеспечивающие контрольного восхождения к первоисточнику, — увы, первым трем властям, самосознанию европейско-американского человечества нужна четвертая власть только в силу ее способности манипулировать, балуя и теша, “массами”. Интернет задуман пещерным человеком, замысел отточен гуманистами, а воплощен — стыдно сказать кем…
Тименчик в своей книге показал, какою должна быть паутина, чтоб не торопить конец света, чтоб не застилать мира.
______________________________________________________
1) Письма и прилагающийся к ним комментарий печатаются в авторской редакции. — Примеч. ред.