Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2006
Только кажется, что архив — это бумаги. На самом деле архив — это люди, которые делают и бумаги живыми. Особенно это чувствуется в Пушкинском Доме, хранящем свои традиции на протяжении многих и многих лет.
Лариса Иванова была одним из воплощений настоящего духа Пушкинского Дома. В самые тяжелые времена, когда былое начальство понимало свою задачу как «держать и не пущать», когда на приходящего в читальный зал предписано было смотреть как на врага, она была одним из тех людей, которые выполняли свой научный и человеческий долг, несмотря ни на что.
Мне посчастливилось знать ее много лет. Она всегда была тяжело больным человеком, но и сама она и окружавшие ее люди старались не подавать виду, что ей больно, трудно, а временами почти невыносимо жить. Она была ласкова и улыбчива, доброжелательно расположена даже к малознакомому человеку, если он не запятнал себя недостойным поведением. Лариса с полуслова понимала, когда человек нуждался в ее помощи, и, тихонько отзывая куда-нибудь в недра, показывала нечто совсем неожиданное, чего сам он бы никогда не нашел или не смог бы получить от бдительных охранителей фондов. Верность в дружбе определяла ту ее сторону, которая была видна не всякому.
А всякому были видны замечательные труды, которые она готовила тщательно и в высшей степени профессионально: письма Северянина, описание части архива Вячеслава Иванова, отдельные документы того же Вяч. Иванова, документы о Леониде Андрееве, — то, что она делала, всегда было интересно читать. В Ларисе было точное осознание роли и места, которые в науке были для нее органичны. Не обладая научными степенями и званиями, она тем не менее останется не только в истории Рукописного отдела, но и всей русской филологии.
Пустоту, которая возникает после ее ухода, уже никогда невозможно будет заполнить.