(Рец. на кн.: De Michelis C.G. The non-existed manuscript: A study of the «Protocols of the Sages of Zion». Lincoln; London, 2004)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2006
De Michelis Cezare G. THE NON-EXISTED MANU-SCRIPT: A STUDY OF THE PROTOCOLS OF THE SAGES OF ZION / Translated by Richard Newhouse. — Lincoln; London: University of Jerusalem; University of Nebraska Press, 2004. — 419 p. — (Studies in Antisemitism).
Дополненный и исправленный перевод на английский книги итальянского филолога Чезаре Де Микелиса “Несуществующая рукопись: исследование “Протоколов сионских мудрецов”” (на итальянском она вышла в 1998 г.), выпущенный по гранту Центра по изучению антисемитизма Еврейского университета в Иерусалиме, должен привлечь к себе внимание самых широких кругов специалистов — не только по проблематике, обозначенной названием центра, но и тех, кого интересуют текстология поддельных и фальсифицированных русских текстов Нового времени и бытование различных мистических сочинений в русской культуре ХХ, да, пожалуй, и ХХI в.
Во введении итальянский ученый указывает, что серьезное изучение “Протоколов сионских мудрецов” невозможно без обращения к их тексту. Однако в работах предшественников автора основное внимание уделялось не столько тексту, сколько истории издания и восприятия “Протоколов”. При этом в исследовательской литературе оставались принятыми на веру и даты создания “Протоколов” и их атрибуция.
По мнению автора, начинать исследование следует с анализа текста и его трансформаций. Трудность этой задачи заключается в том, что не существует канонического текста “Протоколов”, они в различных изданиях содержат разное число параграфов (от 22 до 27) и нередко включают комментарии переводчиков. Известны публикация П. Крушевана (1903); издания С. Нилуса и Кацмана де Бутми. Наиболее известное издание “Протоколов” связано с именем С. Нилуса. Этот текст входит составной частью в его мистическую книгу, в разных версиях и под разными названиями выходившую несколько раз.
Вариант Нилуса восходит, как показывает Де Микелис, прямо к русскому тексту “Протоколов” 1901 г. и не связан с публикацией Крушевана. Количество изданий текста точно установить трудно, так как часть их печаталась в так называемой сокращенной версии, часть — полностью. Публикации были и отдельные, и в составе книг С. Нилуса. Наконец, и названия текста существенно различаются, то включая, то не включая в себя указания на роль франкмасонов в его создании. Однако в любом варианте вопрос об осуществляемом евреями захвате мирового господства остается в центре внимания издателей текста. Де Микелис показывает, что число параграфов “Протоколов”, равное 22, соответствует числу глав Апокалипсиса, а иные варианты числа параграфов соответствуют числу глав в той или иной книге Библии, имеющей деление на главы. Причем вариант с 22 параграфами характеризуется публикатором (Крушеваном) как краткий, с сокращениями.
И здесь автор монографии касается вопроса, который до него, насколько нам известно, не рассматривался. Анализируя разницу в написании слова “гоевский” и “гойский” (то есть — не еврейский), Де Микелис обращает внимание на присутствие в тексте таких украинизмов, как препозиция “в”, трансформирующаяся в “у” в преконсонантной позиции. Наличие такого рода украинизмов приводит автора к выводу, что в публикации Крушевана мы имеем дело с наиболее близким к протографу перевода текстом, в то время как в после-дующих изданиях текст приводился в соответствие с русской языковой нормой. Уже в 1904 г. первый параграф появляется в многотомной книге И. Лютостанского “Евреи и Талмуд”, где он представлен как выдержки из масонско-сионистских протоколов “Иудейские тайны”. Этот вариант надолго исчезает из поля зрения и всплывает лишь в 1934 г. на Бернском процессе по делу о подлинности “Протоколов”.
Столь же подробно исследует Де Микелис и другие ранние издания “Протоколов” и их упоминания в печати. Причем порой эти упоминания дают материал для анализа не меньший, чем текст.
Этот перечень сведений о редакциях и изданиях “Протоколов” демонстрирует правоту автора, взявшегося методами классической текстологии исследовать столь загадочный документ.
Во второй главе (“Неизвестные свидетели”) автор сравнивает и сопоставляет многочисленные свидетельства о происхождении и содержании “Протоколов”, их связи (или отсутствии таковой) с сионистскими конгрессами, определяет дату примерного появления загадочного текста на основе сведений о нем в различных газетных публикациях, начиная со статьи М.О. Меньшикова в “Новом времени” (1902). В этой статье появляется некая таинственная дама, показавшая “Протоколы” Меньшикову в Ницце (в других рассказах, как указывает Де Микелис, местом передачи был Париж). Из ее текста Меньшиков почерпнул датировку еврейского плана захвата мира 929 г. до н.э., временем царя Соломона. В примечаниях переводчика появляется и важнейший образ, связывающий “Протоколы” с Апокалипсисом (иудаизм как Змей, предсказанный Апокалипсисом) и переводящий всю проблему в область чистой мистики и апокалиптики.
Понятно, что Меньшикову трудно было поверить в подобную мифологическую датировку начала заговора, однако для мистически настроенного антисемита Нилуса это не имело значения. Тем более, что дата 929 г. и указание на царя Соломона позволяют увидеть в идеологии “Протоколов” мысль о построении Храма, созданием которого прославился Соломон. А строителями нового “Соломонова храма” стали масоны. Что же касается возврата евреев на историческую родину, то это событие однозначно связывается с приходом Машиаха (еврейского Мессии) и восстановлением жертвоприношений в Иерусалимском Храме. Таким образом, смыкаются обе угрозы сторонникам подлинности “Протоколов”: и еврейская, и масонская. Не будем забывать, что некоторые направления религиозного сионизма имели и имеют серьезный мистический контекст.
В этой же главе Де Микелис обсуждает вопрос о том, почему “таинственные свидетели” все время говорят о французском источнике “Протоколов”. Проанализировав многочисленные свидетельства, исследователь приходит к выводу, что никакого таинственного французского текста не было, просто иностранное происхождение “Протоколов” должно было свидетельствовать об их подлинности.
От себя заметим, что эта идея очень плодотворна. Ведь если мы имеем дело с ошибками и описками в переведенном тексте, это могут быть ошибки перевода. Да и сам текст в этом случае можно последовательно улучшать. Если же текст изначально написан безграмотно и по-русски, то ни о какой подлинности говорить не приходится. К тому же Де Микелис указывает, что Т. Герцль не владел древнееврейским языком, следовательно, тот факт, что “Протоколы” переведены на русский язык с европейского языка (пусть и французского, как гласит легенда), а не с иврита, на котором должны были бы говорить на тайных собраниях “сионские мудрецы”, не является признаком их неподлинности.
Здесь итальянский исследователь делает тонкое и важное замечание. Будучи сторонником максимально тщательного чтения текста, он обращает внимание на довольно странное слово в заглавии — “протоколы”. Ведь даже С. Нилусу было ясно, что перед ним не протоколы, т.е. отчеты, записи выступлений на неких заседаниях, а типичная лекция, разбитая на параграфы. К тому же, если мы говорим о тексте с французским оригиналом, то во французском языке в начале ХХ в. слово “protocole” было близко по значению к немецкому “Protocoll” (и, следовательно, к русскому слову “протокол” в выражении “дипломатический протокол”). А один из публикаторов протоколов на французском А. Конфино (Алжир, 1938) специально отметил, что подобное понимание слова “протокол” ближе к немецкому или русскому языкам, чем к французскому. Кроме того, французские переводчики этого текста использовали вместо проблемного термина выражение “process verbau” либо “protocol” без “е”. Казалось бы, стоит обсудить здесь возможность существования немецкого протографа, не менее мифического, чем французский “оригинал”. Однако итальянский славист находит другое, куда более изящное решение проблемы, оставаясь в рамках своей “украинской” гипотезы происхождения загадочного текста. Он приводит в качестве параллели названию единственное, насколько мы можем судить, точное соответствие в древнерусских “Пророчествах эллинских мудрецов”, впервые опубликованных в 1899 г. Столь же подробно исследует автор и слово “мудрецы”. Может ли оно иметь отношение к евреям вообще, ко времени царя Соломона?
Однако анализом заглавия дело не ограничивается. Де Микелис указывает, что в одном из параграфов “Протоколов” упоминаются идеалы греческой демократии. Нам представляется, что “украинско-греческий” след с еврейским оттенком можно было бы развить. Для этого достаточно вспомнить, что именно на Украине зародилось движение социалистов-сионистов “Поалей-Цион”. Его идеологом был мистический марксист-сионист Бер Борохов. Его друзья еще в гимназическом возрасте создали в Полтаве еврейское движение “Греки”, участники которого мечтали о переустройстве мира, вынашивали планы революционных преобразований и обсуждали на собраниях в парке (!) захват власти и создание республики по образцу Афин. В итоге эти размышления привели “греков” к участию в беспорядках и еврейской самообороне. “Греки” вступили в партию “Поалей-Цион”. Этот период изучен недостаточно детально, чтобы связывать его с “Протоколами” напрямую, однако сведения, приводимые далее по поводу греческой и римской демократий Де Микелисом, заставляют задуматься о том, что могло быть известно охранке о настроениях в кругах левых сионистов-демократов в первые годы ХХ в. Рассказ об этом полтавском кружке стал недавно предметом обсуждения1.
Вернемся к “Протоколам”. Анализируя их лексику, Де Микелис устанавливает, что ряд выражений типа “высочайшая современная сила — золото” или “культ золота” стал актуален для России не ранее введения тут золотого эквивалента или стандарта (1897). Эта и ряд других экономических деталей и терминов позволяют Де Микелису датировать текст “Протоколов” временем не ранее 1897 г. Кроме всего прочего, трудно представить французский оригинал для текста, где используются русские слова “классицизм”, “водка” и т.д. Наличествуют в “Протоколах” и актуальные политические термины, связанные с событиями, происходившими в Америке, Китае и Японии в 1900—1901 гг. Проанализировав эти особенности текста, исследователь приходит к выводу, что выбор Франции времен дела Дрейфуса и I Сионистского конгресса (1897) позволял не только выдать “Протоколы” за подлинные, но и обеспечить для изданий последующих лет достоверность предсказаний. Кроме всего прочего, как указывает Де Микелис, 1903 г. в этом качестве не мог не быть последним, ибо для убедительности надо было “предсказать” революцию 1905 г.
Следующая глава (“Текст и подтекст”) начинается с рассказа о том, как журналисты газеты “Таймс” в июне 1920 г. установили, что существенная часть протоколов восходит к памфлету французского публициста Мориса Жоли (1864), направленному против Наполеона III и повествовавшему о неких диалогах между Макиавелли и Монтескьё. Далее в книге кратко обозреваются поддельное завещание Петра I, многотомные сочинения о якобинском заговоре, романы Ф. Булгарина и Ф. Достоевского и т.д., которые, наряду с романом Х. Гедше “Биарриц” (где имеется сцена заседания неких еврейских вождей на пражском еврейском кладбище), уже назывались многими исследователями в качестве возможных источников “Протоколов”. Однако Де Микелис не только выделяет источники, которые могли лечь в основу “Протоколов” и оказать влияние на литературную форму этого сочинения или явились прямыми источниками заимствования, но и делает, в соответствии со своей чисто текстологической логикой, очередные шаги по изучению микропоэтики и микроисточников текста.
Прежде всего исследуется влияние реальных материалов сионистских конгрессов и книги Т. Герцля “Еврейское государство”. Микелис отмечает, что некоторые первые издания протоколов сионистских конгрессов, например в Америке, имели название “Сионистские протоколы”. Однако он замечает, что лишь начиная с 1901 г., когда на V Сионистском конгрессе было принято окончательное решение о создании еврейского государства именно в Палестине, стали актуальными коннотации с Храмом Соломона. Не останавливаясь на рассуждениях и выводах, касающихся деятельности И. Лютостанского, М.О. Меньшикова и других русских распространителей “Протоколов”, обратимся к нетрадиционной трактовке Де Микелисом сюжета об использовании памфлета Жоли. Проведя последовательную сверку цитат из этого текста в “Протоколах” (значительно тщательнее и подробнее, чем предшественники), итальянский славист пришел к выводу, что в “Протоколах” имеются исключительно точные цитаты, с соблюдением всех тонкостей французского текста в переводе, и, наряду с этим, пропуски в тексте, неточности, а то и просто ошибки. Приведем несколько случаев: “vie libre” переведено как “собственная жизнь” (вместо “свободная жизнь”), слово “phraseologie” непостижимым образом передано как “физиономия” и т.д., не говоря о некоторых юридических и политических терминах, не-верный перевод которых местами обессмысливает текст. На этой основе Де Микелис стремится выявить источники заимствования из русских вариантов “Диалогов” и обнаружить тех, кто мог предоставить компилятору те или иные русские варианты основного французского протографа текста.
В главе “Локализация текста” автор предпринимает попытку максимально точной временной локализации объекта своего исследования. Он начинает с рассмотрения изменения политической ситуации в России с 1902 г., когда от М.О. Меньшикова читатели “Нового времени” узнали о существовании тайного текста, затем анализирует явные политические аллюзии в “Протоколах”, которые связаны уже с событиями 1903 г., рассматривает различные исправления и поправки в изданиях 1905—1906 гг.
Начиная свой разбор, Де Микелис прежде всего опровергает распространенную точку зрения, что “Протоколы” созданы заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции П.И. Рачковским с помощью М.В. Головинского и И.Ф. Манасевича-Мануйлова и оказались “обретены” в Париже в 1897 г. Нередко утверждают, что Рачковский через бывшую возлюбленную Нилуса переправил их в Россию. Этому, как показывает исследование, противоречит такая неточность, как указание на то, что события “Протоколов” должны найти свое завершение “к концу века”, однако в конце XIX в. надо бы написать “в конце нашего века”, чтобы не спутать его с веком наступающим. Тем более, что многие политические события, отраженные в так называемых заметках переводчика, затронутые в “Протоколах”, типа убийства президента США Мак-Кинли или скандальных выборов президента Панамы в 1892 г. (с которыми сравнивается история с прибытием в Париж Эмиля Любэ, которому парижане кричали: “Панама, Панама”) противоречат предсказанию, приписываемому Рачковскому, относившему эти события к будущему, а не прошлому. Кроме того, когда в мае 1890 г. Любэ был в России, панамский вопрос обсуждался и в русской прессе. Это важно, если (как считает автор) “Протоколы” компилировали сразу в России. К первому году ХХ столетия ведет нас и упоминание в статье М. Меньшикова слов “таинственной дамы”, что все события, включая Боксерское восстание в Китае (1900—1901), произошли под влиянием еврейства, которое обвило мир своими змеиными объятиями. Это тем более важно, что именно в 1901 г. произошли отмеченные выше радикальные изменения в еврейском национальном движении, сделавшем ставку на переезд евреев в Палестину, а не на другие варианты решения территориальной проблемы. Наконец, Сионистский конгресс, создавший Фонд для закупки земель в Палестине, состоялся 13—17 (26—30) декабря 1901 г., а статья Меньшикова датирована, как мы помним, 20 декабря 1901 г. (2 января 1902 г.).
Предположение о временной локализации “Протоколов” касается деятельности их публикатора — П. Крушевана, который воспользовался текстом при подготовке августовского погрома 1903 г. в Кишиневе. На этом основании исследователь приходит к выводу, что август 1903 г. — дата окончания работы над текстом. Для подтверждения своей точки зрения Де Микелис обращает внимание на то, что Нилус первую публикацию “Протоколов” датировал 1902—1903 гг., а не 1901 г., как следует из его же собственных слов. На эту деталь не обратили внимания сторонники версии об изготовлении “Протоколов” Рачковским.
Что же касается формы и жанра “Протоколов”, то в книге делается вывод, что текст представляет собой пародию на “Еврейское государство” Т. Герцля с тематическими вкраплениями из книги Гедше, а окончательный вариант был написан в стиле “Диалогов” Жоли. Кроме всего прочего, нет особых сомнений в наличии контактов между Рачковским и Нилусом, да и в роли Департамента полиции в распространении “Протоколов”.
В следующей главе (“Происхождение “Протоколов””) автор дает оценку основным фигурантам детективной истории их появления.
Исследование роли Меньшикова строится в книге в контексте его деятельности по созданию Русского собрания, ставшего во многом основой черносотенного движения. Де Микелис обращает внимание на то, что в 1905 г. Русское собрание стало “прародителем” Союза русского народа, где активно действовали и Крушеван, и Бутми, а отделение Союза в Харькове в 1908 г. опубликовало брошюру с антисемитскими текстами Меньшикова.
Де Микелис обнаружил факт использования “Протоколов” в “Петербурге” Андрея Белого (с. 77). Тот факт, что один из героев романа приводит раскавыченную цитату из “Протоколов” о связи китайского восстания, Русско-японской войны, монгольской опасности и еврейской активности и характеризует эти соображения как исходящие из кругов сторонников погромов, позволяет Де Микелису прийти к выводу, что русский культурный мир воспринимал подобные мысли именно так. Нам представляется, что русский культурный мир был куда более разнообразен и что в нем были не только сторонники либерализма или погромов. Сама популярность “Протоколов” в ситуации мистического угара 1900—1910-х гг. говорит о том, что проблема, затронутая в главе о происхождении “Протоколов”, заслуживает дальнейшего изучения.
Глава 6-я (“Вступление к тексту”) начинает собственно текстологический анализ “Протоколов”. Остановившись на словах “сионских мудрецов” о том, что, используя своих агентов, они заставляют мир некритично воспринимать данные науки, при помощи которых можно править миром, Де Микелис сосредоточивается на националистическом и антисемитском контексте, в который включались имена Дарвина, Ницше и Маркса в русском интеллектуальном дискурсе 1860—1880-х гг. Автор приводит удачные примеры. Это рассуждения о Дарвине зоолога и писателя Н. Вагнера, который в 1882 г. в “Новом времени” писал о евреях, что когда-нибудь нация, в течение тысячелетий рассеянная по миру, достигнет успеха, осознав, что дело не в альтруизме, а в силе денег, которой они за это время научились владеть. По мнению Вагнера, захват евреями уже половины мира подтверждает верность идей Дарвина об отборе и приспособлении. Случай с Ницше сложнее. Его всегда рассматривали как “антисемитского антихристианина”, и, казалось бы, он не подходит “авторам” речей на тайном собрании сионистов. Однако Де Микелис считает, что наличие среди еврейских деятелей таких сторонников ницшеанства, как писатель Миха Бердичевский и философ и публицист Ашер Гинзберг (он писал под псевдонимом Ахад Гаам и был идеологом так называемого духовного сионизма; его, кстати, в некоторых антисемитских кругах и считали “сионским мудрецом”), позволяет говорить о том, что авторы “Протоколов” учитывали идею немецкого философа о сверхчеловеке, считая евреев коллективным сверхчеловеком. Здесь стоит напомнить, что С. Дудаков убедительно показал, что корни такого подхода лежат в идеологии сверхчеловека Вл. Соловьева в его “Краткой повести об антихристе”, наследующей Ницше2. Этого текста Де Микелис касается ниже, в главе о теологических аспектах “Протоколов”. Что же касается идей “коллективности” или идеи еврейской нации как “коллективной личности”, то она была, по нашему мнению, весьма популярна в еврейской философии 1890—1910-х гг. Недаром уже во время дела Бейлиса З. Жаботинский специально отмечал, что именно “особа нации” не подлежит суду в целом, в отличие от отдельных ее членов. Сам же термин восходит к идеям Ж.-Ж. Руссо и его “Общественному договору”. Поэтому контекстов у имени Ницше, идей о сверхчеловеке в России очень много. Еще в большей степени это касается образа так называемого “еврейского Маркса”, автора книги со знаковым названием “Капитал”. Личный антисемитизм К. Маркса, раздражавший даже его русских сторонников, например С. Булгакова, здесь никому не мешал.
В последующих разделах этой главы изучается роль для датировки текста таких современных тексту терминов, как “стачки”, “картели” и “террор” (не забудем о ряде покушений на русских царей и высших сановников, в которых участвовали и евреи), а так называемый переводчик “Протоколов” добавляет и западные примеры, типа убийства Мак-Кинли, покушения на короля Италии и т.д.
Однако наибольшую важность имеет, на наш взгляд, раздел “Символический змей”. Ведь никакая политическая актуальность не может гарантировать популярность столь длительную, какую “Протоколы” обрели в антисемитских кругах, без умело сконструированного символического и апокалиптического слоя. Напомним, что в параграфе № 3 “сионские мудрецы” говорят о “замыкании” некоего цикла “символического змея”. И автор монографии предпринимает попытку понять, что бы это могло значить. Ведь очевидные отсылки к известным текстам — от Книг Бытия, Чисел, Царей и Апокалипсиса до более эзотерической Кабалы — ничего не дают при исследовании текста, датируемого временем около 1902 г. Де Микелис показывает связь между образом Змея и “Небожественной комедией” З. Красиньского, предлагая ряд интерпретаций этого текста и характеризуя путь трансформации образов польского писателя в текст “Протоколов”.
Однако наиболее интересен анализ ряда изменений предыдущих дат “при-хода Змея”, которые называли как компиляторы текста, так и ряд последующих распространителей “Протоколов”. В специальной таблице автор показывает, что все публикаторы и информаторы сходятся на дате начала событий в Иерусалиме в 929 г. до н.э. Затем все, кроме Меньшикова, у которого этот эпизод отсутствует, соглашаются на Греции 429 г. до н.э.
Однако Бутми в публикации 1906 г. неожиданно дает другую дату — 469— 429 гг. до н.э. Исследователь резонно отмечает, что 429 г. до н.э. — дата смерти Перикла. Именно эта дата позволяет соотнести “события” в “Протоколах” с важным текстом русской философской традиции — “Византизмом и славянством” К. Леонтьева, который отмечал, что правление в Афинах было не таким уж аристократическим со времен Солона, а после смерти Перикла приняло эгалитарный и либеральный характер. И, переходя к Риму, русский философ говорил о прогрессирующей демократизации. А уж при Августе и Цезаре демократизация зашла еще дальше. Этому соответствуют как дата 69 г. до н.э., даваемая всеми, кроме Бутми, так и его дата 63 г. до н.э. — 14 г. н.э., которая позволяет включить в хронологию “Протоколов” время пришествия Христа.
Столь же значимы и другие даты уже средневековой истории Европы и современной истории России, которые рассматривает Де Микелис. Однако на этом проблема трансформации текстов примечаний к “Протоколам” не заканчивается. Практически на протяжении всего ХХ в. многочисленные издатели этого “документа” считали своим долгом постоянно дополнять списки дат уже “состоявшихся” приходов Змея 3. Таким образом, первые издания “Протоколов” остаются подтекстом всех этих трансформаций и являются ядром развивающегося мифа о еврейском заговоре.
В главе 7-й (“Мистификация, наррация и правдоподобие”) Де Микелис опровергает атрибуцию “Протоколов” Т. Герцлю, Ахад Гааму, Папюсу, Нилусу, а также рассматривает роль в фабрикации протоколов Рачковского и Иустины Глинки. Итальянский исследователь отмечает, что у распространителей “Протоколов” не было особого сомнения в том, что они не аутентичны, то есть не сочинены конкретными евреями или масонами. Однако сторонникам “Протоколов” этого и не требовалось. Им было достаточно правдоподобия, то есть некоторого соответствия повествования тем историческим событиям, которые они считали предзнаменованиями явления антихриста или Змия, в сочетании с их страхом перед “мировым господством” евреев. К последнему пункту относятся все виды личных и коллективных страхов людей подобного типа. Поэтому Де Микелис констатирует вполне очевидную мифологическую и мифогенную структуру текста “Протоколов”. Ведь миф не требует точной фиксации, ему свойственны постоянное воспроизведение и развертывание — эти свойства мы без труда находим и в самих “Протоколах”, и в текстах позднейших публикаторов и толкователей. Подобные же мифогенные свойства “Протоколов” были отмечены и У. Эко, который включил рассказ о них в свой роман “Маятник Фуко”4. Эта книга также используется и анализируется Де Микелисом. Он констатирует возрастание интереса к тексту “Протоколов” уже после трагических событий русской истории первой четверти ХХ в. и отмечает, что в первом издании “Протоколов” их апокалиптичность была “стыдливо затенена”, а понимание прихода антихриста как политической реальности привело не только к актуализации текста, но и к открытому приурочению его Нилусом к этому событию. Здесь Де Микелис обращается, естественно, к повести В. Соловьева об антихристе. Итальянский исследователь обращает, что не удивительно, особое внимание на обвинение иезуитов в стремлении создать мировой заговор. В частности, на мысль о том, что, когда придет к власти король иудеев, он одновременно окажется и Папой. Надо отметить, что антииезуитский пафос “Протоколов” подчеркивался еще Меньшиковым. Автор отмечает, что многие “комментаторы” “Протоколов” специально отмечали роль иудеев в поддержке различных протестантских течений (лютеран, кальвинистов и др.). К этому же списку Бутми, например, относил и русские секты, типа пашковцев, и заграничные — альбигойцев, тамплиеров и вальденсов. Такая “всеохватность” текста “Протоколов”, естественно, придавала им в глазах мистически настроенных сторонников особый религиозный статус.
В главе ““Иудейско-масонский” заговор” исследуется проблема происхождения идеи тайного всемирного заговора. При этом автор приводит ряд соображений о том, как эта идея существовала в Западной Европе, и одновременно констатирует наличие точки зрения С. Дудакова, что схема всемирного заговора, как она сложилась в “Протоколах”, имеет вполне русские корни. Де Микелис приводит обширный список русских сочинителей подобных текстов и обращает внимание на то, что если в первых изданиях текста, например у Крушевана, в названии фигурировали франкмасоны и сионские мудрецы, то с 1905 г. “масонство” постепенно исчезло с титульных листов изданий “Протоколов”, хотя в самом тексте этот элемент, естественно, остался. Будучи видным историком вальденсов и других сектантских и протестантских движений в Европе, Де Микелис показывает, что использование в качестве жупела франкмасонства в сочетании с неправославными религиозными движениями было давней традицией русских консервативных кругов, начиная с 1917 г.
В заключительной главе своего исследования “Русская иудеофобия и итальянский антисемитизм” Де Микелис пишет о видных антисемитах Османе Бее и князе Жевахове, а также показывает, как именно редакция Нилуса обеспечила международную “славу” “Протоколам”. Идет здесь речь и о рецепции “Протоколов” в Италии5.
Вторую половину книги Де Микелиса занимает тщательная реконструкция первоначального текста “Протоколов”, которая, будучи, как указывает исследователь, достаточно банальной процедурой, дает в итоге текст, существенно отличающийся от наиболее популярного текста Нилуса. В “Заметках к изданию” Де Микелис указывает, что текст “Протоколов” имеет несколько типов, пять редакций и две сокращенные версии. Он демонстрирует, что все десять использованных им источников восходят к одному протографу. Процедура его реконструкции сводится к последовательному анализу искажений цитат из Жоли.
Приведем пример трансформаций одной строки XII “Протокола”:
|
Крушеван: |
“Бесполезные дефекты перемены правлений”. |
|
Бутми: |
“Бесполезные де факто перемены правлений”. |
|
Аноним I: |
“Фактически бесполезные перемены направлений”. |
|
Аноним II: |
“Бесполезные перемены правлений”. |
И это далеко не самый сложный и показательный случай, а лишь наиболее удобный для демонстрации характера работы. В итоге мы видим диаграмму различных трансформаций текста и его редакций. Де Микелис приходит к выводу, что наиболее “аутентичный” вариант, в котором четко различимы следы украинизмов и лингвистических аномалий, а также способы компиляции глав, описанные в первой половине книги, — самый ранний, то есть вариант Крушевана (1903). Получившийся текст, который учитывает и аномалии варианта Крушевана и прочие особенности, Де Микелис называет “нормализованным текстом”.
Какие же выводы следуют из нашего обзора? Прежде всего, мы получили достоверную картину бытования текста, у которого нет автографа. Далее, мы получили отличный образец выявления реальной составляющей заведомо мифологического текста. Мы увидели, как из литературного источника (диалогов Жоли) в ходе несложных трансформаций возникает крайне мифогенный текст. Однако хотелось бы сделать одно замечание, которое касается не столько самой книги, сколько более широкой проблемы работы с источниками подобного типа (“Книга монаха Неофита” об употреблении евреями христианской крови в маце, “Философия культа” о. Павла Флоренского, “Дополнения к “Диалектике мифа”” А. Лосева и т.д.). Все эти сочинения представляют собой тексты экстатического типа. Для их читателей важен не автор, а внутреннее содержание, шокирующая информация, которая позволяет как-то туннелировать страхи. И не важно, о каких страхах идет речь, о всеобщем еврейском заговоре, о заговоре иезуитов, о заговоре масонском или жидомасонском. Мифы могут объединяться и разъединяться, а душевное состояние любителей, компиляторов и составителей подобных текстов остается одинаковым на протяжении столетий.
То, что для самого Нилуса проблема авторства “Протоколов” и их происхождения не имела ни малейшего значения, подчеркивает недавнее издание послереволюционного варианта его знаменитой книги “Близ есть, при дверех”6. Текст вступления к книге датирован 21 сентября 1923 г. (по старому стилю). И вот как тут характеризует себя С. Нилус: “Выпуская ныне, с Божией помощью в свет 5-е издание, вероятно, последнее уже издание моего труда, я, чтобы сохранить значение предвозвестника надвигающейся на христианский мир бури, не счел возможным, как ни было заманчиво, воспользоваться ярко-красочной иллюстрацией к книге — событиями, развернувшимися в России после падения в ней монархии, — по слову Господню: имеяй уши слышати да слышит. Поэтому я в настоящее издание внес дополнение только в том, чего не успел сказать в предыдущем, не касаясь, или лишь слегка касаясь того, что на глазах всего света творилось “Символическим Змием” над несчастной, одурманенной жидовским ядом страной, когда-то бывшей великой и Святой Русью. Многое из того нового, что вошло в настоящее издание, принадлежит мне только как перевод или переработка чужих исследований, но я и мое и чужое в этой области все почитаю не своим, а Божьим и поэтому не частным чьим-либо достоянием, а неотрекаемой собственностью всего христианского мира” (с. 14).
Из сказанного совершенно ясно, что теперь перед наукой стоит задача включения собственно “Протоколов”, с чьим авторством действительно есть проблемы, в контекст книг Нилуса (на что указывал еще С. Дудаков). Далее, эти книги Нилуса следует ввести в контекст русской апокалиптики ХХ в. И совсем не обязательно в антисемитском ее варианте. Достаточно вспомнить хотя бы попытки К. Малевича передатировать свои квадраты, чтобы они оказались не менее “провиденциальными”, чем тексты Нилуса. Или стоит вспомнить дискуссии в кружке А. Мейера “Вторники” (“Воскресение”), где столь же мистически обсуждались проблемы массового крещения евреев в апокалиптическое время7, выпавшие из актуального исследовательского оборота. В этот же контекст войдет и знаменитый “Апокалипсис нашего времени” В. Розанова, дискуссии в Вольфиле об иудеях и христианах, вызвавшие апокалиптические ожидания (об этом вспоминал Арон Штейнберг8), и многое другое.
Теперь, после публикации работы Де Микелиса, одна задача изучения “Протоколов” — создание их текстологии — решена. Другие — на очереди. В целом же монографию Де Микелиса можно считать безусловной удачей автора. Рецензируемая работа выводит исследования этого типа на принципиально новый уровень.
____________________________________________________________
1) См. в книге: Алексей Ремизов и Голландия. Переписка с П.Б. Рябчинским. М., 2004.
2) Дудаков С. Владимир Соловьев и Сергей Нилус // Russian Literature and History. Иерусалим, 1989. Р. 163—169.
3) См. об этом в статье на русском языке: Де Микелис Ч. От Иерусалима до Иерусалима: (Цикл символического Змея в “Протоколах сионских мудрецов”) // O, Jerusalem! Pisa; Jerusalem, 1999. P. 161—172.
4) От себя добавим, что российский вариант осмысления истории “Протоколов” предложен Ю. Давыдовым в романе “Бестселлер”.
5) Недавно статья об одном из эпизодов итальянской истории “Протоколов”, воссозданном Де Микелисом, была опубликована по-русски: Итальянский ценитель “Протоколов” Лино Каппуччо // История, культура, литера-тура: К 65-летию С.Ю. Дудакова. Иерусалим, 2004. С. 69—76.
6) См.: Нилус С. “Близ есть, при дверех”: О том, чему не желают верить и что так близко. 5-е изд., переделанное и значительно дополненное позднейшими исследованиями и наблюдениями автора / Публ. А. Стрижева. М., 2004.
7) См.: “Я боюсь за ее гениальность”: Из протоколов “Вторников”: “О еврействе” // Вестник Еврейского университета в Москве. 1998. № 1 (17). С. 204—218.
8) См.: Штейнберг А. Друзья моих ранних лет (1911—1928). Париж, 1991. С. 63—64.