Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2006
О ПРОЗЕ БЕЛЛЫ УЛАНОВСКОЙ2
Белла Улановская закончила русское отделение филологического факультета Ленинградского университета. Участие в семинарах профессоров Д.Е. Максимова (знаменитом «блоковском») и Б.Ф. Егорова, поездки с докладами на частые в 1960-е годы научные конференции в Тарту, ежегодные скитания в одиночку по берегам Белого моря (ночлеги на рыбацких тонях, выходы с бригадами в море) — вот некоторые из впечатлений студенческих лет, важных для понимания ее художественного творчества.
Первые опыты в области художественной прозы, ставшей для нее главным призванием, относятся к концу 1960-х годов. С тех пор она пишет регулярно, хотя и помалу, что, в общем-то, принадлежит к особенностям ее взыскательного к себе дарования. Из ее произведений назовем здесь «Альбиносы», рассказы «Двойные зайцы» и «Вакаринская барыня».
Негромкая, но умная и точная проза Улановской рассчитана на читателя, для которого качество прозаического слова, его не с ходу улавливаемая музыка и строй, то, как душа писателя изживает себя в излучинах речи, интереснее сюжетных хитросплетений. От природы полученные острый языковой слух и пристальность взгляда, желание и умение работать на пленэре удачно дополняются у писательницы благоприобретенной способностью к восприятию влияний, способностью тонко ориентироваться в мировой литературе, находить близкое, свое в далеком. Эта не так уж часто встречающаяся способность свидетельствует о высоком уровне художественного самосознания автора — самосознания, которое не следует смешивать с самомнением. Я бы сказал, что проза Улановской аналитична, аналитична в том смысле, что прозаик не «только пишет», целиком погруженный в свой предмет, но и с любопытством наблюдает за собой, за своей работой. Раздумье о жизни всегда здесь и раздумье о литературе, о литературном труде.
Да, проза Улановской аналитична, рефлективна, но отнюдь не рассудочна, не превращается в некую лабораторию, открытую всем напоказ. Этому препятствует некоторое недоверие автора «Альбиносов» к рациональной определенности слова. Подобно тому, как подросток не решается высказать себя в обществе тяжеловесных взрослых, так и те мысли и точные наблюдения, которыми с нами делится писатель, рождаются как бы в процессе преодоления этого недоверия. Отсюда некоторая порывистость письма, впрочем, придающая авторской интонации особую свежесть и достоверность.
Трудно подыскать точное жанровое определение для произведения под названием «Альбиносы». Что это — дневник, записная книжка писателя-аутсайдера (на манер «Ни дня без строчки»), эссе? И то, и другое, и третье. Возможно, по своей композиции, представляющей свободное чередование различных по теме и объему повествовательных единиц, она находит для себя наиболее содержательный аналог в классической форме дзуйхицу (знакомой нам по «Запискам у изголовья» Сэй-Сёнагон, «Запискам от скуки» Кэнко-Хоси).
Если же рассматривать работу на более привычном фоне, то в определенном отношении она продолжает линию молодой «лирической прозы» 1950—1960-х годов. Впрочем, в чрезмерном лиризме ее не упрекнешь: эмоциональное начало у нее всегда на поводке у острой и пристальной мысли. Ближе всего ей среди старших современников, конечно, Ю. Казаков «Се-верного дневника» и «Трали-вали» (прочтите ее рассказ «Вакаринская барыня»). Но это лишь ближайшие литературные связи. Гораздо важнее, что через Казакова открывается путь к Бунину, Пришвину (традиция достаточно апробированная) — и — что особенно важно — дальше, в глубь «начала века», к новому переживанию опыта таких больших, но оказавшихся в тени писателей, как Сологуб, Розанов, Ремизов, Кузмин. Уроки блоковского семинара не прошли даром для писательницы. Нервная, прерывистая ритмика письма, утонченно-небрежный синтаксис и, если касаться содержания, — дерзкое внимание к человеческой боли, к изнанке жизни, к заброшенному и преходящему (чего стоят страницы о старухах, глядящих из окна, с характерным восклицанием: «Неужели мы видим только то, что видим, и не видим того, что еще рано?») — все это приметы восстановления одной из больших традиций русской литературы. Культуртрегерством здесь не пахнет. Речь идет об общей культуре письма, об укорененности слова в толще русского литературного языка. Умение слышать пульс прозаической речи, схватывание «неправильных», но подлинных в своей неправильности ритмико-синтаксических ходов — в природе дарования Улановской.
Поначалу не совсем ясно, чем держится, как не рвется эта столь похожая на лесную паутину проза (сама писательница где-то сравнивает свою работу с работой паука)? Потом понимаешь, что в основе сцеплений лежит тонкое чувство контрапункта, придающее «паутинке» прочность рыбачьей снасти. И не только это, а сильный, упрямый, не скажешь, что женский, характер, который сообщает необходимое единство, характерность повествованию. Имя уолденского отшельника, конечно, не случайно встречается на страницах «Альбиносов» (так же, как не случайно — хотя совсем под другим знаком — появляется на них фигура Катаева). Торо, с его гражданской и духовной независимостью, естественный как в исповедании индивидуализма, так и в переживании вселенского единства с природой и человечеством, истинный гражданин мира, — вот тот культурный герой, который, возможно, дал писательнице самое главное — мужество отстоять свою линию творческого поведения, право на подлинность.
В любом случае, независимо от всех влияний и ориентиров, перед нами, прежде всего — просто хорошая проза, укорененная в родном языке, точная, умная, скромная.
___________________________________________________________________________
2) Статья подготовлена на основе предисловия к сборнику прозы Беллы Улановской, который готовился к печати во второй половине 1980-х годов под эгидой объединения неподцензурных писателей Ленинграда «Клуб-81». Кирилл Бутрин — видный деятель неофициальной культуры (в 1979—1981 годах — соредактор (вместе с Сергеем Стратановским) самиздатского журнала «Диалог», с 1981-го — организатор и руководитель литературно-критического самиздатского журнала «Обводный канал»), университетский товарищ и близкий друг писательницы. Рассказ «Двойные зайцы» вошел в первый сборник писательницы «Осенний поход лягушек» (Л., 1992). «Вакаринская барыня» стала основой повести «Осенний поход лягушек». «Путешествие в Кашгар», очевидно, не могло быть напечатано даже в конце 1980-х по цензурным причинам. «Альбиносы», на анализе которых сосредоточивается Кирилл Бутырин, вошли в оба сборника Улановской («Осенний поход лягушек» и «Личная нескромность павлина» (М., 2004)). — Примеч. составителя.