Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2006
Внешне он выглядел философом… Но это был философ, который, помимо прочего, выиграл чемпионат по бегу.
Морис Бежар о Гастоне Берже
Любое развернутое интеллектуальное повествование сообщает не только о своем предмете, но и — в косвенной форме — об обстоятельствах высказывания. Различие между текстами строго дисциплинарными и увлекательно междисциплинарными, доказательно историческими и убедительно теоретическими, соблазнительно радикальными и монотонно последовательными — это также различие между институциализированными позициями, порождением которых стали такие тексты. Конкуренция между реальными институциями, переведенная в тот или иной стилистический регистр и в понятийные оппозиции, утрачивает свою очевидную и осязаемую форму. Однако именно институты, которые обеспечивают работой и осуществляют принуждение, предоставляют возможности и навязывают ограничения, и являются условием корректного социологического прочтения целого ряда «сугубо теоретических» смыслов. Институциональные условия интеллектуальной практики — это та инфраструктура индивидуального мышления, которую, путем ее концептуального переопределения и переписывания, одновременно транслируют и скрывают самые разные авторы. Согласно формуле Дюркгейма и Мосса, «методы научного мышления — это подлинные социальные институты». Точность этой формулы в очередной раз доказывает новейшая история французских социальных наук, быстрый и плодотворный подъем которых происходит в условиях крайне нетривиальной институциональной конъюнктуры послевоенного периода.
КОЛЛЕКТИВНАЯ ИНФРАСТРУКТУРА ЛИЧНОЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТИ
Политически и институционально обусловленные коллективные верования немецких профессоров конца XIX — начала XX века были не только хорошо усвоены в университетском мире Западной Европы (в силу господства в нем немецкой систематической философии, продолжавшегося вплоть до 1960-х годов), но с тех пор уже подвергнуты критической рефлексии. Такие понятия немецкой социальной теории, как «культура» и «цивилизация» или «община» и «общество», достаточно подробно контекстуализированы — например, Фрицем Рингером — как понятия исходно исторические и политические. Гораздо менее удачно интегрированным, а потому менее понятным в рамках университетских моделей мышления оказывается разнообразие французских теоретических образцов, которое в тот же период конца XIX — начала XX вв. нередко представляется даже внутренним наблюдателям хаосом независимых точек зрения 1. И хотя в академическом здравом смысле сегодня восприятие немецкой и французской социальной теории отнюдь не сводится к оппозиции система—хаос, порой оно именно к таковой тяготеет. Однако в гораздо большей мере, чем сугубо интеллектуальной логикой, восприятие соответствующих работ определяется логикой социальной.
Сегодня в российской или американской академической среде труды французских интеллектуалов XX века становятся референтными прежде всего для тех исследователей, чье положение в академической иерархии далеко от ортодоксального и устойчивого. Зачастую именно французские источники используются как ресурс для нарушения дисциплинарных границ или обоснования собственной академической эксцентричности. Работы Р. Барта, М. Фуко, П. Бурдьё или Ж. Деррида используются как образец прежде всего теми участниками академического состязания, кто ориентирован на ощутимый (но при этом интеллектуально легитимный) разрыв с устойчивыми формами академического мышления и институциональной организации. При таком использовании тексты современных французских интеллектуалов извлекаются из их социального и институционального контекста даже чаще, чем труды этаблированных немецких профессоров столетней давности. Велик соблазн прочитывать работы, например, Фуко и Бурдьё, весьма смело распоряжавшихся аппаратом ссылок, как идеальные пророческие тексты, обязанные своей новизной исключительно личной энергии и интеллектуальной смелости самих авторов.
Подобное восприятие характерно, впрочем, не только для российских социальных наук. В самом интеллектуальном поле Франции эти работы нередко прочитываются вне контекста или с ощутимым контекстуальным смещением. Так, общепризнанной является трактовка понятия «иллегализмы» Фуко (в русском переводе «Надзирать и наказывать» — «противозаконности») как уникального авторского изобретения. Между тем при обращении к внеакадемическим источникам, ключевым для Фуко в период работы над «Надзирать и наказывать», в частности к маоистскому дискурсу во Франции начала 1970-х, мы обнаруживаем это же самое понятие в крайне близком определении 2. Такое совпадение объясняется вовсе не тем, что Фуко напрямую заимствовал этот термин из рабочих тетрадей «Пролетарской Левой». Будучи в этот период гораздо плотнее, чем когда-либо, вовлечен в реальность радикальной политики (прежде всего, через деятельность Группы информации по тюрьмам), он занимал такую позицию, в которой интеллектуальный мир образовывал с миром политическим непрерывное смысловое пространство. В конечном счете, в понятии «иллегализм» были объективированы политическая практика и теория маоистского движения, которым Фуко дал безупречно интеллектуальную форму и более глубокую историческую перспективу.
В целом, подобное интеллектуальное переписывание коллективных условий мышления было характерно для французской социальной теории 1970-х в той же мере, что и для немецкой 1890-х или российской 1990-х. В еще большей степени это переопределение непосредственных практических условий и оппозиций на языке интеллектуальных различий реализуется в текстах политических манифестов, обращенных на условия интеллектуальной деятельности. Таково, например, выступление Бурдьё 1996 года, направленное против навязываемых университетом «схоластических делений». Обычно оно прочитывается как «личный» теоретический манифест 3. Между тем, в обширном корпусе работ Бурдьё можно найти другой текст — краткое предисловие к работе по истории Высшей школы социальных наук, где описывается уникальный характер этого заведения. Здесь, в частности, Бурдьё характеризует Школу как «настоящий вызов принципам университетского видения и деления: институцию, которая пренебрегала оппозициями между факультетами и дисциплинами, смешивая экономистов с факультета права и социологов с историками с факультета литературы, и которая ни во что не ставила иерархию рангов университетской знати, тем самым предоставляя уникальное убежище исследователям, в силу своего иностранного происхождения или по иным причинам не прошедшим канонический путь — Высшую нормальную школу и агрегасьон»4.
Помимо того, что Бурдьё de facto говорит здесь и о самом себе 5, нетрудно обнаружить точное соответствие между эмпирической характеристикой этой институции и «теоретическими» лозунгами его манифеста. Более то-го, модель обучения, которую Бурдьё вдохновенно предлагает в качестве альтернативы университетской, — не что иное, как представленные в безупречно интеллектуальной форме практические принципы научения, реализованные в Высшей школе социальных наук (включая и его собственные семинары). «Ars inveniendi (изобретательность) передается не через… наставления, но путем длительного общения с мэтром, который может быть “компаньоном”… в смысле мастерской (Ренессанс) <или> спортивного тренера и т.п. Мастер в своем виде искусства передает дискурс всей своей практикой и обращается к метадискурсу лишь в качестве исключения… Научиться — это приобрести проверенный габитус»6 — эта модель обучения была неосуществима в любой иной образовательной институции во Франции.
Как и цитируемый здесь манифест Бурдьё, программные работы ряда наиболее известных французских исследователей и интеллектуалов объективируют не столько исключительную пророческую силу их авторов, сколько — в преображенной интеллектуальной цензурой форме — объективные возможности, которыми эти авторы сумели воспользоваться и которые они подкрепили своей изобретательностью и организаторской работой. Французское академическое пространство, допускающее и освящающее функционирование таких неразрывно интеллектуальных и политических точек зрения, содержит скрытое от глаз иностранного читателя измерение — специфическую институциональную инфраструктуру, которая гарантирует прежде всего возможность академически эксцентрических и при этом в высшей степени легитимных карьер. В свою очередь, попытки буквальной трансляции таких образцовых пророчеств в принципиально иное пространство академических карьер и постов (в частности, российское) редко производят эффект повторной интеллектуальной новации. Происходит это именно потому, что такой дискурсивный перенос осуществляется без необходимой поправки на различие институциональных условий мышления. История научных институций в данном случае является одним из способов предупредить беспомощную имитацию. Она позволяет выявить объективные — карьерные, организационные — возможности, которые обеспечивают реализацию таких интеллектуальных установок. В этой связи имеет смысл подробнее описать специфику интеллектуальных инфраструктур во Франции, взяв в качестве образца упоминаемую Бурдьё Высшую школу социальных наук и тесно связанный с ней Дом наук о человеке, которые на протяжении 1960—1980-х годов представляют собой, вероятно, наиболее оригинальный и успешный институциональный проект во французских социальных науках.
ИНСТИТУЦИАЛИЗАЦИЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ
Одна из характеристик социальной истории институций состоит в том, что она так или иначе тяготеет к истории победившей фракции или группы, которая, при разнообразии конкурирующих моделей и начинаний, сумела реализовать собственный проект. Высшая школа социальных наук, учрежденная в конце 1940-х, в начале 1970-х уже попадает в ряд ключевых и не-устранимых институций и с 1980-х становится объектом исторического анализа 7 — вдвойне заинтересованного, поскольку победившей фракцией оказываются сами историки. Серия попыток создания независимой институции для социальных наук, пунктирно представленная далее, — это также история конкуренции между различными по преимущественной научной принадлежности группами, ориентированными на внедисциплинарный синтез знания. Уже с начала XX века отношения взаимного интереса и состязательности складываются, например, между неортодоксальными историками круга «Журнала исторического синтеза» А. Берра и социологами круга «Социологического ежегодника» Э. Дюркгейма 8.
Однако конкуренция между несколькими интеллектуальными группа-ми и сетями не помешала институциализации общей для них установки. Высшая школа социальных наук была результатом успешной организационной и политической работы историков из сети «Анналов», которые в силу ряда обстоятельств получили преимущество перед реформистски ориентированными группами социологов и экономистов. Но с момента своего создания в 1947 году она стала институциональной площадкой сразу для нескольких дисциплинарных сред, что и было одним из условий исключительности Высшей школы социальных наук. Успешно соединив в себе целый спектр разрозненных возможностей и установок, представленных в интеллектуальном поле послевоенной Франции, она заняла в нем (а впоследствии и в международном интеллектуальном пространстве) одно из центральных мест по числу наиболее известных исследователей и исследований.
Как любой удачно реализованный проект, в своей окончательной форме эта институция была результатом нескольких менее удачных попыток встроиться во французскую академическую конъюнктуру. Первоначально более радикальный замысел предполагал институциализацию социальных исследований в форме нового университетского факультета, но встретил единодушный скепсис и явное сопротивление еще на этапе предварительных административных консультаций, а потому был переведен в более «скромную» форму — секции Высшей практической школы. Та же ситуация повторилась несколькими годами позже, при создании Дома наук о человеке 9, который был учрежден в 1955 году в юридической форме не-коммерческой гражданской ассоциации и институционально усилил позиции внеуниверситетского и внедисциплинарного объединения социальных исследований. Своим быстрым подъемом в интеллектуальных иерархиях VI секция (EHESS)10 была обязана в той же мере сознательному, сколь и предопределенному механикой французской академической карьеры отбору сотрудников: она объединила обладателей высокой научной компетентности, не ограниченной рамками университетских дисциплин, — ученых, часто оттесненных на академическую периферию. Взглянув на первый состав сотрудников 1948 года, можно обнаружить в нем немало имен, которые только стали приобретать или приобрели впоследствии международную научную известность, нередко как основоположники новых направлений: Фернан Бродель, Жорж Гурвич, Александр Койре, Люсьен Леви-Брюль, Габриель Ле Бра, Клод Леви-Строс, Люсьен Февр, Жорж Фрид-ман. Критерий компетентности приглашенных был задан принадлежностью к той же среде самих организаторов Школы: историков Люсьена Февра, Шарля Моразе, Броделя, а также членов ее Совета, вроде Эрнеста Лабрусса, Койре, Ле Бра и ряда других. В свою очередь, Фонд Рокфеллера, выделивший небольшой институциональный грант на первые три года существования EHESS (затем продленный еще два раза по три года), также выдвинул фактор молодости сотрудников как критерий их отбора. В итоге средний возраст первого состава оказался близок к 45 годам, при этом из 11 зачисленных преподавателей лишь трое были выпускниками престижной Высшей нормальной школы и только 6 из 11 имели степень агреже, позволяющую преподавать в университете 11. Владение новыми методами исследований и молодость сотрудников, в сочетании с их не всегда обычными социальными и профессиональными траекториями, включая иностранное происхождение или длительное преподавание за границей, обеспечили Школе исключительное положение уже на первом этапе ее существования.
Другим отличительным признаком стала структура учебного процесса, повторяющая исходную модель Высшей практической школы второй половины XIX века: ориентация на практическое освоение знаний, а не на лекционные курсы, облегченная система экзаменов, допуск к занятиям без ограничений возраста и гражданства. Закрепление такой специфики EHESS обеспечивалось совпадением интересов агентов институциализации: администраторы, историки круга «Анналов», реализовали линию журнала на внедисциплинарный поиск; в свою очередь, Фонд Рокфеллера видел свою задачу в преодолении узкотеоретического и одновременно разрозненного характера университетской науки во Франции, настаивая на продвижении конкретных исследований и их координации. В 1950— 1951 годах в рамках VI секции создаются направления истории и экономики, в середине 1950-х формируется междисциплинарное направление региональных исследований, а в 1958 году, одновременно с созданием университетской специализации, свое место в общей структуре получает и социология. Эти новые, собственно исследовательские, направления становятся не только областями рефлексии и синтеза, но также и совокупностью мест на рынке интеллектуального труда. В 1951 году к 11 преподавательским постам, обеспеченным грантом Фонда Рокфеллера, прибавляется 23 поста, созданных Министерством образования, в 1957 году число постоянных преподавателей составляет уже 67, а к 1970 году оно превосходит 115 12. Сохранявшаяся на протяжении 1960-х годов карьерная открытость Школы для обладателей интеллектуальной компетентности, не встроившихся в центральные университетские подразделения, позволила осуществить быстрое (особенно в сравнении с университетом) продвижение в академическом мире целому ряду обладателей периферийных позиций. Из наиболее известных в их число попали Ролан Барт, Жан-Пьер Вернан, Пьер Видаль-Наке, Пьер Бурдьё, Жак Деррида. Таким образом, по целому ряду ключевых параметров секция социальных наук, учрежденная в 1947 году в составе Высшей практической школы, составила противоположность университету, с его отвлеченной программой, жесткой многоуровневой экзаменационной системой и карьерой бюрократического типа.
Однако, в сравнении с университетом, поначалу EHESS представляла собой более «слабый» проект как в административном, так и в физическом измерении: он был лишен устойчивой материальной формы. В отличие от советской научной конъюнктуры того же периода, когда создание академических институтов нередко сопровождалось предоставлением помещения, Школа, несмотря на быстрый административный и научный успех предприятия, состояла из преподавательских должностей и административного Совета. Сотрудники и научные центры были распылены в городском пространстве, нередко занимая маленькие и тесные помещения или вовсе не имея таковых: Министерство образования отказывалось финансировать аренду или покупку здания для новой институции. Именно обретение физического места стало завершением работы по институциализации установки на внедисциплинарный синтез. Это приобретение стало результатом дальнейшей комбинации двух почти противоположных по своим политическим источникам возможностей, осуществленной Броделем при поддержке Февра, совместно с научными администраторами, менее известными, но сыгравшими столь же значительную роль. Помимо историков-«анналистов», руководствовавшихся своими научными интереса-ми, запрос на действительную кооперацию и координацию исследований был сформулирован еще в предвоенные годы тем же Фондом Рокфеллера, грант которого сделал возможным создание EHESS13. Параллельно с конца 1940-х годов в государственную политику во Франции был включен такой новый элемент, как планирование. В первой половине 1950-х годов, в рамках созданной в 1953 году Комиссии научных и технических исследований, а затем, с 1954 года, в рамках Высшего совета по научным исследованиям и техническому прогрессу был сформирован второй пятилетний План (начиная с 1952 года), куда были включены также научные лаборатории 14. Несмотря на взаимное непонимание ученых и «техников», которое констатируют протоколы заседаний этих органов, равно как на крайне отрицательное отношение исследователей к попыткам реальной координации их деятельности, с середины десятилетия координация стала определяющей тенденцией в развитии научной инфраструктуры, получающей государственную поддержку.
Ф. Бродель, который выполняет функции секретаря Школы, предпринимает попытку воспользоваться сразу обеими возможностями, которые предоставляют частный американский фонд и национальное правительство. В 1956 году он подает набросок проекта Дома наук о человеке в Министерство образования в рамках третьего Плана 15. При всей оригинальности и академическом нонконформизме проекты EHESS и Дома наук о человеке (MSH)16 прекрасно вписываются в тенденцию объединения исследований. Связь с идеологией планирования не является чисто условной: позже, в 1973 году, в MSH делается набросок очередного пятилетнего плана 17, несмотря на формальную юридическую независимость заведения от государства, — что указывает на продолжающиеся попытки Броделя встроиться в государственные программы. В свою очередь, с 1955 года, при посредничестве К. Эллера и Г. Берже, Бродель контактирует с фондами Рокфеллера и Форда на предмет создания единого места — «дома» для социальных наук. Именно эти два посредника, Берже, министр образования в 1953—1960 годах, находящийся в контакте с американскими фондами еще с конца 1940-х, и Эллер, впоследствии одна из ключевых фигур в MSH, также связанный с фондами 18, убеждают предоставить необходимые суммы для покупки земли и постройки здания (Фонд Форда) и для оборудования единой библиотеки по социальным наукам (Фонд Рокфеллера и Фонд Форда). Бродель осуществляет замысел, пользуясь активной поддержкой со стороны министра Берже, который обеспечивает проекту финансирование из США и административное сопровождение во Франции, а также выступает посредником между Броделем и деканами университетских факультетов.
Проектируемые физические параметры этого институционального проекта характеризуют его специфику не в меньшей степени, чем замысел междисциплинарного объединения исследований. В 1955 году Бродель совершает поездку в США, где посещает не только факультеты и отделения частных благотворительных фондов, но также университетские и публичные библиотеки, богатство фондов и структура которых поражает его воображение, заставляя сожалеть о состоянии библиотек во Франции 19. Когда после нескольких попыток, в 1958 году в Париже наконец-то найден участок земли на месте разрушенной тюрьмы Шерш-Миди, Бродель предлагает онейрический архитектурный план, который он вполне рассчитывает реализовать: центральную вертикаль здания высотой в восемь этажей должна образовывать замкнутая, неосвещенная и неотапливаемая капсула гигантской библиотеки, составленная двумя миллионами томов; вокруг этой вертикали, в хорошо освещенных помещениях, должны располагаться исследовательские центры 20. Этот проект Броделя — объединение научных центров вокруг библиотеки — в еще более материальной форме развивает схему сбора знаний Февром в двадцатитомной «Французской энциклопедии» (см. далее). Взгляд на библиотеку как на общее место наук свидетельствует и о гораздо более тесной исходной связи броделевского «дома» с университетским воображаемым, чем это можно предположить, оценивая фактическую реализацию проекта.
В 1960 году Бродель занимает пост администратора MSH и определяется с его стратегией, а также с окончательным способом включения в сложившийся баланс сил. Отказавшись от планов создания факультета и учредив MSH как менее амбициозную некоммерческую ассоциацию, администрация заведения также не стала покушаться на компетенцию уже существующих академических центров: университетских факультетов, Свободной школы политических наук и собственно EHESS. Прежде всего, в рамках этого баланса сил проект MSH заведомо исключает образование 21. В этот же период перспектива слияния с EHESS, соглашение с Министерством образования и даже преобразование в государственное учреждение рассматриваются как равновозможные 22. В конечном счете MSH преобразуется в некоммерческий фонд «признанной общественной полезности», что позволяет ему распоряжаться субсидиями и пожертвованиями. Ряд задач на последующий пятилетний срок действия гранта Фонда Форда далеко не столь амбициозен, как первоначальные замыслы Броделя: пополнение библиотеки, визиты американских и иностранных экспертов для помощи в создании планов и программ, стипендии французским и иностранным исследователям в сфере социальных наук, стимулирование исследовательских проектов, общих для нескольких центров. Однако эта более тонкая подстройка к уже имеющемуся балансу сил и поиск собственной, еще не реализованной прочими институциями специфики в конечном счете гарантируют заведению его весомое и устойчивое положение в академической иерархии.
Трудности с началом строительства и совместные с Министерством юстиции права собственности на строящееся здание приводят к тому, что строительство, начатое в 1963 году, было закончено лишь пять лет спустя, и только в 1975 году здание переходит в полную собственность MSH. Те же трудности заставляют скорректировать первоначальный архитектурный план: в конечном, реализованном, варианте хранилище библиотеки занимает подземные этажи, а читальный зал ограничивается первым, тогда как исследовательские центры Школы и административные помещения располагаются на всех этажах линейно. Наряду с этим гигантское поначалу пространство, которое рассчитывал получить каждый из центров в здании, к 1960 году реалистично уменьшается в 3—5 раз. А первоначальная идея Броделя если не организовать MSH как загородный или провинциальный кампус по американскому образцу, то хотя бы создать дополнительный загородный центр была отвергнута. Однако коннотации этого нереализованного проекта сохраняются, соединяясь с профессиональным смыслом обозначения «дом» как альтернативы факультету — одновременно специализированному, массовому, анонимному. Более того, единое здание для разных исследовательских центров прямо отождествляется с «инструментом коллективной работы»23. В целом, неожиданно ключевая роль «дома» наук — в буквальном, физико-географическом, смысле, — которая проясняется и наполняется фактическим смыслом в ходе дискуссий, консультаций с архитекторами и Министерством и т.д., превращает само здание в привилегированную фигуру мышления институции. Относительно быстро заняв центральное место в интеллектуальной иерархии, с материализацией проекта Дома наук о человеке EHESS оказывается размещена и в географическом центре Франции: в престижном шестом округе Парижа, в здании на бульваре Распай, 54.
Институциональный тандем EHESS—MSH становится результатом удачной комбинации крайне специфических возможностей и ресурсов, представленных во французской научной конъюнктуре 1950—1960-х годов. Гармонизировать эти возможности удалось обладателям неординарных и эксцентрических профессиональных траекторий, до того занимавших место на интеллектуально престижном, но институционально слабом полюсе внедисциплинарных исследований. Их встречи на иерархических и географических окраинах, в том числе вдали от Франции, и последовавший возврат в центр подкрепили позицию каждого из них и облегчили формирование сложной институциональной инфраструктуры. При этом элементы для сборки, схожие траектории и, прежде всего, сама установка на выход за навязанные университетом разграничения к тому моменту были уже вполне отчетливо представлены во французском интеллектуальном пространстве.
«НИЧЬЕ НАСЛЕДСТВО» И РАБОТА ПО ЕГО ИНСТИТУЦИАЛИЗАЦИИ
Политические взгляды, которые составляют ресурс интеллектуальной инновации, могут воспроизводиться в рамках образовательных и научных школ или быть переданы уже в ходе семейной социализации. В этих случаях они функционируют как специфический культурный капитал, которым профессиональные исследователи и преподаватели пользуются при построении отличий собственной интеллектуальной позиции от прочих. Именно таким капиталом стала для Барта, Фуко, Бурдьё и ряда других французских интеллектуалов, вышедших на сцену в 1950—1960-х годах, установка на преодоление интеллектуальных и дисциплинарных оппозиций, которая, будучи реализована в текстах, немало способствовала их международному признанию. Однако если в иных случаях можно проследить прямое заимствование такой установки у наставников (вместе с целым набором культурных ресурсов), признать ее результатом наследования означало бы зачислить в наследники слишком большой круг участников интеллектуального состязания. Правда, что все они в какой-то мере унаследовали эту установку. Парадокс состоял в том, что эта установка никогда не принадлежала какой-то одной интеллектуальной фракции или школе и вовсе не была редкостью, то есть в собственном смысле интеллектуальным капиталом. Скорее наоборот, длительное время она представляла собой один из наиболее заметных структурных эффектов французского интеллектуального пейзажа, отмеченного абсолютным господством жестко иерархизированного и консервативного университета, который препятствовал институциализации любых неортодоксальных инициатив. Пожелание преодолеть жесткую университетскую специализацию во Франции 1900—1950-х годов было почти таким же общим местом, как в СССР 1960-х и второй половины 1980-х годов призыв «изменить административную систему».
Эта ситуация использования интеллектуального наследства, которое принадлежало всем и никому, была порождена специфическими условиями послевоенной Франции конца 1940-х — середины 1950-х годов, где антинацистские интеллектуальные чистки в сочетании с образовательными реформами и приходом американских частных фондов обеспечили социальное место новому поколению исследователей и преподавателей. Однако получившая наконец институциональную форму установка была продуктом более длительной динамики и политической работы. Проект конфедерации исследователей вне дисциплинарных границ, материализованный в форме Высшей школы социальных наук и Дома наук о человеке, принадлежит к серии проектов, которые создаются во французском академическом мире по меньшей мере со второй половины XIX века, если не искать ее более глубоких корней в социологическом предприятии О. Конта или «Энциклопедии» просветителей.
В 1868 году Виктор Дюрюи, антиклерикал и реформатор на посту министра образования (1863—1869) при Наполеоне III, озабоченном отсталостью французского образования в сравнении с немецким, учреждает Высшую практическую школу, исходно внеуниверситетское заведение, новаторский принцип которого состоит в соединении образования с исследованием вне традиционных университетских оппозиций и одновременно — в отсутствии ограничений относительно возраста, наличия диплома и национальности студентов. В отличие от университета и Высшей нормальной (педагогической) школы, которые функционируют прежде всего как машины по воспроизводству корпуса государственной администрации (включая школьных преподавателей), но также от Коллеж де Франс, который является почетным интеллектуальным клубом за пределами университетской рутины, новое учреждение предлагает альтернативную образовательную модель и увеличивает возможность карьеры, основанной на собственно интеллектуальных критериях. Поначалу у новой институции нет собственного здания, она представляет собой по преимуществу чистую перегруппировку и реклассификацию: назначение уже преподающих профессоров Сорбонны и Коллеж де Франс также преподавателями Школы и ведение ими курсов под ее эгидой 24.
Попытка организовать в рамках новой институции секцию экономических и социальных наук предпринимается с самого начала и неоднократно повторяется в 1900—1940-х, но каждый раз институциализации исследовательского полюса, призванного преодолеть институциональную инерцию двух университетских гигантов, факультетов права и литературы, эта инерция (в активной форме) противодействует с неослабевающей силой. Возобновление этих усилий в начале XX века от лица социологов-экономистов леплеевской школы или дюркгеймианца М. Мосса в 1920-х годах происходит параллельно с попытками внутриуниверситетских реформ, таких, например, как проект ректора Сорбонны создать независимый факультет социальных наук в 1935—1940-х годах 25. Однако в обстоятельствах, каждый раз препятствующих осуществлению этих проектов 26, университет сохраняет официальную монополию на определение социальных наук в рамках факультетов права и литературы. Можно проследить, насколько сильным и неизбывным наваждением французского интеллектуального мира с середины XIX века до 1960-х годов остается оппозиция Права/Литературы, преодолеть которую мечтают представители всех реформаторских позиций, исследователи и администраторы: формулы «выйти за пределы», «обрести независимость», преодолеть «эту тектоническую трещину» настойчиво и удрученно повторяются в самых разных источниках.
Одновременно с этими попытками со второй половины XIX века происходит альтернативная институциализация новаторских интеллектуальных предпочтений, принимающая «мягкую» форму — появления журналов с условной дисциплинарной привязкой и деятельности различных ассоциаций. Одним из моментов в длительной и далекой от линейной формы динамике, приведшей к созданию EHESS, становится вышеупомянутый «Журнал исторического синтеза»27, учрежденный в 1900 году неортодоксальным историком А. Берром, и формирующаяся вокруг него интеллектуальная среда. Принципиальная установка интеллектуального предприятия Берра — уже знакомый отказ от любой специализации и общепринятых разделений, соединяемый со взглядом на историю как утраченную основу для всеобщего синтеза знаний о человеке 28. Журнал и проводимые Берром мероприятия, в частности Международные недели синтеза (с 1929 года), объединяют не только историков с романтически окрашенным взглядом на утраченное единство знаний, но и рационально ориентированных экономистов и социологов, таких как Ф. Симиан и М. Хальбвакс, которые следуют Дюркгеймовой стратегической линии на использование разнородных данных в реконструкции социальных и экономических структур, или психологов, как Ж. Пиаже, также ориентированных на исследование вне жестких дисциплинарных делений. Поначалу «Журнал исторического синтеза», наряду с трудами социологической школы Дюркгейма и географической школы Видаля де Ла Бланша, является интеллектуальным образцом при разработке Л. Февром и М. Блоком собственной научной методологии и модели «Анналов»29. Впоследствии, в 1919—1929 годы именно здесь Февр публикует основную часть своих работ и рецензий, Блок также активно сотрудничает с журналом параллельно с работой в «Анналах».
В этом смысле движение, связанное с «Журналом исторического синтеза» оказывается одним из звеньев в системе управления ничьим наследством — в реализации установки на трансгрессию дисциплинарных границ, которая в столь же явной форме воспроизводится в учрежденном в 1929 году журнале «Анналы социальной и экономической истории»: его сотрудники впоследствии образуют ядро администрации EHESS и MSH. Другой институцией, транслирующей эту установку, на относительно кратком промежутке 1918—1925 годов становится Страсбургский университет, где с 1919 года преподают Февр с Блоком. В 1918 году в стенах расформированного немецкого университета открывается новое заведение, призванное утвердить повторное завоевание Эльзаса французской культурой. В его проекте реализована та же реформаторская установка, которая характеризует начинания Дюрюи: соединение исследований и преподавания, сотрудничество между профессорами и исследователями, между парижскими и эльзасскими преподавателями, междисциплинарный обмен и даже совместное преподавание отдельных курсов несколькими профессорами 30. Молодые преподаватели единодушно оценивают атмосферу этого нарушения привычных границ крайне восторженно, и, когда в середине 1920-х годов она постепенно сходит на нет, институциональный центр, воспроизводящий эту установку, снова смещается к форме журналов и ассоциаций: в «Журнал синтеза» и «Анналы» (с 1933 года журнал издается в Париже, куда переезжает Февр, занявший пост в Коллеж де Франс).
Структурно схожая интеллектуальная ситуация складывается в 1920— 1930-х годах в совсем иной провинциальной институции, на старом (в отличие от нового Страсбургского университета) факультете Экс-ан-Прованса 31, где складывается не менее подвижная и невнимательная к дисциплинарным границам интеллектуальная среда, отмеченная участием философа и психолога Мориса Блонделя, философов-спиритуалистов, таких как Р. Ле Сенн и Ж. Паяр, и даже кармелитов-мистиков, как отец Мари-Эжен. В отличие от страсбургской среды, ищущей инструмент интеллектуального синтеза в историческом методе, синтез в Экс-ан-Провансе мыслится прежде всего в единстве предмета — духовной жизни индивида и общества. Формула Ж. Бастида, которой он чествует Блонделя, призвана охарактеризовать стиль Экс-ан-Прованса в целом: «Блондель был (и останется) философом Действия, а не этого praxis’а, доведенного сегодня до его наиболее плоских эмпирических измерений… Он сумел открыть в основании духовного сознания… силу синтетического движения, способную объединить в себе спонтанность и рефлексию, реальность и знание, моральную личность и универсальный порядок…»32 Иными словами, Экс-ан-Прованс представляет собой противоположность Страсбургу не только в рамках базовой философской оппозиции спиритуализма / рационализма, но также и по способу установления истины через непосредственное созерцание — а не эмпирическое исследование. Тем примечательнее, что в содержательно ином контексте здесь воспроизводится та же реформистская установка на внедисциплинарный синтез. В 1921 году на факультет Экс-ан-Прованса поступает Г. Берже, которому во второй половине 1950-х годов предназначено сыграть одну из главных ролей в институциализации Высшей школы социальных наук.
Это «ничье наследство», трансгрессивная установка, устойчиво воспроизводящая отношение между подвижной интеллектуальной средой и неподвижным университетом, сохраняющим черты средневековой организации, обнаруживает себя в самых разных точках интеллектуального пространства Франции, в том числе (если не прежде всего) там, где сам университет располагает к приобретению интеллектуальной компетентности, избыточной для его собственной институциональной структуры. При исчезновении прежних возможностей попытка «выхода» за жесткие рамки Права/Литературы и институциализации новых интеллектуальных предпочтений повторяется во все новых местах. Стремление институциализировать внеуниверситетскую науку непрерывно воспроизводится в ситуации перекрытия и напряжения нескольких оппозиций, выражающих отношения центра/периферии: в пространстве дисциплин (устойчиво дисциплинарный/синтетический), в географическом пространстве (Париж/ провинция или даже Франция/США), в административных иерархиях (университетские ранги/интеллектуальные ассоциации), в политическом спектре (консерваторы/социалисты, но также — отчасти — спиритуалисты/рационалисты), наконец, в социальном происхождении (выходцы из крупной интеллектуальной буржуазии/выходцы из средней интеллектуальной буржуазии и неинтеллектуальной среды).
Одной из наиболее ощутимых форм выхода из этих оппозиций становится первичное или повторное «завоевание Парижа». Таков случай Берра, сына еврейского ремесленника, приезжающего учиться в Париж из Эльзаса и основывающего здесь свое «синтетическое» предприятие. Таков случай Февра и Блока, наследственных преподавателей, для которых, после парижской учебы, возвращение из Страсбурга в течение нескольких лет остается болезненным наваждением. Таков случай Броделя, сына преподавателя младших классов, который после учебы в Париже долгое время проводит во французской провинции и Латинской Америке. Таков (уже позже) случай Бурдьё, сына провинциального чиновника, который после полученного в Париже образования преподает в Алжире и Лилле. В иных условиях, но снова с целью повторного завоевания происходит возвращение в Париж из Нью-Йорка целого ряда французских исследователей и преподавателей, которым в годы оккупации было запрещено занимать государственные посты. Ресурсы интеллектуальной новации и энергия институционального разрыва, аккумулируемые — как следствие избыточной интеллектуальной компетентности и географической дистанции от центра — на более «слабом» полюсе этих оппозиций, с большим или меньшим успехом переносятся на противоположный полюс, в центр, вызывая неизменное сопротивление подобному вторжению в устойчивый порядок академического мира и в социальные иерархии.
Помимо этих полюсов, в состязание за академическую легитимность вовлечена еще одна стратегическая оппозиция: борьба за положение внутри университета vs. признание у широкой публики. Если, вслед за Дюркгеймом, экономисты и социологи, как упомянутые Симиан с Хальбваксом, более последовательны в реализации университетской карьеры, «синтетические» историки, в частности Февр с Блоком, в гораздо большей мере рассчитывают на признание широкой интеллектуальной аудитории, а в пределе — на интерес всего читающего населения к их работам. Одним из продуктов этой стратегии, в котором реализуется та же самая трансдисциплинарная установка, становится проект «Французской энциклопедии», которую Февр возглавляет в начале 1930-х годов. Энциклопедия выходит с 1935 по 1960 год возобновляющимися изданиями и составляет 20 томов, собранных по тематическому (а не алфавитному) признаку. Оценить нонконформизм этого предприятия, спроектированного Февром, позволяют уже названия некоторых томов: «Ментальная оснастка» (1-й том)33, «Небо и земля» (3-й), «Социальный и экономический универсум» (9-й), «Государство» (10-й), «Международная жизнь» (11-й), «Цивилизация повседневности» (14-й). Если отдельные разделы томов структурированы по тематическим основаниям, то на уровне общего замысла Энциклопедия представляет собой соединение разнородных элементов, вне попыток исчерпывающей систематизации, но в соответствии с предпочтениями главного редактора, равно как в согласии с его оценкой интеллектуальных достоинств исследователей, приглашенных в качестве авторов и редакторов. Естественным образом, в число авторов попадает немало членов сети «Журнала исторического синтеза» и «Анналов». Не будучи собственно научным проектом, Энциклопедия, тем не менее, оказывается для Февра не только предметом самых серьезных вложений сил, но и одним из решающих средств приобретения им как публичного реноме, так и весомой позиции в академических и административных иерархиях.
Новой возможностью, открывающей путь к материализации внедисциплинарного институционального проекта, парадоксальным образом становится временная экстерриторизация французской интеллектуальной жизни. В период оккупации, когда Бродель пишет в плену «Средиземноморье», а Февр продолжает работу над Энциклопедией и выпускает запрещенные «Анналы» под маской «Трудов по экономической и социальной истории»34, целый ряд исследователей и преподавателей покидают Францию и переезжают в США. В их числе оказываются Ж. Гурвич, А. Койре, К. Леви-Стросс. В 1942 году в Нью-Йорке при поддержке Фонда Рокфеллера, чьим присутствием во французском интеллектуальном поле отмечены уже 1920—1930-е годы, Ж. Гурвич, Г. Коэн и А. Грегуар создают Свободную высшую школу 35, которая представляет собой французский университет в изгнании, собравший около 60 преподавателей, предпочитающих этот коллективный проект индивидуальному поиску постов в американских университетах. В составе Школы Гурвич создает Институт социологии, который призван стать местом встречи исследователей и дисциплин, объединенных поисками единого метода 36. Это заведение служит источником, по
меньшей мере, двух последующих институциональных проектов. По возвращении во Францию в 1946 году Гурвич создает в рамках Национального центра научных исследований социологический центр, опираясь на опыт своего нью-йоркского предприятия. Кроме того, именно сотрудники Института социологии составляют впоследствии весомую долю состава секции социальных наук Высшей практической школы (впоследствии EHESS): Ж. Гурвич, К. Леви-Стросс, Ж. Сустель, Ж. Вейер, П. Кот, Ж. Девере, Ж. Готтман, А. Метро 37.
Впоследствии, на этапах, близких к окончательному осуществлению проекта новой институции при поддержке американских фондов, ранее оформившиеся реформаторские группы на некоторое время оказываются конкурентами. Поначалу Февр, достигший к тому времени максимальных высот в научных и административных иерархиях 38, не спешит брать на себя заботу по организации новой секции Высшей практической школы. И только тот аргумент, что предприятие может перейти из рук историков к социологам — в лице Гурвича, предлагающего преобразовать свой социологический центр в секцию Школы, — склоняет Февра к принятию в 1947 году руководства над проектом 39. По мере реализации в проектах новой секции социальных наук Школы и Дома наук о человеке сплавляются элементы социалистической модели, основанной на прямой государственной поддержке научных исследований, и модели американского научного менеджмента, преимуществом которой в сравнении с традиционной французской (университет, Министерство образования) является, в частности, сокращение бюрократических издержек в управлении наукой 40.
Более того, ясная установка на трансгрессию дисциплинарных границ, реализованная в целой серии попыток, в оппозиции к жестко фракционированному университету, оказывается даже более радикальной, чем в американском научном поле, откуда черпает критический ресурс институциональный тандем EHESS—MSH. В 1946 году в ходе дискуссий о создании новых секций в ЮНЕСКО американские представители предлагают учредить секцию социальных наук (экономика, социология, экономическая история) отдельно от секции гуманитарных (философия, искусство, история). Февр и Ш. Моразе, представляющие Францию, категорически отвергают это разделение 41. А в начале 1950-х, в качестве председателя французской делегации, в работу ЮНЕСКО включается министр образования Г. Берже.
СКРЫТЫЕ ПЕРЕМЕННЫЕ
Тексты, где упоминается имя Г. Берже, почти строго распадаются на две части. В первых, опубликованных по случаю его внезапной смерти в 1960 году 42, а также в мемуарах его сына, известного хореографа М. Бежара 43, он фигурирует прежде всего как философ, порой выдающийся. Нередко характеризуя его как интеллектуала, комментаторы употребляют формулу «мысль в действии», которая позволяет думать, что речь идет о философе — стороннике прагматизма, то есть явлении, крайне редком во французском интеллектуальном пейзаже 1940—1960-х годов. В противоположность этому современные социальные историки упоминают его прежде всего как государственного администратора, министра образования в 1953—1960 годах, осуществившего ряд образовательных реформ и способствовавшего реализации проекта EHESS—MSH 44. В этих работах Берже-министр появляется на сцене, чтобы участвовать в переговорах, создать факультет, разблокировать кредиты, после чего снова отступает в тень интеллектуальной истории. Его собственные интеллектуальные интересы и философские амбиции, пять монографий и многочисленные тексты выступлений оказываются столь же примечательно исключены из образа министра, как его связь с французскими и американскими промышленными кругами, реформа университета, эксцентрическая административная траектория — из образа глубокого и проникновенного мыслителя. Между тем, чтобы понять механизм институциализации давней установки на дисциплинарную трансгрессию, имеет смысл вывести эту фигуру из тени. Почти невозможная двойственность и причудливость траектории полупрофессионального философа с реформистскими убеждениями на посту министра становятся одним из решающих условий для окончательной материализации в 1950-х годах замысла автономного институционального тандема социальных наук.
Гастон Берже родился в 1896 году в Сан-Луи, в Сенегале, в семье отставного колониального офицера, занимающегося торговлей 45. После смерти мужа мать с детьми переезжает в Марсель. Сам Берже вынужден уйти из школы и устраивается работать в галантерейный магазин, продолжая самостоятельно осваивать школьную программу. Не успевая сдать экзамены, в 1914 году он уходит добровольцем на войну (один из общих с Февром и Броделем биографических моментов у него — наличие военного опыта), откуда возвращается в 1918 году и начинает делать карьеру промышленного управленца. Нетривиальность его профессиональных устремлений со всей остротой обозначена уже в этой точке социальной траектории: не оставляя коммерческой карьеры, он продолжает учебу и в 25 лет (восемью годами позже обычного) сдает экзамен об окончании лицея. По совету философа Р. Ле Сенна, с которым знакомится в Марселе, в 1921 году он поступает на факультет Экс-ан-Прованса, где посещает лекции М. Блонделя, а затем сближается с ним (впоследствии Блондель, как и Ле Сенн, становятся частыми гостями его дома). Совместно с несколькими коллегами по Экс-ан-Провансу в 1926 году он основывает Философское общество Юго-Востока [Франции] и выпускает журнал этого общества «Философские исследования»46. Продолжая одновременные занятия философией и коммерческую карьеру, в 1931 году знакомится с Бергсоном, а в следующем — с отцом Мари-Эженом, чьи лекции он также посещает в течение нескольких лет, наряду с учеником Блонделя Ж. Паяром. В целом его философские занятия встраиваются в регистр изучения духовной жизни, вплоть до ее мистических проявлений. Следуя за Мари-Эженом и Блонделем, он активно изучает тексты кармелитского мистика Сан Хуана де ла Крус. Впоследствии к подробно изученным и цитируемым текстам присоединяются «Бхагават-Гита» и «Феномен человека» отца Тейяра де Шардена. Однако этим его философские интересы не ограничиваются.
В 1930-х немецкая феноменология — направление, представленное во Франции крайне слабо. Только в 1933 году Р. Арон «привозит» из своей немецкой стажировки Гуссерля с Хайдеггером и знакомит с их трудами Сартра47, который совершает основную работу по их легитимации во Франции, достигшую пика в середине 1940-х годов, с публикацией работ «Бытие и ничто» и «Экзистенциализм — это гуманизм». Гораздо менее легитимные (и нередко провинциальные) философы и преподаватели, не образующие никакого круга или движения, изучают тексты Гуссерля по личной инициативе. Одним из них оказывается Ш. Серрюс, лицейский преподаватель из Тьера, член Философского общества Юго-Востока, который знакомит Берже с феноменологией. Это знакомство, равно как лекции Блонделя в Экс-ан-Провансе, занятия у отца Мари-Эжена и общение с Бергсоном, Берже синтезирует в собственный круг философских предпочтений, где почитаемый спиритуалист XVI столетия соседствует с изысканным в своей редкости феноменологом начала XX века. По-прежнему следуя двойной, коммерческой и университетской карьерной линии, в 1941 году Берже защищает диссертацию по философии в Экс-ан-Про-вансе, с М. Блонделем, Л. Брюнсвиком, Ж. Валем и Ж. Паяром в составе жюри. В рамках диссертации подготовлены два текста: основной, «Исследования условий познания», и дополнительный, «Когито в философии Гуссерля», который — факт еще более неожиданный в рамках этой эксцентрической карьеры — успевает отредактировать сам Гуссерль. В 1941 году Берже начинает преподавать в Экс-ан-Провансе и принимает решение полностью посвятить себя университету. После оккупации и участия в Сопротивлении Берже возвращается в Экс-ан-Прованс и получает звание профессора.
Двойной регистр интеллектуальных предпочтений, рационализм и спиритуализм, парадоксальным образом соединяются в двойной карьере Берже как поздно начавшего университетского деятеля и коммерческого функционера с прогрессистскими взглядами. Столь же ясное представление о двойственности его интеллектуальных интересов дает список основных публикаций, который не менее контрастно распадается, с одной стороны, на штудии гуссерлевской феноменологии (собственно, два текста, подготовленных в рамках диссертации)48, с другой — на труды, близкие к эзотерике, в частности три трактата по характерологии в ее вполне канонической версии (с типами темперамента, полярностью Марса и Венеры и т.п.)49. Не менее наглядным проявлением этого контраста становятся две его статьи 50, опубликованные в томе «Философия. Религия» (19-й том, 1957) «Французской энциклопедии», редакцию которой с 1946 года Берже возглавляет вслед за Февром. В лапидарной статье «Трансцендентальная феноменология» из раздела «Философия» Берже дает краткое введение в гуссерлевский метод, в гораздо более объемной статье «Мистическая жизнь» из раздела «Религия», снабженной (в отличие от первой) более чем тремя десятками цитат и ссылок, большинство из которых — на Сан Хуана де ла Крус, он производит введение в духовный опыт и завершает статью указанием на рациональное познание как подготовительный шаг к мистическому. Он явственно обозначает иерархию своих предпочтений: «Философия готовит нас к духовной жизни: она облегчает нам плату за нее»51. Удерживая — в системе интеллектуальной специализации — роль морального философа, приверженного спиритуализму, он тем самым занимает позицию, противоположную профессиональной исследовательской деятельности, то есть остается просвещенным дилетантом.
Оставив коммерцию и промышленность, Берже совмещает обе линии своей неизменно двойственной карьеры в сфере управления образованием, не переставая интересоваться также управленческими моделями в американской экономике. С 1946 году он входит в состав комиссии по университетскому обмену с США, в 1952 году министр образования делает его своим заместителем, а в следующем году, после отбытия министра в США на должность постоянного представителя Франции, Берже занимает его пост. К 1960 году, когда он покидает министерство, чтобы снова вернуться к преподаванию, список его постов и званий сопоставим с регалиями Февра: член Академии моральных и политических наук, почетный профессор факультета литературы в Экс-ан-Провансе, председатель французской комиссии в ЮНЕСКО, председатель Французского философского общества, директор Международного философского института, председатель (и основатель) Общества философских исследований, главный редактор журнала «Философские исследования», глава редакционного комитета «Французской энциклопедии».
За 1953—1960 годы на посту министра Берже осуществляет столь внушительные по масштабам и следствиям реформы, что их «забвение» современными участниками и даже историками можно объяснить лишь их многочисленностью и успехом, превратившим целый ряд институциональных нововведений 1950-х годов в само собой разумеющиеся элементы образовательной системы. С целью увеличения числа и роста квалификации инженеров Берже создает в Лионе Национальный институт прикладных наук. Он делает попытку усилить специализированную подготовку в противовес общему, не имеющему прикладной ценности образованию и одновременно укрепить провинциальные центры: ряд местных институтов были при нем преобразованы в специализированные факультеты. При его непосредственном участии учреждается целый ряд провинциальных научных центров: Центр изучения Средневековья в Пуатье, Исследовательский центр в Туре, Центр философии в Страсбурге. Он также создает центры дополнительной подготовки деловой администрации для студентов технических специальностей. Помимо того, он учреждает технические университетские коллежи для возросшего числа выпускников школ, тем самым предоставляя им возможность получить дальнейшее образование. Он готовит проект международной тематической энциклопедии, каждый том которой был бы написан наиболее компетентным в своей области исследователем. Участвует в разработке проекта европейского университета, предлагая вместо общей программы, которая дублировала бы программы национальных университетов, чтение там набора специализированных курсов.
Тремя наиболее важными нововведениями в области социальных наук становятся перемены в их институциональной структуре (сохранявшейся более века). Во-первых, Берже учреждает в рамках образовательных заведений институты «третьего цикла» (аналог аспирантуры), которые позволяют продолжать обучение после окончания университета, предоставляя студентам возможность вести исследования и писать диссертации, а также оснащает их стипендиальной системой. Во-вторых, он реформирует прежде неприступные и неприкосновенные факультеты права и литера-туры, преобразуя их, соответственно, в факультет права и экономических наук и в факультет литературы и гуманитарных наук. Помимо 107 аспирантур «третьего цикла», открытых на этих факультетах по всей Франции, на 12 факультетах литературы и гуманитарных наук создается 40 новых исследовательских центров. Он учреждает институциональную форму «ассоциированных преподавателей», которая позволяет читать курсы в университете известным французским и иностранным исследователям, не обязательно имеющим дипломы и звания. Именно Берже утверждает в 1958 году университетскую специализацию «социология» на факультете литературы и гуманитарных наук, а также специализации «политическая и социальная экономия», «этнология», «демография», «гуманитарная география»: отныне по этим специальностям студенты могут защищать дипломы и диссертации. В-третьих, при его непосредственном и активном участии приобретает материальную форму VI секция Высшей практической школы (EHESS) и создается Дом наук о человеке.
Этот бурно меняющийся и изменяемый контекст существенно проясняет связь философа-любителя и министра-реформатора Г. Берже с одним из самых известных после публикации «Средиземноморья» (1949) историков, равно как одним из наиболее успешных организаторов профессиональной науки во Франции Ф. Броделем, который затем опубликует в «Анналах» краткое, но прочувствованное и дружеское посвящение памяти Берже 52. Эта связь действует сразу в нескольких измерениях: интеллектуально и политически родственное ощущение времени, общие фигуры притяжения, такие как Февр, с которым Броделя объединяли профессиональные взгляды и интересы, а с Берже — скорее административная близость по ряду занимаемых постов, включая представительство в ЮНЕСКО.
Сохраняя верность своим предпочтениям в выборе цитат, Берже открывает последний, XX том Энциклопедии, «Меняющийся мир», именно словами Броделя: «Чтобы заниматься историей, решительно повернитесь спиной к прошлому и прежде всего живите»53. В основном тексты Берже из этого тома резюмируют снова двойственную, но уже не лишенную технократического утопизма позицию, которая приобретает еще более ясную и осязаемую форму в учрежденном им журнале «Перспектива»54. Воспроизводя романтическую в целом схему прогресса, где источником страхов и распада ценностей предстают быстрые изменения объективных условий человеческого существования 55, Берже указывает на необходимость аффективного единения (communion) индивидов перед лицом возросших требований эффективности, но вместе с тем — и на рост скорости, мобильности и роли интеллекта, в свою очередь требующий новых навыков и специальной подготовки 56. «Адаптироваться к ритму эволюции»57 — лозунг, в котором пессимизм спиритуалиста, критически воспринимающего рост показателей, не противостоит, а сопутствует активизму министра образования, управляющего этим ростом в неотложном режиме.
Однако самая важная связь Берже с Броделем — общее дело, создание EHESS и MSH, — подкрепляется общностью взгляда на университет и в целом образовательную систему как сферу, требующую немедленных контрконсервативных реформ 58. Уникальное сочетание карьерных и интеллектуальных свойств этого просвещенного дилетанта и спиритуалиста на министерском посту в период, вероятно, самых активных технократических преобразований и административных экспериментов во Франции превращает его в обладателя парадоксальной и парадоксально действенной установки — реформизма в быстро меняющемся мире, — которая находит полное созвучие с установкой Февра и Броделя на трансгрессию институциализированных дисциплинарных границ.
Уникальное состояние интеллектуального поля послевоенной Франции, которое делает подобный просвещенный дилетантизм залогом создания наиболее профессиональной исследовательской инстанции, обусловлено сочетанием целого ряда факторов, создающих глубокую общность и взаимные симпатии участников, которые в иных обстоятельствах оказались бы по разные стороны баррикад. Сходство интересов и предпочтений происходит из различных источников. Так, отторжение университетских иерархий Февром и Броделем вызвано консерватизмом университета в отношении независимой «новой истории», тогда как для министра-реформатора определяющей является их неэффективность и неприспособленность к условиям технологического роста. Дисциплинарные границы для «анналистов» являются препятствием на пути реализации универсального исторического метода, а для Берже принципиальным изъяном становится порожденный этими границами излишний эмпиризм и утрата духовного единства. Созвучие между наследниками противоположных «синтетических» линий (рационалистической Страсбургского университета и мистической факультета в Экс-ан-Провансе) выглядит особенно парадоксальным, если не вызывающим, в контексте обстоятельств учреждения тремя четвертями века ранее Высшей практической школы, когда залогом этого акта выступает антиклерикализм Дюрюи в консервативной и в целом религиозно маркированной университетской конъюнктуре.
Помимо стратегической близости разнящихся интересов, в пользу нового институционального проекта работает и общность опыта. Опыт участия в военных действиях и антимилитаризм, объединяющий бывших участников обеих войн и Сопротивления (Февра, Броделя и Берже), соединяется с близкими к умеренно социалистическим и, по меньшей мере, прогрессистскими взглядами, в оппозиции к правому полюсу, ясно ассоциированному с коллаборационизмом. Вместе с тем, это опыт активного участия в международных обменах, в частности в рамках деятельности фондов США в послевоенной Франции. Если Бродель совершает свои поездки по американским университетам и библиотекам в середине 1950-х, в рамках подготовки проекта MSH, то первые опыты Берже относятся уже к середине 1940-х. Вскоре после возвращения в Экс-ан-Прованс, в 1946 году, Берже становится руководителем программ университетского обмена между Францией и США, в связи с чем посещает ряд американских университетов, параллельно встречаясь с астрологами и парапсихологами. В 1947—1949 годах он преподает в Университете Буффало, в 1949—1952 годах занимает пост уполномоченного в фулбрайтовской университетской комиссии. Встреча с Броделем именно в рамках программ американских фондов, которые ведут активную образовательную политику во Франции, предоставляя институциональные гранты, окончательно скрепляет этот стратегический союз. Бродель свидетельствует, что не он, а именно Берже выступает с ходатайством перед Фондом Форда о выделении гранта в 1 млн. долларов для создания MSH 59. Прогрессистский настрой и американский опыт участников проекта оказываются субъективным выражением объективных политических возможностей, открывающихся в интеллектуальном поле послевоенной Франции и удачно совмещенных в модели EHESS—MSH, которая аккумулирует ресурсы государственной и частной поддержки.
СНОВА ВПЕРЕД?
Коллективный проект, расположенный вне рамок отдельных научных школ и групп, во многом обязан последовательному дилетантизму его участников — отказу от жесткой дисциплинарной специализации — и приобретает форму в целой серии попыток основать центр, альтернативный консервативному, отчетливо и чрезмерно дисциплинированному университету. Эти попытки исходят из различных географических и дисциплинарных точек интеллектуального пространства Франции, нередко пересекаясь, порой конкурируя и постепенно складываясь в причудливую институциональную форму, балансирующую между государственной поддержкой и частной инициативой. Отдаленные следствия этой одновременно интеллектуальной и политической работы, в виде трудов и манифестов интеллектуалов «поколения 1960-х», сообщают о результатах предпринятых усилий лишь косвенно, в форме, существенно преобразованной интеллектуальной цензурой. Однако сама возможность и даже обязательность появления таких радикальных текстов содержится в «спокойном» существовании этого альтернативного центра, институциализирующего новаторскую интеллектуальную практику. Опыт неудач и проделанная работа обеспечивают эту возможность за счет изменения самой модели передачи научного наследства: публичного характера занятий в Высшей практической школе, отмены образовательного и возрастного ценза для ее студентов, поддержки Домом наук о человеке инициативных проектов международного сотрудничества и обмена и т.д.
От Дюрюи и Берра через Февра и Блонделя, к Броделю и Берже, к Ле Гоффу и Бурдьё, но также от новой Высшей практической школы, Страсбургского университета и университета в Экс-ан-Провансе, через реформистское Министерство образования, к EHESS и MSH, от «Журнала исторического синтеза» Берра и «Социологического ежегодника» Дюркгейма, через «Анналы», к «Исследовательским трудам по социальным наукам»60 Бурдьё — институционально подкрепленная установка на одновременно внедисциплинарное и научно легитимное изучение социального мира с завидным постоянством воспроизводится в интеллектуальном поле Франции. Механизм ее трансляции, который в настоящей статье обозначен лишь точечно, гораздо более сложен: в него вовлечены, в частности, также философы-«писатели», такие как Лиотар, Делёз или Деррида (но прежде них — «образцовый интеллектуал» Сартр), которые, не занимая весомых академических постов и реализуя стратегии скорее успешных литераторов, нежели ученых, также оказывают извне ощутимое воздействие на французский академический мир 61. В реализации этой установки участвуют и гораздо лучше интегрированные в университетскую организацию ученые, вовлеченные в работу ассоциаций, в том числе в поддержание институционально эфемерных, но интеллектуально весомых связей между факультетами в рамках свободных семинаров, рабочих групп, министерских комиссий и т.д. Во многом такова модель гораздо более громоздкого и более зависимого от государства Национального центра научных исследований, более молодого подобия советской Академии наук (созданного во второй половине 1940-х годов).
На протяжении 1970—1980-х годов EHESS эволюционирует, приобретая все более ощутимый вес в академических иерархиях и превращаясь в респектабельное научное заведение. Острое противостояние университетским факультетам сгладилось отчасти из-за эволюции самих университетских структур и участия университетских преподавателей в функционировании EHESS—MSH, отчасти из-за эффекта нормализации, примиряющего прежних противников в изменившемся балансе сил. Эффект выравнивания затронул и саму EHESS, где сформировались внутренние членения и иерархии, отчасти воспроизводящие общие с университетским миром модели, в том числе характерные для институциализированных научных школ с их неравенством старших и младших, «мыслителей» и «исполнителей» и так далее. Однако более чем полуторавековая политическая история анти-дисциплинарной установки не завершилась в акте ее институциализации. Внутри и вокруг EHESS, но также помимо нее, продолжалась деятельность различных научных ассоциаций, создавались новые журналы и институции. Более того, EHESS и MSH в свою очередь стали образцами, интегрированными в государственную научную политику, в частности при создании с конца 1980-х новых культурных инстанций, таких как Институт памяти современных издательств 62 (где хранятся архивы издательств и интеллектуалов XX века, в том числе здравствующих и вполне активных) или «места встреч», подобные аббатству Фонтевро, где продолжаются попытки культурного синтеза, уже выходящие за рамки научных исследований, или как резиденции художников, артистов, писателей. В последние несколько лет, в период свертывания государственной поддержки социальных наук во Франции 63, институциональная модель EHESS—MSH и ее модификации оказываются лучше приспособленными к неблагоприятной экономической и политической научной конъюнктуре, нежели крупные академические комплексы на полном государственном обеспечении. В текущей политической ситуации сохраняется риск победы консервативных фракций академической и государственной администрации, которые готовы устранить междисциплинарные исследовательские институции в пользу «насущных нужд» образования, то есть вернуться к существенно более консервативной модели единого университета. Однако им противостоит мобилизованное большинство исследователей, для которых установка на работу вне дисциплинарных границ — уже не героическая надежда, а элемент здравого смысла, реализованный в собственных текстах, а также собственное рабочее место в рамках научной институции. Они знают, за что борются.
_____________________________________________________________________
1) См.: Фабиани Ж.-Л. Философы республики // Логос. 2004. № 3-4. С. 91—94.
2) См., например: Illégalisme et guerre // Cahiers prolétariens. 1972. № 1. P. 29—31.
3) Бурдье П. Университетская докса и творчество: против схоластических делений // Socio-Logos’96. М.: Socio-Logos, 1996.
4) Bourdieu P. Preface // Mazon B. Aux origines de l’Ecole des Hautes Etudes en sciences sociales. Le rôle du mécénat americain (1920—1960). Paris: CERF, 1988. P. III.
5) Выходец из провинциальной и небуржуазной среды, при этом успешно окончивший Высшую нормальную школу и прошедший конкурс на агрегасьон, он перемещается из «высокой» философии в куда более «приземленные» этнографию и социологию. С 1964 г. Бурдьё занимает пост в Школе. Подробнее социологический анализ его интеллектуальной траектории представлен в: Бикбов А. Бурдье/Хайдеггер: контекст прочтения // Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М.: Праксис, 2003.
6) Бурдье П. Университетская докса и творчество…
7) Вчастности: Mazon B. Aux origines de l’EHESS. Paris: CERF, 1988; Gemelli G. Fernand Braudel. Paris: Odile Jacob, 1995; Une Ecole pour les sciences sociales / Sous la dir. de J. Revel et N. Watchtel. Paris: CERF-EHESS, 1996.
8) Prochasson C. Henri Berr et les durkheimiens // Henri Berr et la culture du XXe siècle / Sous la dir. d’A. Biard, D. Bourel, E. Brian. Paris: Albin Michel / Centre international de synthèse, 1997.
9) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. Р. 85, 145—146. В целом, эта работа предоставляет крайне богатый и детализированный материал по истории Высшей школы социальных наук и Дома наук о человеке.
10) VI секция Высшей практической школы (Ecole pratique des hautes études) в 1972 г. была преобразована в Высшую школу социальных наук (Ecole des hautes études en scienes sociales — EHESS). Для удобства обозначения в последующем тексте я буду пользоваться аббревиатурой текущего названия институции, EHESS.
11) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. Р. 105—106. Помимо того, критерием Фонда Рокфеллера было предоставление постов экономистам, впрочем, не приведшим к дисциплинарному дисбалансу.
12) Данные приводятся по указанной работе Брижит Мазон.
13) О ранних контактах создателей «Анналов» с американскими коллегами и фондами см.: Harvey John L. An American Annales? The AHA and the Revue internationale d’histoire économique of Lucien Febvre and Marc // The Journal of Modern History. Vol. 76 (2004). № 3. P. 578—621.
14) Picard J.-F. La République des savants. Paris: Flammarion, 1990. P. 147—148.
15) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. Р. 142.
16) Maison des sciences de l’Homme. Для краткости в дальнейшем используется аббревиатура этого названия, MSH.
17) Документы любезно предоставлены администрацией MSH.
18) Позиции и траектории Г. Берже посвящен самостоятельный раздел настоящей статьи. Биография Клеманса Эллера (1917—2002) представляет собой одну из ярких иллюстраций той же неординарности MSH, которой отмечена и исходная позиция EHESS: сын венского издателя, учившийся истории в Гарварде, он получил гражданство США и по окончании учебы занялся организацией американских семинаров в Зальцбурге. Встретив в 1950 г. в Париже Февра и Броделя, Эллер переезжает во Францию и становится одним из администраторов MSH, привнеся в его структуру элементы американской модели научного менеджмента.
19) Беседа с Поль Бродель, супругой Ф. Броделя, сопровождавшей его в американской поездке (9 апреля 2004 г., Париж).
20) Беседа с П. Бродель. Та же схема воспроизведена в ее не-опубликованном тексте, который хранится в библиотеке Institut de France (фрагмент любезно предоставлен администрацией библиотеки по просьбе П. Бродель).
21) Впоследствии (в 1960-е и 1970-е гг.) Бродель несколько раз отвечал решительным отказом на предложения создать в MSH образовательные программы.
22) Conseil d’Administration, 11.03.1960. Здесь и далее данные приводятся по материалам Conseil d’Administration из архива MSH, доступ к которым был любезно предоставлен его администрацией.
23) Недатированная записка о проекте MSH (относящаяся к 1956—1959 годам). Любезно предоставлена Ж. Барэном, занимавшим пост генерального секретаря MSH в 1970—1980-е гг.
24) Подробнее институциональная конъюнктура создания Высшей практической школы описана в: Mazon B. Aux origines de l’EHESS. P. 17—21. См. также первую главу монографии К. Шарля: Charle Ch. La République des Universitaires. 1870—1940. Paris: Seuil, 1994. Содержательный сдвиг от общего образования к специализированному в рамках реформ Дюрюи описан в: Ringer F. The fields of knowledge. French Academic Culture in Com-parative Perspective 1890—1920. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 114—118. Общая экспозиция реформ, в частности либерализация женского образования и расширение образовательных возможностей для низших слоев, представлена в: Mayeur F. Histoire de l’enseignement et de l’éducation. T. III. 1789—1930. Paris: Perrin, 1981. P. 140—159, 279—281, 359—363.
25) Dumoulin O. Un «entrepreneur» des sciences de l’homme // EspacesTemps. 1986. № 34/35. [Numéro spécial: «Braudel dans tous ses états. La vie quotidienne des sciences sociales sous l’empire de l’histoire»]. P. 32.
26) Начиная с внутриполитических обстоятельств отставки в 1869 г. самого Дюрюи, который не успевает открыть секцию социальных и экономических наук Высшей практической школы, и заканчивая не менее политическим отказом американского Фонда Рокфеллера финансировать проект социолога и социалиста Мосса. Постоянным рефреном этих неудач является также нежелание Министерства образования брать на себя затраты по реализации новых институциональных проектов: университет и без того обходится дорого. Болееподробнопопыткисозданиянезависимогоучрежденияописаныв: Revel J., Watchtel N. Une Ecole pour les sciences sociales // Une Ecole pour les sciences sociales. Paris: CERFEHESS, 1996; Mazon B. Aux origines de l’EHESS (часть I).
27) «Revue de la synthèse historique». С начала 1930-х годов он называется «Журнал синтеза», тогда же появляется и одноименное общество.
28) Müller B. Introduction// Correspondance: Marc Bloch — Lucien Febvre. Paris: Fayard, 2003. T. 1. P. XVI. Структураидинамикасреды, складывающейсявокруг «Журналаисторическогосинтеза», атакжеспецификасамогопроектаипозицияегоорганизатораописываютсявсборнике: Henri Berr et la culture du XХe siècle / Sous la dir. d’A. Biard, D. Bourel, E. Brian. Paris: Albin Michel/ Centre international de synthèse, 1997.
29) См. также: Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993.
30) Müller B. Introduction. P. XIX.
31) В 1920—1930-е годы в Экс-ан-Провансе университетское образование было традиционно представлено факультетом, дающим выпускникам университетский диплом.
32) Bastide R. Gaston Berger et la philosophie de la spiritua-litémilitante // Hommage àGaston Berger. Aix-en-Provence: Ophrys, 1964. P. 40—41.
33) Основные разделы: «От примитивного мышления к современному», «Язык», «Математика». (Понятие «ментальной оснастки» было одним из ключевых в исторической методологии самого Февра, в частности в его известной книге о «неверии» Рабле.)
34) «Mélanges d’histoire économique et sociale».
35) Ecole libre des hautes études.
36) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. P. 72—73.
37) Ibid. P. 73.
38) Помимо интеллектуального и публичного реноме, обеспеченного историческими работами и организацией проекта «Французской энциклопедии», он занимает целый ряд институциализированных постов: член Академии моральных и политических наук, главный редактор журналов «Анналы» и «Тетради всемирной истории», председатель Национального комитета историков, участник Комиссии по разработке проекта образовательной реформы во Франции, член французской делегации в ЮНЕСКО, президент Комитета по истории Второй мировой войны.
39) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. P. 90.
40) «Американский элемент» в большей мере воплощается в мобильной структуре фонда Дома наук о человеке.
41) Mazon B. Aux origines de l’EHESS. P. 88.
42) В частности, сборники «Hommage à Gaston Berger», изданные университетами Даккара и Экс-ан-Прованса в 1962 и 1964 годах соответственно.
43) Béjart M. Mémoires I. Paris: Flammarion, 1979.
44) Именно в этом качестве он предстает, например, в: Mazon B. Aux origines de l’EHESS; Gemelli G. Fernand Braudel.
45) Ряд биографических сведений заимствован из следующих источников: Delpech L.-J. Adieu àGason Berger// Revue de la Méditerranée. 1960. № 5-6; Béjart M. Mémoires I; Coutagne M.-J. Introduction // Chant nocturne. Saint Jean de la Croix, mystique et philosophie. Paris: Éditions universitaires, 1991. P. 201—202; Bayen M. Hommage àGason Berger // Revue de l’Enseignement supérieur. 1960. № 4; Mazon B. Aux origines de l’EHESS; из сопроводительных материалов к 20-му тому «Французской энциклопедии»; а также из материалов упомянутых сборников «Hommage àGaston Berger».
46) «Les Etudes philosophiques».
47) Chanlat J.-F. Raymond Aron: l’itinéraire d’un sociologue libéral // Sociologie et sociétés. 1982. № 14(2). P. 120.
48) Recherches sur les conditions de la connaissance. Essai d’une théorie pure. Paris: PUF, 1941(которая, впрочем, завершаетсяцитатойизСв. ТерезыАвильской, чьитрудыслужатпредметомлекцийотцаМари-Эжена), и: Le Cogito dans la philosophie de Husserl. Paris: Auber, 1941.
49) Traitépratique d’analyse du caractère. Paris: PUF, 1950; Questionnaire caractèrologique. Paris: PUF, 1951; Carac-tère et pesonnalité. Paris: PUF, 1954.
50) Статьи «Philosophie transcendantale» и «La vie mystique» в: Philisophie. Religion. Encyclopédie Française. T. XIX. Paris: Sociéténouvelle de l’Encyclopédie Française, 1957.
51) Philisophie. Religion. Encyclopédie Française. T. XIX. P. 19.36-12. (пагинация в Энциклопедии не сплошная, а состоит из номера тома, тетрадки и страницы).
52) Braudel F. Gaston Berger // Annales. Economies, Sociétés, Civilisations. 1961. № 1.
53) Berger G. Avant-propos// Enciclopédie Française. T. XX. Paris: Sociéténouvelle de l’Encyclopédie Française, 1960. P. 20.02-3. Этот же императив, уже от своего лица, он воспроизводит в начале статьи «Перспективное отношение»: «Мы смотрим вперед и никак не назад» (20.54-12).
54) «Prospective». В 1957 г. Берже создает Центр изучения Перспективы, в заседаниях которого представители университетского мира участвуют совместно с представителями делового мира, а после ухода с поста министра в 1960 г. намеревается вести в EHESS курсы по феноменологии времени.
55) Статья «Современные тревоги» в 20-м томе «Французской энциклопедии» (20.20-9-12).
56) Статья «Некоторые общие характеристики нашего времени» (20.22.-13-16).
57) Статья «Образование в ускоряющемся мире» (20.54-15).
58) По сути, статья «Образование в ускоряющемся мире», помещенная в 20-м томе Энциклопедии, представляет собой манифест образовательной реформы, близкий взглядам Броделя.
60) «Actes de la recherche en sciences sociales».
61) Несколько подробнее об этом см.: Бикбов А. Французская мысль на экспорт// Русский журнал. 20 июня 2004 г. (http://old.russ.ru/culture/20040720_bikbov-pr.html).
62) Institut Mémoires de l’édition contemporaine.
63) C 2002 г. государственные расходы на исследования сократились не менее чем на треть, а предметом административных дискуссий и массовых манифестаций регулярно становятся новые планы реформ исследования и образования, предполагающие самоокупаемость, институциональное слияние и укрупнение научных подразделений с целью сокращения издержек на их содержание. Подобная научно-политическая ситуация во многом знакома в России по началу 1990-х гг., за исключением активной и массовой политической работы, которую во Франции на различных уровнях продолжают вести научные администраторы, сотрудники лабораторий, члены политических объединений и профсоюзов, представленных в научных инстанциях.