(Рец. на кн.: Брагинская Н.В. Влажное слово: Византийский ритор об эротическом романе. М., 2003)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2005
Брагинская Н.В. ВЛАЖНОЕ СЛОВО: ВИЗАНТИЙСКИЙ РИТОР ОБ ЭРОТИЧЕСКОМ РОМАНЕ. — М.: РГГУ, 2003. — 207 с. — 1000 экз. — (Библиотека [журнала] «Arbor mundi»).
Книга Н.В. Брагинской посвящена скромному по объему, но важному по своим литературно-критическим достоинствам сочинению Михаила Пселла (известного византийского писателя и интеллектуала XI в.) «Каково различие сочинений, из коих одно повествует о Хариклии, а другое — о Левкиппе» (далее в тексте — «Послание»). Она включает перевод этого сочинения с параллельным греческим текстом, сопровождающийся детальным стилистическим комментарием, обстоятельной вводной статьей, «пространными этюдами», во многом дополняющими комментарий к самому тексту, а также послесловием.
Выбор «Послания» для перевода и комментирования обусловлен, видимо, несколькими причинами. Во-первых, это сочинение посвящено разбору и сравнительной характеристике греческих эротических романов Ахилла Татия и Гелиодора — теме, которая в последние десятилетия стала одной из самых популярных среди исследователей античной литературы. Во-вторых, «Послание» относится к так называемым «литературоведческим» штудиям Пселла, которые иногда считают неоригинальными и слепо следующими античной риторической традиции 1. Н.В. Брагинская, признанный авторитет среди отечественных исследователей античного романа, прекрасно разбираясь в античной риторической теории, считает возможным отделить на основе текста «Послания» авторские элементы стилистического и литературоведческого аппарата Пселла от тех, которые восходят к античной традиции, и тем самым выявить оригинальность содержащейся в трактате концепции античного романа.
Представляя своего рода рецепцию греческого эротического романа в Византии, по своей форме «Послание» относится к традиционным риторическим экзерсисам, которые писались еще предшественниками Михаила Пселла. Но, в отличие от этих текстов, трактат Пселла, с одной стороны, затрагивает те стороны литературного произведения, которые античная литературная теория и риторика, как правило, обходили стороной, а с другой — оценивает античный эротический роман с позиций, которые оказываются близки выводам современной европейской науки. Эти особенности, по мнению Н.В. Брагинской, позволяют отнести сочинение Пселла к оригинальным и «интригующе противоречивым» образцам византийской литературы (с. 13—14). Трудность перевода «Послания» Н.В. Брагинская объясняет в первую очередь невозможностью выразить на русском языке «терминологию качественных характеристик стиля, отвечающую терминологии античных риторов», и поэтому, видимо, полагает, что современный читатель, не прошедший полного курса в греческой риторической школе, неспособен понять различие византийских и античных стилистических оценок (с. 20—21). Следовательно, поскольку «критическое эссе» Пселла является прежде всего сочинением о стиле, в котором немало «неудобопонимаемых примеров» (с. 21), Н.В. Брагинская делает выбор в пользу создания не филологически точного (терминологического), а стилистически выверенного художественного перевода, «грехи» которого должны в какой-то мере компенсироваться за счет примечаний к тексту (с. 22).
Перевод выполнен по изданию А.Р. Дейка, представившего полный текст «Послания» на основе сопоставления двух независимых рукописей XIII в.2 Однако, в отличие от этого издания, греческий текст, приведенный в книге Н.В. Брагинской, не сопровождается критическим аппаратом, что я могу объяснить только постановкой иных, чем у Дейка, задач. Этот недостаток, впрочем, искупается подробнейшим комментарием, в котором последовательно объясняется большинство трудно переводимых на русский язык терминов и дается интерпретация спорных пассажей.
Перевод как таковой выполнен на высоком профессиональном уровне, и хотя я все же склоняюсь к тому, чтобы приносить стилистику в жертву точности3, возможно, что в данном случае решение Н.В. Брагинской оправданно. Не может быть рассуждение о стиле переведено неловкими, нескладными фразами. Поэтому можно согласиться с мнением исследовательницы, что «…неуклюжее русское слово [усладительность как перевод глхℵх′фзт], помещенное в похвалу стилю, немедленно эту похвалу уничтожит» (с. 22).
Не вдаваясь особенно в подробности, остановлюсь лишь на нескольких аспектах комментария, которые вызвали у меня наибольший интерес.
Во введении Н.В. Брагинская отмечает, что в пределе примечание должно сопровождать каждое слово и пояснять, почему оно непереводимо. Этому правилу исследовательница старается следовать на протяжении всего перевода. Она приводит различные варианты перевода одного и того же термина, отмечая иногда трудность его адекватной передачи, указывает на сложности перевода отдельных слов и выражений; показывает, как соотносится употребление того или иного термина у Пселла с его интерпретацией у античных риторов — Аристотеля, Дионисия Галикарнасского, Гермогена, Квинтилиана; интерпретирует стилистические и литературоведческие наблюдения Пселла, которые в ряде случаев подробнее разбираются в «Этюдах комментатора».
Кроме того, несомненным достоинством примечаний является попытка представить мнения различных исследователей и обсудить все, пусть даже очень «темные» места текста. Эту практику стоит только приветствовать, потому что многие современные филологи, пользуясь известной свободой в выборе формы комментария, стараются обойти сложные места оригинала. Каждому из нас хотя бы раз приходилось сталкиваться с ситуацией, когда в комментарии отсутствует как раз то, ради чего мы его открыли.
В «Этюдах комментатора» публикатор разбирает необычные выражения и неожиданные характеристики романов у Пселла, которые выходили за рамки «общеупотребительного репертуара» и не могли быть заимствованы из античных риторик.
Для начала Н.В. Брагинская предлагает обратить внимание на метафорические характеристики стиля, позволяющие автору «Послания» находить много необычных слов, образов и сравнений. Одна из таких характеристик — метафора воды — влажности — течения, встречающаяся в тексте, когда Пселл пишет о сочинении Гелиодора как о «влажном и плавном». Задавшись вопросом, что же представляет из себя «влажное сочинение», Брагинская признает, что в руководствах по риторике нет свидетельств на этот счет (кроме понятия о «сухом» или «простом» стиле), и поэтому пытается выяснить, относится ли «влажность» к положительным или отрицательным характеристикам стиля. Приведя примеры «влажности» как характеристики текста у античных риторов и метафорические смыслы этого термина в самих романах, автор приходит к предварительному выводу, что «влажный» стиль — это стиль подвижный и живой <…> чуждый строгости и назидательности, прихотливый и чувственный», который более всего подходит для эротического романа (с. 68—71).
Другой характеристикой стиля романа является его «театральность». Н.В. Брагинская обращает внимание на одну особенность «Послания». Пселл дважды использует понятие «театральности» в своем сочинении: с одной стороны, хвалит Гелиодора за отсутствие театральности и Ахилла Татия за ее присутствие, а с другой — в отношении аттицизмов — находит «Хариклию» привлекательной, потому что ее слог не аттический, а «Левкиппу» плохой, потому что в своем стремлении к аттицизму автор все же его не достигает и пишет «димотическим», то есть простым, языком. По мнению Н.В. Брагинской, эти утверждения не противоречат друг другу, поскольку применительно к стилю Гелиодора понятие «театрального», выступающее в паре с прилагательными «напыщенный» и «украшенный», может означать высокий слог поэтических произведений, которые исполнялись в театре. Во втором же случае — в отношении Ахилла Татия, театральность связана с понятием «народного», то есть «низового», качества. Исследовательница рассматривает несколько возможностей интерпретации понятия «театральный» у византийских писателей, у которых оно обычно имеет отрицательные коннотации. Затем она приводит примеры характеристики «театрального» у Дионисия Галикарнасского, противопоставляющего в своем сочинении «О соединении слов» «театральное» «возвышенному», и приходит наконец к выводу, что «семантика театрального слога у Пселла балансирует с шестом амбивалентности», потому что у театрального есть как негативный, так и позитивный смысл. Присутствие в сочинении Гелиодора «героического», «твердого» начала позволяет говорить, что театрального в нем нет, тогда как у Ахилла Татия, писателя более низкого разряда, театральность означает живость и эффектность, отвечающие вкусам широкой публики.
Наиболее интересной среди «Этюдов», на мой взгляд, является глава, посвященная поэтике романа и структуре текста. Опираясь на подходы современного литературоведения, Н.В. Брагинская акцентирует внимание Пселла к таким аспектам словесного произведения, которые не попадали в поле зрения античной литературной теории и критики, а именно к его архитектонике и способу его квазипространственного построения.
В этой связи исследовательница предлагает рассмотреть два довольно трудных пассажа из «Послания» Пселла. Один из них представляет собой описание композиции «Эфиопики» Гелиодора с использованием удивительной метафоры, уподобляющей развертывание повествования клубку змей 4. Хотя многие исследователи тщетно бились над ее источником, «мысль о начале, спрятанном в середину», пишет Брагинская, «совершенно ясна, потому что роман начинается сценой, которую не понимают ни разбойники, наблюдающие за ней, ни читатель, глядящий на нее их глазами» (с. 97). Другой пассаж, который предшествует «змеиному сравнению», весьма важен для понимания нарративной стратегии автора, но еще более сложен для перевода 5. Трудность этого отрывка заключена, как добавляет исследовательница, прежде всего в понимании трех слов — пй’ℵпнп╣й′б хрпфсе′чпн и б’ нфйрй′фпн, которые она предлагает заново проанализировать, исходя из контекстов их употребления у автора «Послания».
Дав ряд примеров употребления слова пй’ℵпнп╣й′б у Пселла, преимущественно в богословских контекстах, «в которых слово означает Божий промысел, осуществляемый в творении и провиденциальном упорядочении мира» (с. 103), Н.В. Брагинская переходит к изложению предварительных результатов собственного анализа «слова и его места в сочинениях риторов и грамматиков и во-обще всех тех, кто с помощью этой метафоры описывал словесное произведение» (с. 105). Проследив употребление этого термина у целого ряда авторов, исследовательница приходит к выводу, что «“экономия” — это единственная в античной литературной теории категория, которая охватывает не столько стиль, сколько построение произведения в целом, его композицию» (с. 139). И хотя автором понятия «экономии» повествования являлся древнегреческий историк Полибий, мост от историографии к риторическим учебникам начала христианской эры был перекинут только Дионисием Галикарнасским. Одновременно являясь и автором риторических трактатов, и литературоведом, и историком, Дионисий, написавший огромную историю Рима от основания города до Пунических войн, воспринял у Полибия категорию экономии, перенеся ее на текст. Полибий был известен как создатель жанра прагматической историографии, и именно к прагматическому топосу Дионисий отнес «экономию», таким образом сместив мысль Полибия от историософии к риторике: «прагматический топос — это выбор и распределение материала речи» (с. 148). От риторов и выпускников риторических школ, обратившихся в христианство, понятие «экономии» перекочевало в богословские труды. Таким образом, заключает Н.В. Брагинская, Пселл, говоря об экономии писателя, пользовался уже существующим термином, употребляя его отчасти с богословским, отчасти с риторическим оттенком.
В отношении понимания двух других терминов Брагинская также предлагает использовать контекст собственных сочинений Пселла и в результате делает вывод, что «формула писательского творчества древнего романиста строится по модели христианской историософии, согласно которой Промысел создателя <…> пролагает свой путь сквозь наблюдаемый людьми хаос событий» (с. 159).
И наконец, в «Послесловии» Н.В. Брагинская рассуждает о Михаиле Пселле как историке литературы, а также приводит оценки Гелиодора и Ахилла Татия в филологической науке. В частности, вначале она рассматривает «Мириобиблион» Фотия, сочинение, в котором патриарх сделал подробный пересказ «Эфиопики» и дал оценку стилистическим достоинствам сочинения в сравнении с «Левкиппой» Ахилла Татия, а потом сопоставляет сочинение Фотия с эссе-посланием Пселла. Так, оказывается, что характеристики, данные Фотием бесстыдному Ахиллу, приписаны Пселлом «торжественному» Гелиодору, что, по мнению Брагинской, делает противопоставления, данные Фотием, менее резкими в отношении двух античных романистов.
Далее Н.В. Брагинская рассуждает о положении дел в классической филологии (в несколько непривычном для филолога-классика критическом духе), иллюстрируя ситуацию рассказом о радикальном пересмотре оценок Гелиодора и Ахилла Татия (по вопросу, кто кому подражал, был ли Ахилл Татий слабым или пародийным писателем) в зависимости от передатировки периода их творчества 6, заключая, что у филологии часто отсутствует ключ для прочтения античного романа. Только сейчас классическая филология наконец начинает переходить от априорных схем, заданных ей Фотием, к тщательному подбору ключей и отмычек к этому неклассическому жанру.
На последних страницах автор исследования делает несколько заключительных замечаний о Пселле, утверждая, что, даже если данная им высокая оценка индивидуального стиля всего лишь следование риторической системе, сам он, без сомнения, выходил за рамки традиционной риторики и был, как филолог и критик, индивидуален и оригинален.
* * *
Издание, подготовленное Н.В. Брагинской, несомненно, принадлежит к редким пока еще образцам отечественных публикаций античных и средневековых текстов и заслуживает всяческого одобрения и поддержки.
Достоинства труда Н.В. Брагинской, естественно, перевешивают мелкие упущения. Так, по сравнению с десятками, а то и сотнями переводов античных и средневековых авторов, также выполненных на высоком профессиональном уровне, ее перевод сопровождается не краткими примечаниями, которые в лучшем случае поясняют «факты», географические названия и имена собственные 7, а подробными комментариями 8. Для меня они являются, пожалуй, наиболее интересной частью работы Н.В. Брагинской.
Известно, что издание подобного типа, если оно претендует на академичность, должно включать ряд формальных элементов, а именно: текст оригинала с критическим аппаратом, перевод, комментарии, вводную статью и, при необходимости, какие-то заключительные замечания и дополнения, куда могут входить указатели, карты, таблицы и др. Правила подготовки критических изданий античных авторов известны всем филологам-классикам вне зависимости от того, публикуются их труды в известных зарубежных сериях вроде Budй (Collection des Universitйs de France publiйe sous la patronage de l’Association Guillaume Budй) и Loeb (Loeb Classical Library Cambridge, MA) или нет. Во всяком случае, в существующих на этот счет специальных сборниках, где, как, например, в Rиgles et reccomendations pour les йditions critiques, подробно расписаны все требования к подготовке издания текста, правилам составления комментариев посвящено только два с лишним абзаца с довольно общими рекомендациями 9, из чего можно сделать вывод, что выбор здесь целиком остается за исследователем. Иначе говоря, отсутствие четкости в этом вопросе наводит на мысль, что в целом не существует отчетливого представления о том, каким же должен и может быть комментарий к античному (и не только к античному) тексту.
Судя по всему, последние десятилетия отмечены не только изменением теоретических и методологических подходов к тексту, но и связанным с ним оживлением интереса к проблеме комментария как литературного жанра. Если прежде исследователи занимались в основном историей жанра древних комментариев от античности до Нового времени и интерес, можно сказать, шел от комментария к тексту, то теперь сам комментарий стал объектом изучения.
Исследователи отмечают, что первые комментарии появились в эпоху эллинизма, время расцвета александрийской литературно-критической школы при Аристархе из Самофракии (217—145 гг.)10, который, помимо подготовки критических изданий греческих поэтов Гомера, Гесиода, Алкея, Пиндара и Анакреонта, чем занимались александрийские филологи и до него (Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский), видимо, первым начал составлять комментарии к сочинениям эпических поэтов (Гомера, Гесиода), лириков (Анакреонта, Архилоха, Пиндара), трагиков (Эсхила, Софокла), к трудам прозаических авторов (Геродота и Фукидида), а также написал ряд сочинений полемического характера 11.
От трудов Аристарха не сохранилось ни строчки, но благодаря обнаруженным папирусным фрагментам мы можем проследить эволюцию комментария как жанра от античности к Средним векам, изменение его формы и структуры под влиянием менявшихся потребностей читавшей их публики. В рамках этих проблем, например, в последнее время поднимается вопрос о связи между формой комментария и его содержанием. Согласно существующим классификациям 12, папирусные фрагменты античных комментариев условно подразделяются по формату на схолии (т.е. толкования, записанные около столбцов текста свитка или же на полях рукописи) и гипомнемы (т.е. комментарии, записанные отдельно от основного текста, с указанием или без комментируемого места (леммы)). Однако, за исключением размера (схолии на полях обычно короче, чем гипомнемы, чей размер определялся выбором обсуждаемой темы), в содержательном плане между этими двумя типами комментария нельзя, как свидетельствуют исследователи, обнаружить принципиальной разницы. Различия, как, например, показывает С. Тройан в своем исследовании папирусных фрагментов комментариев к древней аттической комедии, можно наблюдать только при анализе содержания отдельных комментариев 13. Так, она подразделяет папирусные комментарии на три категории. К первой относятся научные гипомнемы, написанные учеными, в которых обычно приводятся цитаты из авторов, толкования и литературные параллели, которые иногда мо-гут вступать в противоречие друг с другом или даже отклоняться от обсуждаемой темы. Во вторую категорию попадают популярные гипомнемы — комментарии, написанные для учебных целей и ограниченные только теми объяснениями, которые должны облегчить понимание текста для читателя. Эти гипомнемы в свою очередь подразделяются на те, что предназначены для целей образования с указаниями соответствующих аттических форм и риторических фигур, и те, что включают краткие объяснения отдельных слов и фактическую информацию (например, исторические реалии или мифологические сюжеты).
Третий тип комментария включает глоссы, написанные на полях читателями. Этот тип пометок, по мнению рецензента, однако, не может претендовать на статус полноценного комментария.
Большинство сохранившихся до нашего времени папирусных фрагментов комментариев принадлежит, как правило, именно ко второму, так сказать, учебному типу, дающему риторические, мифологические и исторические пояснения к наиболее распространенным в античности комедиям Аристофана, тогда как настоящие научные комментарии, писавшиеся александрийскими учеными, относятся к комедиям, которые не изучались в школах и поэтому были со временем утрачены.
Почти все античные критики пытались определить методы анализа литературных сочинений. Например, нам известна классификация, разработанная учеником Аристарха Дионисием Фракийским. В своем сочинении «О грамматике» он устанавливает шесть видов работы над литературным произведением: 1) внимательное чтение, сопровождаемое наблюдением над просодией; 2) истолкование поэтической специфики произведения; 3) истолкование отдельных слов и исторических реалий; 4) установление этимологий; 5) оценка соразмерности; 6) эстетическое толкование в сочетании с установлением подлинности произведения (Dion. Thrax. Ars grammatica, I, 1, 5—6)14. Безусловно, эта типология была известна составителям античных комментариев. Между тем большинство известных нам фрагментов комментариев соответствует третьему или четвертому типам классификации Дионисия. Лишь некоторые дают критическую оценку произведения, никогда, однако, не поднимаясь до эстетического толкования 15.
Некоторые исследователи, как, например, Вольфганг Люппе, предлагают выделить и еще один вид античных комментариев, а именно гипотезу, которая представляла собой краткое изложение трагедий и давала объяснения основным действующим лицам и мифам, на сюжеты которых писались трагедии 16. Он, как Тройан, считает, что как схолии, так и гипомнемы относятся к разряду объяснений, которые были взяты из других комментариев, а не являлись просто записями, сделанными читателями на полях. Вот почему античные схолии не следует путать со средневековыми, а их авторов приравнивать к средневековым «scholiastae».
Античные комментарии в свою очередь послужили основой для работы последующих грамматиков и схолиастов поздней античности и Средних веков. Среди самых известных здесь можно упомянуть комментарии Элия Доната к Теренцию и Сервия к Вергилию (400 г. н.э.). Однако, в отличие от комментариев, составлявшихся александрийскими филологами, их главная цель была скорее учебной, чем научной, и заключалась в том, чтобы научить подрастающее поколение правильному употреблению латинского языка 17. В то же время читатель мог почерпнуть из текста комментария данные о римской религии, истории и мифологии, а также сведения о жизни поэта, количестве и названиях написанных им книг и др.
Новым видом пояснений к тексту стали все более распространявшиеся комментарии к Новому Завету, Библии, апологетическим сочинениям, которые также многим были обязаны языческим образцам 18. Традиция составления комментариев продолжала развиваться и в Средние века, пока не получила новый толчок с началом итальянского Ренессанса 19, и так дожила до XIX в. — «великой эпохи комментариев»20.
Как во времена античности и Средних веков, так и сейчас комментарии различаются по форме и предназначению. Возможно, стоит вообще говорить о практике комментария, потому что он является не просто набором пояснительных замечаний, приложенных к тексту для удобства читателя, но также и формой или, по крайней мере, одной из форм научного дискурса, меняющегося вместе с эволюцией доминирующих представлений в ученом сообществе и обществе, его породившем. Это в равной степени может относиться как к древним, так и современным комментариям. Несомненно одно, что осознанно или нет, но каждый исследователь выражает с помощью комментариев свои взгляды, приверженность определенной методологии и дискурсивной практике.
Комментарий — это еще одна возможность провести детальный анализ текста, посмотрев на него со всех возможных точек зрения (литературных, исторических, религиозных); уделить как можно больше внимания интерпретации отдельных терминов и переводу в целом; а при вынесении суждений принимать во внимание весь текст, а не только интересующий вас пассаж. Подобная задача может оказаться непосильной и для специалиста-историка или литературоведа, и тем более для студента. Здесь-то к нему на помощь и приходит комментатор 21.
______________________________________________________________
1) Мнение С.С. Аверинцева (Аверинцев С.С. Школьная норма литературного творчества в составе византийской культуры // Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье. М., 1986. С. 23 и сл.).
2) Psellus Michael. The Essays on Euripides and George of Pisidia and on Heliodorus and Achilles Tatius / Ed. by A.R. Dyck. Wien, 1986.
3) Ср.: Левинская И.А. Деяния апостолов. Главы I—VIII: Историко-филологический комментарий. М., 1999. С. 8.
4) «Да и само начало сочинения напоминает свернувшихся змей, спрятавших головы внутрь клубка, а тело оставивших на виду: ведь книжка делает началом середину, словно так выпал жребий, завязка же повести проскальзывает внутрь» (с. 37. Пер. Н.В. Брагинской).
5) «Пусть читателю поначалу многое покажется лишним, но по мере разворачивания повествования он будет лишь дивиться тому, как складывается все по замыслу создателя» (с. 35—37. Пер. Н.В. Брагинской).
6) Долгое время считалось, что Ахилл Татий жил позже Гелиодора (вторая половина III в. н.э.) и потому как подражатель был слабым и упадочническим писателем.
7) Можно сказать, что такая характеристика справедлива даже в отношении публикаций сочинений античных риторов, при том что они изучались, переводились и комментировались лучшими отечественными филологами, такими как А.Ф. Лосев и А.А. Тахо-Годи, С.С. Аверинцев и М.Л. Гаспаров. См., например: Античные риторики / Собр. текстов, статьи, коммент. и общ. ред. проф. А.А. Тахо-Годи. М., МГУ, 1978. Помимо уже упоминавшегося выше историко-филологического комментария И.А. Левинской к «Деяниям апостолов», другие комментарии такого же уровня можно буквально пересчитать по пальцам: Платон. Федр / Пер. А.Н. Егунова; редакция греческого и русского текстов, вступ. статья, коммент., хронология, индексы имен и наиболее употребительных терминов Ю.А. Шичалина. М., 1989; Евагрий Схоластик. Церковная история / Пер. с греч., вступ. статья, коммент. и приложения И.В. Кривушина. СПб., 1999; Подосинов А.В. Восточная Европа в римской картографической традиции: Тексты, перевод, комментарии. М., 2002, и некоторые другие.
8) Ср. высказывание И.А. Левинской: «…современных комментариев (отечественных. — А.К.), учитывающих достижения современной науки, практически не существует» (Левинская И.А. Указ. соч. С. 7).
9) Serie greque. Paris, 1972. P. 50—51.
10) См.: Фрейберг Л.А. Литературная критика в эпоху александрийской образованности // Древнегреческая литературная критика. М., 1975. С. 199—213; Pfeiffer R. His-tory of Classsical Scholarship. From the Beginnings to the End of Hellenistic Age. Oxford, 1968. Р. 108, 212 sqq.; The Cambridge History of Literary Criticism. Classical Criticism. Vol. I / Ed. by G.A. Kennedy. Cambridge, 1989. P. 208.
11) Schol Il. III, 111 // Scholia Graeca in Homeri Iliadem / Ed. W. Dindorf. V. 1—6. Oxonii, 1875—1877.
12) См.: Turner E.G. Greek Papyri. Oxford, 1971. Р. 114—115 (см., однако, сделанные M. Mejor уточнения в рецензии на книгу: Trojahn S. Die auf Papyri erhaltenen Kommentare zur Alten Komцdie // BMCR. 08.24.2003. № 5).
13) Trojahn S. Op. cit.
14) См.: Kemp A. The Tekhne╞grammatike╞of Dionysius Thrax // The History of Linguistics in the Classical Peri-od / Ed. by D.J. Taylor. Amsterdam; Philadelphia, 1987. P. 169—189.
15) Trojahn S. Op. cit.
16) Der Kommentar in Antike und Mittelalter. Leiden; Kцln, 2002. S. 55—68. Ср.: Фрейберг Л.А. Литературная критика в перипатетической школе // Древнегреческая литературная критика. М., 1975. С. 182—183.
17) The Cambridge History of Literary Criticism. Р. 341—342; ср.: Schnidel U. Wechselwirkungen zwischen Autoren-Kommentar und systematischen Lehrbuch // Der Kom-mentar in Antike und Mittelalter. S. 103—118.
18) Der Kommentar in Antike und Mittelalter. S. 1—14, 37—44.
19) Pfeiffer R. History of Classical Scholarship from 1300 to1850. Oxford, 1976. P. 3—10, 42—44, 54—55, 75—79.
20) Griffin J. The Guidance that We Need. After the Heroic Age, the Age of Commentaries // TLS. 1995. 14 April. P. 13.
21) Hornblower S. A Commentary on Thucydides. Oxford, 1996. Vol. 2. P. 2—3.