Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2005
Аналитическое обращение к собственной истории уже давно стало неотъемлемой частью науки о литературе. Кроме того, в советской ситуации занятия историей литературоведения были также своего рода экологической нишей для «нормальной» работы филолога. При этом зачастую речь шла пусть и об очень существенных, но так или иначе «превзойденных» (в гегелевском, а не идеологически-официозном смысле) моментах становления «нашей» науки, в конечном счете и со всеми оговорками — о ее предыстории. Однако в самые последние годы эта «самоисторизация» показательным образом становится не просто вспомогательным ориентиром, но движущим моментом развития филологического знания. История филологии начинает играть важнейшую самоидентификационную роль как для дисциплины в целом, так и — что даже более важно — для реализации индивидуальных исследовательских стратегий.
Споры о состоянии филологии, в том числе и те, что ведутся в текущей гуманитарной и интеллектуальной периодике, часто отсылают к образу великой, но уже почти ушедшей науки и ее традиции. При этом часто недифференцированно обсуждаются и интеллектуальное наследие и идеологические, политические, социальные условия производства гуманитарного знания в минувшую — советскую — эпоху. Между тем именно разнородность гуманитарной традиции (точнее, традиций) едва ли позволяет сегодня вести речь о реальном существовании единого и безусловного набора самоочевидных достижений и ценностей, на который всем нужно лишь равняться и по мере сил сохранять. Проблематичность прямого и «автоматического» наследования традиций прошлых лет (от Веселовского до Лотмана) обусловливает сегодня необходимость детального и обстоятельного анализа самого содержания научной традиции и ее элементов, связующих звеньев, ценностных характеристик и исследовательских установок. Руководствуясь этими соображениями, «Новое литературное обозрение» открывает с настоящего номера публикацию постоянной серии тематических блоков, посвященных проблематике гуманитарной традиции. Основными вопросами, которые редакция «НЛО» предлагает для обсуждения, являются понятие традиции (характеристика его базовых свойств и границ), критерии филологического профессионализма, жанры научного письма, а также институциональные факторы развития гуманитарных и социальных наук. В рамках этого цикла будут печататься статьи, посвященные истории и современному состоянию отечественной науки, и опыты историко-филологической «интроспекции» других национальных традиций и школ.
История той или иной научной концепции всегда неоднородна, формируется под воздействием нескольких влияний; установление иерархии этих влияний — важнейший элемент филологической и, шире, гуманитарно-теоретической работы. Исследование интеллектуальных движений советской эпохи — особенно нонконформистских — требует от нас четкой этической позиции (которая в данном случае не может быть «вынесена за скобки», должна быть эксплицирована) и понимания того, что даже сугубо научные концепции в советском контексте идеологизировались и тем самым приобретали расширительное, метонимическое значение. Обсуждение социальной прагматики мысли, особенно в тоталитарных и посттоталитарных обществах (см. публикуемую ниже статью Х.У. Гумбрехта о послевоенной Западной Германии), на наш взгляд, есть необходимая часть постижения прошлого филологии и того, как это прошлое претворяется в современном состоянии науки.
Нынешний институциональный кризис филологии, на наш взгляд, лишь обнажил и подчеркнул актуальность ценностного, если угодно, экзистенциального самоопределения и филолога и филологии. Как начинающий, так и состоявшийся ученый-гуманитарий сталкивается сейчас по отношению и к своей дисциплине, и к ее традиции с «детскими» исходными вопросами: специалист «по чему-то» или «кому-то» вынужден задумываться о том, ученым «для кого» и «для чего» он является. Гуманитарная, филологическая традиция, оставаясь важнейшей точкой опоры, предстает в таком ракурсе не только единой и надежной, уже-готовой данностью, но и рукотворной, весьма рискованной вещью, обретаемой каждый раз заново и сугубо индивидуально. Такая многозначность — употребление самого понятия традиции то в единственном, то во множественном числе — вполне принципиальна.
Описанный историками нарочито оксюморонный и вполне реальный феномен «изобретения традиций» у современных наций, на наш взгляд, вполне подходит для описания дел в нынешней (и не только российской) филологии. То, что филологическая традиция рассматривается сейчас не столько в рамках той или иной школы или направления, но в парадоксально раздвоенной форме и общедисциплинарного достояния и индивидуально изобретаемой цепочки предшественников, — важный признак сегодняшней исследовательской ситуации. Ведь именно часто неосознаваемое, но оттого не менее принудительное постоянное соотнесение собственного поиска с уже известными результатами и формами работы в данном исследовательском поле и обозначается как принадлежность к той или иной традиции. И в отличие от институциональных «привязок» (будь то академическое учреждение с вывеской, разбросанная по городам научная школа или устойчивый кружок единомышленников) причастность традиции — признаваемая самим ученым или нет — категория, по определению, субъективная. Ведь от учителя ученику и от автора-ученого читателю-студенту (школьнику, аспиранту и т.д.) передаются не только базовые научные принципы, анонимная совокупность аналитических инструментов или сухой набор образцовых схем.
Тем самым традиция осмысливается не только как прошлое, законченное и готовое к принятию или отвержению целиком (или как феномен «живой связи» с этим прошлым), но и как явление актуальное, обращенное в будущее. Прошлое и настоящее в понимаемой таким образом традиции словно бы просвечивают друг сквозь друга — и мнения предшественников, ученых ушедших эпох, оказываются в фокусе нынешних филологических споров и дискуссий, вовлечены в них почти на равных — с важной поправкой на сделанное с тех пор наукой. Такое открытое и «конструктивистское» представление о научной традиции отчасти сближает ее с пониманием традиции литературной — часто тоже устанавливаемой задним числом, хотя подобие механизмов научной преемственности и факторов литературной эволюции не подразумевает тождества.
Открытое понимание филологической традиции отнюдь не означает всеобщего примирения и постепенного распада единого поля истории науки на частные наделы-традиции; напротив, и согласованность этих толкований и их внутренняя связность не существуют в предустановленной гармонии. Эти порой «опасные связи» заражены и чреваты конфликтностью, агональностью и внутренней, зачастую продуктивной напряженностью (особенно ярко свидетельствуют об этом и спор Ницше с филологией, и «семейная история», рассказанная в настоящем номере Х.У. Гумбрехтом). Отчасти нынешний разговор был начат в дискуссиях о состоянии отечественной филологии (№ 50, 52), о дисциплинарной идентичности современного гуманитария (№ 55), о множественности и многофакторности различных реконструкций литературной истории (специальный № 59). Непосредственным прологом к такой «индивидуализирующей» версии истории гуманитарного знания можно считать статью Михаила Ямпольского о принципах рассмотрения историко-культурной преемственности и Сергея Козлова — о Максе Вебере, месте воображения и категории «выбора» в развитии науки (№ 59 и № 71).
Обращение к границам и истокам филологии не только как области literary criticism (нормативной поэтики и т.д.), но и к ее дисциплинарным и эпистемологическим параметрам (как Fach и Wissenschaft) подразумевает также и обращение теоретически мыслящего филолога или историка филологии к проблематике и познавательному инструментарию философии. Но такая работа, как свидетельствуют публикуемые ниже статьи Михаила Ямпольского и Ханса Ульриха Гумбрехта, представленные в качестве докладов на XIII Банных чтениях «НЛО» весной 2005 года, принципиально отличается от дебатов философов и филологов середины 1990-х годов (самым известным свидетельством которых остается «круглый стол» в «НЛО» № 17). На смену прежним острым спорам вокруг языка описания, определения «своего» объекта или демаркации границ, по-видимому, приходит внутренне полемичный общий раз-говор о критериях научной рациональности, путях развития и концептуальном аппарате современного гуманитарного знания. При этом наиболее существенным становится не ориентация на новейшие философские программы или «актуальные» имена, но скорее целостные историко-философские «блоки», идеи и программы отдельных мыслителей или целых школ. В теоретически оснащенной филологии поиск собственной стратегии и обретаемой ad hoc индивидуальной традиции, вероятно, будет разворачиваться не только в логике сугубо научного парадигматического анализа или выразительного художественного жеста, но и в соответствии со свободными и внутренне строгими правилам философского исследования.
Начинаемый публикацией настоящего блока разговор о филологической и гуманитарной традиции (традициях) на страницах «Нового литературного обозрения» подразумевает, согласно последовательной позиции журнала, открытость поисков и принципиальную рефлексивность авторских позиций. Мы предлагаем теоремы, а не аксиомы и уже потому не претендуем на генеральную ревизию историко-филологического наследия ради дозированного присвоения или произвольного перекраивания под заданный шаблон творчества тех или иных ученых или установок научных школ — с последующими «оргвыводами» для «исключенных» и им сочувствующих. При этом мы подчеркиваем проблемный характер самой дискуссии, заведомую неокончательность тех точек зрения, которые будут далее высказаны, принципиальное отсутствие заранее готовых выводов о том, чем является филологическая традиция и каким образом она может быть изобретена.