Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2005
КАКОЙ БОГ ХРАНИТ РУССКИЕ АРХИВЫ?
“Бог сохранял архивы России” — такова главная мысль трудов В.П. Козлова “Архивы России в зеркале средств массовой информации 90-х годов XX века” и “Проблемы доступа в архивы и их использования” (и так он собирается назвать свою будущую книгу). Если это ирония — не слишком ли цинично, когда вспомнишь “источники” поступления в РГАЛИ сотен архивов репрессированных российских литераторов — конфискация при аресте? В графе “откуда поступило” так и значится: “Из КГБ”. Если же это всерьез — то просто страшно.
Видимо, этот самый “бог” явился в нашу квартиру в Потаповском переулке 3 июня 1960 года в образе шестерых высоких чинов КГБ и буквально из рук (мама держала папку в руках) вырвал рукопись пьесы Б.Л. Пастернака “Слепая красавица”, последний дар поэта моей маме О.В. Ивинской. И унес в свое святилище. Но этого ему показалось мало: через два месяца нас с мамой арестовали и конфисковали все рукописи, черновики, переписку Б.Л. Пастернака, находившиеся в нашей квартире, которую он считал своим вторым домом. Во время следствия это было передано в РГАЛИ, и сколько мы ни боролись за возвращение отнятого (10 лет шло судебное разбирательство), уже после нашей реабилитации в 1988 году, “бог” ничего нам не возвратил. Кому это досталось — уже другой сюжет.
В.П. Козлов называет конфискованный у нас архив “осколками”, полагая, что главная часть осталась у нас, как он пишет, “в портфелях И. Емельяновой и В. Козового”. Он ошибается, недооценивая своего “бога”. “Осколки” — это рукопись второй части романа “Доктор Живаго”, пьесы “Слепая красавица”, переписка с издателями и т.п. В наших же “портфелях” остались письма Бориса Леонидовича моей маме, мне, книги с его надписями, черновики некоторых стихотворений. Все это мама опубликовала в своей книге “В плену времени” (М., 1992). Эти письма публикуются и в различных сборниках переписки Б.Л. Пастернака, о чем меня даже не ставят в известность. Так что как можно “нажиться на публикациях”, как пишет о нас с мужем В. Козлов, я ума не приложу.
Поражает ернический, насмешливый тон, которым В. Козлов пишет о моем покойном муже Вадиме Козовом (умер в 1999 году), поэте, эссеисте, переводчике, сыгравшем немалую роль в русской и французской культурах. Вадим студентом МГУ отсидел шесть лет в мордовских лагерях, наивно сражаясь за победу демократии в той самой России, в которой мы с вами живем. У него было обостренное чувство справедливости, он был рыцарем нашей семьи, страстно восставал против клеветы, лившейся и льющейся на наши головы. Он отнюдь не “использовал судьбу бедной женщины” (моей мамы), — как пишет В. Козлов, — когда ввязывался в безнадежную борьбу за возвращение отнятого “богом” у нас. Сказать, что они с мамой были единомышленниками, — этого мало. В этой борьбе была ее инициатива, ее страстное желание восстановить свое доброе имя.
Этого не произошло. Нет в живых ни мамы, ни Вадима, ни моего брата, который умер в прошлом году. Толчком к его смертельной болезни послужила травля, развязанная в “МК” некой Н. Дардыкиной, когда мама объявлялась агентом КГБ. (Эту клевету В. Козлов шутливо называет “подножкой” О. Ивинской.) Что ж, “против лома нет приема”. Не нам воевать с “богами”, которые по-прежнему охраняют добытые самыми разными путями сокровища.
В. Козлов много пишет о том, что наследие Пастернака — национальное достояние, принадлежит русскому народу. Интересно, с какого момента оно им стало? Было ли оно им, например, в марте 1959 года, когда прокурор СССР Руденко угрожал поэту статьей “измена родине” и арестом? (см. сборник “Б. Пастернак и власть”). Случись это, все было бы просто, и близкие его, сохранившие немногое уцелевшее, не могли бы даже претендовать на возвращение изъятого. А мы претендовали. Правда, без успеха.
Ирина Емельянова