Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2005
Проблема архивов как интегрального элемента «национальной памяти» представляет и общественный интерес и политическую проблему для всех современных стран. Преследование политических противников и целых общественных групп, идентификация этнических меньшинств и «нежелательные» государственные секреты, тайные дипломатические соглашения и конфискованные, «перемещенные» в ходе войн ценности — эти чувствительные и болезненные стороны прошлого остаются частью современной общественной жизни, не стали только историей. Поэтому документальные свидетельства о них являются важным политическим аргументом, а архивная политика в последние десятилетия особенно зримо выступает как часть «большой» политики.
Глубокие позитивные перемены в современной архивной сфере не происходят только за счет «просвещенного» государственного вмешательства, как автоматическое следствие общих политических сдвигов, но являются результатом продуманного и последовательного общественного воздействия, за которым стоит мысль об острой необходимости вновь пересмотреть самые горькие стороны недавней истории. Особенно важной в этой сфере социальной активности становится роль и профессионалов (историков, архивистов), и широкого круга интеллектуалов — в первую очередь журналистов. Для диагностики современного состояния исторической памяти в России следует обратиться к новейшей истории российских архивов, точнее — к периоду «массового рассекречивания» 1991—1993 годов. Важно понять, почему многочисленные архивные открытия не стали предметом сколь-либо широких дискуссий. Это невнимание со стороны гуманитарного сообщества и общества в целом, возможно, стало одной из причин засекречивания ранее открытых документов, за которыми стоят «болевые зоны» отечественной истории. То, что не было осознано обществом как «свое», было апроприировано властью как «чуждое», «излишне политизированное» и возвращено на полки спецхранов.
Для понимания особенностей этих процессов необходимо рассмотреть их в контексте архивной истории других стран. Пожалуй, наиболее показательным здесь является опыт Франции — страны, в которой ведущиеся в последние 10—15 лет бурные дискуссии о национальной истории ХХ века во многом основаны на вновь открывшихся архивных документах. В этой ситуации политика памяти напрямую зависит от политики властей в отношении архивов и доступа к ним. Поэтому архивы в последние годы во Франции оказались в центре общественного внимания 1.
Ключевые события новейшей истории Франции, для которых особенно значимы архивные находки, связаны со Второй мировой войной и утра-той статуса колониальной империи. Обращение к архивам было обусловлено переосмыслением роли движения Сопротивления и постановкой крайне неудобных вопросов о коллаборационизме и соучастии в нацистских преступлениях (прежде всего, депортациях евреев из Франции в лагеря смерти) во времена режима Виши. Этот вопрос не был «закрыт» ретроспективной героизацией и мифологизацией Сопротивления во времена президентства Шарля де Голля. Уже в 1970—1980-е развернулась работа историков, исследующих природу и характер вишистского режима, его социальную историю, механизмы его легитимации и устойчивости (особенно значимой тут была роль специалистов из других стран, например видного американского историка Роберта Пакстона) 2. Находки документов о преследованиях евреев, требование открыть ранее недоступные архивы совпали с крушением коммунистической системы. Новыми предметами осмысления для ученых и интеллектуалов стали так называемые архивы коммунизма — от документов ФКП до вернувшихся из России французских архивов, вывезенных в 1940-е годы в Германию и попавших затем в руки советских оккупационных властей 3. Скандалы вокруг нацистского преступника Клауса Барбье и его показаний на суде в конце 1980-х годов, обвинение в предательстве известных участников Сопротивления супругов Обрак, процесс видного функционера вишистского режима Мориса Папона и, наконец, споры о политическом поведении будущего президента Ф. Миттерана в начале 1940-х годов — все это демонстрировало крушение и голлистского, и «левого» мифа о порабощенной, но сопротивляющейся Франции и свидетельствовало о крайне сложных и болезненных отношениях французов с их недавним прошлым 4. Тогда же получили огласку факты применения пыток и насилия в Алжире в начале 1960-х годов. Требования открыть все архивные источники по этим вопросам прямо затрагивали тот «неудобный» факт, что идея «величия Франции» включала в себя не просто имперские и модернистские, но также колониальные и открыто репрессивные составляющие. Как и в Западной Германии, новыми поколениями оказались поставлены под вопрос послевоенный консенсус и основы исторического самосознания общества, открывшего для себя свидетельства прошлого, которое многим очень хотелось забыть.
Мы сочли нужным открыть этот раздел статьей Венсана Дюклера — видного французского специалиста по современной истории архивов, — посвященной перипетиям архивной политики во Франции 1990-х — начала 2000-х годов и тому, как состояние архивной службы становится предметом внимания общества и политиков. Следующие материалы посвящены уже непосредственно российским архивам. Интервью Н.В. Петрова и статья Г. Рамазашвили освещают негативные тенденции нынешней политики засекречивания — прежде всего реставрацию советских «охранительных» установок в федеральных и ведомственных архивах. Неудивительно, что в иных из этих учреждений «дореформенные» порядки сохраняются в неприкосновенности с 1970 — 1980-х годов. Критический отклик А.И. Рейтблата на книги В.П. Козлова также затрагивает более общий вопрос об идеологических ориентирах нынешнего руководства российского архивного ведомства.
На первый взгляд, данное В. Дюклером описание кризиса и ключевые проблемы современной французской архивистики могут напомнить нашу ситуацию: неопределенное поле между расплывчатым общим законом об архивах и ограничительными подзаконными актами по его реализации, закрытость ведомственных архивов, показательное равнодушие власти (при громких декларациях о первостепенной заботе) к реальным нуждам архивных служб. В то же время гораздо важнее видеть и омонимичность диагноза, разный характер кризисов у нас и у них. Принципиально иной является во Франции, например, роль региональных архивов, которые час-то выступают как очаги культурной жизни в провинции. Разительно отличается от российской и общественная реакция на архивные проблемы: активнейшее участие профессионального сообщества (и не только архивистов, но и историков), включение в дискуссию политиков первого ряда, пристальное и постоянное внимание прессы. Именно такая вовлеченность общества и может способствовать тому, чтобы политика «открытого архива» не была обращена вспять.
__________________________________________________________________________
1) Помимо статей о состоянии архивов в крупнейших газетах («Монд», «Либерасьон») необходимо отметить также специальные подборки материалов в интеллектуальной периодике (Le Débat. Mars-avril 1998. № 99; Mai-août 2001. № 115) и дополнительный номер «Историки и архивы» журнала «Revue d’histoire moderne et contem-poraine» за 2001 год.
2) Paxton Robert O. Vichy France: Old Guard and New Order, 1940—1944. New York: Columbia University Press, 1982; Marrus Michael R., Paxton Robert O. Vichy France and the Jews. New York: Basic Books, 1981. См. также: Russo Нenry. The Vichy Syndrome: History and Memory in France Since 1944. Harvard, 1991.
3) CoeuréS., Monier F., Naud G. Le retour de Russie des archi-ves françaises. Le cas du fonds de la Sûreté// Vingtième Siècle. Revue d’histoire. Janvier-mars 1995. № 45. Р. 133— 138; Idem. Les «archives de Moscou» et l’histoire du mou-vement ouvrier français // Jean Jaurès. Cahiers trimestriels. Janvier-mars 1995. № 135. Р. 28—33.
4) Reid Donald. Resistance and Its Discontents: Affairs, Archives, Avowals, and the Aubracs // Journal of Modern History. 2005. Vol. 77. № 1. P. 197—237. Об этом также шла речь на страницах «НЛО»: Хапаева Д. Герцоги Пя-той республики // НЛО. 2004. № 67. С. 37—38.