Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2005
КОНСПЕКТИВНЫЕ ПЕРЕВОДЫ: Сталин много читал современную литературу, но — по 20—30-страничным дайджестам, которые писали для него секретари. Вероятно, они сохранились и должны быть очень интересным предметом для исследования.
М.Л. Гаспаров. Записи и выписки
Широка литература. Я бы сузил.
Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы (цит. по памяти)
Ответить на вопрос о жанровой природе «Записей и выписок» М.Л. Гаспарова не так уж просто. Основная часть книги состоит из (более или менее) кратких текстов, отмеченных опорными словами и распределенных в алфавитном порядке наподобие словаря. Среди этих «словарных статей» помещены другие тексты различных жанров — воспоминания, эссе, стихотворения… К какому же жанру принадлежат тексты основного массива, сами по себе весьма разнородные (цитаты, квазицитаты, анекдоты, микро-воспоминания, микроэссе…)? При всем многообразии их объединяет сразу несколько факторов — внешне-формальные признаки (алфавитный порядок, соотносимость и соразмерность текстов), «интонационное единство» (С. Гандлевский 1) и единство тематики (сквозная тема книги: тщательная, вдумчивая работа ученого со словом — иначе говоря, любовь к слову, филология). Именно высокая степень цельности, при которой даже цитата, чужое слово, в силу этой цельности превращается в слово авторское, позволяет рассматривать «краткие тексты» М.Л. Гаспарова не как florilegium (некую современную «Пчелу» или «Мудрость Менандра Мудраго»), а именно как афористику.
Данный термин подразумевает здесь сознательную установку конкретного автора на жанр афоризма и на организацию созданных этим автором текстов в соответствующие сборники. Понятие же «афоризм» употребляется нами в широком смысле слова, в соответствии с его греческой этимологией (aphorizein — отграничивать, определять, отрывать, выделять): как прозаическое высказывание с такими отличительными чертами, как аконтекстуальность (отрывочность, выделяемость из контекста, семантическая самодостаточность), лаконичность (стремление к сжатости и меткости), установка на нетривиальность (на оригинальность, своеобразие мысли) и на стилистическую отточенность.
Очевидно, что российская традиция афористики, к которой примыкают и которую продолжают «Записи и выписки» М.Л. Гаспарова, совсем невелика. Из сопоставления можно видеть, что литературы разных языков и культур не в равной степени «афористичны». В числе европейских культур, наиболее склонных к афористике, следует назвать, в первую очередь, французскую с ее длинным рядом «моралистов» ХVII и ХVIII веков (Ларошфуко, Паскаль, Лабрюйер, Монтескьё, Шамфор, Ривароль и др.); не менее богата перворазрядными афористами немецкая (Лихтенберг, Новалис, Гёте, Гейне, Шопенгауэр, Ницше, Карл Краус и т.д.); отметим и польскую, изобилующую афористами и породившую в ХХ веке такого мастера, как Станислав Ежи Лец.
В рамках русской литературной традиции жанр афоризма представлен немногочисленными примерами. Характерно, что в эпоху классицизма, когда русская литература ориентировалась на западноевропейские, в первую очередь французские, образцы, заимствуя чужую жанровую систему и подражая иностранному тематическому и формально-стилистическому канону, в числе литературных явлений, не привлекших почти никакого внимания «изобретателей» новой русской литературы, была перечисленная выше плеяда французских авторов. За подражание французским моралистам взялся лишь Александр Сумароков, и то, видимо, по долгу службы «всеобъемлющего» классициста; Сумароков сочинил примерно сотню убогих и неудобочитаемых максим и размышлений, объединенных под заглавием «Некоторые статьи о добродетели». Вот типичный образчик: «Невежество есть дорога к неумеренному самолюбию, ко гордости и ко закрытию истины и добродетели»2. М.Л. Гаспаров, конечно, знаком с отечественными корнями (вернее, корешками) разрабатываемого им жанра; непроизвольная «козьмапрутковость» сумароковских опытов не ускользнула от его внимания (ср.: «Записи и выписки», с. 248; статья «Козьма Прутков»3).
Красноречиво о состоянии и степени развития русской афористики в ХIХ веке говорит то обстоятельство, что самый известный образец жанра в этот период — «Плоды раздумья» того же Козьмы Пруткова. В середине ХIХ века хорошая афористика была возможна лишь как афористика пародийная. М.Л. Гаспаров и от этого наследия, от веселой чепухи с двойным дном, не отказывается. «“Все происходит не случайно, а по тем или иным причинам, обычно по иным”» («Записи и выписки», с. 123, статья «Детерминизм»). Чем не Прутков?
Весьма отдаленным родственником «Записям и выпискам» приходятся «Мысли мудрых людей на каждый день» Льва Толстого (1903). Принцип как будто тот же — выписки из чужих сочинений; однако трудно представить себе более разительное различие. У Толстого — догма, проповедь, аллегация; у Гаспарова — скепсис, смирение, интертекстуальность.
Несомненную веху в истории русской афористики представляют собой «Уединенное», «Опавшие листья», «Мимолетное» и прочие сборники фрагментарной философской прозы Василия Розанова. Афоризмы Розанова и Гаспарова близки наличием ярко выраженного субъективного начала, «образ[а] автора, по существу — лирического героя»4. Сходство это, однако, скорее типологическое, если не вовсе случайное. Слишком уж различны тематика, способ мышления, интеллектуальная атмосфера. Дело даже не в том, что Розанов — ярый иррационалист, а Гаспаров — убежденный рационалист. Слишком уж разное у них чувство юмора; а ведь чувство юмора — очень важная составная часть мышления и стиля М.Л. Гаспарова.
Одним из крупнейших русских афористов является Григорий Ландау, опубликовавший в эмиграции два сборника афоризмов под заглавием «Эпиграфы» (1927; 1930). Гаспаров «записывает и выписывает» и этого автора: «Если надо объяснять, то не надо объяснять» («Записи и выписки», с. 296, статья «Тавтология»). Любопытно, что то же жанровое определение дает книге Гаспарова в своей рецензии И. Булкина, которая пишет, что «Записи и выписки» «вернее всего было бы назвать собраньем эпиграфов»5.
Среди предшественников и жанровых прообразов книги М.Л. Гаспарова — записные книжки Лидии Яковлевны Гинзбург 1920—1980-х годов (см. ее книгу «Человек за письменным столом» 1989). Многие страницы книги Гаспарова свидетельствуют об уважении, о научной преемственности по отношению к Гинзбург. Не заимствовал ли М.Л. Гаспаров название своей книги именно у Л.Я. Гинзбург?
Список, конечно, не полон; неучтенные имена и названия добавить легко: «Записные книжки» кн. П.А. Вяземского, «Мысли и характеры» В.Л. Пушкина, афоризмы Д.Н. Блудова, «Мелочи из запаса моей памяти» М.А. Дмитриева, «Table-talk» А.С. Пушкина, «Апофеоз беспочвенности» Л.И. Шестова и т.д.; однако сложившейся картины они принципиально не меняют.
Если же, как мы старались показать, особой склонности к афористике русским писателям «в колыбель не кладут» (немецкая поговорка) — почему М.Л. Гаспарову близок именно этот нестандартный, мало популярный в России жанр?
Один из лейтмотивов «Записей и выписок» можно усмотреть в вариациях на тему конспективности (конспектов, «конспективных переводов»). Как представляется, идея конспективности — ключ не только к литературной, но и к филологической работе М.Л. Гаспарова. Конспективность в его понимании — сложная культурная техника, подразумевающая не только эрудицию, глубокое знание культурной традиции, но и способность к творческому превращению чужого текста в нечто свое, оригинальное. Утверждение М.Л. Гаспарова, например, что «все творчество Пушкина было, так сказать, конспектом европейской культуры для России» («Записи и выписки», с. 190, статья «Верлибр и конспективная лирика»), следует понимать как величайшую похвалу поэту.
Афоризм своими жанровыми признаками (установкой на краткость, оригинальность, отточенность) предстает образцовым, если не идеальным средством демонстрации действенности концепции конспективности. Афоризмы М.Л. Гаспарова — это словно конспекты несозданных статей, очерков, воспоминаний, переводов (ср.: «Верлибр [—] этот подстрочник ненаписанных шедевров» — «Записи и выписки», с. 343, статья «Верлибр»). Понятие конспекта оказывается в этом ракурсе центральной метафорой филологической и литературной деятельности М.Л. Гаспарова. Его афористика — это тоска по абсолюту конспективной филологии и конспективной литературы.
1) Гандлевский С. Хрестоматия по точноведению // Итоги. 2000. 14 апреля (http://www.itogi.ru/paper2000.nsf/Article/ Itogi_2000_04_14_165212.html).
2) Сумароков А.С. Полн. собр. соч. М., 1787. Т. 6. С. 252.
3) «Записи и выписки» здесь и далее цитируются по изданию: Гаспаров М.Л. Записи и выписки. М.: НЛО, 2000.
4) Гандлевский С. Цит. соч.
5) Булкина И. Чтоб эпиграфы разбирать // Русский журнал. 2000. 29 февраля (http://www.russ.ru/krug/kniga/ 20000229.html).