Два фрагмента на тему «Сионизм и русская культура»
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2005
Имя крупного еврейского (сионистского)
общественного деятеля, поэта, переводчика, редактора, издателя Лейба (Льва
Борисовича) Яффе (1876— 1948) в последние годы многократно упоминалось в разных
исследовательских и публикаторских контекстах 1. О его жене, Фриде
Вениаминовне (урожд. Каплан, 1892—1982), известно в основном благодаря
публикаторским усилиям З. Копельман 2. При освещении биографии
супругов Яффе акцент, как правило, делается на той стороне их деятельности, где
они оба выступают в роли посредников между еврейской (причем с сильным
сионистским оттенком) и русской культурами. Два нижеследующих фрагмента
развивают этот, ставший уже привычным 3, однако далеко не до конца
исчерпанный пласт персонально-биографической и социально-исторической
проблематики, связанной с отношениями русской культуры и сионизма.
Семьи Гершензонов и
Яффе были близко знакомы по Москве, именно Гершензон познакомил Л. Яффе с Вяч.
Ивановым, Шестовым, Ходасевичем, а Л. Яффе, в свою очередь, привел в дом
Гершензона Х.-Н. Бялика — последний произвел на хозяина неизгладимое
впечатление 4. По просьбе Л. Яффе, который вместе с Ходасевичем
редактировал «Еврейскую Антологию. Сборник молодой еврейской поэзии» (М., 1918;
2-е изд. — 1921; 3-е — 1922; два последних вышли в Берлине), Гершензон написал
к ней предисловие. В своих воспоминаниях о Ходасевиче, опубликованных в
Эрец-Исраэль на иврите, Л. Яффе, имея в виду это предисловие, как кажется, не
без некоторой гордости представлял дело так, будто бы именно он по-настоящему
ввел Гершензона в еврейский мир: «Еще совсем недавно он сидел у себя в мезонине
и ничего не знал о нашем народе. Обликом и манерами он походил на раввина из
местечка. С подвижничеством раввина корпел он над ученьем и работал, только его
ученьем были российская история, декабристы, исследование пушкинской
поэзии и проблематика русской
литературы» (пер. З. Копельман) 5; ср. в письме Гершензона родным от
20 ноября 1917 года: «Я должен был в начале декабря читать в Одессе лекцию о
еврейском вопросе, об этом хлопотал Яффе, и я хотел заранее не предупреждать
вас; теперь из-за событий и это расстроилось»6.
Совершенно естественно, что связь между
Л. Яффе и Гершензоном, несмотря на некоторые полемические выпады первого против
второго, вызванные их разным отношением к судьбам еврейского народа, не
прекратилась даже после того, как Л.Б. и Ф.В. Яффе поселились в начале 1920
года в Эрец-Исраэль. Здесь Л. Яффе стал редактором газеты «Ha-Arets»,
издававшейся на древнееврейском языке. Палестинские письма Л.Б. Яффе Гершензону
ныне опубликованы (см. примеч. 1). Однако письмо к нему Фриды Вениаминовны от 8
февраля 1922 года, хранящееся в архиве Гершензона в Отделе рукописей Российской
государственной библиотеки (Ф. 746. Кор. 44. Ед. хр. 59. Л. 1—2 об.), до сих
пор не было напечатано. Между тем оно, как мне кажется, представляет немалый
интерес, прежде всего с точки зрения описания внутреннего состояния родившейся
в России женщины, еврейки, которая принадлежала к интеллигенции, имела самое
непосредственное отношение к сионистскому движению еще до репатриации в
Эрец-Исраэль (в 1913 году Ф.В. Яффе вместе с мужем была участницей 11-го
Сионистского конгресса в Вене) и стала, не порвав связи с русской культурой,
одним из активных строителей будущего Еврейского государства.
За скобками данной публикации остается
небезынтересный сам по себе сюжет об отношениях между Л. Яффе и Гершензоном,
чьи пути разошлись не только биографически, но и идейно: в то время как супруги
Яффе отправились в далекую Палестину воплощать сионистский идеал, оставшийся в
Советской России Гершензон издал в 1922 году книгу «Судьбы еврейского народа»,
в которой противопоставил сионизму свое анти-сионистское понимание — скорее не
социально-политическое, а философско-метафизическое — «еврейского вопроса».
Последовавшая два года спустя смерть Гершензона была воспринята в сионистских
кругах хотя и с искренним сожалением, но все же несколько отстраненно,
поскольку Гершензон выступал уже тогда как представитель идейно враждебного
лагеря 7. Я не располагаю сведениями о том, как отнеслись к «Судьбам
еврейского народа» супруги Яффе и читали ли они вообще эту книгу, однако для
меня почти несомненно, что, если знакомство с ней состоялось, их реакция, при
том, что она была, разумеется, далека от плоско-поверхностных интерпретаций,
основывалась на неприятии позиции автора.
В публикующемся ниже письме Ф.В. Яффе не
говорит, о какой именно книге ее корреспондента идет речь, но из содержания
становится понятно, что Гершензон прислал в Палестину свою с Вяч. Ивановым
«Переписку из двух углов», вышедшую первоначально в Петербурге в 1921 году
(изд-во «Алконост»), а через год переизданную берлинским издательством «Огоньки».
Впрочем, о том, что Яффе получили от Гершензона именно «Переписку из двух
углов», мы узнаем из письма самого Льва Борисовича от 24 апреля 1922 года
писателю Андрею Соболю 8 (это был ответ на письмо Соболя, которое
приводится во втором фрагменте данной публикации).
Супруги Яффе, судя по всему, стали одними
из первых палестинских читателей «Переписки…», которая, между прочим, была в
1943 году переведена Исраэлем Зморой на иврит и издана в Тель-Авиве. Мысли и
мотивы, содержащиеся в письмах Вяч. Иванова и Гершензона, оказались близки
интеллектуальному и моральному опыту первостроителей еврейской Палестины, в
котором телесные и духовные испытания естественным образом искали связей и
параллелей с историческими прецедентами и философскими «архетипами» — в частности,
с толстовской идеей «опрощения», дебатирующейся в «Переписке…»; вероятно, по
той же причине столь взволнованно читала книгу Фрида Вениаминовна. Если
суммировать общий эмоциональный пафос ее письма, то, наверное, он может быть
выражен строчкой Ходасевича «Претит от истин и красот» — той самой, которая
покорила и Гершензона и о которой он писал автору, что мог бы взять ее
эпиграфом «к своим письмам “из двух углов”» (письмо от 17 августа 1924 года) 9.
Известный
своими юдофильскими настроениями М. Осоргин как-то пи-сал в связи с просмотром
документальной ленты «Путешествие в Палестину»: «Я часто вспоминаю слова,
сказанные мне крупным сионистом и российским революционером еще в начале
мировой войны: “Мы создадим в Палестине маленькое дрянненькое мещанское государство;
знаю, что и там будет все, что полагается государству: политическое и
социальное неравенство, полиция, тюрьмы. Но там я буду сидеть в моей тюрьме,
и там мой городовой будет бить меня по морде”»10. Этому
несколько тривиальному, хотя, безусловно, распространенному в сионистской среде
«патриотизму», через который получал разрешение спор о «судьбах еврейского
народа», в случае с супругами Яффе и людьми, придерживавшимися схожих
воззрений, может быть противопоставлено иное, более глубокое и более целостное
его понимание. Прежде всего оно касается того, что быт и бытие на Земле Израиля
не могут быть ограничены сугубо местными интересами, а должны отражать
общезначимые для всех людей философские и культурные перспективы. В этом случае
идея Еврейского государства как проект «национального строительства»
оказывается связанной не только с «материальным» обустройством «своего»,
«еврейского» угла, но одновременно с глубокой духовной целью — созданием в нем жизни по Божьим заветам. Далеко не
случайно, что это место в письме Фриды Вениаминовны («Но жить по-Божьи — это не
значит жить так, как все мы живем, а как-то иначе. Как?») корреспондирует со
следующим фрагментом из другой книги Гершензона, «Ключи веры» (1922): «Есть,
говорят они [пророки], две правды: Божья правда, истинная, и человеческая,
ложная; правда объективная, единая для всех, и субъективная, личная правда
каждого отдельного человека. Праведность в том, чтобы жить по Божьей правде
[…]»11.
Поиск путей жизни «по Божьей правде» в
новом, сионистском, обществе — вот, если говорить кратко, формула мучительных
размышлений автора публикуемого ниже письма, на которые, как она признается, ее
подвигла книга вроде бы далекого от сионизма и чуждого этой доктрине Гершензона12.
Дорогой Михаил
Осипович,
на днях мы получили Ваше письмо и книжку
и очень обрадовались Вашему первому привету после такого долгого перерыва. Лев
Борисович собирается ответить Вам на все вопросы о нас и о нашей жизни здесь, а
я пока хочу только написать Вам, т. к. вся нахожусь под впечатлением Вашей
книги, о том, как и почему она меня так сильно взволновала.
Последние полгода, больше чем когда бы то
ни было, я болею этими вопросами. Я живу, делаю свои обычные хозяйственные
дела, занимаюсь «материнством»13 — это занятие, правда, пассивное, не
требующее от меня волевого напряжения и сознательного творчества, но все же
берущее целиком мое время; я вожусь с людьми и как будто участвую в их жизни, а
внутри меня идет непрерывная тяжелая работа, со всем внешним ничего общего не
имеющая или имеющая постольку, поскольку отвечает мне самой на мои вопросы. Я
недавно перечла почти всего Толстого и о нем биографию П. Бирюкова14,
я присматриваюсь к жизни молодежи так назыв[аемых] «халуцов»15, уже
опростившихся, и наконец я сама тяжело и много работала физически и вся жизнь
для меня начала представлять интерес только с точки зрения культуры — ее
признания, отрицания или согласования с чем-то иным, что есть, но что мне еще
не ясно. Люди здесь, в Палестине, жалуются на отсутствие культурной жизни, а я
нахожу, что ее еще слишком много. С другой стороны, мне слишком знакомо то
отупение внутреннее и огрубление внешнее, которое находит на человека, когда он
после работы спит, а после сна работает — и больше ничего.
Знаю, что тут не вопрос о смысле жизни вообще, т. к.
всякий человек, кот[орый] в свое юно-критическое время не покончил [с] собой,
решил этот вопрос положительно. Еще меньше это вопрос выбора деятельности иной
страны и условий, где легче было бы жить соответственно каким-нибудь догматам,
будь это толстовство, напр. или что-нибудь другое. Чего и кого только здесь нет
и каких только экспериментов люди не проделывают
над собой и своими детьми: начиная с коммуны и кончая монастырями. А тем более,
если взять на себя роль штопальщицы культурных риз или, как здесь говорят,
«работу по национальному строительству».
Но жить по-Божьи — это не значит жить
так, как все мы живем, а как-то иначе. Как?
И почему мы детям нашим готовим ту же
бессмысленную жизнь? Разве в надежде, что они недорастут или перерастут нас?
Я очень
извиняюсь, дорогой Михаил Осипович, что заставила Вас читать о себе вещи,
кот[орые], может быть, Вас вовсе не интересуют. Но в этом вина Вашей волнующей
книжечки и может быть еще то, что у меня есть надежда получить от Вас пару слов
в ответ. Марье Борисовне мой сердечный привет и поцелуй, также детям.
Уважающая и преданная
Вам, Фрида Яффе
Упомянутое выше письмо Л. Яффе Андрею
(Юлию) Михайловичу Соболю (1888—1926) явилось ответом на послание последнего от
10 марта 1922 года, публикуемое здесь впервые. Чтобы полнее оценить содержание
соболевского письма в Палестину, необходимо представлять отношение этого
писателя к сионизму вообще. Данный вопрос не раз становился предметом
обсуждения 16. При этом, как правило, в фокус внимания попадали
по-юношески звонкие, хотя и художественно беспомощные стихи Соболя,
прославлявшие идею возвращения евреев в Эрец-Исраэль, а также позднейшее его
активное участие в редактировавшихся Л. Яффе московском еженедельнике «Еврейская
жизнь» и сборнике «Сафрут» (М., 1918. Вып. I), а также в альманахе «Еврейский
мир» (М., 1918), редактором которого, вместе с Э.Б. Лойтером, был сам Соболь, и
«Еврейском альманахе» (М., 1923); необходимо отметить также факт сотрудничества
Соболя в одесской сионистской газете «Одесская мысль».
Знакомство
Соболя с Л. Яффе произошло, по всей видимости, в середине 1910-х годов, и на
этот период — до отъезда семейства Яффе в Палестину в конце 1919 года,
приходятся наиболее тесные их отношения. В письме к жене, Р. Бахмутской, от 23
марта 1918 года Соболь сообщал: «Приехал Рутенберг. Вчера мы с ним были у Яффе.
О нем и о моих разговорах с ним тоже расскажу тебе, когда приеду»17.
В тот же день В. Ходасевич, видевший Соболя, писал Л. Яффе: «Пожалуйста,
выздоравливайте. Соболь говорит,
что Вам лучше. Правда это? Обязательно напишите о себе»18. В 1-м
выпуске редактировавшегося Л. Яффе сборника «Сафрут» (М., 1918) появился
соболевский рассказ «Встань и иди»19, а в сионистской одноразовой
газете «Еврейство и Палестина», вышедшей под редакцией все того же Л. Яффе, —
эссе «Сон тысячелетий». В нем Соболь писал об извечной мечте еврейского народа
вернуться на прародину:
Мы
спим тяжко. У нашего изголовья так часто кошмар ночи, как и кошмар дня;
пробуждаемся нередко при огарке, как и нередко во тьме; живем трудно <,>
и трудны все дороги и пути жизни, но если есть сны исцеляющие, сны прекрасные и
если к нам приходят они — то среди них я знаю один золотой сон.
Сон тысячелетия, сон вчерашнего дня, сон завтрашнего дня —
неизменный, вечный и пленительный.
Он в душе
народа, он со мной. И не спрашивайте меня, верю ли я в
сны — я его
вижу.
О, как мы нищи и одновременно богаты 20.
При всем этом «сионизм» Соболя, бесконечно любившего
Россию, носил достаточно внешний и «летучий» характер, чтобы претендовать на
глубокое укоренение в его личности; при том, что за свою жизнь писатель прошел
через множество разнообразных увлечений. Тем не менее публикуемое ниже письмо
заслуживает внимания хотя бы своей биографической значимостью — как один из
штрихов крайне «темного» периода в жизни Соболя, отмеченного некоей, что ли,
«порубежностью» — эволюцией от неприятия советской власти к ее признанию. За
несколько месяцев до этого, в августе 1921 года, Соболь был освобожден из
одесского чекистского застенка, куда попал в феврале того же года 21,
а спустя чуть более чем два года,
будучи уже секретарем Всероссийского Союза писателей, так излагал в «Правде»
свою позицию: «И надо тогда честно сделать честный вывод. Или — или. Или
замолчать, раз существуют обложки одного только “типа”, или открыто, без
двойной бухгалтерии принять “обложку” — принять революцию, с глубоким
убеждением, что в стремительно бурной водоверти вокруг тебя капля чернил с
писательского пера равноценна капле крови, пролитой в бою, стружке с рабочего
станка, зерну, брошенному в борозду ранней нови»22. Между двумя
этими событиями в жизни Соболя случилось много такого, о чем до сегодняшнего
дня почти ничего неизвестно. Одним из таких биографических фактов и является
его письмо в Палестину, хранящееся в собрании Л. Яффе (Central Zionist
Archives. L. Jaffe’s Fond. A13/135). Письмо печатается с сохранением
особенностей авторской орфографии и пунктуации.
Трубниковский
пер. 16, кв. 1
(Поварская)
Москва, 10 III [1922]
Милый Лев
Борисович,
меня Вы, по-видимому, совсем забыли, а я
— видите — помню? Вчера был у Рахили Григорьевны и узнал от нее, что Вы живы,
здоровы и что у Вас сынок 23. А я за эти годы ничего не знал о Вас.
И не мудрено: ведь меня носило за эти годы по краям и весям, мотало не мало — и
вот я снова в Москве.
За эти годы не мало было прожито и
пережито. Было много горя. Большие перемены в моей жизни и не мало перенес.
Но я, по-видимому, нечто вроде
Ваньки-Встаньки: падаю — и все же поднимаюсь.
Сюда я приехал месяца четыре тому назад —
после тяжелой шестимесячной болезни. Сейчас я здоров. За эти годы я мало писал.
Привез сюда две повести и пьесу; повести появятся на днях 24, а
пьеса пойдет у Корша 25. Сейчас подробно писать о себе не хочется.
Вот когда Вы и Фрида Вень<яминовна> отзоветесь — тогда я по-настоящему
напишу, а пока хочется послать Вам весточку, привет и сказать, что я
по-старому, по-прежнему люблю и помню.
Ваше
письмо будет для меня большой радостью. Хочется знать все, все о Вас, о Фриде
Веньям<иновне> и о девочках. Тамочка 26, наверное, уже совсем
большая.
Буду ждать Вашего письма с большим
нетерпением. Вы откликнетесь, правда?
Горячо Вас обнимаю.
Всем Вашим привет (и сыну!)
Ваш Андрей
P.S. Я, как хороший еврей, тотчас же с
просьбой. Вот в чем дело, милый Лев Борисович. В прошлом году нью-йорская
евр<ейская> газета «Die Zeit» печатала в переводе мой роман «Пыль», не
спрося у меня, не сообщив 27.
Я узнал об этом (это было месяца 4 тому
назад), написал им, прося хотя бы немного уплатить мне. Правда, конвенции нет —
но во главе газеты стоит писатель Д. Пинский; он должен понять, как трудно
теперь писателям жить материально. Я надеялся, что они отзовутся. Но они упорно
мол-чат. И вот, милый Лев Бор<исович>, просьба моя к Вам: напишите им,
пристыдите их, авось они заплатят мне. Если не наличными — то пусть внесут в
Ару 28, а я получу здесь продуктами. Если это Вам не трудно —
сделайте это для меня. Буду Вам очень благодарен 29.
Итак, жду Вашего письма.
Обнимаю.
Андрей.
1) См. о нем в: Бернхардт Луис. В.Ф. Ходасевич
и современная еврейская поэзия // Russian Literature. 1974. № 6. С. 21—31; Тименчик
Роман, Копельман Зоя. Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н. Бялика // Новое
литературное обозрение. 1995. № 14; Ходасевич Владислав. Из еврейских
поэтов / Сост., вступ. статья и коммент. З. Копельман. М.; Иерусалим: Гешарим,
1998. С. 22—23; Письма Л.Б. Яффе к М.О. Гершензону / Публ. Б. Горовица //
Вестник Еврейского университета в Москве. 1998. № 2 (18). С. 210—211; Краткая
еврейская энциклопедия. Т. 10. Иерусалим, 2001. Стлб. 992—994 и др. Русский
читатель в послереволюционной России мог познакомиться с поэтическим
творчеством Л. Яффе в книге В. Львова-Рогачевского «Русско-еврейская
литература» (М.: ГИЗ, 1922. С. 127—128), см. рецензию на нее А. Горнфельда
«Русское слово и еврейское творчество» (Еврейский альманах. Пг.; М.:
Книгоизд-во «Петроград», 1923. С. 184), где имя Л. Яффе упоминается в менее
комплиментарном контексте.
2) См.: Комментарий к одному письму М.О.
Гершензона, или Снова о судьбах еврейского народа / Публ. З. Копельман //
Вестник Еврейского университета в Москве. 2000. № 4 (22). С. 311—320; а также
публикацию отрывков из мемуарного романа Ф.В. Яффе «Поколение пустыни» в
«Иерусалимском журнале» (2000. № 5).
3) Говоря о «привычности», я имею в виду,
что «синтетическая» русско-еврейская деятельность Л. Яффе обычно ассоциируется
с годами, проведенными им в России; между тем он был многообразно связан с
русской культурой и в послероссийский период. Упомяну в этой связи о
нью-йоркских встречах Л. Яффе с поэтом, прозаиком, критиком М.О. Цетлиным
(Амари) (1882—1945), в то время редактором «Нового журнала», который он основал
в 1942 г. вместе с М. Алдановым. 18 октября 1944 г. Л. Яффе записал в своем
дневнике: «Один вечер провел у Михаила Цетлина, редактора “Нового журнала”,
выходящего раз в два месяца. Цетлин — внук Кальмана Зеева Высоцкого. Он
милейший человек. Русский поэт и прозаик. Опубликовал книгу стихов [речь идет
только об эмигрантском периоде, и имеется в виду сборник «Кровь на снегу. Поэма
о декабристах», Париж, 1939], написал книгу о русских композиторах [имеется в
виду книга о композиторах «могучей кучки» — «Пятеро и другие», Нью-Йорк, 1944,
2-е изд. — 1953].
Когда я видел его в Париже четыре года
назад, впервые после более чем тридцатилетнего перерыва, он сказал: “Я выступал
против Вас на студенческом собрании, но думаю, что Вы тогда были правы”. Как-то
он сказал мне здесь: “Я стыжусь, что не отдал свои силы моему народу, а сейчас
уже поздно”. В последний вечер он мне сказал: “Жаль, что я не знаю иврита, а то
мог бы что-нибудь сделать”. Преподавателем иврита был у него Равницкий [И.Х.
Равницкий (1859—1944), еврейский писатель, журналист, редактор и издатель; до
переезда в Эрец-Исраэль в 1921 г. жил в Одессе, где в 1892 г., после высылки
евреев из Москвы, обосновалась семья Цетлиных], но обучение строилось таким
образом, что ученик быстро забыл все, чему его учили. Кузен Цетлина получал от
старика Высоцкого рубль за каждое выученное наизусть стихотворение И.Л.
Гордона. Ребенок заработал 90 рублей, но значения слов, которые произносил,
совершенно не знал. С тех пор он возненавидел иврит. Кузены Цетлина, Михаил и
Авраам Гоцы, оба отдавшие свои жизни русской революции, были лидерами партии
социалистов-революционеров. Их отец дал деньги, на которые была приобретена
земля в Явне для строительства ешивы» (Yaffe Leib. Ktavim, igrot
veyomanim. Jerusalem, 1964. S. 218. Перевод с иврита мой. — В.Х.).
4) 23 апреля 1917 г. он писал родным:
«Вчера вечером Яффе привез к нам Бялика; была еще только жена Яффе. Они
просидели часа три. Итак я скажу: много я видел замечательных людей, но такого
большого, как Бялик, еще не было за нашим столом. Маруся [Мария Борисовна
Гольденвейзер (1873—1940) — жена Гершензона] говорит, что из такого теста могли
быть разве Кант или Шекспир. Он так удивительно, глубокомысленно умен, и в
своем мышлении так существенен, конкретен, что по сравнению с ним наше мышление
как-то беспочвенно и воздушно. И потому же, конечно, он с вида, по манерам,
прост совершенно, точно приказчик. Говорит самым простым тоном, и когда
вслушаешься, то слышишь нарастающую стальную крепость мысли, отчетливость и
поэтичность русских слов, а в узеньких глазах — острый ум. […] По сравнению с
ним и Вяч. Иванов, и Сологуб, и А. Белый — дети, легкомысленно играющие в
жизнь, в поэзию, в мышление» (Гершензон Михаил. Избранное. Т. 4. М.;
Иерусалим: Университетская книга; Gesharim, 2000. С. 493). Этот фрагмент
приводит Ходасевич в своей статье «Бялик» (Возрождение. 1934. 12 июля).
5)
Владислав Ходасевич. Цит. соч. С. 16.
6)
Гершензон Михаил. Цит. соч. Т. 4. С. 493.
7)
См. некролог Гершензона, написанный М. Бенедиктовым (Берхиным) и опубликованный
в парижском еженедельнике сионистов-ревизионистов «Рассвет» (1925. № 10. 8
марта. С. 8). Ср.: Лазарсон М.Я. Право на банальность. Рига, 1927. С.
36—41. Впрочем, обвинение Гершензона в ассимиляторских настроениях,
«славянофильстве» началось еще при его жизни, см., к примеру: Beilinson M. Der
Untergang der Assimilation // Der Jude. 1923. VII. S. 171— 179. С противоположных позиций философия
и публицистика Гершензона как органическая часть еврейской культурной традиции
рассмотрены в работе израильского исследователя Ицхака Маора «M. Gershenzon
vehashkafotav al ha-yahadut» [М. Гершензон и его взгляды на еврейство]
(He-avar: Le-dvarei yamei ha-yehudim ve-ha-yahadut be-rusia. Vol. 16. Tel Aviv,
1969) (иврит).
8) Мне не удалось
отыскать этого письма в российских архивах Соболя. С копии, оставшейся в
семейном архиве Яффе, оно было переведено на иврит и опубликовано в книге,
подготовленной его сыном Беньямином: Yaffe Leib. Beshlikhut am:
Mikhtavim ve-teudot 1892—1948 [Посланец народа: Письма и документы]. Иерусалим,
1968. С. 67— 68.
9) Письма М.О.
Гершензона к В.Ф. Ходасевичу / Публ. Н.Н. Берберовой // Новый журнал. 1960. №
60. С. 230.
10) Осоргин М.А. Два Сиона //
Еврейская трибуна (Париж). 1924. № 12 (188). 26 июня. С. 2.
11) Гершензон Михаил. Цит. соч. Т.
4. С. 149.
12) Письмо печатается с сохранением
авторской пунктуации.
13)
У Яффе были две дочери — Мирьям (1911—1993), Тамар (1914) — и сын Беньямин
(1921—1985).
14) Имеется в виду одна из книг биографа
Л.Н. Толстого П.И. Бирюкова (1860—1931).
15) «Халуц» — «пионер» (иврит);
название первых евреев-поселенцев, участвовавших в колонизации Палестины.
16) См., к примеру: Кауфман А. Об
Андрее Соболе // Еврейская жизнь (Харбин). 1926. № 28. 18 июля; № 29. 25 июля;
№ 30. 1 августа; Шехтман И. Неизвестный Анд-рей Соболь (Неопубликованные
стихотворения) // Рассвет (Париж). 1926. № 44. 31 октября; из более поздних по
времени работ см.: Прат Натали. Андрей Соболь и проблема
русско-еврейской литературы // Между Востоком и Западом: Евреи в русской и
европейской культуре. Таллинн, 2000; на удивление мало о сионизме Соболя
говорится в претендующей на целостную реконструкцию жизни и творчества писателя
диссертации Д. Ганцевой «Андрей Соболь: творческая биография» (Екатеринбург,
2002).
17) Личный архив
автора.
18) Бернхардт Луис. Цит. соч. C.
28. Письмохранитсяв Central Zionist
Archives (Jerusalem). L.
Jaffe’s Fond. A13/249.
19) Рассказ был отдан в сборник Л. Яффе
еще до того, как Соболь был назначен комиссаром Временного правительства на
Северном фронте, см. в письме Л. Яффе М. Гершензону (3 августа 1917 г.), где
он, перечисляя авторов будущего первого выпуска «Сафрута», называет и имя
Соболя (Письма Л.Б. Яффе к М.О. Гершензону. С. 216).
20) Соболь Андрей. Сон тысячелетий
// Еврейство и Палестина (Москва). 1918. 19—26 мая. С. 8. Примерно к этим дням
относится сохранившаяся в домашнем архиве Соболя фотография: на крыльце дачи,
которую он снимал в подмосковной деревне Тайнинка, запечатлены приехавшие к
нему гости, и среди них П. Рутенберг и Л. Яффе (на обороте рукой Р. Бахмутской
написано: «В этот день обед готовила я, пеленки Марка [сын А. Соболя и Р.
Бахмутской, впоследствии известный советский поэт, 4 января 1918 — 28 февраля
1999] стирал Рутенберг, который уверял, что это ему доставляет удовольствие»).
21) 29 мая 1921 г. он писал оттуда своему
другу писателю В. Лидину о том, что в его одиночку заглянул председатель
местного исполкома, попытавшийся выяснить, «отказываюсь ли я теперь от того,
что писал в письме, так мило и вежливо перехвачен[ном], благодаря любезности
одной москвички (между прочим, и твоей знакомой) <…> — я ответил, что
ни от одного слова не отказываюсь. Я не ставлю себе этого в заслугу, как и не
горжусь этим, как и не ставил бы себе в заслугу то, что я не ворую, не доношу
[вымарано тушью] или не насилую малолетних — это все так просто и элементарно:
я не привык ни подмазываться, ни лизоблюдничать и не [sic] пресмыкаться. Вот
все. И это все надо было понять, когда речь идет обо мне и власти» (РГАЛИ. Ф.
3102. Оп. 1. Ед. хр. 961).
22) Соболь Андрей. Открытое письмо
// Правда. 1923. № 207. 14 сентября. С. 4.
24) Имеются в виду повести «Бред» и
«Салон-вагон», вышедшие отдельной книгой в московском издательстве «Северные
дни» (книга появилась 12 мая 1922 г.); в письме брату Владимиру, написанном на
следующий день, Соболь сообщал: «Вчера вышла моя книжка — первая после 3-х лет
молчания» (архив автора публикации).
25) В театре Корша в это время готовилась
к постановке пьеса Соболя «Единой, тебе».
26) Возможно, имя Тамар(а) девочка
получила по совету В. Жаботинского. В архиве Л. Яффе хранится письмо к нему В.
Жаботинского, написанное в связи с рождением дочери (датировано 9 мая 1914 г.):
«Поздравляем Вас от всего сердца. Дай Вам Бог… сами знаете чего. Сейчас за
ужином будем вдвоем с Аней пить вино за здоровье Ваше и Ваших милых дивчат. Мой
совет: назовите дочку Зимра или Тамара» (Central Zionist Archives. L. Jaffe’s
Fond. А13/117).
27) «Die Zeit» — идишская газета
социалистической ориентации, которую редактировал еврейский прозаик и драматург
Давид Пинский (1872—1959). Мои попытки установить, печатался ли идишский
перевод соболевской «Пыли» в «Die Zeit», свидетельствуют о том, что сведения
Соболя, по-видимому, оказались ложными.
28) АРА (ARA — American Relief Administration)
— американская организация, существовавшая в 1919—1923 гг., целью которой была
помощь европейским странам, пострадавшим во время Первой мировой войны
(руководитель — Г. Гувер); в 1921 г., в связи с голодом в Поволжье, ее
деятельность была перенесена в Россию.
29) В упоминавшемся выше ответе (примеч.
7) Яффе писал Соболю, что сразу по получении его письма направил в Нью-Йорк
соответствующую просьбу, которую передадут Пинскому. Кроме того, сообщал Яффе
далее, он отправил письмо в Лондон, в котором просил выслать продовольственную
посылку на имя Соболя.