(Рец. на кн.: Успенский Б.А. Крестное знамение и сакральное пространство. М., 2004)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2005
Успенский Б.А. КРЕСТНОЕ ЗНАМЕНИЕ И САК-РАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО: Почему православные крестятся справа налево, а католики — слева направо? — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 160 с. — (Язык. Семиотика. Культура: Малая серия).
Крестное знамение и его история, различные традиции этого обрядового действия, существующие в христианском мире, рассмотрены в новой книге Б.А. Успенского. По словам автора, «настоящая работа представляет собой первую часть монографического исследования — задуманного, но еще не оконченного <…>, — которое посвящено реконструкции религиозных представлений, отразившихся в обрядовом поведении» (с. 7). В то же время «Крестное знамение и сакральное пространство» во многом продолжает цикл работ Б.А. Успенского о семиотике царской и церковной власти в России, истории православной традиции на Руси — таких, как «Царь и самозванец» (1982), «Царь и Бог» (1987), «Царь и патриарх» (1998), «Царь и император» (2000).
Книга строится как последовательный и развернутый ответ на вопрос, вынесенный в подзаголовок. Объясняя это фундаментальное различие, Б.А. Успенский приводит обоснование порядка крестного знамения в обеих традициях, анализирует их становление, стремясь показать особенности религиозного мировосприятия католиков и православных.
Формулировка подзаголовка задает оппозицию «католики vs православные», хотя слева направо крестятся не только католики, а справа налево — не только православные. Выбор такой перспективы исследования, очевидно, связан с тем, что история православной и католической церквей предоставляет наиболее обширный и несомненно значимый материал.
В «Крестном знамении…» интерес к проблемам духовной истории, «истории священства» сочетается с не менее значимой для Б.А. Успенского проблематикой композиции. Рассмотрение сакрального пространства, а также понятий «правое» и «левое» требует учета точки зрения, точки отсчета, необходимой для ориентации пространства и в пространстве. Проблема точки зрения, очевидная в случае разграничения «правого» и «левого», объединяет новое исследование Успенского с его работами о композиции как литературного текста (прежде всего с «Поэтикой композиции», 1970), — так и репрезентативных искусств («О семиотике иконы», 1971; «“Правое” и “левое” в иконописном изображении», 1973; «Композиция Гентского алтаря Ван Эйка в семиотическом освещении: Божественная и человеческая перспектива», 1995; курсив в заглавиях мой. — А.Б.).
Б.А. Успенский рассматривает сакральное пространство исходя из тех же методологических предпосылок, которые определяли анализ композиции художественного текста (в широком понимании этого слова) в его ранних работах. В основе исследовательских концепций Б.А. Успенского — проблема точки зрения, восходящая к идеям М.М. Бахтина: «…она представляется центральной проблемой композиции произведения искусства — объединяющей самые различные виды искусства»1. Типология композиционных возможностей описывается при помощи бинарных оппозиций; важнейшим является противопоставление внешней / внутренней точек зрения, имеющее «общий, как бы сквозной характер»2.
Не случайно вопрос о разном порядке крестного знамения впервые в исследованиях Б.А. Успенского возникает в связи с проблемой композиции живописных и скульптурных изображений Средневековья. Центральное положение новой книги, объясняющее различие двух традиций этого обрядового действия в соответствии с разными точками отсчета, сформулировано Б.А. Успенским еще в его работе «О семиотике иконы»: «Можно считать, что разница в порядке [слева направо или справа налево] обусловлена здесь тем, с чьей точки зрения ведется отсчет. Ср. в этой связи обусловленность порядка наложения крестного знамения в православной традиции: человек крестится справа налево, но другого крестит слева направо, т. е. как бы с точки зрения своего визави. Можно считать, таким образом, что в обоих случаях имеет место порядок справа налево с точки зрения того, к кому обращено крестное знамение. Между тем, в других традициях (например, в католической) порядок наложения крестного знамения остается одним и тем же [слева направо] вне зависимости от того, крестится ли человек сам или крестит другого, т. е. здесь имеет место использование некоторой постоянной точки зрения»3.
Таким образом, разные традиции крестного знамения — с композиционной точки зрения — схожи с особенностями организации пространства в системах с прямой и обратной перспективой. Перспектива прямая (или линейная) подразумевает наличие единой точки зрения, внешней по отношению к изображению, — так, в случае с крестным знамением в католической церкви сохраняется та же постоянная, внешняя точка зрения, которая, «очевидно, принадлежит Божественному Наблюдателю»4. Обратная перспектива, характерная для средневекового искусства, предполагает внутреннюю точку зрения как бы изнутри самого изображения. Зритель картины, созданной в рамках такой художественной системы, должен отказаться от позиции стороннего наблюдателя и мысленно поместить себя внутрь изображения. Так же действует православный верующий, который воспринимает полагаемое на него крестное знамение с внутренней точки зрения.
О внутренней точке зрения, присущей средневековой иконографии, Б.А. Успенский подробно говорит в своей работе «“Правое” и “левое” в иконописном изображении» (1973). Обратившись к иконописным подлинникам (традиционным руководствам для иконописцев), исследователь указывает на то, что «по иконописной терминологии правая часть изображения считалась “левой” и, напротив, левая часть изображения — “правой”. Иначе говоря, отсчет производится не с нашей (зрителя картины) точки зрения, а с точки зрения нашего визави — внутреннего наблюдателя, представляемого внутри изображаемого мира»5.
Но если ранние работы Б.А. Успенского сосредоточены преимущественно на формальной стороне проблематики композиции, то новая монография ориентирована на объяснение системы представлений, стоящей за внешними проявлениями обрядового поведения, — это своего рода «композиция sub specie semioticae culturae».
Противопоставление внешней / внутренней точек зрения сопряжено с оппозицией личностное / надличностное, субъективное (субъектное) / объективное. В контексте обрядовых действ и религиозного мировосприятия вообще эти фундаментальные оппозиции дополняются противопоставлением человеческое / божественное, земное / небесное. Надличностная, объективная точка зрения — это, безусловно, точка зрения Бога.
Иллюстрации сказанному можно найти во всех тех случаях, когда речь идет о средневековой культуре и религиозном сознании. Так, иконописное изображение ориентируется на внутреннюю точку зрения и обратную перспективу, которые отражают внутреннюю сущность вещей, видимую лишь Создателю, в то время как изображение, построенное в соответствии с прямой перспективой, передает лишь видение, доступное человеческому взгляду. Разными точками зрения, представленными в повествовании, объясняется распределение церковно-славянского и русского языка в книжной традиции Древней Руси. Согласно концепции Б.А. Успенского, представленной в «Истории русского литературного языка (XI—XVII вв.)», объективное содержание, «когда автор говорит как бы не от своего лица» и предполагается «объективная, Божественная точка зрения»6, выражается церковно-славянским языком, субъективное содержание — личная, «человеческая» точка зрения — передается древнерусским языком. В связи с противопоставлением божественной и человеческой точек зрения осмысляется порядок крестного знамения (слева направо или справа налево) в католической и православной традициях.
Оппозиция «правое vs левое» являет собой чрезвычайно удачный пример совмещения пространственных и аксиологических представлений: относительным пространственным координатам (определение физических «правого» и «левого» требует наличия некоторой точки отсчета, при изменении которой соотношение правого и левого также может измениться) приписываются ценностные характеристики: «правое» — благое, «левое» — неблагоприятное, таким образом, их противопоставление становится абсолютным, не зависящим от выбора точки отсчета. Эта двоякая возможность существует и для пространственных «правого» и «левого»: «…в одном случае правое и левое выступают как характеристики некоторого объекта, находящегося в пространстве, в другом же случае они выступают как общие характеристики (координаты) само-го пространства» (с. 10), то есть «в одном случае предполагается личная, в другом — надличностная точка зрения» (с. 11).
Религиозное сознание, приписывая надличностную точку зрения Богу, предопределяет аксиологическую перспективу рассмотрения правого и левого. Ориентация на «божественную перспективу», естественно присущая обрядовому действию, задает проблему соположения относительных координат «человеческого», земного пространства и абсолютных, ценностно ориентированных характеристик небесного мира. Собственно, все обрядовые действия помещаются в этом промежутке между земным и небесным, в зазоре между человеческой и божественной перспективой: с одной стороны, человек, совершающий обряд, не может отказаться от относительности земного пространства, в котором находится; с другой стороны — сам обряд, воплощающий собой стремление и приобщение к Всевышнему, осмысляется «в аксиологическом пространстве, координаты которого определяются самим Богом» (с. 14). Необходимость обязательного соотнесения божественной и человеческой точек зрения, представленных во всяком обрядовом действии, и отсутствие их «изначальной», неконвенциональной связи обусловливают различия существующих традиций обрядовых действ (в том числе и крестного знамения), которые сопряжены, прежде всего, с разными возможностями соотнесения небесной и человеческой перспектив. Таким образом, порядок крестного знамения указывает на то, как в разных церковных традициях осмысляется положение человека по отношению к Богу — и это предопределяет «разницу в обрядах, имеющих один и тот же смысл» (с. 14). Однако, как следует из дальнейших рассуждений Б.А. Успенского, семиотическая специфика каждой из традиций определяется не столько изначальным инвариантным смыслом обряда (крестное знамение «может рассматриваться вообще как древнейший молитвенный жест», с. 28), сколько теми символическими значениями, которые приобретает крестное знамение у православных и католиков.
В обеих традициях правая сторона является воплощением безусловно правильного и благого. Однако в одном случае обращаются к правой стороне, что выражает стремление к благу и Богу, молитвенное обращение к Творцу; в другом — начинают справа, таким образом ограждая себя от злых сил, с которыми традиционно связывается левая сторона, и выражая «свою причастность Богу» (с. 16).
Заметим, что предложенная Б.А. Успенским интерпретация двух традиций крестного знамения не находит прямого основания в традиционных толкованиях, которые он приводит в своей книге. В объяснениях, принадлежащих деятелям Восточной и Западной церквей, порядок крестного знамения соотнесен с путем Христа: «Надлежит совершать движение сверху вниз и справа на-лево, ибо Христос сошел с неба на землю и пришел от иудеев к язычникам» (с. 17), а также с символом веры, особенно в православной традиции, — «крестное знамение призвано выразить то же догматическое содержание, которое в словесной форме выражено в исповедании веры» (с. 33).
Определенную проблему представляет и тот факт, что долгое время (до второй половины XVI в.) католическая церковь признавала одинаково правильными обе традиции крестного знамения. В связи с этим вопрос, помещенный в заглавии заключительной, 6-й главы, — «Почему в католической церкви возобладал обычай креститься слева направо?» — кажется не менее важным, чем заданный в подзаголовке книги. Сложность этой проблемы ощущается и самим автором: не случайно ее рассмотрение Б.А. Успенский откладывает до самого конца работы, отметив в финале 2-й главы, что «в дальнейшем, говоря о католиках, мы будем иметь в виду современных католиков — тех, которые крестятся слева направо» (с. 24). В свою очередь, ответ на этот вопрос, предложенный в самой 6-й главе, остается довольно неопределенным, апеллируя к неоднозначно определяемой, умозрительной субстанции — «духу католической традиции» (с. 56).
Возможно, главная сложность — в том, что вопрос подзаголовка был изначально задан самим Б.А. Успенским как основополагающий для этой работы, это вопрос исследователя к материалу; в то время как проблема, заявленная в вопросительной форме в заключительной главе (это единственный тут заголовок, сформулированный как вопрос), — это вопрос, который материал задает исследователю, вопрос, требующий отдельного изучения.
Б.А. Успенский объясняет тот факт, что в католической церкви возобладал обычай креститься слева направо, исходя из особенностей мировидения католиков, выраженных в порядке крестного знамения. Однако при этом исследователь принимает во внимание современную традицию этого обрядового действия. Католикам присуща субъектная точка зрения (они крестятся и благословляют одинаково — с точки зрения действующего субъекта), это же личностное начало выражается и в направлении положения креста: движение слева направо (причем и при благословении, и при крещении) — это стремление к правому, благому, то есть движение от человека к Богу. В свою очередь православные, которым свойственна точка зрения объекта действия (православная традиция крещения и благословления также единообразна, если исходить из внутренней точки зрения), объектную модальность крестного знамения подчеркивают направлением движения справа налево: приобщенность к благу и Творцу дает ограждение от нечистого, дьявольского, человек в этом случае является лишь «объектом действия крестной силы» (с. 30).
Таким образом, «композиция» крестного знамения в разных традициях, по мысли Б.А. Успенского, выявляет глубинные различия в духовных ценностях католиков и православных. Наиболее общее из этих различий состоит в том, что «в одном случае человек оказывается активной, а в другом — пассивной стороной» (с. 28, 50). Это противопоставление отражено в тех символических значениях, которые приписываются крестному знамению, согласно наблюдениям Б.А. Успенского:
|
Католики |
Православные |
|
Крестное знамение в символическом плане представляет собой: |
|
|
«обращение человека к Богу» (с. 16) |
«обращение Бога к человеку» (с. 16) |
|
«стремление к Богу» (с. 16) |
«приобщение к Богу, нахождение вместе с Богом» (с. 30) |
|
«стремление к Божественной благодати» (с. 29) |
«получение Божественной благодати»(с. 28) |
|
«молитвенное обращение к Богу» (с. 28) |
«исповедание, декларация веры» (с. 44) |
|
«путь к спасению» (с. 30) |
«результат спасения» (с. 30) |
|
человек — активная сторона |
человек — пассивная сторона |
Сходное противопоставление субъективной (личностной) и объективной модальностей, характеризующих католический Запад и православную Россию, свойственно традиции русской историософии с самого возникновения этого дискурса. Концепция Б.А. Успенского, предложенная в «Крестном знамении…», вписывается в рамки фундаментальной антиномии славянофильских воззрений, которая основана на противопоставлении западноевропейского индивидуализма и русской соборности7. В «Апологии сумасшедшего» П.Я. Чаадаев говорит об отсутствии в русской жизни активного начала («свободного почина»), свойственного Западу; славянофилы противопоставляют русской «идее единства общинного»8 «отдельную независимость, предполагающую индивидуальную изолированность», характерную для Западной Европы9. Схожие воззрения на особенности «русской души» и ее отличия от ментальности католического Запада представлены в «Русской идее» Н.А. Бердяева — приведем лишь один фрагмент, показательный в контексте новой книги Б.А. Успенского. Рассуждая о П.Я. Чаадаеве и его отношении к православию и католичеству, Бердяев замечает: «…он был потрясен и пленен универсализмом католичества и его активной ролью в истории. Православие представлялось ему слишком пассивным»10.
Таким образом, в своей новой книге Б.А. Успенский, опираясь на методы тартуско-московской семиотической школы, в значительной мере выработанные в его историко-культурных и филологических исследованиях, приходит к тем же утверждениям, которые были основополагающими для русской философии истории. Здесь он видит то, что искали А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Н.А. Бердяев… «Крестное знамение…» оказывается на пересечении перспективы, идущей от русской историософии, и исследовательской перспективы научного творчества самого Б.А. Успенского, демонстрируя сближение русской семиотики культуры с историософским дискурсом.
Исходя из противопоставления активного / пассивного начала, определяющего важнейшее различие между традициями католической и православной церквей, Б.А. Успенский возвращается к вопросу, оставшемуся без ответа: «Почему в католической церкви возобладал обычай креститься слева направо?»
Аналогичное различие (субъектная и объектная модальность двух традиций) прослеживается в сакраментальных формулах: в формуле, произносимой при крещении, — в католическом варианте представлен активный залог («Я крещаю тебя во имя Отца и сына и Святаго Духа» — «Ego te baptizo…»), в противоположность православной традиции: «Крещается раб Божий во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Разрешительные формулы, произносимые при отпущении грехов на исповеди, сохраняют то же различие: «декларативная и судейская» (с. 55) формула католического обряда (здесь также находим первое лицо активного залога) противопоставлена «просительной» православного обычая, которая подчеркивает «объективный момент происходящего, не зависящий от воли человека» (с. 53).
Найдя еще одно подтверждение высказанному выше утверждению о фундаментальном различии католической и православной традиций, Б.А. Успенский делает финальный вывод о том, что «крещение слева направо отвечает духу католической традиции» (с. 56) — при том, что характеристики «духа католической традиции» сформулированы самим же исследователем и с опорой лишь на позднюю традицию крестного знамения в Западной церкви.
Иной ответ на вопрос, заданный в заглавии 6-й главы («Почему в католической церкви возобладал обычай креститься слева направо?»), можно предложить, если принять во внимание типологическое сходство между существующими в изобразительном искусстве перспективными планами и двумя традициями крестного знамения. Не связано ли возобладание традиции креститься слева направо у католиков с утверждением линейной (прямой) перспективы в ренессансной живописи? Как уже было сказано, до середины XVI в. католическая традиция знала обе возможности крестного знамения — так средневековое изображение, ориентированное в большей степени на обратную перспективу, допускало элементы, построенные в соответствии с прямой перспективой11. Живопись Возрождения стала воспринимать изображение как «окно в природу», предполагая внешнюю зрительскую позицию (теоретическое обоснование такому пониманию искусства находим в трактатах Леона Батисты Альберти и Леонардо да Винчи) — эта же точка зрения, в конечном счете, закрепилась в католической традиции крестного знамения.
_______________________________________________________________________
1) Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000. С. 10.
2) Там же. С. 215.
3) Успенский Б.А. О семиотике иконы // Труды по знаковым системам. Вып. V. Тарту, 1971. С. 203. (Курсив мой. — А.Б.)
4) Успенский Б.А. Семиотика иконы // Семиотика искусства. М., 1995. С. 262.
5) Успенский Б.А. «Правое» и «левое» в иконописном изображении // Сборник статей по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С. 138.
6) Успенский Б.А. История русского литературного языка (IX—XVII вв.). 3-е изд., испр. и доп. М., 2002. С. 94.
7) О сближении семиотики культуры и истории с русским историософским дискурсом см.: Амелин Г.Г., Пильщиков И.А. Семиотика и русская культура // Новое литературное обозрение. 1993. № 3. С. 80—87; Пятигорский А.М. Заметки из 90-х о семиотике 60-х гг. // Новое литературное обозрение. 1993. № 3. С. 77—80; Зарецкий А.Р., Песков А.М. Имя мифа // Новое литературное обозрение. 1998. № 32. С. 380—387.
8) Хомяков А.С. О старом и новом: Статьи и очерки. М., 1988. С. 157.
9) Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 147.
10) Бердяев Н.А. Русская идея. М., 2002. С. 43. (Курсив мой.)
11) Успенский Б.А. «Правое» и «левое» в иконописном изображении. С. 137.