Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2004
* * *
Недавно, когда хоронили Галину Андреевну Белую, с которой я был знаком более чем полвека, я вспомнил то время, когда мы с ней учились в Московском государственном педагогическом институте, на одном факультете, только она была на курс старше. Это значит, что, когда я пришел в институт, Галя была уже заметной фигурой, что было непросто, поскольку девушки составляли значительное большинство студентов. Как пелось тогда в самодеятельной песне, “девушки — опора института”.
Она явно выделялась. Даже внешне. Худенькая, высокая, стройная, с тяжелой косой на спине — и необычайное живые, темно-карие глаза, “глаза-небеса”, в которых отражалось все. Я понимаю, конечно, что Галя была то веселой, то грустной, то спокойной, то взволнованной, что совершенно естественно. Но я не помню ее печальной. Казалось, она светилась. Наверное, это было свойство молодости. А может быть, это был наш общий настрой. Несмотря на жуткое время, в котором мы тогда жили, мы радовались. Радовались тому, что мы стали студентами замечательного института, что было интересно учиться, что у нас было много друзей. Нам было весело не только “от сессии до сессии”, но и экзамены сдавали не то, чтобы легко, нет, но не печалясь. Засиживались в читальне до закрытия. А каждый сданный экзамен, или зачет был праздником.
Галя была очень деловая, вернее, деятельная. Мне казалось, она все время куда-то спешила. Даже не она, а они, поскольку она всегда ходила вместе с Левой Шубиным, который потом стал ее мужем. Наверное, любовь к нему тоже красила ее жизнь в светлые тона.
Это была замечательная пара. И их отношения были далеки от флирта, кокетства, ухаживаний. Была дружба равных, но незаурядных, талантливых и очень умных. Учились оба блестяще.
А время было действительно жуткое. Это было самое начало 50-х годов. Борьба с космополитизмом, “дело врачей”. Бесконечные проработки на комсомольских собраниях. Вот в качестве иллюстрации маленький отрывок из заметки в институтской многотиражке от 17 марта 1952 года: “Неблагополучно обстоит дело с освоением курса основ марксизма-ленинизма. Комсомольцы т.т. Богдасарова и Беличкова ничего не могли сказать о Государственном бюджете СССР. Богдасарова вообще имеет слабое понятие о том, что делается в стране и за рубежом. Т.т. Романенко, Шешенин, Визбор, Корыткина не знают о письме семей греческих политзаключенных товарищу Сталину” и так далее.
Галя была не то, что далека от политики. Нет, она была активной комсомолкой, успешной студенткой. Но ее интересы были больше, так сказать, в научной сфере. Существовало НСО: Научное студенческое общество. Там писали рефераты, статьи, выступали с докладами. Члены НСО готовили себя к аспирантуре. Галя была из их числа. Она, защитив диплом, действительно была рекомендована и пыталась поступить в аспирантуру в родном МГПИ, но… Ее не приняли только потому, что у ее матери была еврейская фамилия. Я же говорю, какое было время. Аспирантами они с Левой Шубиным все-таки стали, но не в пединституте, а в институте мировой литературы.
Предметом ее научного интереса была литература ХХ века. Поэтому наиболее активной она была на кафедре советской литературы, которую тогда возглавлял Иван Григорьевич Клабуновский. Любимыми преподавателями Гали были Владислав Николаевич Афанасьев, Степан Иванович Шешуков и Борис Иванович Пуришев. Владислав Николаевич читал лекции, в которых смело позволял себе отступать от официальных трактовок, и, может быть, именно он заложил в ней особый интерес к тем современным писателям, которых начальственная критика или не замечала, или третировала. О В.Н. Афанасьеве Галина Андреевна потом вспоминала: “В те времена, когда никто не говорил о Бунине, он занимался Буниным и читал нам лекции о нем. Но главное, это был человек иной культуры, не советского типа. Он был очень интеллигентен, внимателен к нам. И очень красив. Вел он свой предмет совершенно не формально и был заинтересован в том, чтобы мы понимали и любили тот материал, который до этого момента был совершенно вне поля нашей ментальности и нашего понимания. Благодаря ему, как, впрочем, и благодаря Пуришеву, в наше сознание входила неофициальная, не “советская” культура. Культура поведения, одежды, культура отношения к человеку, культура понимания литературы”.
Институт тогда возглавлял Дмитрий Алексеевич Поликарпов, — человек, безусловно, неординарный, но крайне противоречивый и непредсказуемый. Потом он стал одним из главных организаторов травли Пастернака. Но в институте он был требовательным и справедливым. Он знал почти всех студентов в лицо, посещал лекции и семинары, ездил в студенческие общежития, выступал на собраниях. На встречи со студентами он приглашал знаменитых писателей, которых хорошо знал. Помню приезды Константина Федина, Назыма Хикмета.
Значительным событием был диспут по только что опубликованному (1951 год) первому роману Юрия Трифонова “Студенты” с участием самого автора. На диспуте живо выступали многие студенты, в числе которых была и Галя Белая.
Участвовал он и в выпуске факультетской стенгазеты “Словесник” — очень живой, острой и смелой. Была эта газета обычно огромной, на нескольких ватманских листах и всеми читалась и обсуждалась.
Я думаю, что тогда, в институте, была заложена основа выдающейся личности, знаменитого ученого и литературного деятеля, каким была Галина Андреевна Белая. Несмотря на свою знаменитость, она до конца жизни оставалась верной студенческому товариществу: приезжала, в частности, ко мне в школу с лекцией о Бабеле, просто общались.
Светлая ей память!