Рец. на кн. Марк Григорий. Глаголандия: Стихотворения
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2004
ПО НАПРАВЛЕНИЮ
К ГЛАГОЛУ
Марк Григорий. Глаголандия: Стихотворения. — СПб.: Фонд русской поэзии, 2003. — 148 с.
На сегодняшний день широкой публике (в том числе филологической, за исключением специалистов) современные поэты практически неизвестны. Опросы (проведенные в Москве, несомненной литературной столице с наиболее благоприятной ситуацией в отношении доступа к информации о событиях литературной жизни) позволяют выявить, что большинство образованных людей, вне зависимости от возраста, профессии и рода занятий, знают в лучшем случае два-три имени, не говоря уже о направлениях и самих текстах. Сами опрошенные свою неосведомленность обычно объясняют или падением заинтересованности общества в поэзии; или изменением социально-экономического статуса поэта — прожить одним литературным заработком невозможно, следовательно, надо совмещать его с поиском средств к существованию, что негативно влияет на творчество; или, наконец, падением уровня современных поэтов, не выдерживающих сравнения с предшественниками. Другими словами, большинство образованных людей считают современную поэзию стоящей на грани вымирания.
Однако в действительности ситуация значительно лучше, чем кажется извне. И вот перед нами — еще одна книга, из которой очевидно: русская поэзия жива.
Григорий Марк родился в Ленинграде, довольно давно переехал в США, где живет и теперь. “Глаголандия” — книга новых его стихотворений.
В “Глаголандии”, как и в предыдущих книгах Марка, преобладают классические размеры с метрикой и рифмовкой. Есть также белые стихи, верлибры и опыты в области визуальной поэзии. Однако и “визуальные” стихотворения Марка — стихотворения с индивидуальным ритмом, чаще всего рифмованные, но сверстанные (с помощью компьютерных ухищрений) в виде разнообразных фигур. Традицию эту, восходящую еще к Древнему Риму (а в России начавшуюся в эпоху барокко), в современной русской поэзии продолжает не только Марк: подобным образом набраны некоторые стихотворения в книге Владимира Строчкова “Глаголы несовершенного времени” (М., 1994).
Книга поделена на восемь частей. Каждая из этих частей — со своей идеей, своим сюжетом и своим настроением, для создания которого очень важным оказывается именно размер. Так, в третьей, где стихи так или иначе отсылают к воспоминаниям о родном городе, автор приписывает ямбу специально “питерскую” семантику:
Плывет припетербурженный ямбок,
синхронизуя все движенья с ритмом
тяжелой крови, бьющейся в висок,
и бормотаньем праздничной молитвы…
(“…И лифт меня уносит в небосвод…”)
Ямбических стихотворений в этой части в самом деле много (“На кухне шла дуэль на сковородках…”, “На черном небе вырезан квадрат…” и т.д.), а семантическим противовесом ямбу оказывается анапест. Он передает ощущение некоторой легкости, чувство отстранения или возвышения. Возможно, как раз соединение “припетербурженного” ямба и более легкого анапеста создает впечатление “наложения” того, что видит приехавший в город эмигрант, и его же детских воспоминаний.
Ничего не забыв, сам себя пережив,
в Петербург я вернусь совершенно седой,
загорелый, похожий на свой негатив.
Полукружье моста глубоко под водой
изогнется, двойную дугу очертив,
словно люлька для тени бездомной моей.
И я снова внутри. Отраженья со дна
поднимаются вверх… Я продрог до костей.
Белой ночью плывет по зеленым волнам
пароходик, обвешанный визгом детей…
(“Ничего не забыв, сам себя пережив…”)
В шестой части книги, более философской, Марк использует в основном нерифмованный стих (“Заснул, весь привычно согнувшись…”, “Когда он ко мне повернулся…” и др.). Из-за отсутствия рифмы (при том, что ритм легко различим) создается впечатление незаконченности и неопределенности — этим подчеркивается бесконечность, незавершимость размышлений героя:
Я все чаще теперь замечаю:
стоит только на миг отвернуться,
как знакомые с детства предметы
с мест сдвигаются и осторожно
подползают почти что вплотную,
и стоят за спиной полукругом,
ожидая сигнала к атаке…
Видно, кто-то командует ими.
Иногда захватить удается
их врасплох и на долю секунды
краем глаза я в зеркале вижу,
как с ленивым презреньем над полом
зазевавшийся стул проплывает,
или шкаф поднимается в воздух
и готовится прыгнуть на плечи…
Я стою и боюсь шелохнуться…
(“Я все чаще теперь замечаю…”)
В первой же части книги Марк описывает особую страну Глаголандию, населенную частями речи и частями слов — с Парком-Кириллицей, городами-романами, домами строф и домиками хореев, “словоемами” и т.д. Получается очень ясная картинка тихой, радостной страны со своим устройством, повседневной жизнью и праздниками.
В Глаголандии поют колокола.
Блики плещутся в морщинистых каналах.
Куполята, словно дети, к куполам
золотистыми затылками прижались.
Разгораются в Соборе Языка
Образа Святой Грамматики и свечи.
Как бельишко на веревке, облака
просыхают после стирки каждый вечер…
(“В Глаголандии поют колокола…”)
В этой части герой Марка созерцает внутренним зрением разнообразные пейзажи творчества — они могут быть и радостными, и пугающими:
С блаженной улыбкой сидеть поздно ночью.
Со дна меж корявых корней и стволов,
из мутной воды словоемой проточных,
крючками отточенных четверострочий
рыбешку вылавливать мелких стихов…
(“С блаженной улыбкой сидеть
поздно ночью…”)
Слова мои — зеки колонной по трое —
Шагают сквозь мертвую тьму на работу…
И ритмы сонетов в снегу отбивают
Опухшие зеки ногами из ваты.
(“Слова мои — зеки…”).
В своих стихотворениях Марк использует множество неологизмов: смыслопогранка, колоколята, спозапьянку, человекостихи и т.д. Когда слова уже известны, кажется, что звуковой образ слова и его смысл — две независимые и замкнутые структуры. А если слова создаются на глазах у читателя “по частям”, то сам процесс виден отчетливее: вот живут в Глаголандии звуки — и вот они соединяются в слова, а слова — в стихи. Как писал Борис Заходер:
Самый лучший
способ
писать стихи —
это позволять
словам становиться
туда,
куда им хочется…[24]
Если опуститься в этом описании на один уровень вниз, то можно вместо “слова” сказать и “осмысленные фрагменты” слов. Марк, кажется, убежден, что в хорошем стихотворении без неологизмов не обойтись.
Особого внимания заслуживает последняя глава — визуальная поэзия, или, как назвал ее автор, “Стихи, которые надо видеть” (впрочем, к стихам, “которые надо видеть”, относятся и некоторые стихотворения из других частей).
A
м о е
п р о —
Aи с х о ж д е н и е т о р ч и тA
ш е с т и — у г о л ь н о й
желтою заплатой
на каждой строчке
к а к Д а в и д о в щ и т
Aзашитый в кожу намертвоA
к о г д а
— т о
A
Эти стихи свидетельствуют о тенденции, важной для современной поэзии в целом. На сегодняшний день для создания стихотворений принципиальным фактором становится “подача”, способ восприятия аудиторией. Критерии “искренности” и “истинности”, всегда важные для лирического искусства, сегодня определяется именно ситуацией непосредственного контакта с публикой, “эффектом присутствия” при лирическом событии (этот факт подтверждают и сами поэты [25]). В случае Марка — именно установка на то, что адресат видит эти стихи как своего рода пространственный жест, и обращения к нему в некоторых текстах и создают сильный “лирический эффект”.
В завершение скажу еще раз: “Глаголандия” — прекрасный пример того, что поэзия, и более того — качественная поэзия на русском языке, существует и процветает.
Григорий Смолицкий
24) Заходер Б. Заходерзости. М.: Век 2, 1997. С. 133.
25) Например, в личной беседе со мной об этом говорил поэт Андрей Родионов.